Седьмой гном

Маша Ловыгина (2022)

Смерть дальней родственницы, случившаяся при странных обстоятельствах, приводит Макара Чердынцева в провинциальный городок, в котором пять лет назад он провел ночь со случайной незнакомкой. Мимолетная связь оставила глубокий след в судьбе женщины — она родила сына, о котором Макар ничего не знал. И нельзя сказать, что его жизнь в новых обстоятельствах меняется радикально — но от того, удастся ли ему найти так называемого убийцу, зависит благополучие его внезапно возникшей семьи… Комментарий Редакции: Детективная драма о мести — блюде, которое убивает самого повара.

Глава 4. Серафима

Сима мыкалась с одной работы на другую. Два месяца разносила почту, заменяя почтальоншу на время ее операции и больничного, потом какое-то время мыла полы в небольшом торговом центре. Илюшка начал болеть, и о чем-то более или менее серьезном Сима пока думать не могла. Хорошо хоть училась на бюджете, но те же поездки выходили в копеечку, да и сына на время сессии оставить было не с кем.

Она ломала голову над тем, как быть дальше, пока однажды ее не осенило — нужно просто перевестись в какое-нибудь учебное заведение в Добринске, а не мотаться в другой город, пусть он и в три раза больше их тихого провинциального захолустья. Да, когда-то именно она уговорила бабулю, чтобы та отпустила ее поступать в педуниверситет, потому что ей очень хотелось простора и независимости.

Сима быстро обзавелась подружками-однокурсницами, с которыми ходила в кино и кафе. У нее были медового оттенка карие глаза и длинные волосы, которые она заплетала в толстую косу и сворачивала баранкой на затылке. Тонкая, невысокого роста, она чем-то неуловимо напоминала дореволюционных гимназисток в шитых бабулей блузках и плиссированных юбках. Конечно, ей хотелось выглядеть современной.

Джинсы они прикупили под вздохи Ждановой-старшей, да не одни, а сразу три пары. В них, как уверяла Сима, ей будет удобно ходить не только на пары, а даже в театр.

— Ну никогда мне этого не понять, — вздыхала Александра Николаевна. — Как же можно в одних штанах и в пир, и в мир, и в добрые люди?

— Современно же, ба, — смеялась Сима. — И модно. У нас все девочки так ходят.

— И девочки, и мальчики. Не женская это одежда, Симочка, — качала головой бабуля.

— А я знаю! Изначально джинсы шились для американских фермеров, — заявила внучка, демонстрируя свои знания.

— Ну-ну, — усмехалась бывшая учительница. — А вот знаешь ли ты, что подобную ткань изготавливали еще во времена Средневековья в городе Ним. И шили из этой жесткой саржи не только брюки, но и паруса для кораблей.

— Вот видишь, ба! Большому кораблю большое плавание! — радовалась Сима. — Чем я хуже моряка или фермера? Осталось только решить, какого цвета взять… Синие или голубые?

— Бери и те, и эти… А синих давай две пары возьмем. Одни пусть на смену будут. Цвет плотный, хороший. С блузочкой, наверное, очень даже ничего…

— Спасибо, родная! — прошептала Сима, прижимая к себе пакет с покупками. — Выучусь, пойду работать, и мы с тобой на море поедем! Для твоего сердца полезен морской воздух, а в нашем Добринске только заросшая речушка, в которой воды по пояс.

— Да, девонька, обязательно поедем! Ты только учись, родная… И аккуратнее там. Ты ж у меня еще юная, глупая совсем…

Кто же знал, что уже через год с небольшим джинсы перестанут сходиться на талии, бабули не станет, и Симе придется решать совсем другие проблемы, нежели как выглядеть современно и модно…

Серафима перевелась в филиал педагогического института в Добринске и стала учиться на социального педагога. Теперь у нее не было ни веселых подружек, ни походов в театры и клубы. Клубы ей, конечно, и так не особо нравились, а вот театр… Даже в их местном театре драмы можно было прекрасно провести время. В сезон на центральной площади висели красочные афиши, и на портике старого театра растягивали большой плакат с приглашением на премьеру. А раз в году проходил фестиваль Островского, и их городок оживал, наполнялся новыми людьми, начинал как-то по-иному выглядеть — словно заряжался свежей энергией. Сима любила прогуливаться с Илюшей по площади, и пока он носился между клумбами за голубями, она сидела на резной скамейке, задумчиво глядя на каменный фонтан. Прижимая ладони к деревянным перекладинам сидения, она вспоминала тот самый вечер, который изменил ее жизнь.

Рядом с этой скамейкой возвышалась одна из цилиндрических тумб, на которые клеились объявления и реклама. Актриса Амалия Горецкая глядела на проходящих мимо людей свысока в прямом и переносном смысле с потемневшей афиши, датируемой именно тем самым днем. И Серафима, рассматривая ее гордый профиль и прямую спину, думала о том, что актриса все о ней знает и осуждает…

Как-то раз, когда Сима пришла в соцслужбу с какими-то документами, она заглянула и в центр занятости, находившийся в том же здании. И там услышала разговор между двумя работницами этих двух контор. Одна из них ругалась, поминая Горецкую. Все сводилось к тому, что старая актриса вечно недовольна соцработниками, которых ей присылают. А вторая отвечала, что и с биржи никто в качестве домработницы ей не понравился.

Сима подумала, что если она попробует занять это место, то хуже не будет. За спрос ведь денег не берут, а значит, если откажут, то и обижаться не на что. Не откладывая дело в долгий ящик, она решительно направилась в сторону кабинета, чтобы узнать подробности и предложить свою кандидатуру.

Вопрос решился быстро. После проверки паспорта и заполнения нескольких анкет, а так же после участия ее куратора, Симе было велено дожидаться согласия самой Горецкой, о чем ее в дальнейшем должны были известить.

Думала ли она о том, что встреча с"женщиной с афиши"станет еще одним крутым поворотом в ее судьбе, Сима вряд ли могла теперь вспомнить. Просто ей очень была нужна такая работа, которая бы позволяла больше времени проводить с сыном. А перечень требований, которые выставляла Горецкая, был не так уж утомителен.

— Полы протереть, суп сварить, постирать, погладить и сходить в магазин, — зачитала женщина с биржи. — Сможешь?

— А чего тут мочь? — пожала плечами Серафима.

Женщина скривила лицо в гримасе, которая, видимо, должна была изобразить скепсис.

— Вот адрес, — она протянула визитку. — Пробный день бесплатный, если что… Но я даже не советую к ней идти. Взбалмошная и злая она, эта Амалия Яновна, даром что культурный человек. Не знаю, в ее возрасте можно уже как-то и о душе подумать… А давай, мы тебе что-нибудь другое попробуем подобрать?

— И что? — вздохнула Сима.

Женщина потыкала кнопки на клавиатуре.

— Ну да, пока предложить нечего. Только торговля. Ты же у нас будущий педагог? Как диплом получишь, приходи. В школах текучка, постоянно кто-то требуется.

— Я тогда пойду пока к Горецкой? — спросила Сима, поглядывая на висящие на стене часы. Совсем скоро нужно было забирать Илью из сада.

— Сходи. Может, она тебе сразу скажет, чтобы ты завтра не появлялась. — Заметив удивленный взгляд Симы, женщина усмехнулась. — А то! Эта мадам прям звезда Большого театра. Так что, не обольщайся…

В тот день Сима сразу же нашла дом, в котором жила Горецкая. Собственно, что его было искать — столетнее здание из красного кирпича с полукруглой сквозной аркой стояло неподалеку от театра и было построено с ним в одно время.

Вокруг уже вовсю цвел май — небо было синее-синее, аромат свежей зелени щекотал нос и радовал глаз, а намытые еще к Пасхе стекла бликовали, разбрасывая солнечных зайчиков. Сима вдруг вспомнила, как одна из сокурсниц как-то сказала, что ни за что не выйдет замуж в мае, потому что это значило бы маяться всю жизнь. Потом Серафима не раз еще вспомнит это выражение в связи с Горецкой, будет злиться на себя за поспешность в принятии решения, но при этом не сможет разорвать этот круг. Или не захочет, тут уж с какой стороны посмотреть. Будто кто-то свыше заложил в ее голову мысль об этой работе, а затем направил ее ноги в сторону жилища старой актрисы.

Дом, в котором жила Сима, был обычной блочной пятиэтажкой, и сейчас, замерев перед входом в затемненную арку, Серафима представляла, какие, должно быть, высокие потолки в квартире Горецкой. Бабуля частенько сокрушалась, что современные здания больше похожи на коробки из-под обуви, а Серафима пожимала плечами — все так живут, во дворцах обретаются лишь короли. При этом, изредка бывая у кого-нибудь в гостях, она первым делом задирала голову, сравнивая высоту потолочных плит, будто заправский строитель или архитектор.

В центре Добринска подобных старинных зданий было всего три, и в двух сейчас располагались администрация, городской суд и горотдел полиции. Пока Симе не доводилось бывать ни в одном из них, да и стремления попасть туда у нее, разумеется, не было.

Повертев в руках клочок бумаги с адресом, она повторила про себя номер квартиры и имя хозяйки, прикидывая, как к ней лучше всего обратиться: не будет ли Амалия Яновна звучать слишком фамильярно, а госпожа Горецкая — глупо. Товарищ Горецкая — отмела сразу, а других вариантов просто не нашлось.

Сима решительно прошла сквозь арку, прислушиваясь к эху собственных шагов, дробью отлетавшего от прохладных темных стен. Оказавшись в тихом внутреннем дворике, заросшем по периметру кустами шиповника, она огляделась. В доме было всего два подъезда. Сима подошла к первому и, увидев панель домофона, набрала нужный номер. Мелодичный звонок успел прозвучать четыре раза, прежде чем раздался щелчок. Резкий голос настороженно спросил:

— Кто?

— Здравствуйте, Амалия Яновна, — от внезапного волнения у Симы перехватило дыхание, и потому ответ прозвучал не очень разборчиво.

— Кто? — в голосе собеседницы появились нотки раздражения.

— Меня зовут Серафима Жданова. Мне в службе по трудоустройству сказали, что… — торопливо начала Сима.

— Я же сказала, что мне ничего не нужно! — проскрипело в ответ.

— Пожалуйста… Может быть, вы подумаете? Мне бы очень хотелось работать у вас…

— Отойдите от двери! — приказал голос.

— Что? — вздрогнула Сима.

— Отойдите от двери.

Серафима отступила и, подумав, вышла на разогретый солнцем участок асфальта перед подъездом. Приложив ко лбу ладонь, подняла голову. В одном из окон второго этажа дрогнула портьера, но Сима не успела разглядеть того, кто скрывался за ней. Помаячив внизу пару минут, она вновь подошла к двери и нажала вызов. Вероятно, Горецкая могла расценить ее поступок как наглость, но… «Боже мой! — подумала Сима. — Что я делаю? Кажется, жду, когда меня просто пошлют по известному в широких кругах адресу…»

— Что? — будто издеваясь, спросил ее уже знакомый голос.

— Амалия Яновна, не могли бы вы меня выслушать, — кашлянув, сказала Сима. — У меня есть только час, и возможно, я бы успела что-то сделать для вас за это время. Сходить в магазин или, может, пропылесосить квартиру… Раз уж я здесь, то позвольте… — она запнулась, не зная, что еще сказать. Ее собеседница тоже молчала. Вероятно, прикидывала, а не воровка ли пришла к ней в дом. А может, вообще отключилась, оставив Симу договариваться с бездушным домофоном. Серафима потопталась на месте и, уже не рассчитывая на ответ, развернулась, чтобы убраться восвояси. Именно в эту минуту раздался писк открываемой двери.

Серафима вошла в подъезд и узрела облицованный бежево-розовой матовой плиткой пол, ряд аккуратных почтовых ящиков на стене и деревянную кадку со здоровенным фикусом у зарешеченного подъездного окна. По обе стороны от широкой лестницы находились две двери. Рядом с одной из квартир стоял огромный кованый сундук.

«Картошку, что ли, в нем хранят?» — удивилась Сима.

Стояла такая тишина, что ей стало не по себе. Заходя в свой подъезд, Сима могла моментально определить, что соседи варят на обед, какой сериал смотрят, и у кого из детей выходит двойка за четверть. Здесь же было слышно только жужжание мухи, попавшей между оконными рамами.

Поднявшись на второй этаж, Серафима подошла к поблескивающей от лака высокой деревянной двери с витиеватой цифрой четыре. Матово светилась латунная круглая ручка. Никаких ковров перед порогом, и никакого звонка, к которому привычно потянулась рука.

Серафима вытерла ладони о подол и, сжав кисть в кулак, постучала. Звук получился глухим, из чего она сделала вывод, что дверь в квартире не фанерная, а из самого настоящего цельного дерева. Сима постучала сильнее, чувствуя, как снова повлажнели ладони.

Дверь скрипнула и замерла, сдерживаемая серебристой цепочкой из крупных металлических звеньев. Сима прищурилась, пытаясь разглядеть в темноте хозяйку квартиры.

— Здравствуйте, Амалия Яновна! Меня зовут Сима, то есть Серафи…

Она открыла рот, наконец увидев Горецкую. Вернее, сначала Сима заметила руку, промелькнувшую перед ее глазами — крупный перстень задел цепочку и теперь, когда старуха проверила ее на прочность, эта рука уперлась о край двери. Пахнуло терпкими горькими духами. Сима не удержалась и почесала нос.

— Ты одна? — спросила Горецкая и выглянула на площадку поверх головы Симы.

Да, актриса была высокой — почти на полголовы выше Симы. Черное кружевное платье под горло и камея из слоновой кости озадачили и восхитили Серафиму. Бабуля ходила по дому в простом трикотажном костюме и фартуке, потому что все время что-то жарила-парила или прибиралась. У Симы же привычки носить фартук не было, поэтому теперь на каждом ее платье или кофточке можно было найти следы от шоколада или фломастера, которыми с ней щедро делился Илюшка.

— Одна… — кивнула Сима, ничего не понимая.

Брякнула цепь, проем расширился, и рука с кольцом, цепко ухватившись за плечо Серафимы, практически насильно втащила ее внутрь. Зажав Симу в углу, старуха нависла над ней, вперившись жгучим взглядом.

— Кто тебя подослал?! — прошипела она, и Сима с ужасом заметила, как у Горецкой задергалось левое веко.

«Господи, а если она сумасшедшая?! — запоздало подумала Серафима. — Вдруг она убьет меня? Что же тогда будет с Илюшей?!»