Не самые хорошие соседи

Маттиас Эдвардссон, 2020

Бьянка и Микаэль переезжают из Стокгольма в небольшой шведский городок, чтобы с чистого листа начать новую жизнь в доме своей мечты. Тихое, уединенное место, чудесный сад, в котором играют их дети, уютный дворик… Но довольно скоро идиллическая картина счастливой семейной жизни покрывается паутиной трещин и затем рушится в одночасье, а жизнь семьи раскалывается на две части: до катастрофы и после… «Не самые хорошие соседи» – психологический триллер о тонкой грани между добром и злом, в котором Эдвардссон, как и в романе «Почти нормальная семья», вновь ставит вопросы, на которые нет однозначного ответа. Насколько вы честны с теми, кто вас окружает? Хорошо ли вы знаете друг друга? И насколько вы можете друг другу доверять? Впервые на русском языке!

19. Фабиан

До катастрофы

Осень 2015 года

В тот вечер в маминой комнате прятался не папа. Иногда я так долго о нем думаю и так сильно скучаю, что сам себе что-то внушаю. Мне кажется, что я его вижу, слышу его голос. Однажды в магазине «ИКЕА» я подбежал к какому-то мужчине в полной уверенности, что это он. А когда тот повернулся, я увидел чужое лицо и закричал от разочарования и продолжал кричать, пока не прибежали охранники.

Петер похож на всех других мужчин, которых мама прятала в спальне. Накачанные мускулы и что-то опасное во взгляде. До них почему-то не доходит, что жизнь стала бы легче, если бы они выглядели немного добрее. Первую неделю она их прячет.

Всегда. Говорит, что не хочет, чтобы все случилось слишком быстро. Но потом верх берут эмоции. На этот раз все будет по-другому. Она чувствует это всем своим телом.

Ей надо больше думать и меньше чувствовать.

Если ты не владеешь собственными чувствами, то легко превращаешься в мишень. Я пока не знаю, что думать о Петере. Возможно, он ни капли не лучше остальных. Вскоре в прихожей появляются две золотые звезды, они свисают с потолка, и нельзя пройти мимо, не задев их. Их повесил Петер:

— Потому что вы — звезды моей жизни.

До тошноты слащаво, но мама как будто заколдована, ей кажется, что все, что он делает, так романтично. Петер работает в полиции и разрешает мне потрогать его пистолет. Он тяжелее, чем я представлял.

— Ты в кого-нибудь стрелял? — спрашиваю я.

— Только по ногам.

— А что этот человек сделал?

— Он угрожал ножом ребенку. — Петер смотрит на меня очень серьезно. — Потом я узнал, что он псих.

Я взвешиваю оружие на ладони:

— А ты мог бы кого-нибудь убить?

— Если бы это был мой долг. Можно попасть в ситуацию, когда у тебя нет выбора.

Мне кажется, он бы не колебался. В действительности я хорошо знаю людей. Интересно, а мама видит то же, что и я?

Во всяком случае, ей не нравится, когда Петер приходит в форме и с оружием. Вдруг соседи подумают, что она преступница. Он над этим смеется, целует в шею и говорит:

— Моя звезда!

И тогда я представляю, что он — это папа. Меняю его грубое лицо и железный взгляд на папины круглые щеки и широкую улыбку. Его руки испачканы машинным маслом, он держит гаечный ключ, а на коленях пятна. Папа проводит половину жизни, лежа под подвешенными автомобилями или под капотом «шевроле» или «студебеккера».

У меня есть две его фотографии, я храню их в моей комнате в запертом ящике.

— Твой папа любит кабриолеты, — сказала мне как-то мама, зайдя пожелать спокойной ночи. Мы сидели на кровати и рассматривали снимки. — Даже когда шел дождь, мы ездили без крыши.

Я отчетливо представляю себе, как мамины волосы развеваются на ветру, а ее рука лежит на рычаге переключения передач поверх папиной. Хайвей Номер Один под палящим солнцем Калифорнии.

— Почему он не поехал с нами в Швецию? — спросил я.

Мама всегда грустнеет, когда я говорю об этом.

— У него была его мастерская. И очень пожилая мама.

Он остался, чтобы заботиться о бабушке. Мама говорит, что мои музыкальные способности от нее.

— Она часто сидела на веранде в кресле-качалке, играла на губной гармошке и пела кантри.

Я тоже люблю кантри. И немецкий синти-поп.

А Петер не любит ничего, кроме тяжелого рока. И слушает его на максимальной громкости, когда приезжает сюда по вечерам. Оке и Гун-Бритт уже жаловались.

— Пусть немного потерпят, — сказал Петер. — Тут им не дом престарелых.

Я согласен.

Оке и Гун-Бритт все время ноют. И считают себя хозяевами всего только потому, что прожили здесь дольше, чем все остальные. Бенгт над ними посмеивался, называл их старперами. Смешно, потому что Бенгт был ровесником Оке. Но только по документам, добавлял он всегда.

Я сомневаюсь насчет Петера, но мама думает, мы должны дать ему шанс. Хотя прикольно, конечно, что он из полиции. Можно кататься на полицейской машине. «Вольво V70», двести сорок пять лошадиных сил…

В среду я прихожу из школы и слышу рассерженный мамин голос. В прихожей позвякивают звезды, но машины Петера во дворе нет. Может, они разговаривают по телефону? Прошло несколько недель, и это теперь нормальный тон.

— Ты не понимаешь слова «нет»? Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Для меня это уже в прошлом!

Снимаю куртку, стараясь не шуметь, и проскальзываю в гостиную. Как только мама замечает мое присутствие, она замолкает. Но рядом с ней, скрестив на груди руки, стоит не Петер, а наш сосед. Ула.

Я смотрю на него не отрываясь.

Он что, до сих пор не просек, что маму надо оставить в покое?

— Ула уже уходит, — объявляет она.

Я молча провожаю его взглядом, пока он идет в прихожую. В дверях он приостанавливается и слегка кивает маме.

— А где Петер? — спрашиваю я позже.

Просто чтобы она о нем не забыла.

Потому что выбор между Петером и Улой однозначен. Ула — идиот.