Дикий ангел

Марта Крон (2022)

На почту Феликсу Громову приходят компрометирующие фото. Его любимая жена Ульяна ему изменяет. Срыв. Ярость. Беспамятство. «Я ж тебя так любил… Пошла вон! Выметайся!» Умирая внутри, униженная Ульяна уходит. Но через некоторое время Феликсу приходит и другое сообщение: «Изначально задумывалось, чтобы тебя вынесло только от первых фотографий. Но я считаю, что как раз правда вскроет тебе жилы и сделает больнее. Живи с этим.» Ульяна не изменяла. Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Прошло четыре года.

ФЕЛИКС

— Ха-ха-ха! Ты только глянь, Юр! Забегал сраногнойный хрен! — пододвигаю к нему монитор, на котором всплывают приходящие кадры слежки, где Пивоваров заходит в центр венерологии. — Ещё долго продержался! Девочка-то у него неделю назад была! — просто радость разливается по всей груди. — Во-во! Смотри! Оглядывается грибковый! Ссыт, что я его ещё и этим скомпрометирую в сми!

— А ты, естественно…

— А я и скомпрометирую! — заканчиваю мысль друга. — Добивать, так с песней! — улыбаюсь во все тридцать два.

— У него и так на нервной почве ноги отказывают.

— Не, это у него ещё началось два года назад, когда я взял контрольный пакет акций и сместил его с руководящей должности!

— А не в прошлом ли году, когда ты анонимно опередил его с покупкой компании авиа-перевозок, а потом перепродал ему же за гигантскую сумму и он погряз в убытках?

— Не-не, путаешь! Я вспомнил! С ногами у него проблемы начались как раз полгода назад, когда я его сеструху стервозную завербовал, а потом сдал их конкурентам! Он же от неё публично отказался! Она с его последними бабками за бугор смылась!

— Да, долги его рано или поздно погубят.

— Уже скоро, Юрка! Скоро…

«Если лошадь сдохла — слезь.»

Выключаю файл с отличными фото, блокирую особую папку «Конец Пивоварову» и протягиваю Юре конверт с наличными:

— Следаку сегодня с надбавкой! Хорошо поработал, порадовал!

— Будет сделано. — принимает он чужую оплату и кинув короткий взгляд на настенные часы, наигранно придумывает себе неотложные дела. — Пойду ещё раз проверю завтрашний маршрут. Куда мы там после мэрии поедем?

Знаю, что намеренно оставляет меня одного. Время подходит. Через несколько минут я увижу своих девочек. Уже чувствую, как учащается пульс. Двойной силой выбивает. Через расстояние, через долгое время, а всё также — сердце зверствует в груди от голода, от беспощадной тоски. От неё не спрятаться, не уменьшить, не забыть. Не выцветают подробности.

По Уле скучаю. Страшно скучаю. И по моей доченьке, что никогда в глаза не видел. Мой пухлый малышарик. Моя копия.

Молчанская Злата Денисовна.

Жена дала ей свою девичью фамилию и вместо моего имени, вписала отчество, как у себя. Стёрла меня полностью. Ни одного упоминания обо мне.

Грустно…

Но утешаюсь одним только взглядом на дочурку. У моей золотой крохотульки мои глаза.

Вот они…

Замираю. Прижимаю палец к губам, улыбаюсь. Минута в минуту. Улька забирает Злату из садика. Целует, обнимает, за маленькую ручку берёт. А моя улыбашка вышагивает рядом, ведёт маму на детскую площадку. Один и тот же маршрут всегда. Четвёртый год подряд следопыт шлёт фотки и видео в режиме онлайн. Никогда не терплю до вечера, до дома. Сразу ныряю в семейную жизнь, в атмосферу счастья. Кажется, что и я сейчас там вместе с ними, стою рядом и наблюдаю. Никаких преград. Мои красивые девчонки со мной и я по-настоящему спокоен.

Это иллюзия, знаю. Кратковременный мираж. Но как же я зависим от мысли, что ничего не потеряно. Что моё принадлежит мне. Что я не одинок.

«Это последние.» — пишет информатор. Уля с малышкой идут домой. Рассматриваю фотографию до мельчайших деталей, впитываю, сохраняю глубоко внутри. Ночью образы любимых воплотятся в жизнь и я буду спать с улыбкой на лице. А потом наступит утро. И моя жизнь снова рухнет, начнётся день Сурка и я обречён проживать эту боль нескончаемо, до остановки сердца.

Медленно втягиваю ртом воздух, внутри словно булыжник, давит на хребет. Как мне ненавистно, то, что я не могу приблизиться к жене с дочерью.

Да-да. Бывшей жене… и не мой ребёнок…

Истину не признаю даже на костре. Я муж этой девушки и отец этой девочки. Умру таковым, но не соглашусь на другое.

Уля переехала в другой город сразу, как родила. Развод был быстрым. Она написала отказ от всего, что нас связывало. Все переговоры через адвоката. Моё приближение усугубляло её здоровье, чуть что — поход к гинекологу. Я испугался, ведь врач подтвердила, что я пагубно влияю на беременность, Уле плохеет. Девять месяцев я был за чертой, Юру вместо себя посылал. Передавал фрукты и прочее. Принимала только еду. И то, из рук друга, после его слов, что с ним-то они не враги… скрежетала зубами, но брала. На ягоды налегала. Их я ей пакетами и покупал. Сам на рынки ездил. Искал свежие, выбирал тщательно.

Эта тонкая связь оборвалась, когда после родов Ульяна сообщила Юре о своих планах — она уезжает и просит его больше не появляться.

Я сломался тогда. Горевал. За бутылку хватался. Друг удерживал. Частенько в морду прилетало. Тёмные месяцы были. Ниточкой к спасению стала месть.

Я дал себе клятву, что уничтожу Пивоварова. Не криминалом.

Хуже.

Медленно. Морально, финансово, потом и за здоровье взялся.

Уже близко!

Открою бутылку шампанского, когда по утру узнаю, что тварь пустила пулю себе в рот.

Он не скрывался. Смеялся мне в лицо. Мол, с кем не бывает? Девка красивая, под руку пьяному попалась. А кто спиздил запись с камеры слежения — ни к нему вопросы.

Я узнаю. Обязательно узнаю. Ищейки рыщут. Дело времени.

УЛЬЯНА

— Да, Кость? — плечом прижимаю телефон к уху и продолжаю намазывать дочке малиновый джем на горячий тост. — Злата, ну-ка, собирай весь конструктор с пола и бегом завтракать! — попутно кричу лохматой с утра девчушке и поглядываю на время, скоро уже на занятия рисованием отводить.

— Уль, папа умер. — не сразу доходит до мозга фраза брата, застываю статуей. — Вот только его истеричка звонила, выла мне в трубку, актриса кино и театра, чтоб её! Тьфу!

Выдыхаю, сдуваюсь, как шарик. Копаюсь в себе. Ни грамма скорби. По-человечески жалко, конечно, но не убивает мне это горе. Я ужасная дочь, Господи, прости…

— Что ж, Царствие небесное! — рука возобновляет движение, бутерброд почти готов.

— Плакать будем? — никаких колебаний в голосе.

— Что-то никак.

— Вот и у меня. — на той же отчуждённой волне, что и я.

— На похороны приедешь?

Стягиваю губы в одну полоску, неприлично тяну паузу.

— Надо, Улька, надо! — протяжный вздох. — Мы, как бы, дети его были!

— Кость, эта стервятина меня либо кислотой обольёт, либо пнёт в могилу, пока не зарыли! — на языке ещё ползает отборное матерное слово, но сзади за ногу обнимает моя златовласка. — Ты ручки помыла? — обращаюсь к голубоглазой любимке. — Нет? Тогда вперёд! — подпихиваю её к ванной комнате и, закрыв глаза на то, что сейчас эта любопытная непоседа расплескает мне всю воду на пол и выдавит всё жидкое мыло, возвращаюсь к разговору с братом. — Давай, ты один пойдёшь, погорюешь за нас двоих, речь прискорбную толкнёшь?

— Даже не думай! — и столько возмущения. — Там пресса будет! Я не изображу столько печали, как ты! Последний рывок, Уль! Сделаем угнетённые мины, покиваем на соболезнования и продолжим жить дальше!

— А мачеху нашу любимую от моих волос ты отдирать будешь или кто? — размешиваю какао, выглядываю из-за угла. — Злата, всё! Выключай воду и снимай мокрую футболку!

— Я буду занят женой, которая захочет плюнуть тебе в лицо! — гогочет дуралей.

Хотя да, смешно. Моя жизнь полна доброжелателей.

— Ну и? — фыркаю. — Это должно заставить меня приехать?

— А я, Уляш? А как же я? Брата старшего не хочешь проведать? Обнять, поцеловать?

На больное давит, засранец! Знает, что я жутко скучаю!

— Да сдался ты мне, как козе пятая нога! — провоцирую.

Пусть попризнаётся в любви, мне этого так не хватает.

— Я же всю жизнь с тобой, поросячьим хвостом, хожу! А меня кто спрашивал?? Принесли тебя домой, сморщенную обезьяну, сунули в руки и сказали заботиться! А оно мне надо было?

Так, не поняла! А где про любовь?

— Справляешься ты так себе, скажу я тебе… — пыхчу, как в детстве. Взглядом указываю дочери сесть за стол и кушать.

— Ну ладно! — идёт на попятную, как и всегда, добрячок мой. — Тут не всё правда! Меня всё-таки спрашивали, хочу ли я сморщенную обезьяну! Я согласился, дебил…

— Молчанский!! — как обзывательство. При Златке другое нельзя.

— Ну, Уль! Сложно тебе что ли?? — ноет, а потом тут же переодевается. — «Отец» умер! Обязана присутствовать! Без разговоров!

— Злату я из садика как вырву? У них программа там вообще-то!

— Отговорки! — хмыкает.

— Я не хочу жить на одной территории с твоей женой, уж извини! — прицельно, чтоб наверняка.

— Тоже мимо! Уладим! — не помогло.

— Я не хочу в этот грёбаный город! — с отчаянием.

— Зато этот грёбаный город хочет тебя! — ни в какую.

— Кость… — многозначительно.

— Всё? Фантазия закончилась? — жмёт гад, напирает.

— Одна не поеду! — последняя надежда.

— Само собой! Кирилл провожатым будет!

О нет!

— Мне неудобно просить его…

— И не надо! Он сам вызовется! — голос бодреет, понимает, что уже у финиша.

— И как это будет выглядеть? — ною, как же ему не терпится свести меня со своим школьным другом. — Злата, не балуйся, пей нормально!!

— Как это выглядело все три года! Но если ты подвинешь своё железобетонное ограждение, то будет выглядеть ещё лучше!! Кирилл тут же…

— Не начинай! — обрываю выступление свахи. — Ладно! Так уж и быть! Пойду звонить в садик…

— Ну можешь же, когда хочешь! — сто процентов лыбится в трубку.

— Я не хочу!

— Спасибо, пока!

Дыши, Уля. Орать при ребёнке нельзя.

* * *

Тело покрывается ледяной коркой. Всё во мне отрицает прибытие в этот город. Волнение охватывает с головы до пят. Не люблю, когда не владею обстоятельствами. За последние годы выдрессировала в себе каждый шаг, чтобы больше не оступиться, чтобы больше не задело за живое. Сердце отстукивает гонгом. Топаю нервно ботинками об пол, перекручиваю вспотевшие пальцы на руках. Напряжённым взглядом смотрю в окно вагона, наблюдая, как поезд замедляет своё движение и возникает до боли знакомая станция. В прошлый раз я была здесь с младенцем на руках и не знала как быть и жить дальше. Столько воды утекло, а я до сих пор помню и проживаю то время прямо сейчас. Перед глазами всполохи воспоминаний.

«Шлюха!.. Выметайся!.. Умоляю, прости меня… Я буду рядом с тобой и малышом!.. Я всегда буду тебя ждать!.. Что значит, ты разводишься с Громовым, Ульяна?.. От кого ребёнок??.. Нагуляла??.. Из-за этого разошлись?.. Что я скажу людям? В подоле принесла?.. Мне нужен законный внук, Ульяна!.. Не смотри на меня так, дочка… Либо ребёнок настоящий Громов, либо настоящий Молчанский, другого быть не может! Возвращайся к мужу и не глупи!.. Поздравляю, у вас родилась здоровая девочка!.. Если тебе так плохо, Уляш, то уезжай отсюда!.. Не плачь, сестрёнка, я что-нибудь придумаю!.. У меня есть школьный друг, он поможет тебе по первости!..»

— Эй, Улёёныыышш! — тихим мелодичным протягом на ухо.

— А? — вздрагиваю.

— Не спи! Пора выходить! — тормошит меня за плечо Кирилл, одноклассник брата и мой верный союзник за последние годы. — Мама у нас опять в облаках летает, да!? — подмигивает Златке, что сидит у него на коленях.

— Задумалась… — улыбаюсь, встречаясь взглядом с мужчиной.

— Соберись, Улька! Ещё даже с поезда не сошли! — усмехается, подкидывая вверх мою дочку и имитируя укус в руку, сейчас съест. Девчонка радостно визжит и хохочет. — Пошли, золотце, мамка другим путём пойдёт, в окно полезет!

— Не-ет! Я с вами! — поднимаюсь вслед за ними, качу за собой чемодан.

Неосознанно упираюсь взглядом в широкую спину Кирилла, что одной рукой несёт ребёнка, и мысленно довольствуюсь этим видом. Высокий, сильный, добрый. Злата к нему очень льнёт.

— Осторо-ожно! — ставит её ногами на перрон и подаёт руку мне.

— Спасибо. — выдыхаю, очутившись в непозволительной к нему близости.

— Тебе… — двигается по моей спине тёплая ладонь. — Всё хорошо? — шёпотом у моего виска.

— Да. — успокаиваюсь, смотря в бездонные карие глаза. — Я просто… — не успеваю договорить, нас со свистящим ветром что-то сшибает с места.

— ОЙ, КТО ЭТО!! КТО ЭТО ТАКАЯ? ЧТО ЗА ДЕВОЧКА?? ДАЙТЕ-КА ПОГЛЯЖУ ПОБЛИЖЕ!! ААХХ!! ЭТО ЖЕ МОЯ РОДНУЛЕЧКА-СИМПАПУЛЕЧКА!! МОЯ МАЛЕНЬКАЯ РАПУНЦЕЛЬ!!

— Костя… — обмениваемся с Кириллом красноречивыми взглядами.

Брат уже вовсю подкидывает к небу племянницу и от счастья уливает маленькое личико слюнями.

— Сестра. — церемонно кивает мне погодя, а потом обходит и от души обнимает смеющегося Кирилла.

Только сейчас замечаю неподалёку Наташу — его жену-горгулью. Морда типичная прям. Досталась же брату в наказание. Кроме колоритной внешности, там и богатый внутренний мир.

Слегка склоняю голову в знак приветствия и у женщины мгновенный судорожный перекос физиономии.

— Надолго ли? — не скрывая своего язвительного отношения ко мне.

Пока у тебя желчный фурычит.

— Посмотрим. — не удостаивая каких-либо эмоций.

— Ну чего? Так и будешь стоять столбом? Последнего родственника не хочешь обнять, расцеловать, к сердцу прижать? — прилетает в затылок от Кости.

Вздыхаю, оборачиваюсь, раскидываю руки.

— Ну раз просишь… — и стискивает меня в объятиях так, что лопаются сосуды в глазах. — Я скучал. — копошится носом у меня в волосах. — Очень, Уляш.

— И я. — прижимаюсь губами к его щетине. — Не хватало тебя, братец. Очень.

— Вообще-то у нас траур в семье! — раздражённый тон сбоку.

— На твоих похоронах, Натка, мы обязательно будем соответствовать! — передавая меня под надзор Кирилла. — А пока не вырисовывайся! Не твой день! — и выдержав убийственный взгляд жены, берёт за руку Злату. — Ну что, братва! Выдвигаемся в путь!

— Куда? — совсем по-детски хлопает глазами малышка.

— К дяде Косте в гости поедешь? Тебя там кукла-подружка ждёт!

Конец ознакомительного фрагмента.