1003-й свободный человек

Марта Антоничева, 2021

В рассказах Марты Антоничевой все связано: мрачное будущее – следствие цифровой реальности и не изжитых еще 90-х. Заслуживает ли человек спасения, или он обречен? Каждый рассказ – лаконичный, но неожиданный ответ. Тот, кто пройдет этот лабиринт за автором до конца, станет другим человеком. «Дорогой читатель! Не нужно долго думать. Просто открой эту книгу на рассказах „Мишура из фантиков и оберток“, „Руководство к действию“, „I lave you“. Не обязательно читать все из них, можно хотя бы один. Если рассказ понравился, понравится и вся книга. Нет? Значит, не судьба. Прекрасный сборник предельно честных историй», – Алексей Сальников, писатель. «Люди – странные существа. Мы настолько свыклись с этим, что перестали замечать. Книга Марты Антоничевой – не только предупреждение о том, насколько болезненно и абсурдно обыденное существование, но и напоминание, что за всеми нашими причудами скрывается ищущая выход наружу, к свету, человечность», – Сергей Морозов, литературный критик. «Книга Марты Антоничевой – это интереснейший гибрид шершавого, бытового реализма, посвященного в мелкие затруднения и привычки обычного современного человека, и фантастики, подкручивающей этот невзрачный быт до экзистенциальной метафоры», – Валерия Пустовая, литературный критик. «В рассказах Марты Антоничевой от необычного до жуткого – один шаг. Это шаг из зоны комфорта в область странного и заставляющего тревожно задуматься – и, может, понять очень важное», – Шамиль Идиатуллин, писатель.

Ну же, Бог

Андрей очень любил работу и совсем не любил жену. Первая придавала ощущение собственной значимости, вторая — напрочь лишала. Особенно когда орала матом что есть мочи по телефону, а Андрею было некуда спрятаться от сотрудников.

Слабость он сделал отличительной чертой, переняв привычку жены, по которой его сразу узнавали журналисты, — рано или поздно Андрей начинал орать матом на подчиненных. Он был главным редактором службы новостей, и его ругань приходилось терпеть, как бесконечно сверлящего соседа или сварливую тещу.

На работу он приходил первым, клал на стол небольшую кожаную сумочку, которую носил под мышкой, доставал телефон. Тот был надежно упакован в чехол с крышкой, и, каждый раз перед тем, как принять звонок, Андрей небрежно, мизинцем, откидывал ее.

Набирал знакомого начальника в прокуратуре и принимался, как он это называл, «трещать». Треск продолжался в течение часа-полутора, после чего Андрей орал на подчиненных, успевших уже прийти на работу, но еще до конца не проснувшихся.

В его действиях прослеживалась некая преемственность: если Андрея будили вопли вечно недовольной жены, то подчиненных будил он сам. С матерком и удовольствием. После этого спокойно заваривал кофе и обсуждал свежие сплетни с бухгалтером.

Его чашка почернела изнутри и напоминала заброшенный колодец, но никто не предлагал и не советовал Андрею помыть ее, да и он никому не давал к ней прикасаться. На чашке было написано: «Сочи+93». Андрей, который любил отдохнуть и после по сто раз показать и рассказать, как проходил его отпуск, с кем он познакомился и что там приключилось, ни разу даже не упомянул об этом событии и городе.

Знала о нем коммерческий директор Алена, но она редко пересекалась с тех пор с Андреем, хотя замечала его машину у своих окон и пару раз сталкивалась с ним, когда Андрей вроде как ненароком приходил на прием именно к ее будущему мужу-стоматологу — то полечить зубы, то почистить эмаль, то избавиться от камня.

В этот день все началось как обычно — с болтовни Андрея, которая длилась около полутора часов. Он успел выпить кофе, выкурить несколько тонких, ароматизированных сигарет с ментолом, поскандалить с дворником («Хватит кормить голубей! Они срут мне на окно, прилетают и прямо на подоконник срут!»), когда из отдела рекламы прибежала всполошившаяся помощница Алены.

Девушка принесла телефонную трубку и быстро сунула ее Андрею. Оказалось, жена не могла до него дозвониться по мобильному. Номер отдела рекламы висел на сайте, она набрала его почти наугад и успела застать мужа, пока тот не ушел на очередную пресс-конференцию.

— Срочно тащи свою задницу домой, — велела жена и повесила трубку, она всегда так делала. Андрей объяснял поведение жены синдромом начальника и где-то в глубине души даже оправдывал ее, ведь он копировал ее поведение с подчиненными, и это доставляло ему удовольствие. Но не в тот день.

Он раздраженно сел в машину, ожидая очередной выходки. Вроде той, когда заказанные в салоне итальянские шторы оказались короче, чем окна, и жена изодрала их от злости в клочья. Пришлось возвращать их в таком виде в магазин и врать, что это сделала собака, хотя никакой собаки у них не было — жена не позволяла завести даже рыбок.

Дом был словно после ограбления: кресла перевернуты, кругом — беспорядок, тишина и никого. Он зашел в спальню, там отчетливо пахло блевотиной, постельное белье было снято и валялось комом на полу. На кровати лежали жена и сын Андрея. Сын тихо скулил.

— Заблевал всю кровать, фонтаном, — констатировала очевидное жена.

Решили вызвать платного врача («Ну не «Скорую» же», — сказала жена), но перед этим сдать кал и мочу. Принялись звонить во все клиники, Андрея начало трясти. До этого сын болел только один раз — в два года переел мороженого. Жар длился пару дней, за которые Андрей успел частично поседеть: из-за повышенной температуры сын кричал во все горло. К новому повороту Андрей был не готов.

Во всех клиниках требовалось присутствие ребенка, никто не хотел приезжать на дом, чтобы забрать анализы. В какой-то из больниц даже сослались на один из законов, номер которого Андрей все равно не запомнил.

Жена начала истерить. Решили повременить с анализами и хотя бы вызвать врача. Было уже поздно, и платную бригаду в это время согласилась прислать только одна клиника, но завтра утром, а не сегодня.

— Если что-то срочное, вызывайте «Скорую», — произнес безликий женский голос в трубке. — Я вас записываю на утро?

Андрей утвердительно кивнул и еле слышно прошептал: «Да». Он уже был готов вызвать кого угодно — хоть «Скорую», хоть шаманов или цыганку с соседней улицы: сына безостановочно рвало и поносило, и это пугало Андрея сильнее и сильнее. Но жена велела дождаться утра.

Ночью поспать не удалось: жена продолжала истерить и звонить своим родственникам. Через некоторое время приехали ее мать и отец, после — сестра с женихом, хотела даже подъехать бабушка, но ей запретили.

Сына так же рвало и поносило, и он безостановочно плакал. Андрей находился рядом с ним: вытирал пот с горячего лба, блевотину с подбородка, относил помыть в ванную, повторял какие-то успокаивающие фразы о том, что скоро боль пройдет и будет хорошо, но постепенно меньше и меньше верил в это сам — из сына словно уходило все живое.

Лицо его быстро осунулось, посерело, глаза запали, более отчетливо проступили круги под глазами. Сильнее всего Андрея пугал понос: черная слизь, которая текла и текла и не заканчивалась.

Поначалу его даже развеселило, когда сына пропоносило прямо на дорогущий белый ковер, который жена привезла из какой-то жаркой страны, где отдыхала с подругой. Но после, когда сын стал все меньше походить на себя и залил черным поносом всю комнату, Андрей испугался.

Он сел за рабочий компьютер жены и начал гуглить симптомы. За спиной маячили родственники, озвучивая самые жуткие варианты. Ему были неприятны их слова и присутствие в доме чужих, случайных людей (ну что здесь забыл жених сестры, кроме любопытства и лицемерного желания угодить даме сердца?), которые мешали ему собраться с силами и перестать стучать пальцами по клавиатуре, пряча предательски трясущиеся руки.

Андрей вспомнил, что в заначке есть немного коньяка с кофе, спрятался от всех в туалете и тихонько, за пару минут, прикончил всю флягу. После этого спать не хотелось совершенно, и сердце забилось так быстро, что казалось, через несколько секунд остановится навсегда, отсчитав заранее все уготованные на будущее удары.

Постепенно в атмосфере всеобщего невроза наступило утро. Жена с матерью распили на двоих почти весь пузырек корвалола, отец жены заснул в кресле на кухне, сестра с женихом уехали, потрепав ребенка по плечу на прощание: «Все будет хорошо». Тот блеванул спросонья кому-то из них на ботинки.

Андрей сидел перед окном в спальне и смотрел, как небо становится неприятно серым, после начинают петь птицы, затем к ним присоединяются другие, и, когда кажется, что их хор становится совершенно невыносимым, приезжают мусорщики и начинают переворачивать с грохотом свои баки, а свет заполняет комнату все больше.

Он смотрел и думал, как будет хорошо, если болезнь сына отступит и они станут проводить больше времени вместе. Сходили бы на футбол наконец. Может, он даже сделал бы что-то такое, на что не был готов раньше, изменился, — конкретные идеи не приходили ему в голову, он ощущал лишь сильное желание. Андрей задумался и даже взмолился: он знал, что готов променять на здоровье сына.

Андрей попросил Бога о сделке: он перестает орать матом на подчиненных, только бы ребенок выздоровел. Он готов, он созрел отказаться от этой приятной привычки, променять свое карательное утро на что-то более продуктивное, вроде пробежки (около дома Алены, например, — мелькнуло где-то на задворках сознания и погасло).

Он готов. Только бы сын выздоровел, ну же, Бог, как насчет этого? Небольшая слеза скатилась из уголка глаза, настолько он был в отчаянии. «Ты согласен, Бог?» — хотел спросить он, но не знал, куда смотреть — на небо, на потолок, в окно или на фигуру на кресте у себя на шее. Он на всякий случай достал крест и внимательно вгляделся в человека на нем. Посчитав, что этого достаточно, час или два спокойно спал, обняв сына, который окончательно ослабел и уже совсем не шевелился. Чтобы доказать свою решимость, Андрей перевел телефон в беззвучный режим.

Врачи приехали в то же время, что и обещали. Осмотрели ребенка, сделали пару уколов, предъявили счет, написали рекомендации и уехали. Их визит занял буквально несколько минут. Оказалось, у сына что-то вирусное, достаточно выпить пару таблеток — и все пройдет.

Это сильно поразило Андрея: он полагал, что расстояние между реанимацией, капельницами, серой, как пергамент, кожей ребенка и здоровьем должно равняться бездне, но нет, одно от другого отделял лишь укол, единственное вливание глюкозы.

Сын спал всю ночь и почти весь следующий день. К вечеру он уже почти пришел в себя, попросил любимого печенья и прочитал с Андреем в кровати книгу про собаку — ее он позволял брать только отцу. Ребенок был еще слаб, но кожа уже порозовела, исчезли тени под глазами, прекратились судороги, которые так пугали жену. Ее родители успокоились и уехали домой. Андрей облегченно вздохнул, достал из шкафа любимый ром и выпил все, не колеблясь, до дна.

Ночью снилось, как он бредет по пустыне и нигде, совершенно нигде, нет ни капли воды. Проснулся с сушняком, но зато голова не болела и на душе стало спокойнее.

На работе ничего не изменилось, и это сильно удивило Андрея, по его внутренним ощущениям словно несколько лет прошло. За пару дней он подзабыл, как общаться с подчиненными — перенервничал. Очень болезненно отнесся к сводке происшествий: там фигурировали дети.

Дотянуть на одном месте до обеда было тяжело, и он, под предлогом срочных дел, сбежал в «Детский мир». Там бродил среди конструкторов, о которых не мог даже мечтать в детстве, каких-то невероятных самолетов, катеров с пультами управления и всевозможными примочками. Вспоминал, как прыгал по гаражам, когда был маленьким, собирал красивые, гладкие камни на стройке, лазил по деревьям, делал лук и стрелы из веток — и был счастлив.

Современные магазины радовали, пугали и вызывали отчаяние, когда он представлял себя десятилетним. Наверное, он бы просто сошел с ума, а его сыну все это было не нужно. Открыв заметки в телефоне, Андрей искал, что же он просил на праздники в подарок.

Сын не был на него похож, ему нравились устройства, которые начинались со слова «микро» — микроскопы, микросхемы, всевозможные гаджеты. Он не знал, как вести себя на улице и чем там заняться. Казалось, кинь кто в него мяч — отскочит, как от стенки. С другими детьми сын общался через мобильные приложения: он бы просто не понял, для чего нужен лук со стрелами.

Смущаясь, Андрей подошел к продавцу и перечислил, наверняка путая и коверкая слова, названия игрушек, ничего ему не говорившие. Слава богу, тот понимал, о чем идет речь, и принес несколько небольших коробочек, содержимое которых невозможно было определить, не заглянув внутрь. Когда Андрей узнал цену этих невзрачных вещей, то замолчал, обматерил себя беззвучно, но все купил — не позориться же перед продавцом.

Сын был счастлив. Сгреб все коробочки, отнес в свою комнату. Весь оставшийся вечер Андрей сквозь стену слушал, как он советуется с другом по скайпу, как собирать из непонятных деталей. Андрей понял: он тут не авторитет, вмешиваться не стоит, и оставил ребенка по-своему радоваться подаркам.

На следующее утро он был особенно весел, отборно материл подчиненных, больше двух часов разговаривал с другом из следственного, обсуждая знакомых, сделал пару комплиментов сотрудницам из отдела рекламы.

Звонила жена: он не поленился взять трубку и послушать ее бесконечные упреки и стенания о том, какой он кретин, и даже вызвался купить хлеб после работы. Главное — она с самого начала сказала, — с сыном все в порядке. Это означало, по крайней мере, сегодня он точно неуязвим, а что будет завтра — уже не важно.