1003-й свободный человек

Марта Антоничева, 2021

В рассказах Марты Антоничевой все связано: мрачное будущее – следствие цифровой реальности и не изжитых еще 90-х. Заслуживает ли человек спасения, или он обречен? Каждый рассказ – лаконичный, но неожиданный ответ. Тот, кто пройдет этот лабиринт за автором до конца, станет другим человеком. «Дорогой читатель! Не нужно долго думать. Просто открой эту книгу на рассказах „Мишура из фантиков и оберток“, „Руководство к действию“, „I lave you“. Не обязательно читать все из них, можно хотя бы один. Если рассказ понравился, понравится и вся книга. Нет? Значит, не судьба. Прекрасный сборник предельно честных историй», – Алексей Сальников, писатель. «Люди – странные существа. Мы настолько свыклись с этим, что перестали замечать. Книга Марты Антоничевой – не только предупреждение о том, насколько болезненно и абсурдно обыденное существование, но и напоминание, что за всеми нашими причудами скрывается ищущая выход наружу, к свету, человечность», – Сергей Морозов, литературный критик. «Книга Марты Антоничевой – это интереснейший гибрид шершавого, бытового реализма, посвященного в мелкие затруднения и привычки обычного современного человека, и фантастики, подкручивающей этот невзрачный быт до экзистенциальной метафоры», – Валерия Пустовая, литературный критик. «В рассказах Марты Антоничевой от необычного до жуткого – один шаг. Это шаг из зоны комфорта в область странного и заставляющего тревожно задуматься – и, может, понять очень важное», – Шамиль Идиатуллин, писатель.

Совпадение

Они играли в дурака, когда Аня услышала впервые этот звук — как будто кто-то очень нежно постукивал подушечками пальцев по стеклу. Она подошла к окну и открыла штору — десятки мотыльков бились о прозрачную невидимую преграду.

— Ты не представляешь, на что похожа комната, когда они внутри, — хихикнула Саша. — Ложишься спать, а они ползают по потолку и падают на лицо, как в фильмах ужасов. А потом копошатся, копошатся своими лапками!

Аня провела рукой по шее, на пальцах остался след крови и мертвый жирный комар. Место укуса начнет чесаться завтра, но ее это уже не беспокоило. Слишком много таких точек появилось на теле за последние несколько дней, чтобы переживать еще об одной.

Кроме подруг на даче жила еще Сашина бабушка — Наталья Николаевна. И не то чтобы жила — работала. Просыпалась часов в пять-шесть, и сразу на грядки — полоть, поливать, копать, сажать, и так до вечера.

Ане загородная жизнь была в новинку, приключения сулил каждый день. В первый она упала в обморок в дачном туалете, обклеенном сверху донизу обоями с крупными яркими маками. Кабинка стояла на солнцепеке и ближе к обеду раскалялась, как консервная банка на углях.

Последнее, что Аня увидела сквозь разбегающиеся во все стороны черные точки в глазах, — потолок из пульсирующих, наползавших друг на друга красных лепестков, дальше — лишь чернота. Вытащил ее сосед.

— Смотрю, симпатичная нога, думаю, надо с хозяйкой познакомиться, — со смехом рассказывал он Саше и Наталье Николаевне. Сосед заходил еще несколько раз, и история обрастала все новыми и новыми подробностями, пока однажды он не уехал с друзьями надолго на рыбалку.

За пару недель Аня так и не смогла понять прелестей дачной жизни. Не научилась принимать душ на улице: воду для него набирали из открытой бочки, которая так нагревалась днем, что разве что не булькала, как кипяток.

Или мыть этой же водой овощи с огорода, а по утрам наливать уже остывшую в умывальник, утопив заодно несколько спрятавшихся в прохладе мелких жучков. Сгонять с раковины паука, которую тот бережно оплетал по ночам полупрозрачной серебристой нитью, словно сито.

Наталья Николаевна наблюдала за Аней с жалостью и сочувствием. Она не понимала, кто так избаловал ребенка, что он шагал, словно цапля, через посадки картошки, стараясь их не задеть и не поймать на одежду безобидных букашек.

Зато Аня научилась легко срывать ягоды и овощи, на огороде без нее трудно было обойтись. Во время работы она быстро и плавно перебирала цепкими, длинными, тонкими пальцами, словно играла на арфе сложную мелодию.

Саше повезло меньше. Кисти ее рук, сложенные в горсть, напоминали короткие ковши. Она стеснялась рук, доставшихся по наследству от матери, а той — от Натальи Николаевны. Саша словно сознательно пряталась от повторения схематичных судеб близких за чем-то иным, новым — толстыми книжками, которыми были завалены оба этажа дачи.

Каждое утро Наталья Николаевна собирала книги по всем комнатам и складывала в одну высокую стопку на журнальный столик. Чтение казалось бабушке блажью, бестолковым занятием, не приносящим никакой пользы.

— Опять читаете, — повторяла она, заходя по утрам к девочкам, нечесаным, неумытым, но уже сидящим с книгами, с отрешенным взглядом, погруженным в куда более реальный мир, чем этот. — Нет бы мне в огороде помочь, спина уже раскалывается, — и картинно потирала поясницу.

Саша даже не обратила внимания на ее слова, знала — у бабушки никогда ничего не болит. «Железный конь» — так называли ее знакомые за глаза.

Аня в такие моменты испытывала неловкость, понимая: Саша могла делать все, что заблагорассудится, но она для них — чужой человек, которого привезли сюда за компанию, только чтобы подруга не скучала.

Приходилось вставать и предлагать помощь, на что и внучка, и бабушка злились еще больше, ведь это был театр для двоих. Аня разрушала границу между вымыслом и реальностью, словно глупый ребенок, забежавший за кулисы кукольного представления и обнаруживший актеров за ширмой.

Очередной повинностью стал сбор смородины за себя и за Сашу, та снова отказалась. На кустах ягоды созрело очень много. Стоял день, солнце палило вовсю, но неудобно жаловаться на жару старушке, которая с шести утра без перерыва возилась в огороде.

Аня потела и рвала ягоду быстрее, чтобы поскорее заполнить ведерко доверху и снова вернуться в прохладу дома.

Во время работы они молчали. Аня не знала, о чем говорить, а Наталья Николаевна представляла на месте чужого ребенка родную внучку, и ей нравилась картина, которую рисовало воображение. Звучание речи могло все разрушить, поэтому старушка держала рот на замке.

Наталья Николаевна мечтала, как через несколько лет, когда у нее закончатся силы полоть картошку, ее заменит Сашенька. Сад останется таким же прекрасным, цветник — ярким, а огород — плодоносящим, как раньше, и труды бабушки будут не напрасны.

— Молодец, — похвалила Аню Наталья Николаевна, увидев полные доверху два ведра. — Теперь набери немного домой, ты ведь завтра уезжаешь, — и протянула ей небольшой целлофановый пакетик.

В обед позвонила мать. Сказала, что заберет Аню утром.

— Ты как там, жива еще? Ешь ягоды и фрукты, набирайся витаминов побольше, даже через не хочу. Другой возможности не будет.

Вечером Аня сложила несколько пустых пакетиков впрок и проверила, где на грядках осталось хоть что-то съедобное после очередной уборки урожая. Наталья Николаевна пообещала кабачки, баклажаны, огурцы и смородину.

В комнате она проверила каждый угол перед сном, чтобы мотыльки, случайно залетевшие в окна, успели вернуться в полумрак и шуршать там, похлопывая мягкими крыльями.

Осталось только выспаться. Аня старательно пыхтела и сопела, изображая сон, и вот наконец Саше надоело разговаривать самой с собой, она замолчала и через некоторое время заснула — дыхание стало медленным и ровным.

Аня открыла глаза. Спать не давала яркая луна, висевшая вровень с их окном, и громкий стрекот кузнечиков.

Казалось, небо пристально вглядывалось в комнату. Похожее она видела только на экскурсии в планетарии в пятом классе. Звезды висели так близко, достаточно лишь протянуть руку, чтобы коснуться каждой и собрать в ладонь, словно горсть ежевики.

По ночам девочки не выходили из дома — страшно. Заботливая бабушка поставила у двери гремевшее от малейшего касания металлическое ведро, которое они, сморщившись, выливали по очереди утром.

Несмотря на лунное сияние, тьма снаружи была настолько густой, что в ней исчезали все прежде знакомые предметы, тени вытягивались и все выглядело чужим, незнакомым.

Небо манило, казалось настолько близким, что одно неосторожное движение — и свод обрушится на голову, а звезды со звоном и грохотом разлетятся в разные стороны.

Проверять его на прочность было некому: все обитатели окружающих дач ложились спать не позже восьми, чтобы проснуться ранним утром и копать с таким остервенением, словно не могут найти спрятанное сотни лет назад сокровище.

В школе часто повторяли, что труд облагораживает человека. Исключительно благодаря труду он встал на задние лапы и передумал оставаться обезьяной, но, похоже, что-то в этой схеме дало сбой. Потребность махать лопатой у людей сохранилась, но речь постепенно утрачивалась.

Аня слышала со всех участков только мат. В другое время соседи молча работали в саду или ели под звуки радио, которые никто не имел права прерывать.

Она ожидала от дачи тишины, но оказалось, что на природе слышимость гораздо выше, чем в городе: каждый шорох ежа в саду звучал ночью, как топот пробирающегося по лесу медведя.

Днем она слушала, как мужчина с участка у леса пьет и орет на жену, ребенок с дачи напротив отказывается есть суп и закатывает истерику, а к «нелюдимым» парням в доме у дороги приехали девчонки, и теперь они только и делают, что слушают «Русское радио» и горланят песни с утра до ночи под расстроенную гитару.

Развлечений тоже было немного. В первые дни после приезда подруги часто гуляли, собирали цветы, веточки, высушивали их между книжных страниц, ставили в вазы и стаканы. Через несколько дней цветы исчезли. Наталья Николаевна навела порядок в комнате и выбросила лишний мусор. Больше букетов они не составляли.

Заснуть Ане не удалось, слишком сильно переживала. Как только начало светать, она тихонько спустилась вниз, взяла пакетики и пошла на грядки. Срывала все, что только может пригодиться: возвращаться на дачу снова она больше не планировала, хватит.

Собрала очень много, стало стыдно и радостно одновременно. Часть урожая отнесла в комнату и спрятала в сумке среди вещей. Меньшую оставила на кухне, чтобы Наталья Николаевна сразу увидела, сколько получилось.

Было только шесть утра, когда она закончила, расслабилась и ненадолго заснула. Разбудила Аню мать. Пора было ехать домой. Аня аккуратно сложила вещи, спустилась за овощами и ягодами на кухню. Наталья Николаевна недовольно покосилась на пакетики, которые та прижимала к себе, но ничего не сказала.

Обратно ехали несколько часов. Сашин отец довез их с дочерью до своего дома. У подъезда подруги попрощались, и Аня с матерью пересели в маршрутку, чтобы добраться до центра города, а оттуда уже — к себе.

Когда они наконец оказались дома, все дачные заботы испарились. Стены квартиры были перепачканы серым порошком, словно кто-то покрыл их толстым слоем пыли или измазал золой. Ящики шкафов — вывернуты наружу, подушки от дивана валялись на полу со следами подошв на чехлах, занавески — сорваны, верхняя одежда с бельем вперемешку лежала одним гигантским грязным комом в центре гостиной. Аня зашла в свою комнату — та же история.

Беспорядок сделал дом чужим, заброшенным, незнакомым. В гостиной на краю дивана рыдала мать. Воры унесли все деньги, а с ними — детский крестильный крестик, обручальные кольца, пару сережек.

— Зачем им крестик, он ведь даже не из серебра, — всхлипывала мать.

Отца дома не оказалось. Как только он вернулся вечером с работы и обнаружил следы взлома, сразу вызвал полицию. После, когда ехал в отделение, чтобы закончить с формальностями по делу, которое никто не планировал раскрывать, уже сожалел о своем поступке: многие ценные вещи исчезли именно после полицейской проверки.

Квартира из-за серого порошка напоминала пепелище, но ничьих отпечатков пальцев так и не нашли.

— Не очень у нас получается отдыхать на природе, — пошутила мать. — Представь, что бы произошло, останься мы на даче на ночь!

Конец ознакомительного фрагмента.