Сон в летнюю ночь. Черновик

Марк Эллингтон

Семнадцатилетняя девочка по имени Энни перевоспитывает своего далекого от истинных, глубоких чувств и целомудрия, воздыхателя Элиота. Их поначалу непростые отношения и девиантное поведение Элиота перерастают в нечто подобное платонической любви.

Глава 11

— Шестнадцатое апреля этого года, четверг, без двадцати пять. Автомобильная стоянка у института. Занятия на тот момент у меня закончились, и я собирался ехать домой, но только, оказавшись в машине понял, что кто — то сзади подпёр меня. Чей — то белый хэтчбек перегородил мне задний выезд, всё — тупик, подумал я. Справа — одна машина, слева — другая, впереди ограждение, а этот гореводитель, будь он не ладен, даже своего номера на лобовом стекле не оставил, ни визитки, ничего. Выход один — ждать пока кто — нибудь отъедет и я смогу выехать, в общем прождал минут двадцать тогда, и уже точно решил, что, если всё — таки дождусь этого повелителя парковки, ему не поздоровится, по крайней мере в моральном плане, ибо мой револьвер с изощрёнными оскорблениями и претензиями, вместо свинцовых пуль, был уже заряжен, оставалось лишь нажать на курок.

И тут… нет, хозяин хэтчбека не появился, но зато в левое боковое зеркало заднего вида я увидел тебя: в штанах с подворотами, перламутровой белой ветровке и маленьким рюкзаком за спиной. Ты разговаривала с кем — то по телефону, причём так эмоционально — жестикулировала, смеялась, не знаю почему я обратил на тебя внимание, может быть, потому что на стоянке никого больше не было, но признаюсь, я даже на некоторое время забыл про машину. Ты шла метрах в десяти от меня, так медленно, столько мыслей успело пронестись в голове… Я думал, «Интересно, с кем же можно так разговаривать? Может с подругой? Или родителями?» А… (Делонг засмеялся каким — то странным, притворным и хриплым смехом). А потом услышал — «Да, всё в силе, мой сахар, сегодняшний вечер ты запомнишь надолго, ну ты ведь этого давно хотел? Ахах… Не переживай, всё бывает в первый раз, милый. Буду ждать тебя в шесть, целую в шею и до встречи, мой кролик.». Аж передёргивает, будто кто — то пытается сыграть ногтями на доске пятую симфонию Бетховена. Мне тогда стало так противно, что даже захотелось вернуть время назад и не слышать всё это, но так нельзя, а ещё стало тошно как — то. Почему? Не знаю. Ты уже прошла, а я всё думал, «Что в силе? Почему в первый раз? Куда она его там целует?» Это уже интересно. Кстати, по — моему я её уже где — то видел, да, это случайно не Энни Скайлер, чья фотография у нас в вузе на доске почёта висит? Отличница? Гордость института, да? Ага, слышал я только, что вашу гордость и её планы на вечер с неким кроликом… Если у нас такие безнравственные, порочные отличники, то наш институт тогда, что? Содом и Гоморра? Так получается? Страшно представить, как же ведут себя хорошисты и аутсайдеры, там, наверное, всё ещё хуже?

— Знаешь, никогда бы не подумал, что ты такая, мне всегда казалось, что отличников интересует только учёба и все они, до невозможности, приличные и скромные. А тут нате — Скайлер, вот это поворот, стало невыносимо интересно, что же всё — таки у вас там будет вечером такое незабываемое? Хотя, сам прекрасно понимал, что, ибо таким тоном обычную прогулку по парку или поход в кино не обсуждают. Тогда я решил вернуться в вуз и найти твоё личное дело, чтобы узнать: возраст, группу, адрес. Это было очень легко, всё же документы первого курса отыскать гораздо легче, чем пятого. Их ещё никто никуда не дел и ничем не заставил. Но это, впрочем, неважно, когда я открыл твоё досье, первая мысль была — «О, ей только семнадцать лет, будущий психолог… Где она живёт? Так вот же адрес — я знаю эту улицу, всего в пятнадцати минутах от сюда, окончила восемнадцатую школу, дальше была уже ненужная информация». Я записал адрес и решил поехать по нему, просто захотелось, ничего не мог с собой поделать, когда я подъехал было уже около семи часов вечера. Любопытство, буквально, накрывало меня, и представь каким было моё разочарование, когда я не увидел ничего, абсолютно ничего: ни тебя, ни твоего кролика, даже света в окнах не было. Пришлось возвращаться домой, «Зря только поехал туда, ой зря» — думал я тогда. По правде, говоря, той ночью я почти не спал, всё думал, «Какой у неё необычный голос, не слышал подобного раньше», «Интересно что же было у них этим вечером?», «То, о чём я думаю? Фу какая пошлость», «Хотя… чёрт возьми, я бы хотел оказаться на месте этого кролика», а на утро решил — перевестись в вашу группу, чтобы можно было узнать больше о тебе, о том, как ты реагируешь на те или иные ситуации, увидеть твой почерк, посмотреть, как ты решаешь уравнения, завалить тебя, отчитать перед всем классом, довести до слёз, оставить на пересдачу… и не только на пересдачу, сделать так, чтобы ты была в шаге от отчисления — заставить бояться меня и получить полный контроль над тобой… Хм, не знаю зачем. В общем как ты понимаешь, думал я о тебе не мало, парой в очень своеобразном ключе, наверное, это будет слишком жестоко по — отношению к тебе, если я озвучу в каком именно.

— Это превратилось в какую — то манию или одержимость, влечение и помешательство, такого никогда не было прежде, и нет, это была не любовь… а что — то другое, от чего кровь в венах превращается в электрический ток, а разум затуманивается и заставляет тебя рефлексировать каждый Божий день. До сих пор не могу понять, что это.

— Ах да, я немного отвлёкся, ты же хотела, чтобы я рассказал, причину, по которой ты здесь находишься. — Знаешь, просто захотелось, надоело смотреть со стороны, представлять, что — то у себя в голове, думать «Как бы помучить её, чтобы получить хотя бы моральное удовлетворение?» просто захотелось… тебя.

На некоторое время в комнате наступила тишина, такая, какой не бывает даже в самый безветренный штиль. Элиот больше ничего не говорил, а Энни просто не знала, что ответить, наверное, ей было сложно осмыслить сказанное Делонгом, а ещё сложнее принять. Принять то, что твой преподаватель по математике, который старше тебя на десять лет, одержим тобой, одержим даже не понятно в каком плане… Тем временем тишина всё же была нарушена, Энн начала говорить, по её лицу текли слёзы, так сильно, что даже при большом желании, она бы не смогла их остановить в тот момент, и с каждым словом слёз становилось всё больше и больше, как волн в разбушевавшемся море.

— Боже, Боже, Боже, сколько планов было, сколько планов, я хотела стать психологом, написать свою книгу… я так хотела… посмотреть третью часть Мира юрского периода, и ещё так много всего. За что? Почему именно я? Вокруг так много красивых девочек, а вы выбрали меня, самую никчёмную, заурядную, глупую. Я ведь даже, теорему Виета не знаю, не говоря уже о Ньютоне — Лейбнице, и вообще я скучная, неуравновешенная девушка. Пожалуйста развяжите меня, я обещаю, никому не скажу об этом инциденте. — Говорила Энн, поломанным дрожащим голосом, не успевая вытирать слёзы с глаз.

— Энн, милая, успокойся, я не покушаюсь на твои планы, как и на твою жизнь, я не маньяк, неужели ты не понимаешь? Мне это не нужно. У меня совершенно другие виды на тебя, совершенно другие!

— Раз вы не хотите причинить мне вред — развяжите. У меня очень болят запястья, очень. Я прошу вас! — Собрав всю свою волю и храбрость, громко сказала Энни Элиоту, и опять опустила голову вниз.

Опять настала тишина, холодный мерцающий свет, больше похожий на вспышки фотокамер, исходивший от лампы, урывками освещал комнату.

— Хорошо — Ответил Элиот и медленно начал развязывать Энни, смотря на неё чуть более мягче, нежели чем прежде.

— Спасибо, вот вы сейчас сказали, что имеете какие — то виды на меня, если честно, я не совсем понимаю какие, но если вы про любовные отношения, то простите, но у меня есть молодой человек. Поэтому вам лучше отпустить меня, у нас всё равно ничего не получится. Вы ведь и сами прекрасно это понимаете, правда, Мистер Делонг?

— Ты такая умная Энн, всё за всех решила… Может быть, тебе вообще стоило поступать в Академию экономики и права? А что пошла бы в думу, в депутаты или сразу в президенты баллотироваться, там такое любят. Ахах. А твой парень, как там его зовут? Люк. Просто обманывает тебя, два дня назад я видел его с одной рыжеволосой девицей в чёрном кожаном платье и на высоченных каблуках. Представь себе, он целовал её и явно это не был дружеский поцелуй.

— Вы врёте! Он не мог так со мной поступить! Он очень любит меня и дорожит нашими отношениями. Люк слишком хорошо воспитан для таких подлых поступков и у него нет знакомых, подходящих под ваше описание. Такая знакомая есть только у меня, и она моя сестра — Руби, с рыжим каре, и своеобразным стилем в одежде, но она — моя сестра, так что имейте ввиду.

— И что? Руби не может влюбится в парня родной сестры? У неё же тоже есть чувства и сердце, которому не прикажешь.

— Она мне не родная сестра, троюродная.

— Тем более.

— Но всё же, он не мог её целовать, просто не мог, не мог, не мог! (Захлёбываясь, слезами и ощущая, на языке эту удушающую горечь предательства, говорила Энни.).

— Мог.

— Если это — правда, скажите пожалуйста, как это было? Где вы видели их?

— У входа в ресторан «двадцать пятое измерение» на Луговой 5… Всё было так… (Сказал Элиот, после чего приблизился к Энн и резко, сжав, буквально, вывернув назад её левую руку, поцеловал свою студентку в губы, как положено, с языком и не только…

— Вы больной!? Что вы наделали? Повсюду кровь: моя рука, губы, одежда. За что? Это очень больно. Зачем вы вообще полезли меня целовать? Кто просил?… Ненавижу!

— Боже, Энн, Энн, я просто хотел показать, как целовались Люк и Руби, видимо, немного увлёкся. Не думал, что будет столько крови… Но, признаюсь, это было приятно, я бы повторил.

— Ни капли приятного в этом нет, не смейте больше подходить ко мне, иначе эта верёвка будет затянута на вашей шее. — Сказала Энни и нежно накинула на тонкую шею Элиота верёвку.

— Мм, не обманывай, милая, где — то подсознательно ты хотела этого, со мной или нет, но хотела.

— Мистер Делонг, нет! Я что похожа на помешанную мазохистку, которая получает удовольствие от того, что кто — то во время поцелуя, до крови прокусывает ей губу? Нет!

— Ну ладно… Всё бывает в первый раз. Не расстраивайся, это пройдёт, всё рано или поздно проходит.

— Но из памяти такое, явно не скоро уйдёт. Как мне с этим жить? Скажите! Этот чёртов, кровавый поцелуй теперь всегда будет стоять у меня перед глазами… мне плохо.

— Энн, не начинай опять истерику, пожалуйста. Откуда я мог знать, что ты оказывается такая впечатлительная? Мне ты казалась более смелой и сдержанной, а на деле всё получилось иначе, у меня были другие планы, понимаешь? Другие планы на этот вечер. А в итоге я, можно сказать, побывал в какой — то второсортной мелодраме. Спасибо!

— Боюсь спросить, какие у вас были планы?

— Это теперь неважно, настроение пропало.

— О, Боже. Какой же вы странный… Уже поздно, мне нужно домой, мне давно уже нужно домой.

— Ты права, я отвезу тебя, какой там адрес? Морская… одиннадцать?

— Да — а, а откуда вы знаете?

Элиот Делонг с недоумением посмотрел на Энни.

— Ах, да, чего это я удивляюсь, вы же читали моё личное дело.

— И следил за тобой, ахаха, ну ладно сейчас не об этом. Спускайся на первый этаж и выходи во двор, я сейчас закрою квартиру и подойду.

— Не может быть? Вы так просто меня отпустите? И никакого насилия или криминала?

— Что, не оправдал твоих ожиданий? Если хочешь, можно организовать и то, и другое, у меня как раз есть несколько идей по такому поводу. — С иронией сказал Элиот.

— Хм, нет. Оставьте их пожалуйста при себе. — Ответила Энн Элиоту, выходя из квартиры.