Язык Ветра. Запрещенная организация

Марк Хэппи

Элео и его товарищи создают революционный орден Алэрозо и решают проникнуть в тюрьму Маар, чтобы освободить заключённых и остановить производство мехака. Однако тюремные секреты оказываются опаснее, чем они предполагали. Герои сталкиваются с глубокими моральными дилеммами: жертвовать немногими ради многих или идти на компромиссы ради победы. Их борьба за свободу становится личной и изменит будущее всего Небоземья.

Акт Второй. Каторжная тюрьма

Глава 10

Маар

Три горы образовывали широкую впадину, внутри которой были вытоптанные тропы, тянущиеся из центра и ведущие к каждой из гор. В центре же находилось озеро, которое никогда не леденело, в то время как ледяные остроконечные рифы, местами торчащие из него, никогда не таяли. На большей из скал, разбросанных по озеру, возвышалась крепость Маар.

Весь комплекс, скрывающийся за неприступными стенами, состоял из четырёх зон: тюремная, служебная, транспортная и огороженная дополнительными стенами — цитадель — резервная зона для укрытия и проживания старших офицеров.

Служебная зона использовалась только стражниками и персоналом. В неё входили: три общежития, столовая, спортплощадка и здание штаба, где происходила работа с документами.

Цитадель была наименьшей зоной. Лишь некоторым из стражников дозволялось посещать её. В ней располагалась Ратуша и несколько других зданий. Но что это за здания, и как устроена Ратуша — засекреченная информация. На всех планах отсутствовали детали об этом.

Тюремная зона занимала почти половину всего комплекса. Она состояла из пяти тюремных корпусов, перед каждым из которых располагалась площадь для построения, и ещё несколько вспомогательных сооружений. Одного большого корпуса столовой, в котором посменно принимали пищу перемешанные партии заключённых. А также нескольких мастерских, где происходила обработка мехака: его огранка, преобразование в газ или жидкость и дальнейшая расфасовка.

Также была транспортная зона, скрытая за дополнительным сооружением. Со временем к ней прилипло прозвище — вокзал, которое вскоре стало появляться и в официальных документах.

На главной площади Вокзала с десятью железнодорожными линиями располагались поезда. Они вмещали в себя до сорока вагонов разных типов: вагоны-корыта, вагоны-цистерны, платформы, и только на некоторых поездах были пассажирские. На площади были отдельные места, где вагоны подвергались ремонту, отдельные бытовки и курилки для персонала. А также отдельные две линии железных дорог, по которым впускали новых заключённых. Они были огорожены металлической решёткой от остальных путей, и выходили в специальную досмотровую, что граничила с тюремной. Пройдя досмотр, новоприбывшие заключённые попадали сразу на входную площадь тюремной зоны.

Разумеется, на вокзале была и отдельная площадь, предназначенная для передвижения персонала. Она включала в себя только три линии железных дорог, с поездами, имеющими только пассажирские места. Внешний вид вагонов, да и всего пространства был опрятным, что значительно отличало его от основного вокзала. А местный персонал подвергался большей строгости в вопросах дресс-кода и чистоты, так как через эту зону приезжали и уезжали не только кухарки или стражники, но и старшие офицеры.

Обе площади имели лишь один выход наружу. Был лишь один железнодорожный мост, который за стенами Маар смыкал пути обоих площадей вокзала в вытянутую линию, соприкасающуюся с берегом, и тянущуюся далеко вперёд, скрываясь за горами.

Помимо железнодорожного моста, в комплекс врезалось ещё два других. Главный и транспортный.

Главный мост — предназначенный для пешеходного передвижения, по которому каждое зарено колонны заключённых отправлялись в пещеры добывать мехак. Он шёл от берега к тюрьме, но обрывался на четвёртой части длины. Недостающая часть моста выполняла функцию двери в крепость. С верха крепостной стены был установлена катушка и рычаг, которыми стражники и опускали дверь, делая мост целостным. Дверь была выполнена из цельного куска дерева, каких, возможно, больше и не существует. Многим деревянная дверь могла показаться слабым звеном в охранной системе тюрьмы, однако её прочность была сравнима с остальной частью крепости. Поговаривали, что однажды лохеия сняла эту дверь с дворца сгинувшей монаршей семьи. И возможно, это дерево было произведено не без участия лийцура.

Транспортный мост, или как его кличут: вагонеточный — третий и последний имеющийся в комплексе, предназначался для мобильных вагонеток, на которых передвигались, и офицеры между местами добычи ископаемых, и на них же транспортировали само ископаемое, доставляя его, вместе с двумя рулевыми заключёнными, в ангар Первой мастерской.

Этот мост был единым и для транспортировки ископаемых, и для воза стражников. Единственное различие было в том, что стражники загружались в свои вагонетки ещё в зоне персонала, там, где были четвёртые, последние ворота, не имеющие моста. Выкатясь на вагонетке с этих ворот, стражники отправлялись к транспортному мосту по внешней стороне скалы, следуя по узенькой дороге, что теснится между металлическим ограждением, выстроенным вдоль обрыва и крепостной стеной. И там же их железная дорога врезалась в транспортный мост, где две линии служебного пути были обособлены дополнительным ограждением.

Основные же четыре других линии моста предназначались для транспортировки мехака, в Первую мастерскую. Заключённые, добывшие мехак, возвращались таким путём обратно.

Всего мастерских было три. В Первую мехак поступал, и там же происходила его грубая очистка от иной породы. Во Второй — происходила огранка, дробление, либо преобразование в иные агрегатные состояния, а уже в третьей — распределение по контейнерам, бочкам, баллонам.

В мастерских работали в основном женщины. Но если мужчине и доводилось попасть в мастерской цех, то, только если он был бесполезен в добыче минерала, а также соображал, как работать руками и головой. Всего восьмая часть заключённых допускалась к мастерским, остальные же каждое зарено покидали стены Маар, в поисках залежей проклятого минерала.

Первую четверть суток, пока видны звёзды, в Маар царила гробовая тишина. Никто не мог общаться или передвигаться по комплексу в это время. Только посменные стражники делали круглосуточный обход корпусов и прилегающей территории.

Рабочая смена начиналась в 360°. Был подъём, потом умывание, и так до самого нуарета лишь с перерывом на обед, что совмещался с зенитным стоком сырья.

Правила просты: кто не встал, того в карцер. Работать должны были все: болен или голоден — нет труда — нет и пространства. Именно так говорили стражники. Руководство Маар изобрело кощунственное наслаждение пространством.

Начальник на больших построениях всегда нахваливал собственное милосердие, якобы цените место, где спите и едите, потому что всё это собственность тюрьмы, и вы пользуетесь этим не задаром. Кто не работает, тот лишён пространства, и тех кидали в карцер — металлический метровый куб, где бедолаге необходимо было отбывать своё наказание.

Были преступники: воры, убийцы, а были и заложники политического строя. По настроению начальства их повинность варьировалась от шпионов к предателям нации. Общее назначение таких повинностей было весьма абстрактным и не имело чётко прописанного свода в законе, однако под категорию политзаключённых попадали все, кто хранил преданность монархам или высказывался против сената.

Также была категория заключённых с отклонениями в развитии. Они, как и все, занимались добычей и обработкой мехака, разве что с той разницей, что погибали чаще из-за своих причуд и неосторожности.

Работа на добыче мехака — незамысловатая: бей киркой о стену, пока не покажется красная порода. Но иногда это приводит к обвалам. И зачастую без смекалки и должной проворности, заключённые один за другим ныряют в омут, нечасто выныривая.

Умственно отсталых здесь ценили по-особенному. Таким образом, за их счёт могли передавать контрабандные ископаемые, которыми подкупали стражников. Ими же и прикрывались в случае провинности. В условных законах тюрьмы — они были третей кастой.

И когда Эбвэ только попал в Маар, на досмотровом пункте его определили именно в эту категорию.

С тех пор минуло пять солсмен.

Как бы почувствовал себя пингвин в сорокоградусной жаре? — эти и ещё многие другие вопросы задавал себе Самодур, выбивая киркой серую каменную породу из остывающей после взрывчатки скалы.

— Ну а если серьёзно? Пингвины ведь живут на дальних краях Северных Ледников. У Северных Земель должно быть сообщение с Западными. Так почему же им просто не перейти туда и не устроиться там покомфортнее?

— Заткнись ты уже! — оборвал его другой заключённый.

От столь резкого негатива Эбвэ присел и стал разминать шею. Пока его чуткий, меланхоличный темперамент приходил в себя, прочие заключённые активно обсуждали идею того, что болтунам нужно отрезать язык.

Эбвэ сглотнул слюну в холодном поту и продолжил молча сравнивать формы породы до и после очередного удара по ней, одновременно закрепив свой вывод насчёт не дружности местных сеньоров.

А дружными были те, кто умел выживать. Стаи образовывались ежесменно, даже несмотря на то, что офицеры умудрялись миксовать заключённых при каждой возможной вылазки из темниц. Среди полторы тысячи заключённых, каждую декаду погибало в среднем пятнадцать человек, так что мало кто из членов таких стай встречался друг с другом чаще, чем два-три раза.

Стук. Юноша смахнул пот, замах, стук. Смахнул пот, посмотрел по сторонам, вниз на руки, израненные мозолями и снова замах…

Послышался грохот.

Пещера сотряслась, и ближайшие факелы затухли. Грохот будоражил внутренности, и, казалось, будто вся вселенная содрогается гневным рёвом. Разум Эбвэ мгновенно замкнулся, пытаясь сыскать в глубинах бессознательного хоть малейший ответ на происходящее. Юноша держал голову руками, свернувшись калачиком. Что за кошмар! Только после стало доходить: что-то в пещере рушилось, создавая унисон. Стены тряслись, с потолка валились сталактиты, а сам источник шума растворился, отдав большую часть вибрации. Продолжающиеся удары утихли, а в воздухе остался туман пыли.

Послышалась ругань, пробивающаяся между промежутками кашля:

— Коллапс!

— Кого-то завалило?!

— Кто это ещё?

Дым стал усаживаться.

— Кажется, тут работал Серхо… — сказал один из заключённых, что со стороны смотрел на обвал.

Эбвэ подошёл ближе.

Пыль, подгоняемая сквозняками тоннеля, медленно осаживалась.

— Жалко его, — выронил кто-то.

— Да, был славный малый.

— Задирался, правда, но кто же будет в тюрьме любезничать.

Мужчины столпились вокруг обвала, и сняли свои шапки, чтобы отдать честь умершему. А кто-то и приставил большой палец к шее, выказав тем самым жест преданности монархам и королю. Этот кто-то проронил:

— Серхо, ты не отрёкся. Твоё имя помнят.

— Вы с ним из монархистов? — спросил у него ещё один заключённый.

— Да, — кивнул первый. — Мы из надела Длан-га-Гат, из одного имения, — он опустил взгляд и обездолено произнёс, — хоть и не были близко знакомы.

Из-под груды камней густо вытекала кровь, смешанная с пылью.

Эбвэ завладела паника. Он пытался схватить воздух ртом, но в груди бушевал судорожный ритм. От вдоха заболела грудь. Кто-то сзади постучал ему по спине, и он наконец-таки смог выдохнуть.

— Дыши, малец… Дыши, — сказал его спаситель. — Такое случается.

Наступала пора перерыва, первая смена подошла к концу. Однако вагонетки остались пустыми. Группа не отыскала залежей.

Обменявшись между собой насмешками над капитаном, что будет принимать у них отчёт, узники приняли свою участь и направились к выходу. Они пытались храбриться между собой, но знали, что обречены наказанием, и что не смогут так же улыбаться, когда тот самый капитан будет выносить их вердикт, пусть даже он и будет использовать те же слова и мимику, пародия которой сейчас их веселит.

Пройдя из глубины своей пещеры к погрузочной части шахты, они оседлали вагонетки и стали накачивать рычаги, отправляясь наружу, где их ожидал отряд стражников.

Главный записывал что-то в блокнот. Переведя взгляд на проезжающие ряды вагонеток с пустыми прицепами, на его лице показалась характерная мимика: грозные брови, хмурый взгляд. Его вердикт и ругань была весьма схожа с их спектаклями. Только вот, после того как их имена были записаны в его книжку, всё уже было решено. Их ждало наказание. И раздумья о том, каким способом наказывать будут в этот раз — было худшим во всём этом.

Столовая. Большое помещение с бетонным полом, где нет ничего кроме столов-стульев и пункта выдачи еды. Человек триста одновременно принимали здесь обед, находясь в ограниченный период — два градуса на одну группу. Таким образом, плюс-минус заминки на распределение, и уже через двадцать градусов все заключённые успевали поесть.

За стол помещалось до шести человек, и у каждого было своё место.

— Две тысячи пятьсот пятьдесят пятый! Мать честная, ну и номерок…

У входа в обеденный зал стоял стражник со списком людей. Всего входов было четырнадцать, и у каждого была выстроена очередь.

— Я! — отвечал заключённый.

— Столик номер сорок, — указал стражник. Заключённый кивнул, и два других стражника пропустили его в обеденный зал. — Тысяча тридцать шестой!

— Я!

— Твой будет левый — первый.

Эбвэ прошёл к окошку, где выдают еду. Без предварительных объяснений оттуда выкатился поднос с тарелкой горячей похлёбки, коркой хлеба и стаканом воды.

Отыскав своё место, он шлёпнулся на стул. Его разум всё ещё прокручивал события в пещере, но ложка машинально зачерпывала суп и отправляла в рот.

За пару градусов-то и не поешь нормально — подумал он.

Усатый сосед, сидящий перед ним, изучал его. Чего он пялится? Эбвэ опустил взгляд, но знал, что мужчина не прекращает глазеть.

— Чего вам? — выпалил Самодур.

Тот в ответ просто кивнул вниз, приподняв густые брови, мол: смотри.

И только тогда Эбвэ обратил внимание, как мужчина просовывает ему что-то под столом.

— Что это такое?

— Бери… — шёпотом крикнул тот.

Эбвэ обернулся по сторонам. Ближайший стражник проходил совсем рядом.

— Это алмаз — прошептал тот.

Между бровей у Эбвэ выскочила морщинка.

— Зачем это мне?

— Сынок, купи себе покровительство на это.

В голосе мужчины прорезался акцент, характерный для южан, когда гласная «е» в речи заменяется на более твёрдое «э».

— Покровительство? — переспросил Эбвэ, продвинув торс вперёд.

Соседи по столу с истлевшим интересом поглядывали на них.

— Ты же новенький. Тебе не выжить тут без связей.

— О чём вы? — сказал Эбвэ сглотнув. — Я просто хочу доесть свою похлёбку… И никого не…

— Да, что ты смотришь, я ж из добрых намерений.

— Мальчуган, — забасил старик справа, — бери, пока предлагают.

Эбвэ недолго думая взял крохотный алмаз и быстрым движением сунул его в штаны.

— За каждым заключённым стоит один из охранников. Тебе не помешало бы найти своего стражника, который будет ну, помогать тебе, — говорил усатый.

— Это как?

— Воды принести может прямо в камеру. Лекарства… Ну или там словечко замолвить в случае чего.

— Вещь неотъемлемая, если собираешься прожить тут долго и безмятежно, — вмешался басистый старик.

— В том-то и дело, — простодушно констатировал Эбвэ, — я тут ещё на пару солсмен, и всё… Потом поеду, наверное.

Сидящие за столом переглянулись с явным недопониманием.

— Пару солсмен… а потом умирать? — испуганно переспросил усатый.

— Нет же! Кхе-кхе…

— Отсюда выхода нет, мальчик, — сказал старик.

— Да-да, знаю, — неловко посмеивался Самодур.

Осознавая, что весь его стол замер в ожидании пояснения, он перепугался. Язык был его врагом, а это могло сейчас стоить слишком дорого для такого грандиозного плана, что Элео с Леденом выстраивали солсменами напролёт. Он отчаянно выдохнул и приложил всю свою драматичность для своей выходки, которой планировал отвлечь внимание от себя, как объекта допроса, став вместо того — глубоко эмоциональным, немножко странным парнем:

— Жизнь мне больше не мила, когда рядом нет женщины из сна! — это была строчка стиха.

Стражник, патрулирующий между их рядами, оглянулся.

— Молча жрём и выходим! — выругался он, так и не поняв, кто это выкрикнул, да и на самом деле его уставший вид выдавал его незаинтересованность, ведь в противном случае, это могло бы кончиться расправой.

Эбвэ принялся быстро уплетать суп.

— Как бы то ни было, поверь мне, лучше дружить со стражниками, — заключил усатый.

Эбвэ недоверчиво смотрел на него, пытаясь уловить подвох, но сыскал лишь дружелюбие в улыбающихся уголках глаз.

— Смотрю, ты прекрасно составляешь рифмы? — приветливо отозвался усатый.

Эбвэ отвёл взгляд, пытаясь не выдавать смущения:

— Не очень-то и хорошо… — пробубнил он.

— Я тоже сочиняю стихи.

Эбвэ с интересом поглядел на него.

— Но когда рядом женщины, — проговорил мужчина, гнусаво протянув последнее слово. Мимика его ожила, а густые брови артистично плясали, — только дайте мне струнное, стихи сразу переродятся в песни. Так вообще я бард, не поэт, — резко изменил он тон, спускаясь с небес на землю, — если бы не вынужденная переквалификация, — он окинул наигранным взглядом всё помещение, — в шахтёра. Так что, если пересечёмся вновь, можно считать мы друзья.

— Вот ведь… Я тоже бард! — пытался сдерживать себя Эбвэ.

— Правда? — как бы зная это наперёд, выпалил мужчина.

— Да! Я из Жанисты, с Жезэ, Эбвэ меня звать, слыхали о таком?

— Эмм… — неловко покачал головой тот, Эбвэ понимающе кивнул.

— Наверное, мои песни ещё не дошли до Юга, сказал он, намекая, что распознал южанский акцент собеседника.

— Шатха, не опускай нос, — азартно обратился он к Эбвэ, раскидываясь жаркими словами своей культуры, — слава приходит от страсти. Ей, как и любовникам, нужно время, чтобы стать ярче.

Эбвэ потупился. Шатха? Южанское «брат»? А любовники и слава…

— Что вы имеете в виду?

— Он хотел сказать, что нужно время, — с упрёком в голосе перебил старик и бросил строгий взгляд на усатого.

Бард чуть пристыдился.

— Так, а почему любовники хорошеют со временем…

— Слыхал балладу о медном топоре? — перебил его усатый, поймав строгое осуждение в глазах старика.

— Конечно, — покивал Эбвэ, сбившись с мысли.

Он тихонько начал завывать мелодию. Сквозь сухое мычание местами проскакивал и текст баллады:

М-м-м… М-м… не может

Среди всех кузнецов был только воин…

Запасы кончались…

…не угонишь!

И взяли тогда они с герба бронзу…

— Моя лучшая работа, — задрав нос сказал усатый.

— Такого быть не может, ведь это Ман Сапфироед, величайший поэт-современник… — Эбвэ всмотрелся в довольное лицо мужчины, — Вы хотите сказать, это вы?

Мужчина подмигнул в ответ. И сразу же схватил поднос с грязной тарелкой.

— А знаешь, какая работа моя любимая? — поинтересовался Ман у юноши.

Тот в лёгком замешательстве изучал черты лица усатого.

Подбородок крепкий, высок ростом, длинных бардовских локонов, конечно, не было, а с усами они бы сочетались очень даже стильно, по южному, или, скажем так, по Озовски. Ведь именно из Надела Оз был родом Ман Сапфироед.

— Ну, узнаешь. С тебя причитается, — шепнул он напоследок.

Эбвэ остался один со своим доходящим впечатлением. И наибольшим образом его восхищало не то, что Ман собственной персоной сидел перед ним, а то, что величайший поэт сгнивал в тюрьме. Только представить бы причину, за что такой талант очутился в таком угнетающем месте.

— Вот так встречи случаются, — бубнил он.

Басистый старик пессимистично кинул:

— Тут дружить не получится. Стражники мешают списки с невозможной вероятностью.

— Да? — учтиво спросил Эбвэ.

— Повезёт, если разок пересечётесь, на том и всё.

Кто-то за столом вступил в беседу, рассказывая шёпотом, о том, как его соседа перевели в другой блок. Эбвэ по-светски поддержал беседу, кивая на все высказывания, после чего подумал о своём задании, с которым был сюда послан, и решил перейти к нужной теме:

— Кстати, — начал он, конспиративно обратившись к четверым оставшимся собеседникам, — вы слыхали о том, что сенатор поставляет мехак за пределы Республики?

Хмурые соседи напряглись.

— Кому там нужна эта проклятая сила? — ответил коренастый мужчина, у которого местами на лице проступали гнойные почернения: одно на правой брови, и другое тянущееся с шеи до губ. — Мехак излучает проклятый гаргент, от него, парень ничего хорошего, — он указал на своё гниющее лицо.

— Тут и не поспоришь, — огласил старик.

— Заклинаю собственным нэфэшем — это правда! — Выпячиваясь вперёд стола, объявил юноша. — Уж кому там нужен этот проклятый минерал — не знаю, но друзья, что будет, если на самом деле король закрывает глаза на беззакония Манакры лишь потому, что получает взамен мехак?

Заключённые словили себя на том, что не знают правда это или ложь. С одной стороны, сложно поверить в абсурдность такого обмена. Но с другой, это объясняет, почему уже почти четыреста соб существует Республика, с её противоречащими Иурису правилами.

Общее смятение прервал строгий выкрик стражника:

— Время!

— Пора идти, — сказал старик.

— Вот же… — объявил мужчина с гниющим лицом. — Малец, если твои слова — правда… — он выдержал паузу. — Нам всем нет спасения.

Стул скрипнул. Он встал из-за стола.

— Занимательные вещи, ты нам рассказал, — заключил второй собеседник и вышел из-за стола, — не слыхал о таком.

— Спрошу у стражников при первой же возможности, — заключил третий, также уходя из беседы.

Эбвэ покачал головой и тоже взял свой поднос.

Он остался единственным, кто вышел довольным после беседы. Остальным осталась пища для размышления.

Убивающее чувство собственной важности лелеяло ухмылку на его лице. Он делает то, что должен. Наверняка Элео и Леден будут довольны его работою. Ведь это и есть его часть плана — сеять слухи.

Глава 11

План: Корень

По заре костёр тлел. На окраине раскинутых шатров кочевого поселения, всю лунь Леден и Элео доводили до конца свой план. Тогда они ещё не знали, какие масштабы обретёт их скромный орден в ближайшем будущем. Никто в то зарено не мог даже представить о большой планёрке в пещере под Винтом, поэтому план строился, по большей части, из авантюрной смекалки и надежды на удачу.

Чуть стало светать, к костру постепенно подходили люди: Йиви вместе с Джусой поприветствовали сидящих с абсолютно противоположной энергетикой. Сонный Эбвэ укутанный в меховое одеяло, Райзгак — присоединившийся к ним в Винте, и Арчек, сын погибшей Алэрозо, чьим именем они и решили ознаменовать повстанческий орден. Карей, Леден и конечно же Элео уже были на месте встречи задолго до назначенного времени, таким образом, недавно пришедшие попали внутрь уже существующего обсуждения. Там Леден делился планом вторжения впервые.

— В Маар намешаны три основные группы заключённых: убийцы, оппозиционеры и что неожиданно, дураки. В последнее время много именно третьих. Поэтому позицию «корень» займёт Эбвэ.

Поэт-самодур спустился с облаков, в которых так таинственно и романтично растворялись его заренные мечты.

— Я?! — удивился он, потуже укутавшись в одеяло. Совершенно не понимая, о чём идёт речь, он постарался скинуть с себя внимание. — Вы правда думаете, что я справлюсь?

— О, поверь, эта роль звучит, как раз подстать такому красавчику, — съехидничала Лучезарная.

В грудь ударило благородство, какое бывает только у Эбвэ, в момент девичьих комплементов.

Ветер принёс нотки влажности, а свет прорезался из-под забрала леса, ослепляя глаз. Эбвэ был уверен, что девчонки от него без ума. Так-то оно так и было, но только не те девчонки, которые знали его достаточно хорошо. А ещё была категория помолвленных девушек. И вот Эбвэ совершенно не мог принять факт того, что Йиви абсолютно точно никогда не променяет своего далёкого южанского друга, на такого близкого и недостижимого, а ещё и живописного, красавца, как он…

— Эбвэ, ты будешь приманкой. Это так, если вдруг ты не понял всей сути, — холодно отчеканил Леден.

— Приманкой?

Весь мир рухнул. Его высылают, как наживку…

— Не совсем приманкой, — вмешался Элео. — Нам нужен человек внутри Маар, который бы сослужил нам партизанскую службу. Эту роль мы называем «корень», потому что это самая ответственная роль.

Элео был мягок, стараясь учесть наперёд реакцию Самодура, а заодно и предостерегая того от лишних мыслей.

— Но я ведь не могу ничего, кроме поэзии. Чем я так нужен?

— Ничего делать и не нужно. Мы лишь отправим тебя внутрь под видом пойманного нарушителя.

Тогда вмешался и Карей:

— Я затеснюсь в ряды каторжной шотерии, так что мы вместе сослужим там.

На лице Эбвэ выступило пару морщин. Поднялась бровь.

— Я с Кареем?! И что за задание у нас?

— Сомневаюсь, — вмешалась Йиви, — что у тебя и у Карея одинаковые задания.

Эбвэ недоумевающе постучал глазками.

Костёр истлел, и, казалось, больше не трещал. Светало медленно, аромат зарена то и дело бил в ноздри влажной росой. В лагере стали видны постепенно просыпающиеся, бродящие кочевники.

— Эбвэ, нам нужен человек, который бы вошёл в жизнь заключённых и определил крысу.

— Возможно, их несколько, — дополнил Леден.

Эбвэ наматывал на палец свои чёрные локоны, которые тогда ещё у него были. И пока монарх распинался, Самодур пялился на него стеклянным взглядом.

— Так устроена система защиты Маар, — объяснял Элео, жестикулируя рукой. — Помимо крепостной стены, рва за ней, а также сотней стражей, в системе защиты есть и потайная лазейка, в виде подставных преступников, ставящих беглецов в неудобное положение.

— Сведения поступили от проверенного источника, — кивал Карей.

— Да, — согласился Элео.

— Среди множества заключённых отбывает срок по долгу службы неофит Равенства, — продолжил Леден. — И если мы не вычислим его, то весь план в самый приятный момент покатится в безжизнь.

Элео перенял эстафету, выставляя интонацию плавно и постепенно:

— Первая мысль, которая пришла нам, и полагаю вам в голову, что вычислить подставного заключённого мы легко сможем по попустительскому отношению к нему со стороны стражей. Как никак, вроде же и стражи и он — все из одного теста. Но не тут-то было. Подставной преступник, вероятно, находится там вне ведомства офицеров. Скорее всего, это дело рук самого начальника Маар.

Карей одобрительно покивал, тем самым заверив остальную часть команды в истинности заявления. Как никак, а ему, как самому взрослому и опытному члену команды доверия было безмерно много. Можно сказать, что среди команды он был неким представителем взрослого мира. Однако это не позволяло ему вмешиваться в чужие рассуждения, или учить кого-то жизни. Скорее его характеризовали молчание и рассудительность. Это то, что придавало сил его знаниям, и авторитет словам.

— Очевидно и то, что в этом замешено Равенство, — продолжал Элео. — Их неофиты — безумные фанатики. Чего стоит один Манакра или Юдж…

По спине пробрала дрожь. Он вспомнил, прижатого к стене маленького Ледена, чьё тело было увенчано кровавыми иглами. И с отвращением произнёс:

— Неофиты накрепко преданы своим идеалам. Так что можете быть уверены, тот, кого мы называем крысой, работает не меньше прочих заключённых. Вероятно, и тюремными санкциями его не обделяют.

— Так что опознать крысу будет не так легко, как кажется, понимаешь? — обратился Леден к Самодуру, на что тот беззаботно вставил:

— Так сложно. Почему это не может сделать Карей?

Джуса обронила короткий смешок, а остальные переглянулись, имея в виду — Он, это серьёзно сейчас?

— Эбвэ, — угрожающе обрубил его Леден, — ты хочешь вернуться в Жезэ?

Самодур опустил взгляд, перемещая его от травинки слева к травинке справа, одновременно пытаясь взвесить сказанное. Поглаживая подбородок, он выпалил:

— Да нет, мне и тут хорошо.

Джуса смеялась плечами, прикрыв лицо рукой. А Леден набрал воздух в грудь, для озвучивания самого нетерпеливого выговора в своей жизни. Однако, прежде чем это произошло, вмешался Элео. Он хлопнул друга по плечу, дав понять, что сам разберётся.

— На Карее лежит очень большая работа в момент диверсии. Без него мы не выйдем из Маар с заключёнными.

— И что? — нечаянно сказал Эбвэ, чем разозлил Ледена ещё больше.

— Неофиты могут учуять запах гармонии, которую лийцурит кабальеро. А ещё, если он под прикрытием стража станет расспрашивать заключённых, нет гарантий, что его не раскроют. Понимаешь?

Самодур наигранно покачал головой: «А… Ясно». Позади из лагеря донёсся крик. Кто-то позвал Элео.

— Это срочно? — крикнул в ответ Леден. — У нас планёрка, мы не можем его отпустить!

— Мне нужен Элео прямо сейчас, — скомандовал голос, и юноша вынужденно отошёл.

— Я сейчас… — отозвался он.

Эбвэ, с облегчением вздохнул после ухода монарха — И чего вообще от меня хотят?

Леден не имел много снисходительности к Самодуру, поэтому быстро перешёл к разъяснениям нужной части плана.

— Крысой может оказаться кто угодно, у нас нет ни единой зацепки внешнего вида или его поведения. Так что мы чуть ли не полностью слепы.

Райзгак убрал монокль в сторону, не отрывая глаз от Ледена, а Арчек нахмурил лоб и важно уселся, облокотясь локтями на колени, — Как же тогда Эбвэ должен найти его? — подумал он.

— Извольте, а как же гаргентово излучение? Чем не признак для поимки крыс? — медленно переспросил Райзгак. — Я видел, что гаргент с людьми-то делает. Много моих друзей от этой дряни померли. У тех, кто болеет недавно, и тех, кто болеет давно есть видимые различия…

— Да, я соглашусь с братом, — вступил Арчек. Он был слегка дёрганным, поэтому его речь без труда фокусировала на себе внимание каждый раз. Выставив указательный палец, он особенным образом подчеркнул свои дальнейшие слова. — Моя покойная матушка не продержалась и оборотной смены… Люди под гаргентом сгнивают заживо, — сказал он, ставя гиперболизированные интонационные акценты через слово.

— И всё же, позвольте… — прокашлялся Райзгак. — Полагаю, что, если этот неофит, способен к каким-то чудотворным, как я понимаю, деяниям…

— Это не чудо, — упрямо перебила Йиви.

— Допустим, хорошо… — пытался продолжать мысль здоровяк.

— Это скорее колдовство, — нахмурилась Лучезарная.

— Алийцур. Так будет правильнее, — поправил Карей.

Райзгак вновь прочистил горло.

— Алийцур. Конечно. Так вот, неофит, выдающий себя одним из заключённых, наверняка, способен противостоять воздействию на него гаргента, — далее последовало педантично выдержанная пауза. — Если он послан на то место, чтобы помешать в случае побега, то это означает, что он пробыл там довольно давно. Или же мы можем полагать, что каким-то образом эта роль постоянно заменяется с одного неофита на другого? — озадачил всех здоровяк.

— Допустим, замены не происходит, что тогда? — внимательно слушал Леден.

— Если замены не происходит, и он находится там всегда. Им же не известно заранее, когда побег кто готовит. Следовательно, у них нет каких-то специальных дат проверок, поэтому неофит варится в каторге очень и очень долгое время. От гаргента ему никакого вреда не будет, хоть он там всю жизнь проживёт. И…

— Я тебя понял, — нетерпеливо сказал Леден. — Ты предлагаешь сверить списки тех заключённых, кто привезён в Маар давно, но не имеет физического влияния гаргента на себе.

Райзгак пару раз покачал головой и заключил: «Верно!».

— Это значительно сузит круг подозреваемых, — одобрил Карей. — Однако, какой интервал мы можем взять за стандарт. Сколько может прожить человек, чьё тело начало мутировать гаргентом? Одну собу, полторы?

— Ну полторы — максимум. И то я бы уже такого человека заподозрил, — ответил Арчек.

— Полагаю, что всех, кто больше одной смены оборотной — уже попадает в список подозреваемых, — добавил Райзгак.

— Из всех мне знакомых случаев я слышал лишь раз, чтобы человек пережил порог одной собы. Большинство всё же уходят раньше, к сожалению, — сказал Арчек, интонируя каждое второе слово.

— Это нам поможет, — согласился Карей.

— Отлично. Так мы сузим круг, — фальшиво улыбнулся Леден. — Но всё же, у нас уже есть готовая удочка, как действовать дальше. Мы выманим крысу с помощью секретной информации. У нас есть доступ к приватному архиву Маар, — сказал он, ища одобрение в глазах Карея.

Брюнет кивнул.

— И нам стало известно, о том, что Западная Республика поставляет тонны мехака за границу. И об этом известно только, — Леден загнул первый палец, — членам сената, — загнул второй палец, — ордену Равенство, состоящему из фанатиков, преданных законам своего тайного общества, — и напоследок третий палец, — а теперь ещё и нам.

В команде поселился азартный интерес, смешивающий ухмылки и морщины.

— То есть? — по-птичьему отдёрнул голову Райзгак. — Ты хочешь сказать, что сенатор тайком ведёт торговлю с монархами? — Леден ответил молчанием. — Но кому там нужен этот грязный ресурс?

— Я думал, что монарший мир на других континентах стабилен, — удивился Арчек.

— Что их так беспокоит? — шёпотом обратилась Джуса к Йиви.

Та небрежно кинула:

— А сама-то подумай, Розенн твой покойный стал бы пользоваться этой дрянью…

Она резко остановилась, оглянулась в поисках Элео. Он стоял вдалеке, за палатками, и помогал что-то собирать двум девушкам. Тогда Йиви облегчённо выдохнула, наверняка убедившись, что тот её не слышал. Речь же идёт о его отце, было бы некрасиво, так вот при нём, — волновалась она.

— Отец Элео — твой монарх, стал бы использовать мехаковую энергию, как думаешь? — шёпотом продолжила Лучезарная.

Джуса вгляделась в юного монарха:

Две девушки что-то бурно объясняли ему, размахивая руками — по-видимому, разбирались в том, как получилась поломка тех металлических деталей, с которыми они работали. Как только речь перешла к Элео, девушки чуть ли не на глазах посветлели: напряжение спало с лиц, и тела тоже полегчали, словно пропал груз с плеч. Молодой монарх эмпатично менял тон беседы каждым брошенным словом, каждым движением рук, словно превращая слона в муху, делая из стрессовой ситуации смешную историю.

Этот взгляд, словно сочувствуя всей боли нэфэша, убеждал поверить в существование истинного добра. Густые брови Элео и его отца, были одинаково приподняты домиком. Глаза и уголки губ — были Рессана. Скулы угловатые, а нос чуть выпечен — это было уже от матери, но и её Джуса почитала равно Рэкки.

Отворачивая лицо от нахлынувшей ностальгии, Джуса неоднозначно пожала плечами, отвечая тем самым на вопрос Йиви:

— Думаю, не стал бы.

— Вот и я о том же. Зачем всемогущим монархам нужна эта грязная энергия, от которой дохнет всё живое. Они и без неё способны навести порядок.

Тем временем Арчек доказывал свою уверенность в том, что монархи никогда бы не стали использовать мехак. Ведь его дед, служивший некогда одной из ветвей монаршей семьи Длан-га-Гат, рассказывал ему, что в поместье всё работало чудными силами: огонь в очаге горел, не переставая, а платформы летали с этажа на этаж, без какой-либо механики.

–…А мехак опасен. Вы же сами говорили о гаргентовом излучении, так?

— Он прав, — вмешалась Йиви. — Мои розенны никогда бы не воспользовались этим.

— Это, во-первых, нецелесообразно, во-вторых, слишком опасно, — подытожил Арчек. — Я не думаю, что те главы земель, которые присягнули королю, могут подвергнуть доверенных им людей, такой опасности.

— Друзья, все вы правы. Но увы, у нас нет никакого объяснения этому, — подтвердил Леден, пытаясь повторить дружелюбие Арчека. На субъективный взгляд Йиви выглядело это нелепо. — Просто послушайте, как одно лишь упоминание этого факта вызвало суету среди нас. А теперь представьте, какой резонанс пойдёт, когда кто-то в тюрьме пустит эту информацию по людям?

Команда одобрительно смолкла. Даже Йиви подумала над тем, что это отличный рычаг давления на Маарского шпиона.

— Республика гордится своей независимостью, — продолжал Леден, располагая к слушанию своим бархатным баритоном. — Сенатора воспевают в академиях, на заводах, предприятиях. Так что никто не может даже представить, что на самом деле за свою неприкосновенность, сенатор платит бартер нассихам с Центра.

В команде повисло тихое недопонимание, однако Леден опередил все вопросы.

— Откуда я взял эту информацию? — некоторые покачали головой с облегчением. Однако ответ Ледена их только разочаровал. — Да нигде. Карей сказал, что узнал это, но источниками делиться не стал и не станет, не просите, мы уже пробовали. Всё что нужно, так это чтобы Самодур побольше болтал об этом, родив как можно больше слухов и сплетен на эту тему. И поверьте, нужный нам человек сам захочет с ним поговорить.

— Да, но откуда мне знать, кто из всех людей, кто захотел со мной поговорить — на самом деле шпион? — жалобно спросил Эбвэ?

Леден кинул взгляд на Карея:

— С этим тебе поможет кабальеро.

Карей вопрошающе кивнул ему в ответ. Очевидно, он не был в курсе дел.

— Находясь под прикрытием, ты проверишь списки всех прибытия заключённых за последние несколько соб, и скоординируешь Эбвэ.

— То есть, вначале отсеем по степени мутации, и сроку пребывания, как и предлагал Райзгак, — уточнил Карей.

— Именно. Вы отправитесь в Маар за шесть солсмен до начала спецоперации, — подытожил Леден, не отрывая взгляда от кабальеро. На что тот чутко кивал, стараясь дать понять, что на него можно положиться. — А сейчас поговорим чуть подробнее о вторжении.

Глава 12

Грусть Самодура

Металлический лязг заполонил пространство.

— Все по местам! Отбой!

В холле жилого корпуса Маар с многоэтажными темницами страж чеканил своей металлической дубинкой по перилам. Периодически доставалось и ничего не подозревающим заключённым, которые колонной расходились по камерам. Эбвэ получил такой пинок, прежде чем успел забежать в свой люксовый — однокамерный номер на восьмом этаже. Там его ждали низкие потолки и соломенная постель.

С великой усталостью он разглядывал свои утончённые пальчики, некогда способные высвобождать чудеса из банджо. Мозоли от струн заменили кровавые вывернутые куски кожи на мягких сторонах ладоней, а ногти на безымянном и указательном пальце и вовсе почернели от парочки защемлений, произошедших в процессе каторги.

Венец его красоты, его блестящие локоны, украшающие некогда голову, были наголо острижены. Как король без короны, как лев без гривы, так и он лысый ещё и без банджо. И это было не менее тоскливо, чем всё остальное.

Уже почти шестая смена, как он прибыл сюда. Если бы ему только было известно заранее, на что придётся пойти ради выполнения своей части плана, он бы никогда не согласился на роль «корня».

Внутри будоражила мысль: его предали. Его бросили, оставили, как слабого, как ненужного.

Это была первая лунь, когда Эбвэ по-настоящему не удержал слёз. Вопреки привычных слёз, выработанных им ещё с детства, что помогали привлечь к себе внимание, эти слёзы были бесшумными. Сейчас ему хотелось скрыться, провалиться во тьму и благодарить гам, стоящий в холе, за то, что скрывает его всхлипывания.

Эбвэ было страшно.

Холодный пол. Вонючее сено, на котором до него сгнило множество других неблагодарных каторжников.

Почему я здесь?

А если план покатится в безжизнь? Что-то пойдёт не так, и меня тут оставят до самого конца…

Леден, конечно, был гением в его глазах. И навряд ли планы, над которыми трудятся гении солсмены напролёт, могут обвалиться так просто. Но кто знает, что на самом деле было в голове этого гения, уж тем более после его становления лидером в ордене. Пусть второго по значимости, тем не менее, заносчивости ему и до этого доставало. Эбвэ подумал и о том, что всегда раздражал Ледена своим естеством. Постоянно, что бы Эбвэ ни сказал, подвергалось осуждению и насмешкам.

Глупый. Несвоевременный. Нечуткий. Не знает, когда можно петь, а когда лучше помолчать. Он приносит одни проблемы. Леден точно оставит его в этом холодном месте. Так же, как однажды их с матерью оставил отец.

Всё дело в нём и его глупости.

Проходящий мимо камеры страж громко кричал что-то на матерном. Вместе с тем, как послышались его шаги, в щели под дверью появилась записка. Страж пошёл дальше, понося на чём свет стоит тех, кто гипотетически осмелится шуметь.

Эбвэ с надеждой развернул клочок пожелтевшей ткани. Прочитав, его руки невольно принялись мять лицо, как резиновую маску: «Когда же это закончится!».

В записке было только два числа и два слова: «2034, 3405 — проверь их».

Глава 13

Перед высадкой

Леден, изнемогавший от тупости Эбвэ, решил довериться Карею в разъяснении роли «корень», и кабальеро отнёсся к своему слову как нельзя серьёзней: он ежесменно выискивал Самодура и пытливо проговаривал детали задания. Можно сказать, что Эбвэ был готов знать план не со стороны причинно-следственных связей, а, зная о нём, как о зачитанной, постоянно повторяющейся мантре, которые разучивали гаутамцы — жители Восточной Земли. Поговаривали, что такие мантры помогали гармонистам вкладывать истины в разум, минуя сознание — устраивая его сразу в кору вечного хранилища бессознательного.

Однако вылавливать поэта приходилось дольше, чем собственно сам образовательный процесс. Кабальеро находил барда то в шатрах кочевников, то в женской части убежища, в которой тому и вовсе нельзя было находиться. И однажды, перед самой высадкой в Маар, будучи в поезде, Карей, замаскированный в шотерскую униформу, отвёл Самодура в пустое купе, под предлогом допроса, в надежде прогнать с ним материал:

— Во-первых, при любом собравшемся коллективе — ты делаешь вброс: король покрывает Республику за бартер мехаком. Всё? Это мы освоили?

Юноша кивал, размахивая шелковистыми волосами.

— Замечательно, — педантично пояснял Карей. — Во-вторых, ты должен знать, что интерес проявит не каждый, поэтому, если есть интерес — есть повод продолжать.

— Одно и то же, — возмущался юноша. — Каждую солсмену одно и то же.

— Каждую солсмену я тебе и отвечаю. Специфика твоего задания…

— Ой нет! — запротестовал Эбвэ. — Лучше уж давай просто план, чем опять эти нотации.

— Нотации тут ни при чём…

— Знаю я! Сначала ни при чём, потом на сорок градусов тут застрянем.

Кабальеро отчуждённо прокашлялся.

— Твоя воля.

— Да, — улыбался Эбвэ, — чем проще, тем лучше.

— Тогда, в-третьих. Если на вброс пошла реакция — это хорошо. Обращай внимание на самые маленькие детали. Если увидишь, что кто-то начал быть к тебе дружелюбным — шанс, что это может быть крыса повышается. Он захочет знать о тебе больше и захочет узнать источник, откуда тебе стало известно то, что ты сказал. Не гарантированно, что это он, но я буду просеивать людей, твоей задачей стоит только испытывать конкретных, которых я направлю… Ты понимаешь? Это ты запомнил?

На что красавчик энергично качал головой:

— Конечно, брат!

Вопреки сказанному, Карей считывал с его мимики абсолютное непонимание.

— Тогда напомни, что ты ему скажешь, чтобы вызвать такую реакцию? — спросил кабальеро, приковав к нему взгляд.

— Кому? — нахмурил лоб Самодур.

— Я сказал: «Он захочет знать о тебе больше и захочет узнать источник, откуда тебе стало известно то, что ты сказал», что ты ему должен рассказать?

— А… Не знаю, наверное, байку про то, что король мехак скупает, — вопросительно кинул Эбвэ.

— Молодец, — сухо обронил брюнет. — В-четвёртых, если все три пункта сошлись, докладывай мне. Мы будем обмениваться письмами по луням. Я буду патрулировать твой блок, и, если найдутся те, кто подходят под все критерии, просто пиши их номера, я займусь остальным, как и тем, чтобы подгонять списки: ставить нужных заключённых поближе к тебе.

Он сверлил юношу взглядом, выпытывая хоть какой-нибудь реакции.

— То есть, — начал Эбвэ, — мне нужно, чтобы люди захотели со мною подружиться, и сдавать их, правильно?

Мужчина закрыл лицо ладонью, жуя губу:

— Не совсем, — сделав глубокий вдох, он пояснил. — Если после вброса будешь наблюдать необычайно дружелюбное поведение, то это может означать, что у человека перед тобой есть свой интерес, что он хочет выпытать из тебя больше информации об этом. Уж при таком раскладе, попытайся разболтать такого человека и больше узнай о его интересе в этой теме. Все, у кого будет такой интерес — потенциальные крысы, понимаешь?

— Информации о чём?

Глава 14

«2034, 3405 — проверь их»

Запах рвоты и горячка преследовали Эбвэ всю следующую смену. Ключевую смену. До планового вторжения оставалось сто двадцать градусов.

Ворота открылись, колонна заключённых, связанных по ногам, направлялась наружу. И только страж, что недавно выкрутил руль от моста, одарил Эбвэ улыбкой в столь непростую для него солсмену. Но и та была всего лишь насмешкой.

— Посмотри на этого чудилу! — сказал он второму.

Колонна заключённых вышла за пределы крепостных стен по большому деревянному мосту, перешла ров с водой и направилась по вытоптанной тропе к своей шахте.

На протяжении всего пути их сопровождали развилки из железной дороги, по которым время от времени проезжали вагонетки стражников. Забравшись вверх по горе, они подошли к нужной пещере и начали загружаться в пустые вагонетки по два человека на каждую рулевую, и по пять-шесть в их прицепы. Преодолев долгий узкий путь по тоннелям, они вышли в углублённой пещере и распределились вокруг её стен. Недолго церемонясь, мужчины схватили кирки и принялись долбить стены.

Послышался стук: один, другой, третий. Вскоре всё пространство заполонил звонкий дождь ударов, к которому пришлось привыкать, чтобы услышать что-то кроме него.

— От такой работы кони дохнут, а чего ты хотел, малыш?

Поддержал беседу старик, кажущийся на вид совсем исхудавшим.

Эбвэ, сидел на корточках, держась за живот. Его мучил озноб от сквозняка, что несла пещера, а также заренняя горячка.

На груди комбинезона старика было то нужное число из записки — «2034». Также Эбвэ казалось, что именно этот старик вчера попался ему за обеденным столом. А если надо было проверять кого-то, кто уже слышал его байку, то оно могло подождать. Во всяком случае, так посчитал непосредственно Эбвэ.

Ему было совершенно не до миссии. И каждый, у кого хоть раз выпадала рабочая смена в период болезни, поймёт это состояние. Тем не менее он поднял свою нужную тему:

— Погода сегодня не очень… — начинал он издалека.

— Погода? — старик нахмурил брови. — Тут снег круглую собу лежит. О какой погоде тут и говорить, — ухмыляясь, он принялся долбить киркой породу.

Эбвэ неловко покивал:

— Тоже верно…

Дождь ударов постепенно превращался для них в тишину. Приходилось говорить громче обычного, иногда повторяя одно и то же по два-три раза.

Эбвэ обратил внимание, что на затылке старика располагается чёрный водянистый волдырь, от которого паутиной отходят набухшие сосуды.

— Дедуль, вы тут давно? — поинтересовался Эбвэ, следуя регламенту, выписанному ему Кареем.

Старик не отреагировал никак. Эбвэ повторил, добавив звука к своему болезненно-слабому голосу:

— Старче!

Старик обернулся.

— Я говорю, как давно вы тут?

— Пожалуй, уже давно. Возможно, третий квартал уже…

— И неужели смирились с участью? — беспристрастно спросил Эбвэ.

Старик прохрустел спиной и по-старчески заскулил.

— Да, малыш, тут несладко приходится, — сожалеюще сказал он, глядя, как боль в животе беспомощно сковала собеседника на корточках.

— И можете себе представить, — подначивал Эбвэ, вынудив старика вновь обернуться, — это всё мы делаем ради сенатора и его эгоистичных планов.

Старик оценивающе покачал головой и выпалил:

— Да, но что уж поделать. Добыча мехака — это сердце республики.

— Я бы понял, если бы этот злодей республику только снабжал этим… Но а так, он же большую часть экспортирует…

— Может быть…

Не обращая внимания на заявление, старик сделал очередной замах киркой. Удар. Осколки красной породы вспыхнули как искры. Показался мехак. Он одобрительно покачал головой.

— Сегодня нас не тронут, малыш.

Эбвэ был рад, что ещё до обеда им удалось отыскать залежи.

— Порядки ты знаешь. Если группа приносит минерал, никого не наказывают. Так что будем считать Эмет о нас позаботился.

— Мне очень повезло оказаться с вами в группе, — сказал юноша, легонько покачиваясь от хандры.

Эбвэ посчитал важной заметкой, что старик, входящий в круг подозреваемых, на самом деле, исповедует Эмета, — Раз уж верит в Него, навряд ли водится с оккультистами. К тому же на лице есть признак заражения гаргентом, и тут он меньше собы. Остался главный критерий…

Старик стал зазывать ближайших мужчин.

— Дедуль, вы молодец! — скандировало семеро мужчин в потоке радости.

— Да, уж теперь-то мы будем спать спокойно.

Заключённые совместными усилиями принялись колотить стену.

Градусов через десять, дабы дать мышцам остыть, они устроили небольшой перерыв: уселись на камни, отирая с себя пот.

— Говорят, за последние две смены ни одна команда не находила ещё залежей. А мы вон, долбим-долбим, и конца нет этому мехаку.

— Наверное, это всё-таки чудо, — сказал мужчина без бровей. — Эмет презрел на нас и ниспослал благодать.

— Какую ещё благодать, дурак? — перебил его толстый. — Мехак — это зло! Вон, взгляни на себя в зеркало, ты весь в язвах. Мы медленно сгниваем. А кто выживает, на того пещера обваливается или помирает от истощения.

— Да, но по любви к нам, чтобы нас не наказывали, Он же может дать нам найти залежи, — парировал безбровый.

На что толстяк закатил глаза и что-то забурчал под нос.

Эбвэ, сидя в стороне, поймал момент и вкинул свои две лепты:

— Вы слышали, что сейчас все говорят? — мужчины презрительно покосились на него. — Мол, начальник отправляет мехак заграницу.

— Слыхали, — кивнул старик.

Толстяк заворчал:

— Да всё это слухи. А распустили небось такие бездельники, как ты.

Мужчины оценивающе переглянулись: «Да-да! Точно!».

— Нет-нет, это серьёзно, — Эбвэ замахал руками. — Я слышал, что мехаком он платит монархам в Центральных землях, за неприкосновенность.

— Неприкосновенность? — переспросил безбровый, поднимая морщинки на лбу от удивления.

— Да-да! — Эбвэ вошёл в порыв баснопения. — Ещё как!

— И что же это значит, — спросил кто-то.

— А то! — начал Эбвэ. — Вы не задумывались, почему в республике творится столько зла, а король до сих пор не сделал ничего? Почему монархи отсиживаются на престолах, когда в Омоэ творится такое беззаконие?

— И почему же, — заинтересованно спросил старик.

Эбвэ прищурился.

— Да потому что добыча мехака выгодна для монархов. Но они не могут позволить себе его добычу, так как это опасно для них и их людей. Вот они и прикрываются грязной работой Манакры.

Старик оценочно покивал и принялся дальше ковыряться в ногтях. Остальные мужчины тоже без интереса отнеслись к услышанному.

— Малец, откуда информация? — спросил толстяк.

Эбвэ разволновался.

— Э… Я просто…

На его лице проступил холодный пот отчасти из-за волнения, отчасти из-за того, что резко прижало в туалет. Самодур громко застонал: «Простите, мне надо отойти…». Те переглянулись, кто-то покрутил пальцем у виска, кто плечами пожал:

Когда Самодур вернулся, на залежах работало ещё больше мужчин. Возможно, вся их группа скопилась в одном месте. Перерыв был окончен, и мужчины уже позабыли все разговоры. Время поджимало, и никто не болтал лишнего, был слышен только замах, удар киркой, замах, удар киркой и новый замах…

Дождь ударов звенел в ушах. Эбвэ ещё пару раз сходил по нужде за ближайшие сталактиты, и к тому времени мужчины уже наполнили вагонетки до отвала.

— Хорошая работа, — хлопали все старика по спине, распределяясь по парам для вождения вагонеток.

Просить милостыню в Жезэ оказалось в три вечности проще, чем присоседиться к одной из вагонеток вторым извозчиком. Нервный срыв. Или как бы называли люди с высшим образованием похожее положение дел?.. Как можно иначе объяснить, когда кислотный привкус во рту и пустой желудок кажутся легчайшим среди всех зол? Если не срыв, то, пожалуй, сюда идеально подошло бы любимое выражение Арчека: «Ну и шляпа», что можно понять как: «Я в глубочайшей беде».

— Ты уж извини, — говорил старик. — но мне и так тяжело в паре, уж тем более мы не справимся вдвоём.

Эбвэ учтиво покивал, мол, нет проблем, и старик отправился в путь, присоединившись к первому попавшемуся мужчине.

— Удачи! — кричал тот, скрываясь в темноте тоннеля.

Осталась последняя вагонетка, и последний заключённый, который что было сил проклинал эту солсмену. Проржавевшее, спаянное в четырёх углах металлическое корыто, стоящее на вытянутой платформе, и одиноко ждущий своих извозчиков рычаг, выслушивали стенания поэта. Как вдруг позади хрупкого больного мальчишки, показалась двухметровая фигура, сотканная из мышечных волокон.

— Ты за целую солсмену ничего не сделал, я прав?

Под длинными светлыми волосами виднелся широкий низкий лоб, превращающий взгляд этого здоровяка в пушечный залп. Его зелёные глаза облетели пространство и вынесли вердикт. Запахло порохом, а возможно Эбвэ это лишь показалось.

Дойдя до последней оставшейся вагонетки, мужчина перекинул в неё одну ногу, затем вторую. Вагонетка покачалась.

— Прыгай, — пригласил он юношу.

Эбвэ был рад любому напарнику. Буквально кому угодно, но не ему. На лбу мальчика проступил холодный пот, когда они оказались напротив друг друга.

— Ты болен. Просто сядь, я справлюсь за двоих.

Мальчик испытующе посмотрел на него, потом на свои руки, которыми вцепился в рычаг вагонетки.

— Меня неспроста прозвали Сахаваз, — сказал мужчина, принявшись накачивать рычаг вверх-вниз.

— Это в честь существа из легенд?

— Про Суд Времени. Слыхал, да?

— Да!

Мужчина скупо кивнул в ответ. Они тронулись с места.

— Давно прибыл? — спросил он.

— Меня привезли шесть смен назад.

— Ещё молодой, — старчески кинул мужчина.

Эбвэ опирался на поручни, стараясь держаться огурчиком, однако его белое лицо оголяло всю подноготную.

— Вовсе не обязательно храбриться. Хочешь сесть, сядь. Вон. Облокотись, посиди.

Эбвэ неловко улыбнулся и сел.

Вагонетка с тремя загруженными прицепами пролетала по тоннелю.

На стенах время от времени встречался факел-другой: они поддерживали хоть какое-то освещение, наплывая, как морские волны. Игра света была не столько функциональной, сколько помогала просто не сбиться с основного маршрута в местах, где были развилки.

— За что тебя? — вновь спросил Сахаваз.

Его щетина заискрилась в свете очередного факела.

Для Эбвэ вопрос показался странным, однако в тюрьмах говорить лишнего и не приходится.

— За что меня, что?

Полумрак сменился абсолютной тьмой, зато вдали виднелась следующая искорка. Неизменным был лишь скрип колёс, что забывали смазывать механики по заренам. Уж он-то любого довёл бы до кипячения, не будь только этот любой местным.

Сахаваз выждал долгую паузу, но и она не помогла надавить на интеллект Самодура.

— Дядь, за что меня, что? — повторил Эбвэ.

— Как ты в тюрьме оказался? Чем так разозлил сенат? — беспристрастно уточнил мужчина, накачивая рычаг.

Вагонетка набирала скорость.

Эбвэ потупился. В тот миг нейроны мальчишки забегали. Импульс от одной клеточки стал поступать к другой. А через другой миг, и вовсе все комбинации, что синапсы связывали между собой, тоненькими, еле заметными связями, активизировались, и начался сложный процесс, участия в котором издревле юноша не принимал. Была грация, было величаво, было заслуженно и достойно аплодисментов — Эбвэ подумал.

— В нашем городе, в Винте, — первая свежая мысль. Однако Эбвэ знать не знал, как выглядит Винт. Но он думал, — есть статуя сената, собственно, как и везде.

И вот этот факт по-настоящему вытащил его из пропасти. Такие статуи действительно были по всем населённым пунктам республики.

— И видите ли, я решил подрисовать статуе дядьки усы и… и трусы.

Пауза затянулась. Ему казалось, что мужчина не поверил. Тогда он добавил немного уточняющей информации о том, какой узор был на пририсованных трусиках, и какими красками это сделал.

История была отточенной за шесть солсмен пересказа, но каждый раз будоражил кровь, как новый. Слышал бы Леден, проронил бы горделивую слезу за своего друга. По крайней мере, в этом был уверен сам Эбвэ. Ведь он не подкачал!

На самом же деле юноша был сослан к заключённым вместо другого человека, который допустил похожее преступление. Однако тот, другой человек, лунью попытался скинуть памятник со стилобата, за что и поддался репрессии. Точнее, должен был поддаться.

А сделать подобное тому, что сочинил Эбвэ, пока что не умудрялся никто.

Сахаваз начал переспрашивать. Он был уверен, что на подобное, крайне глупое преступление, неспособен никто. Но много времени ему не понадобилось для того, чтобы смириться с тем, что мальчик глуповат. Тогда он отстал.

— Слушай, о чём это ты трепался с мужиками? — поменял тему Сахаваз. — Расскажи подробнее, вся тюрьма уже треплется об этом.

Прежде чем юноша успел подумать над ответом, у него прихватило живот.

— Да так, просто сею панику. Это же задача дураков, как я.

Сахаваз испытующе смотрел на него, пока тот, стиснув зубы, обнимал живот.

— А, вон как. То есть ты не знал о том, что Манакра ведёт торговлю с нассихами Центрального Остова? Про бартер и конспирацию… Всё это выдумки?

— Да, дядь. Где-то услышал, — он на мгновение попытался вспомнить, откуда вообще в его голове эта информация, но был настолько уставший, что ни одной идеи не пришло. — Где-то, видимо, услышал, и оно зацепило.

Сахаваз рассмеялся, чем задел гордость Самодура, и тот напыщив брови, решил повторить надменную интонацию мужчины.

— Дядь, а вы?

— Что я?

Эбвэ дал ему затяжную паузу, но и она не помогла для того, чтобы надавить на интеллект мужчины.

— Я имею в виду, как вы тут оказались, — сказал юноша, закатывая глаза: это же очевидно.

— У тебя весёлая жизнь… — кинул Сахаваз в промежутках между «а-ха-х» и «хи-хи». — Ты, правда, хороший малый, — он вытер слезу, продолжая накачивать рычаг вагонетки оставшейся рукой. — Мои истории слышали все. Я один из тягчайших преступников в этом месте. Если коротко, то за шпионаж и причастность к содействию монархам.

Сразу же мужчина поменялся в лице и принялся отнекиваться:

— Только не подумай, я не какой-то там шпион. Я просто посол с Юга, и оказался в монаршем доме во время геноцида. Ничего дурного сделать я толком-то и не успел. А поскольку гражданин другой земли, лишить жизни меня они не вправе, пускай я и посол. Так и дали мне, пожизненное за шпионаж.

Повис мрак, волна света следующего факела вот-вот должна была подступить.

— Это так интересно, — сказал Эбвэ, — у меня тоже есть один друг-шпион, — бездумно кинул он в темноту.

— Правда?

— Да-да, и он тоже здесь.

— Он тоже отбывает срок в Маар?

— Не-а, он один из стражников… Вернее, притворяется одним из стражников. Но на деле…

Новый факел. Свет. Грубое мужское лицо нависло перед юношей. Лоб нахмурен. Взгляд, словно лезвие сёнгена, разрезал маски и гримасы. Мир, мгновением раньше был другим. Всё притворство будто разоблачилось, и истина стала известна всем, даже скрипу тормозящей вагонетки.

«Сахаваз судил намерения сердец. Одним взглядом его правосудие достигало самого нэфэша», — так говорилось в легендах о Суде Времени. Таким было существо, что обвиняло людей перед Эметом в их грехах.

Таким же был и взгляд мужчины, на чьей груди было вышито «3405».

Генератор в груди юноши набрал обороты.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил Сахаваз?

Эбвэ не мог оторвать глаз от нашивки собеседника.

«3405»

Это же последний подозреваемый…

Страх затмил рассудок на доли секунд. Но после… Когда пришла шальная мысль, будто его миссия прямо сейчас может завершиться… Радость, какой не бывало ни у кого и никогда, прильнула к берегам его скорби и освежила нэфэш. — Неужели я справился? Да-да. Это точно…

— Крыса… — еле слышно произнёс он.

— Малец!

В глазах Сахаваза проступили нотки сочувствия, подобные тем, что выдавливают взрослые, пытаясь выведать причину происходящего в голове у детей, которые на самом деле щекочут их нервишки.

— Ты сказал, что среди стражников есть человек, который, как и я, служит монарху?

— Да, я это и сказал, — у Эбвэ свело скулы.

Тем временем его глаза истлевали от страха и сожаления.

Карей предупреждал, что важно следить за тем, как меняется поведение людей после вброса.

Сахаваз заметался в рассуждениях, бормоча что-то перед собой. Вагонетку никто больше не вёл. Благо одно: впереди виднелся свет. Яркий, белый свет.

Тоннель заканчивался. Но вагонетка тормозила.

— Шесть солсмен назад… Если ты… Ага… — рассуждал вслух мужчина.

Эбвэ тоже бормотал что-то. Что-то звучало так: «Пресвятая Йиви и её шутки, прошу, пусть только мы выедем из тоннеля, прежде чем он поймёт, что к чему».

— Точно, тот нахальный шотер, что прибыл к нам вместе с новобранцами… — продолжал бубнить Сахаваз. А после обратился к юноше расчётливым голосом. — Тот костлявый сержант, что привёл тебя в темницу и есть твой друг?

— Костлявый? Не уверен, что понимаю о ком вы.

— С вами прибыло с десяток стражей. Кто именно?

— Я уже и не помню, — говорил Эбвэ, пока тот сжимал его воротник.

— Ну уж нет, парень! Сейчас не время включать дурочку! Ты не понимаешь… Я должен встретиться с этим человеком, потому что… Я один из вас.

Ну конечно, сейчас он резко захотел со мной подружиться…

— Да? Но Элео мне ничего не говорил о громиле с Юга, — Эбвэ отрицательно кивал, на что мужчина покрепче сжал его за воротник и оторвал от пола вагонетки.

— Элео… Сын Западных нассихов? — на лице мужчины появился азарт.

— Что? — Самодур своим взглядом ускорял вагонетку — Пожалуйста, ещё чуть-чуть. — Я не знаю.

— Джустизия?

— Возможно…

Если бы кто-то из Алэрозо слышал его сейчас, предали бы анафеме. «Ты худший из всех рекрутов, Эбвэ», — позже скажет Леден об этой ситуации.

Тем не менее Самодур продолжал потеть холодом и облизывать губы, от страха. Что ещё он может сказать, чтобы это не усугубляло ситуации?

— Ты должен познакомить нас.

Эбвэ покосился назад, в надежде увидеть конец тоннеля. Совсем немножко.

— Ты пойдёшь со мной, — сказал Сахаваз, не терпя молчания юноши.

Конец тоннеля. Вокруг всё белее белого.

Сахаваз прикрыл глаза рукой, ослабив хватку. Его взгляд, что миг назад судил намерения и отделял правду от притворства, теперь был ослеплён.

Эбвэ извилистыми движениями выскользнул из злых рук: толкнул мужчину и откинулся назад, вывалившись из вагонетки на холодный снег. В голове уже появились образы Сахаваза, который накидывается на него, как разъярённый лев. Адреналин прильнул к голове.

Не теряя ни мгновения, он попытался встать, попутно отряхивая с плеч прилипший снег, но вдруг почувствовал, как его схватили по обе руки. Он попытался выбиться, но всё без толку.

— Отпусти! — закричал он.

На удивление слева и справа стояли кожаные ботинки, с заправленными шароварами выцветшего серого цвета. Когда он поднял голову, стражники уже волокли его в сторону.

— Вздумали сейчас разборки устраивать? — накричал ему в ухо один из них.

Двое других подошли и наставили харовы на мужчину в вагонетки.

— Схватил рычаг и поехал, как полагается по протоколу! — приказал Сахавазу стражник с большой стелой на погонах. — А ты вставай! Это тебе не круиз. Разлёгся тут…

Эбвэ поставили на ноги. В то время Сахаваз послушно стал выжимать рычаг вагонетки. Та сдвинулась с места.

— Тоже мне, Сахаваз! — бросил главный стражник, тот, что со стелой на погоне.

— Именно. Вершит правосудие, а на деле только к слабым и лезет, — подлизался кто-то.

— Ты, езжай отдельно, — приказали они здоровяку, а Эбвэ оставили.

Вслед, Сахаваз кинул пристальный взгляд на юношу, осуждающе покачал головой и потерялся за поворотом, перед спуском с предгорной местности.

— Честно сказать, мне вообще плевать на вас и все ваши подонческие разборки, — говорил главный с Эбвэ, — но в рабочее время есть регламент.

Эбвэ сглотнул. Живот скрутило, и он попросился сесть, сам же делил усталость напополам с радостью. — Коллапс! Если только я успею донести Карею, что я нашёл того подставного преступника. Я уверен, что это он! Только бы пересечься с ним, перед тем как остальные окажутся здесь.

— Сесть?! — удивился офицер.

Послышался натягивающийся звук курка. Стражник пустил шальной патрон мимо его головы.

Эбвэ вскрикнул:

— Простите! Простите!

— Я научу тебя манерам, щенок.

Подполковник презрительно покосился на него и сделал всё возможное, чтобы больше не обращать внимания на самодура. В том числе зарядив металлическим стволом харова пощёчину. С губ юноши потекла кровь.

— Это была последняя партия? — обратился он к подчинённым.

— Да, подполковник.

— Тогда загружайтесь. Возвращаемся.

— А с этим что делать? — спросил кто-то из стражников, кивая на Эбвэ.

Только бы не в карцер…

— В карцер одного и второго, когда довезёт груз.

— Есть!

Нет… Нет, не может быть. Карей ждёт меня в корпусе.

— Вы не можете… Нет, подождите! Дайте только мне забрать мои таблетки…

Юноша крикнул первое, что пришло в голову.

— Что ты мелешь? Какие ещё таблетки?

— Да-да! Это очень срочно, я могу умереть без этих лекарств, прежде чем отвозить меня в карцер, довезите сначала в мою камеру.

Старший офицер переглянулся с другим, который оттаскивал Эбвэ. Лицо мужчины было похоже на то, что корчат перед тем, как чихнуть.

— Он сейчас шутит? — спросил старший. — Может, мы для тебя шафёра персонального наймём?

— Думаю, что в карцере ему будет самое место, подполковник.

Тот покивал, с застывшим лицом, преисполненным презрения.

— Выполнять!

Двое стражников погрузили юношу в новую вагонетку, что подъехала с перекрёстных путей. А двое остались с подполковником, ожидать следующей.

Глава 15

План: Удержание

Солнце поднялось, и в лагере бурлила жизнь. Позавтракав, кочевники собирались в лес: кто в поисках нужных трав, кто по грибы, кто за хворостом, а кто-то и на охоту, чего Элео не одобрял.

Собрание команды продолжалось с раннего зарена.

— Часть заключённых мы соберём прямо на месте каторги. А остальную часть нам необходимо вывести из темниц и собрать в одном месте для информирования, — сказал Леден.

Тем временем Райзгак подвинул к глазу свой механический монокль и достал чертежи, которые были при нём. Развернув их в руках, он объяснял планировку тюрьмы.

— Значит так, — вдумчиво нахмурился он, пристально рассматривая схемы. — Если вы хотите собрать всех заключённых в одном месте… Самым верным… Вот здесь, — он ткнул пальцем на большой корпус. — Это первый корпус, или иначе — зверинец, он и самый ближайшим к главным воротам и площадь наибольшая именно подле него. В самом же корпусе, как можно понять, нужной нам категории людей не будет… Если мы говорим о политзаключённых, то это четвёртый, пятый и половина второго корпуса. А в третьем, прошу заметить, что он самый дальний, в нём как раз и располагают угрожающих порядку культурной жизнедеятельности, или иначе — дураков.

— Райзгак, почему корпус дураков расположен в самом конце, а «зверинец» у самих ворот, да ещё и встроен в крепостную стену? — поинтересовался Леден.

— Я понимаю, что именно вас беспокоит, однако Маар уверена в своей неприступности: ближе или дальше от ворот — вовсе не значит, что у кого-то больше, у кого-то меньше шансов на побег, — ответил Райзгак. — Полагаю, что зверинец оказался корпусом номер один лишь по бумажной случайности. Нам не составит труда собрать людей из дальних корпусов. Если побег окажется возможным для кого-нибудь, то он будет доступен всем. Вопрос больше в этом.

Леден кивнул.

— А мы вообще уверены, что хотим спасать заключённых, чей корпус прозвали «зверинцем»? — в своей добродушной манере подковырнул момент Арчек. — Будет, конечно, обидно, если мы спасём опасных ребят, а они потом лунью нас того… — Арчек резко дёрнул шеей кривляясь; застыл на миг и сразу же махнул рукой, вернув позитивный тон. — Ай, да, впрочем, и мы не лыком шиты. Если что вон, Райзгак по моей методике занимался, — он хлопнул приятеля по плечу, — вперёд пойдёт, никто и глазом моргнуть не успеет. Там полягут только так! Скажи же?

Арчек был утончённым, среднего роста, с большим носом и такой же харизмой. Его постоянные выпады про собственную методику тренировок были ходовой шуткой. Ирония в том, что сам он был худощав, в то время как Райзгак карикатурно мускулист. Понять глубину этой шутки, наверное, невозможно совсем, но, как ни странно, оно не надоедало. Всё дело было в том, кто такой Арчек. А он душа компании.

Завершая свою традиционную шутку, он хвастливо выставил бицепс, которого почти не существует, и похлопал по нему. Команда одобрительно посмеялась. Душа-Арчек быстрым кивком дал понять Ледену, что держит шутку под контролем, что готов дальше слушать план, однако тот оказался единственным среди присутствующих, кто не выказал эмпатии.

— Мы спасаем всех заключённых не потому, что они нам нужны, — говорил Леден со свойственной ему педантичностью, — А в первую очередь для того, чтобы остановилось мехаковое производство.

— А, да не, я понимаю. Конечно, Лед. Всё в порядке, — смиренно сказал Арчек, вынужденный объясниться, — это была всего лишь шутка.

В такие моменты Йиви с трудом сдерживала себя от искушения выразить своё недовольство… Что он о себе думает?!

— Держите меня семеро… — пробубнила она.

Леден строго покачал головой, Райзгак принял сигнал и продолжил.

— Главная площадь вмещает в себя построение заключённых всех пяти корпусов. Это единственное место, где Карей сможет собрать людей.

Люди в лагере оживились и начали бродить, кто еду готовил возле своего шатра, кто просто беседовал. Всё чаще люди стали поглядывать на планёрку у тлеющего костра:

— Они что, совсем не спали? — спросил высокий блондин.

— Похоже, что надвигается что-то серьёзное. Уже не первый раз вижу их собрания по заренам, — ответила молодая девушка, надевая металлический рукав.

— И чего им только не спится, — сказал парень, фиксируя доспех на девушке.

Леден кинул на парочку беглый взгляд, те резко отвернулись. Чего им надо? — подумал он.

— В общем-то, никаких проблем нет, — продолжал Райзгак, — собрать-то мы соберём, но какой прок нам? Как мы проинформируем всех единовременно?

— Прости, что? — переспросил Леден отвлёкшись.

— Я говорю, сколько смысла нам собирать всех заключённых в одном месте? Не легче ли порционно решить этот вопрос?

— Дело говоришь, — подтвердила Йиви.

— Да, но как вы собираетесь удерживать стражников? Есть идеи для порционной версии? — наперекор сказал Леден, сцепив пальцы у рта.

— Хороший вопрос, — оценочно кивнул Райзгак.

Тогда вмешалась Йиви.

— Так, а какой сейчас план? Как мы планируем удерживать стражников, пусть даже ненадолго?

— У Элео есть идеи на этот счёт. Дождёмся его и послушаем.

— Но ты уже знаешь? — уточнил Арчек.

Леден многообещающе кивнул.

— Тогда остановимся пока на том, что много времени на сборы людей у нас нет, — подытожил Карей.

Глаза Ледена забегали из стороны в сторону. Перебрав варианты в воображаемом пространстве, он с сомнением озвучил один:

— На самом деле так сделать будет даже лучше.

Все семеро участников собрания удивились.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Карей.

— Дай мне чертежи… — попросил Леден у Райзгака.

— Тебе разрез, первый корпус или… — уточнял здоровяк.

— Самый большой. Где видно всю территорию.

— Ага, общий и генплан…

Райзгак передал чертежи по кругу. Бумага зашелестела.

— А… Не помните. Они в единственном экземпляре.

Постревожился он, когда Йиви небрежно передала чертежи Джусе. Та прислушалась и аккуратно передала их Карею, и уже ему пришлось чуть встать, чтобы дотянуться до Ледена.

— Ты что-то придумал? — спросил брюнет, протягивая бумаги подростку.

Кивнув, Леден взял чертежи.

— Думаешь, у нас может быть больше времени? — уточнил Райзгак, пытаясь найти что-то на других чертежах, разворачивая их один за другим, прям на коленях. — Что именно тебя задело?

В ответ молчание. Йиви была раздражена.

— Леден, долговато ждём, не думаешь?

Он оторвал взгляд, чтобы одарить её невозмутимостью, и вновь вгляделся в чертёж.

— Это место… — он ткнул на правый верхний угол чертежа, где был закрашенный чёрный квадрат.

— А… Это цитадель, — пояснил Райзгак.

— Он для больших шишек? — спросил Леден

Все пристально пытались уловить витающую в воздухе мысль.

— Так точно, — кивнул Райзгак, — но что…

— Насколько больших, — перебил его Леден.

— Для начальника, генералов… Я думаю для любых офицеров, на случай если какой переполох…

— Если бы сенатор оказался в Маар, как думаешь, — Леден развернул чертёж и демонстративно для всех указал пальцем на цитадель, — он бы тоже прятался здесь?

Райзгак, не понимая общего хода мысли, молча кивнул.

Элео подошёл к костру, переступая бревно, на которое вот-вот сядет.

— Может, хватит томить? — взорвалась Йиви. — Мальчишка, — обратилась она к вновь пришедшему Элео, — твой друг корчит из себя навесь кого. Гения или как это…

— Ну-ну, не стоит так беспокоиться, — утешила её Джуса.

Элео попытался отыскать хоть долю объяснений, в глазах Ледена, но тот был вне зоны действия.

— Не стоит держать нас в дураках, нассих! Какой план?! Почему мы обсуждаем вторжение в Маар, если абсолютно не имеем никаких представлений о том, как это сделаем?

Лучезарная встала, разыгрывая мини-театр.

— Здравствуйте, нам нужны все заложники. А, зачем?.. Нет, что вы, какие родственники… Просто у нас дел лишних нет. Мы заберём всех и уйдём, ладно? — закончив кривляться, она села — Так вы себе это представляете?

— Спасаем людей, потому что нечем заняться? — пробубнил Элео с тревожной миной.

— Не бери в голову, — махнул рукой Леден, сидящий рядом.

Элео это не помогло.

— Да нет же. Мы спасаем людей, потому что это справедливо. Они не должны работать там.

— И это не благотворительность, — добавил Леден, опережая мысли недовольной Йиви. — Это наша визитная карточка к свободе.

Только Йиви открыла рот, как Элео настолько грозно, насколько вообще он мог, продолжил:

— Мы не будем ни у кого спрашивать о визите в Маар или одалживать людей, — поймав момент, его речь больше не казалась наивной, но напротив, слова налились силой. — Мы въедем на поезде внутрь комплекса тюрьмы, соберём всех заключённых и выедем обратно. Всё предельно ясно, разве нет? — искренне сказал юноша.

Это безумие — подумали все.

Семеро переглянулись. Выразить общее мнение решил Карей.

— Позвольте мне прояснить всё ещё существующие вопросы. Если мы заявимся в Маар на поезде, какие у нас есть планы для конспирации? И как мы собираемся противостоять сотням стражей, если нас раскроют?

— Мм, верно, — издал Райзгак, в ожидании.

— Я полагаю, что вы уже учли это, достопочтенный, — Карей передал эстафету Элео, однако сам знал план.

Юноша одобрительно кивнул и с азартом в глазах начал пояснять, параллельно выставив руки вперёд, дирижируя ими в такт к словам. Такая привычка заразилась у него от Ледена:

— В назначенный момент, когда старшие офицеры соберутся в цитадели…

— Погоди… — вмешалась Йиви, оборвав нить грации, за которую уцепился монарх. — Какой ещё момент? — её лоб морщился, а глаза испытующе ожидали ответа.

— Карей принесёт генералам весточку о том, что к ним едет монарх, — легко констатировал Элео, — И вот тогда-то мы въедем в Маар. Нам не придётся ломать мост или что-то вроде того, потому что нам проложат все маршруты сами стражники…

— Мы что, полезем на рожон? — вновь перебила Лучезарная. — А я всё ждала, когда же он начнёт объяснять конспиративную часть плана. А её вон, оказывается, и нет!

Леден смирно пояснял:

— Если мы хотим пробраться к Маар незамеченными, то не сможем провести в поезде свой инвентарь. Нас, как пассажиров не пустят. По документам мы ни одного поста не пройдём. А самое главное, мы не сможем провезти цельный поезд до Маар. По правилам, ещё на Святых Источниках открепляются все вагоны, кроме пяти. Нам же нужны все вагоны. К тому же у нас нет столько времени, сколько требуется для проработанной конспирации.

Действительно, проработать и учесть все мелочные детали не так-то просто — подумал Райзгак, будучи реалистом.

— Маар особо охраняема. И, попросту говоря, идея проникнуть туда незамеченными — почти что небылица, — говорил Леден. — Поэтому из их самого главного достоинства мы оборачиваем выгоду в свою пользу. Задолго до того, когда наш поезд достигнет Маар, до офицеров дойдёт информация о вторжении. Осознавая своё очевидное преимущество во времени, они будут вынуждены собрать экстренное заседание, чтобы обсудить свой ход действий.

— Откуда такая уверенность, что всё будет так, как ты говоришь? — поинтересовалась Йиви.

— У них нету протокола на случай, если к ним добровольно заявится монарх, — с насмешкой ответил Леден.

— Откуда знаешь?

— А сама подумай. Это из ряда вон выходящее. Они бы с радостью привезли монарха на каторгу, но им никогда не поймать его живым и уж тем более не довести добровольно.

— И вот тогда-то мы и замуруем их в цитадели. В этом и будет заключаться роль Карея.

— Я сомневаюсь, что на собрание соберётся больше десяти — двадцати, угрожающих нам стражей, — подметил Арчек. — И если и…

— Нам нужны только те, кто будут на совете, собранном по такому случаю, — оборвал его Леден.

— Я понимаю это, брат — отвечал Арчек, стараясь миновать жёсткость собеседника, — я лишь хочу сказать, что лохеия Маар даже и наполовину не состоит из таких стражей, с которыми в подобных ситуациях регламент или авторитет может вынудить старших офицеров советоваться. Вот запрём мы там даже сотню, куда деть ещё тысячу? Вопрос как бы вот в этом. А так план, конечно, звучит хорошо, чуть поработать над ним, и всё будет!

— Да, — сказал Леден, давая понимать всем своим недовольным видом, что абсолютно осознаёт сырость плана. — Собственно для такой проработки вы тут и собрались.

Леден всегда всё знал лучше всех, и Арчек делал скидку, осознавая характер мнимого гения. Поскольку Арчек был крайне эмпатичен, ему приходилось совать множество лишних слов для смягчения своих предложений, чтобы Леден ни в коем случае не посчитал их за упрёк и уж тем более за напыщенность и конкуренцию. Леден не любил, когда ровесники учили его. Он всегда всё знает лучше всех.

— Заперев мозг всей лохеии, мы получаем доступ к остальному телу, — медленно констатировал Леден. — И это ещё одно преимущество, которое мы выигрываем за счёт их превосходства.

— Обезвреживаем пешек, вынимая королей… Недурно… — искренне оценил Райзгак.

— Если весть дойдёт до них задолго до прибытия, то как же мы сумеем удерживать офицеров взаперти во время всего хода диверсии? — поинтересовался Арчек.

Разглядывая чертежи, Райзгак указал на чёрный квадрат вверху комплекса Маар.

— В цитадели. Мы запрём их в их же собственной буферной зоне…

— Правильно, — подметил Леден. — И это ещё одно достоинство Маар, которое обернётся против них. Цитадель.

— Место, предназначенное для больших шишек, — подхватил Элео, — в том числе и для членов сената, которые обязательно должны прибывать туда время от времени. Крепость внутри крепости. Она защищена, особенно прочной и гладкой стеной, по которой ни взобраться, ни пробиться.

— Самое главное — сделать всё чётко по таймингу, — подвёл итог Леден. — Обезвредить крысу. За тридцать градусов до вторжения пустить дезинформацию о прибытии монарха. Собрать всех офицеров в цитадели, начать совещание и запереть их там. За десять градусов до въезда всё должно быть готово.

Карей одобрительно кивнул.

— Где нам с Эбвэ нужно вас ждать?

— Эбвэ сообщит о крысе заранее, и твоей задачей будет запереть её в карцере, — уточнил Леден. — Крайний срок на определение крысы будет перед обедом в смену диверсии, в то же время её необходимо сразу и изолировать. Из карцера не будет доступа к внешнему миру. Он расположен глубоко под землёй, окружённый подземными водами, — Леден кинул взгляд на Райзгака и тот развернул чертёж.

На чертеже был изображён вертикальный разрез Маар: от верхней точки главной башни (которая образовывала угол достроенных стен цитадели), разрез уходил к фундаменту, таким образом, можно было разглядеть низ башни, где размещалось подземное пространство, заполненное водой. И только узенький, как трубочка, путь, горизонтально протягивался внутри подземных вод. Это и было потайное пространство с карцерами.

— То есть карцер, по-вашему, сможет выдержать неофита? — уточнила Йиви.

— Неофит, окажись он в карцере — становится оторванным от внешнего мира, — пояснял Леден. Он указал на подземные воды на чертеже. — Вот, это подземная река. Она занимает почти всё пространство под скалой, на которой стоит комплекс. Мало того, там присутствует течение. И только один пролёт ведёт вниз — иначе говоря, никакого сообщения с внешним миром.

Леден указал на вертикальный спуск, тянущийся от верха стены цитадели к самому низу чертежа.

— И что там? — спросила Джуса.

Райзгак изменился в лице. Его лоб нахмурился.

— Капсулы метр на метр, — заключил он, — в которые ссылают провинившихся преступников.

— То есть, — говорила Йиви, в нотках голоса были слышны щекочущиеся нервы, — неофит — человек, который подобно монарху, способен управлять природой и воздействовать на законы мира, — почти по слогам говорила она. — Если его запереть глубоко под землёй, то всё будет лучше некуда? Я правильно поняла, вы рассчитываете, что он не воспользуется там своей силой, чтобы выбраться из карцера? Или в чём идея…

— Алийцур, которым наделены неофиты — это совсем не управление мирозданием. Но вмешательство в течение гармонии. Они воруют вектор жизни, вектор самой Гармонии. Они алийцурят хал — деструктируют, вносят хаос, — начал Карей, пытаясь пристыдить гордую самохвалку, которая так же, как и он, была кабальеро, пусть только начинающим, но уже позволяла себе некорректные высказывания в сторону монархов. — Ди-Рио, не могли же вы забыть, что нет другой воли, кроме хаима — совершенной мечты Эмета, к которой стремится весь рок событий, соединившись в едином векторе… — обратился он к ней, используя в речи фамилию её монарха, с приставным «ди», которое напрямую отсылало к статусу кабальеро в монаршем доме.

Йиви покраснела:

— Ты учить меня вздумал?!

— Вы сами присягнули на вассалитет или вас заставили? — обличающе заключил он, в своей невозмутимой манере.

— Да кто мог меня заставить! Ты! Жалкий…

— Тогда соответствуйте вашей клятве. И держитесь Иуриса, хотя бы в вопросах чинопочитания.

Лучезарную разрывало напополам. Кровь кипела.

Все вокруг слышали, как её пристыдили. Когда кому-то удавалось такое, ей хотелось решать дела расправой. Однако Карей был слишком опасен, так что критическое мышление в ней всё же перебороло звериный инстинкт, и позволило смириться с позором.

— Вы только взгляните, какой идеальный северянин нашёлся! — завершила она своё возмущение, так чтобы и самой не остаться в дураках. Во всяком случае, так казалось ей, и того было достаточно.

Карей не обратил внимания на вызов блондинки, но перешёл к пояснению изначального вопроса, к которому, вообще-то, и так собирался приступить, минуя нравоучения, которые по вынужденному долгу, озвучил перед оступавшейся кабальеро.

— Вопрос в чём: если неофит окажется в карцере, как это поможет его обезвредить, так?

Джуса покивала, обозначив этим изначальный вопрос Йиви.

— Конечно, мы не можем заранее предположить, в чём именно заключаются способности отдельного неофита. Равно, как и у каждого монарха есть своя предрасположенность к навыкам управления мироздания. Однако, заключив его в карцере, мы лишаем его взаимодействия с внешним миром. Опережая выводы, скажу, что да, есть вероятность, что он выберется оттуда, даже при всех наших усилиях, отрезать карцер или затопить коридоры. Если его могущество в алийцуре окажется слишком велико, возможно, не нам с ним тягаться. Но мы ставим все карты на то, что он останется в карцере по доброй воле, в качестве своего же спектакля, который сам и разыгрывает. Он играет роль обычного заключённого. И мы подстроим всё, чтобы он поверил в то, что провинился. Его заточат в карцер, а в это время наверху начнётся диверсия. Глубина карцера — сто пять и пять метров. Грунт — монолитный кварц, обогащённый прочными соединениями микромира. Если мы замуруем выход из карцера — мы обеспечим полную изоляцию от неприятеля. Даже будь он одним из бессмертных, плану нашему он не помешает.

Леден одобрительно отозвался о разъяснениях Карея, и лишь вновь добавил:

— Если мы однажды и правда решимся на это безумие, то всё должно работать как часики.

— Да, — согласился Элео. — Время — наш главный союзник.

— Это не составит труда, — уверенно кивал Карей.

Он покосился на Эбвэ. Лучше него никто не подойдёт под эту роль, однако он единственная шаткая переменная во всём плане. Если в чём и могут возникнуть сложности, пожалуй, крайнего искать не придётся…

Брюнет тяжело вздохнул.

Глава 16

Спешка

План диверсии:

360° — Начало рабочей полусмены в Маар

50° — Прибытие на святые источники.

80° — Завершение первой рабочей полусмены.

90° — Обед в Маар. Отправление Крысы в карцер.

100° — Совет офицеров в цитадели.

130° — Плановое начало операции.

Из архива Алэрозо: Протокол диверсии Маар на Ф.412.6.9

Нагревающаяся от собственного дыхания, преющая, сырая камера.

Теснота. Рукой не двинуть, в полный рост не встать. Всё что ты можешь — абстрагироваться, пока пребываешь в почти неизменной позе, сидя на корточках. Единственное облегчение — время от времени встать в позу два — подняться, сгорбатив спину буквой «Г». Остаётся лишь метаться от одной стойки к другой каждые пять-десять коротких вечностей. А именно ими тут, в кромешной тьме, исчисляли своё пребывание заключённые, теряя объективный счёт времени.

Эбвэ разминал рукой шею, пытаясь ещё несколько коротких вечностей пересидеть на корточках. Ведь если слишком часто менять позу, когда тебе доступно всего лишь две, то в один момент можно почти совсем упустить наслаждение от перемены.

Не выдержав, он всё же поменял стойку, по очереди разминая голеностопы.

— Карей… — стенал он себе под нос. — Я нашёл… Нашёл этого засранца.

Реки пота лились по всему телу. Всё чесалось. Но это была проблема только первых двух-трёх коротких вечностей. Зато живот больше не болел. Или просто было не до него.

Со рта полились слюни, и он сорвался: закричал, бился головой в потолок и пытался размахивать руками, колотя стены.

— Ты же знал, да… Что так будет. А, Леден?

Слёзы покатились по солёной щеке. Прежде чем они попадали, Эбвэ отёр их рукавом. От горести защемило в груди. А ведь он был так близко, чтобы справиться. Так близко, чтобы передать Карею, что именно тот, три тысячи четыреста пятый и есть крыса! Именно три тысячи четыреста пятый спохватился за ту информацию и на тот вброс, что служил крючком в его миссии. Но теперь он сам оказался в том месте, где должен был запереть крысу. Вернее, запереть должен был Карей, сославшись на подозрения и беспорядки, которые были бы подстроены в отношении этого самого подонка. Но поплыло всё в безжизнь, ведь теперь не только крыса, но и он… и он заперт в месте, которое будет замуровано в начале диверсии. А сколько до неё остаётся времени-то? Уж вечностями там и не пахло.

Карей метался по корпусу, стараясь не выдавать своего беспокойства. Подойдя к камере Самодура, он постучал. В ответ тишина.

— Щенок! Ну-ка отзовись… — пробурчал он с надеждой.

Молчание.

Он оглянулся, удостоверяясь, что поблизости нет никого со званием. Треск ключей и щелчок замка. Шаг внутрь — в камере никого. Бровь лишь чуть дёрнулась, и никакого другого возмущения нельзя было заметить, хотя именно в этот момент пошатнулся один из столпов его чести, который поддерживал дворец выверенных до безупречности деталей плана.

Брюнет спустился в столовую. Оглядел всех. Нету.

— Ты не видел заключённого-дурака, тощий, со смазливым личиком, недавно поступил?

— А, 2555-го? — уточнил стражник, в наряде у входа, проверяя списки людей: напротив числового номера Эбвэ был пропуск. Обратив на это внимание, Карей понял, что тот ещё не появлялся: А ведь его группа уже отобедала. — Нет, такого здесь ещё не было, — подтвердил дневальный.

Брюнет невозмутимо покачал головой и попросил сообщить ему, если тот появится, а сам зашагал в госпиталь.

Бушевал ветер, кружил снег. Его серая утеплённая униформа — шаровары, сапоги и дублёнка с меховым капюшоном — с трудом выдерживала натиск разъярённой природы: мороз пробирался через стыки застёжек, а снежные хлопья забивались за капюшон. Порядки были строги — снег убирали стражники, и за этим следили тщательно. Однако в такую бурю избежать проблем было невозможно, поэтому приходилось прокладывать путь по свежим, белым волнам снега. Твёрдые снежинки царапали лицо, заставляя опустить веки так низко, что дорогу приходилось искать почти вслепую.

Он зашёл в госпиталь и быстро зашагал по лестничному маршу. Навстречу люди: все спускаются, вынужденно отдавая друг другу честь.

— Скажите, с зарена к вам не поступало инцидентов? — интересовался Карей, дойдя до стойки регистрации.

— Конечно, поступало, — отвечала полная медсестра, — вы хоть представляете, как много подобных случаев мы имеем? Опишите подробнее. Кого ищете? — она стала перебирать бумаги.

— 2555-го, высокий юноша, дурноватый, худой…

Брюнет отогревал руки дыханием, одновременно пытаясь отследить глазами нужные надписи в бланках возле женщины.

— Как давно был инцидент?

— Полагаю ближайшее зарено…

Медсестра перебрала уголочки бумаг, просмотрев номера всех поступивших за зарено, и вынесла вердикт:

— Голубчик, такого у нас не было.

Она пожала плечами. Карей потупился.

— Уверены?

— Я как есть говорю. Есть случай, придавило бедолагу, — она снова листала документы. — Есть, киркой в колено, дурак зарядил…

— Может он? — поспешно поинтересовался Карей.

— Голубчик, я тебе что сказала?

— А? — постучал он глазами.

Медсестра испытывающе посмотрела, после чего с тяжёлым вздохом заключила:

— Нет, кирку в ногу себе зарядил 493-й. Тоже дурак, но не тот, по всей видимости.

— Спасибо, — кивнул Карей и побежал к выходу.

— Так, а что приключилось-то? — крикнула сестра вслед, любопытно вытянувшись из окошка.

Карей махнул рукой:

— Занимайтесь своими делами!

— Грубиян!

Остаётся карцер.

Кабальеро отправился в зону персонала. На выходе, возле стоянки пассажирских вагонеток (у двери крепостной стены, за которой нет моста), прямо перед его носом из-за угла повернул подполковник со стеллой.

Снег бил по зрению. Вопреки плохой видимости Карей опознал в шедшем высший чин, возможно, определив фигуру по походке, отдал честь и застыл в приветствии, ожидая, пока тот пройдёт:

— Пребудьте в здравии!

Подполковник небрежно ответил, продолжая беседу с коллегой по пути к корпусам:

— И монарх окажется тут через несколько градусов? — спрашивал он у коллеги.

Карей не сразу осознал серьёзность такого мимолётного диалога, но когда вдумался в слова, навострил слух, насколько это было возможно в условиях безумного ветра, спустя пару ответов, собеседник подполковника отвечал:

–…Но это всё генерал-майор Рэт.

Обрывком, Карей уловил отдаляющийся голос подполковника:

–…Надеюсь, этот тщеславный барбос знает, что делает.

В момент, когда пришло осознание ситуации, подполковник уже был в десяти метрах. Карей пришёл в замешательство, — Откуда они узнали?

Он помнил, что времени до прибытия Элео оставалось совсем немного. Однако согласно плану, ему только предстояло запустить слух о прибытии монарха. Откуда эти стражи знают?

Что происходит? — сердце колотилось. — План провалился?

Карей решил изменить маршрут и проследовать за подполковником. Следуя по пятам за ними, он улавливал разговор о некоем Сахавазе:

— А этот?! Тут уже больше трёх оборотных, и до сих пор не научился себя вести!.. Его камеру нужно заменить на карцер. Пусть там и ест, и спит, — говорил подполковник.

Также звучало что-то вроде:

— На ровном месте устроить чёрт-те что… Вообще, я думаю, мальцу зря досталось. Разве что и ему вести себя научиться…

Они привели его к входу в цитадель. Дневальные открыли дверь в тамбур, и подполковник с коллегой скрылись за стенами недоступной для него территории.

Рассматривая пустоту, так будто в ней мысли отсортируются быстрее, кабальеро перебирал в кармане ключи. Он стоял за ближайшим поворотом от входа в цитадель, опираясь о стену и не решаясь предпринять что-либо.

Сахавазом зовут 3405-го. Он был последним подозреваемым. Малец — это, быть может, Эбвэ. Возможно, дурак сказал лишнего, и здоровяк решил его покалечить… В госпитале нет… Откуда они узнали про приезд монарха? Неужели Эбвэ проболтался! Если так, его, вероятно, держат в цитадели. Значит ли это, что Подозреваемый уже в карцере? Но если он устроил переполох, в котором Эбвэ не удержал язык за зубами, вероятно, что и его роль теперь будет другой, значит ли, что он раскрывает свои карты? Или же его всё же поместили в карцер за незнанием? Металлические контуры ключей тёрлись о потные пальцы в кармане, давая ему прослеживаемую опору общего хода мыслей в реальном мире. Сдавливающее трение в руке было дирижёрской палочкой хора мозговых процессов.

Возле него было двое ворот, куда было необходимо попасть. Первые через пролёт площади напротив него: украшенные входной группой, ведущие в цитадель, и вторые, на сотни метров позади, в тюремной зоне. Вторые ворота вели в карцер, и было необходимо проверить наличие в них его напарника. И как бы опрометчиво для остальных это ни звучало, двери ведущее в карцер располагались в крепости цитадели, точнее, в точке пересечения границ зоны персонала, цитадели и тюремной зоны.

Вход в карцеры располагался с низа башни, являющейся частью крепости цитадели. Разумеется, он располагался снаружи от цитадели и не имел дальнейшей коммуникации с элитной зоной.

До прибытия Элео есть примерно сорок градусов. Времени предостаточно, чтобы исправить ошибки.

Нужно определить местоположение Эбвэ. Чёрт с ним, с неофитом, главное — вытащить Самодура и запереть офицеров. Именно так мы сможем обезвредить остальной персонал. Так, нам дадут спокойно уйти.

Но что именно им известно о нашем плане? Эбвэ должен поведать обо всём.

Он вдруг вытащил руку из кармана и взглянул на связку ключей: перебрал ключ от склада, архива, камеры, ключ от главной двери карцера, от первого терминала, второго…

Губа была изжёвана, а ответ так и не приходил. Крыса, возможно, уже в курсе всех деталей плана. Возможно, о том, что среди стражников прячется кабальеро, тоже известно верхушкам.

Если они взяли след, им потребуется слишком много времени, чтобы вычислить его, ведь он уже трижды поменял свою личность, находясь в стенах Маар, собирая документы обезвреженных стражников, что спрятаны в складах архива.

Сейчас он был и заведующим архива, и дневальным камеры дураков, и вышибалой карцера. Но по умолчанию оставался в форме дневального — таким была его основная должность, с которой он прибыл на службу. Под воздействием лийцура его облик видоизменялся в сознании людей. По желанию он мог стать кем угодно, и для этого совсем не требовалось иметь какие-либо сведения об образе человека, которому он подражал, вся уловка рождалась из знаний человека, который воспринимает его. Если человек перед ним знал начальника архива, знал его стиль общения, повадки и более тонкие детали, то его мозг сам воссоздавал все эти части при взаимодействии с Кареем.

Карей регулировал мозговой активностью образ подражания, а человек перед ним сам выстраивал всю необходимую иллюзию. Опасно было соваться в таком виде к людям, которые не имели представления о воспроизводимом человеке, среди них Карей рисковал показать своё настоящее лицо — никакая иллюзия не покроет его натуральную личность, но и не выдаст совсем откровенным путём, ведь его настоящего портрета не было ни у кого в Республике. Северянин по глазам, но прочее не выделяется, да и кого удивит присутствие северянина в Республике, питающейся подпольной падалью Северо-Западной Земли. Все запрещённые технологии, медицину и многие прочие контрабанды шли по снежной дорожке с верха материка, уж кто бы удивлялся мигрантам в таких реалиях.

Нужно действовать осторожно и последовательно, — Для начала узнаю у Эбвэ, как много им известно.

Он вернулся в тюремную зону. Впереди расстилалась центральная площадь, откуда были видны главные ворота и поодаль от них решётчатые стены вокзальной площади. Брюнет замер, изучая стеклянным взглядом стражников, мечущихся перед ним. Хлопья снега кололи лицо и валились за шиворот. Что-то в этой суете его беспокоило.

Могу ли я воспользоваться лийцуром теперь? — размышлял он, подняв взгляд на большой циферблат, встроенный в башню администрации. — Элео будет тут совсем скоро. Если до офицеров уже дошла весточка о приезде монарха, значит, сейчас поступит объявление об экстренном собрании, — метался он в своих мыслях, — И тогда… Точно. На этом этапе я и верну всё к запланированным действиям.

Карей стукнул кулаком по ладони, решительно запечатлев свою панику. После карцера, мигом в цитадель под видом одного из офицеров. — он бегло взглянул на ворота в карцер, которые скрывались за суетливыми толпами стражников, мечущихся из стороны в сторону, и заключил, — Надо быстро достать Эбвэ и выбираться оттуда.

Шаг за шагом он пробивался сквозь толпу, пока не оказался в её центре.

Почему столько народу? — спросил себя он, в попытках протиснуться между людьми.

Казалось, что толпа всё больше росла: люди стекались изо всех корпусов, пытаясь протолкнуться поближе к вокзалу.

Вдруг послышался густой скрип, какой звучал, когда опускался железнодорожный мост.

Сердце замерло. Обернувшись, он увидел, что мост действительно был опущен, а из-под решётчатой стены вокзала можно было уловить, заезжающий поезд, уж слишком напоминающий их поезд.

Череда шальных выстрелов дисциплинировала толпу.

— Расступиться! Освободите дорогу новобранцам! — крикнул офицер, держащий в руках харов. Позади него стоял начальник Маар.

Что тут делает начальник? Неужто пришёл встречать новобранцев собственной персоной… Череда судьбоносных взглядов отрезвила его. Первый взгляд был брошен на большой круглый циферблат, что предательски висел на башне: у него в запасе было больше тридцати пяти градусов — это не может быть их поезд. Второй взгляд на вагоны, видневшиеся в вокзале, и заключительный третий — снова на часы. Вместе с непониманием прокрался страх. Во-первых, в это время никаких плановых рейсов не предусмотрено, а во-вторых, поезда, ввозившие ценный груз, никогда не превышали лимита больше пяти вагонов, в конспиративных целях. Здесь же вагон за вагоном заезжал в чертоги неприступной крепости. Шестой, седьмой… Десятый, одиннадцатый… Пятнадцатый. Это точно наш поезд…

Достопочтенный, почему вы так рано? — хотел было импульсировать Карей к Элео, но воздержался. Теперь всё было запутано больше прежнего.