Хроники Фруктовой революции

Марк Герер

Мы привыкли думать, что наш мир меняют новые технологии. Что нас разделяют политика и религия. Что войны всегда будут вспыхивать из-за нефти. Но горстка радикальных сыроедов считала иначе. Перед вами хроника их борьбы с традиционным обществом, ставка в которой – наши пищевые привычки. Они не остановятся ни перед чем, чтобы мы навсегда забыли вкус мяса.

© Марк Герер, 2016

© Мария Брагина, дизайн обложки, 2016

ISBN 978-5-4483-3957-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Теперь, когда мы живем в новом мире, кто-то должен рассказать правду. Пусть это буду я.

Считайте это историей от человека, который был в самой гуще событий. Вы встретите на этих страницах много неожиданных деталей, которые никак не отражены в официальной хронике.

С Робом мы дружили с самого детства. Мы жили в одном подъезде, наши мамы дружили, поэтому у нас не было никакого другого выхода, кроме как стать друзьями. Лучшими друзьями. Единственными друзьями. Наши мамы одинаково смотрели на вопросы воспитания и никуда не отпускали нас одних. Под издевательский свист пацанов, которые отирались возле дома, мы выскакивали из подъезда и отправлялись на прогулку. Через несколько минут выходили наши мамы и на некотором расстоянии шли за нами.

Один случай врезался мне в память. Мне было лет семь. Мы с Робом гуляем по школьному двору. Вокруг нас нарезает круги на велике Сморчок, задиристый тощий пацан, живущий в соседнем доме. Он кружится вокруг нас, обзывает педиками и сосунками. Со стороны может показаться, что он рассказывает нам какую-то веселую историю. Так моя мама и думает. Она ласково на меня смотрит и улыбается. Ее мальчик смог кого-то заинтересовать.

«Отвали от нас», — через силу выдавливаю я из себя. Сморчок в ярости. Я посмел ему возразить. Дать какой-никакой отпор. По его мнению, я должен оставаться бессловесной скотиной. Он обгоняет нас. Разворачивается и объезжает со спины. Заходит на атаку, как фашистский истребитель. Я чувствую затылком, как он мчится прямо на нас. Мы не оглядываемся. Сморчок — пацан отмороженный, может и врезаться в нас на полном ходу. Но он придумал кое-что похуже. Это запомнится мне на всю жизнь.

Поравнявшись с нами, он оборачивается и плюет. Его смачный харчок попадает мне прямо в лоб. Я как ни в чем не бывало иду дальше. Плевок стекает мне в глаза. Роб не смотрит на меня, спрашивает, попал в меня Сморчок или нет. Я отвечаю, что нет. Иначе я бы его догнал и убил. Роб кивает. Слюна течет у меня по лицу, но я ее не вытираю. Если я вытру лицо, я признаю, что в меня плюнули, а я утерся и пошел дальше, ничего не сделав. Что я и есть педик и сосунок.

Роб идет рядом и взахлеб пересказывает «Хоббита», которого только прочитал. Как будто ничего не произошло. Так я и шел с плевком на лице, пока у Роба не развязался шнурок. Он наклонился его завязать, и я незаметно утерся.

Я ни разу не видел Сморчка без велика. Он был с ним неразлучен. Я мечтал, что его собьет машина, но этого не происходило. Однажды он стащил со стройки длинный канат и, как последний кретин, ездил по улице, привязав его к рулю. Он дразнил ребят помладше и легко отрывался от их погони, шалея от своей крутости. Так продолжалось раз за разом, круг за кругом.

«Дауны! Ушлепки! Вафлеры!» — Сморчок радостно ржал и изо всех сил накручивал педали. Канат волочился за ним по асфальту. Разогнавшись в очередной раз, он увидел нас с Робом. После прогулки мы возвращались домой. Наши мамы были далеко позади. На большой скорости он проехал мимо нас. Он почти скрылся за поворотом. Мы оба знали, Сморчок сейчас поедет назад и за те несколько секунд, пока будет разворачиваться, придумает очередной способ нас унизить. В последний момент Роб наступил на канат.

Руль резко вывернуло в сторону, и Сморчок перелетел через свой любимый велик. Он пропахал локтями, коленями и головой пару метров, прежде чем врезаться в стену панельного дома.

Все, кто оказался рядом, подбежали к Сморчку и обступили его со всех сторон. Он скулил и грозился позвать старшего брата. Из его тощих коленок шла кровь и проступала через грязь бурыми потеками. Он плакал и тихонько причитал. Я посмотрел на Роба. Он пробирался вперед, чтобы получше рассмотреть Сморчка. Из раны на лбу у него тонкой струйкой стекала кровь прямо ему в глаза. Сморчок ожесточенно тер их, но от этого становилось только хуже. Выглядело так, будто он плачет кровавыми слезами. Жутко неприятное зрелище, особенно для таких домашних мальчиков, как мы с Робом. Я сам чуть не разревелся, глядя, как страдает этот жалкий червяк. И тут раздался тихий мелодичный смех. Как будто колокольчик зазвенел. Роб смотрел мне в глаза и смеялся. Все расступились вокруг нас, Роба прямо трясло всего от смеха. Даже Сморчок притих. Тут подоспели наши мамы и увели домой подальше от этого ужаса. Роб продолжал смеяться все время, пока мама тащила его за руку домой. Он смеялся и смеялся на одной высокой ноте, и даже когда его затащили в подъезд, я слышал, как затихал его странный смех, похожий на вой.

Перед сном я пил обжигающее какао и смотрел «Тома и Джерри». Мама мне объяснила, что у Роба случился нервный срыв. Я ничего не понял. Знал только одно — это связано с тем плевком. Роб заметил его и знал о моем унижении. С того вечера меня тошнит от одного запаха какао.

На следующий год мы с Робом раздружились. Точнее, он нашел себе нового друга, еще большего задрота, чем я. С Максом они учились в одном классе. Ушастый низкорослый жиробас. Они сидели безвылазно у Роба дома и рубились в видеоигры. Меня они никогда не звали, и я изнывал от одиночества. В один из таких бесконечных субботних вечеров я от нечего делать смотрел по телеку бои рестлеров. В дверь позвонили. Это были Роб и Макс. У Роба не было дома телефона, и они пришли позвонить домой Максу, чтобы ему разрешили остаться у Роба на ночь. Пока в трубке шли длинные гудки, они о чем-то перешептывались и хихикали. Я смотрел на тощую шею Роба, на его огромную яйцеобразную голову и представлял, как он превратится в паука, которого я безжалостно раздавлю.

Вскоре мы переехали в другой район, и я потерял с Робом всякую связь. В следующий раз я увидел его только через десять лет.