Шедевремя

Мария Фомальгаут

…когда в городе шел дождь – мы сидели по домам, глядя на непогоду за окном. На работу не шли, вместо нас шел дождь, раз все равно идет, пусть идет на работу. Когда в городе шел снег, мы сидели по домам, спали в синих рассветных сумерках, смотрели на кружение снегопада за окнами, на снег, который шел за нас на работу. Когда на город спускался туман, мы тоже пытались уговорить его ходить за нас на работу, но туман извинялся, что не умеет ходить, и нам приходилось самим идти сквозь пелену тумана.

Кто-то из нас…

Не выдерживаю, оглядываю процессию, бредущую по полуночному городку:

— А ну-ка признавайтесь… кто из вас?

Процессия замирает, останавливается, шедшие оглядывают друг друга и самих себя, словно каждый из нас первый раз в жизни по-настоящему смотрит на себя самого, пытается понять, кто он и что он. Наконец, неприметный человечек поднимает руку, мы выжидающе смотрим на него, ну-ну, что скажешь…

— Я… я признаюсь…

Оглядываем его как следует, только сейчас видим глубокую черную вмятину на его груди, ну-ну…

— Вы мертвый? — спрашиваю я.

— Я… меня сбила машина…

— Когда это было?

— Года два назад… может, больше, я уже не помню.

— Ну, ничего себе, два года, он не помнит, сколько его уже в живых нет? — фыркает дамочка, такая же неприметная, до пят закутанная в серое пальто, — я десять лет назад погибла, до сих пор дату помню…

–…еще и отмечаете, поди… — фыркает старичок, державшийся позади всех.

— А вы? — с вызовом спрашивает дамочка.

— Да я… чего мне отмечать, полгода назад откинулся…

— Погибли?

— Ничего не погиб, сам… даже и не сразу понял, что случилось-то…

— Ну, те кто своей смертью, те не сразу понимают, — кивает молодой человек, чье лицо закрыто капюшоном.

— А ты тоже своей смертью, что ли?

— Ага… так вышло…

Не выдерживаю:

— Да здесь настоящих, что ли, вообще нет?

Все вздрагивают, смотрят на меня, чего вопишь-то, и так уже на нервах все…

— Хорошо шествие сгоревших, ничего не скажешь… — оглядываю процессию, — здесь есть хоть один настоящий, кто сгорел в городе триста лет назад на великом пожаре?

— Похоже, что нет… — люди снова оглядывают друг друга и самих себя.

— Ну, еще бы, где вы их возьмете, когда в том пожаре никто не сгорел? Город пострадал, было дело, но не люди… — возражает женщина лет сорока и тут же спохватывается, — а вы, собственно, как умерли?

— Я, собственно… — мнусь, не знаю, что сказать, понимаю, что ответ им не понравится, — я…

— Когда вы умерли?

— Да я еще, собственно…

— Хотите сказать, вы живой еще?

— К сожалению… — спохватываюсь, какое тут может быть сожаление, радоваться надо, что я еще живой, а не мертвый, только радоваться не здесь, среди мертвецов, которые не потерпят в своих рядах живого и настоящего… Неумело бормочу что-то про мое желание в кои-то веки поучаствовать в шествии, меня пригласили, сказали, людей не хватает, я не знал, что так будет…

Не верю себе, когда они понимающе кивают, да, да, конечно, ну что делать, пойдемте, не торчать же тут всю ночь в самом-то деле…

Не верю себе, не понимаю, как они могли так просто оставить меня в покое, как будто так и надо, кивают, понимаем, понимаем, да-да, конечно. Уже собираюсь окончательно расслабиться, вот уж не думал, что они так спокойно отнесутся к чужаку — когда страшная догадка буквально молнией пронзает сердце, понимаю, что они могли так спокойно оставить меня в своих рядах только в одном случае…

— Вы… я… когда это случится?

— А этого мы не знаем, этого вам никто не скажет.

— Но… хотя бы не сегодня ночью?

— Да кто вас знает, может, и сегодня…

Хочу откланяться и уйти, нет, убежать — тут же одергиваю себя, что беда может случиться со мной в любой момент, неизвестно, где и когда я погибну в объятиях пламени, а потому не остается ничего кроме как снова присоединиться к процессии…