Кошк и Солнц

Мария Фомальгаут

Сколько всего существует Куу?И существует ли он вообще?И кто прячет у себя океан?И как можно говорить ветром?И что делать темноте, которая боится темноты?И зачем человек пришел к четвергам?И куда сбежал кофейник?Осторожнее: Му снова в Сети.И хочет знать правду…Всю правду…

Филе из фильма с филином

Это не книга, думает Родригес, глядя на бегущие по траве маленькие ножки.

Это не книга, думает Родригес, слыша короткий смешок.

Кто-то бежит там, ножками, по траве, кот-о коротко смеется, исчезает в глубине сада, когда-то заботливо заброшенного, а теперь вернувшегося к своему первозданному виду, — трава аккуратно подстриглась, деревья стали конусообразными, кусты круглыми, на клумбах пробились розы. Дайте саду время, и он снова станет самим собой.

А это не книга, думает Родригес. Книги вон, играют на лужайке. Родригес окликает их, книги бегут в дом — кто-то научил их не доверять незнакомцам.

.

Родригес осторожно вошел в дом, чтобы познакомиться хотя бы с хозяином — но вместо этого заплутал в лабиринтах коридоров и лестниц, заблудился в комнатах. Напрасно Родригес звал хть кого-нибудь — в доме как будто не было ни души, даже голоса книг смолкли.

— Простите… вы меня звали? — наконец, откликнулся дом.

— Нет… то есть, да… то есть… понимаете, я заблудился… Вы бы не могли мне хотя бы показать… где здесь выход?

— Я бы с радостью, — отозвался старый дом, — но понимаете… я сам заблудился…

— Вы заблудились? В… в чем?

— В самом себе.

— Немыслимо.

— Увы, бывает и так.

На счастье голоса Родригеса и дома были услышаны — и вскоре в зале появился заспанный хозяин в халате… ой, то есть это был просто заспанный халат, широко зевающий во весь воротник, а хозяин ковылял следом, кутаясь в пижаму.

— Простите, — смутился он, — совсем не ждал гостей…

— Я восхищен вашими книгами, — соврал Родригес.

— Очень приятно слышать. Давайте я вас с ними познакомлю. Разрешите пригласить вас на ужин, у нас как раз запеченное воскресенье в соусе из субботы.

Родригес вошел за автором в столовую, где уже расположились книги, — к своему удовольствию, он отметил, что их было не так уж и много. Просто Родригес полагал, что если автор написал много книг, они не могут быть все хорошими, наверняка попадется какой-нибудь хулиган или двоечник. А вот если книг мало, то есть надежда, что все они и правда хороши…

Когда все расселись за столом, Родригес обратил внимание на кого-то, сидевшего по правую руку от автора.

— Но это же… — не выдержал Родригес, — это же совсем… совсем не книга…

Он ожидал, что автор возмутится, но хозяин дома только кивнул:

— Верно, это не книга.

— Но тогда… тогда что же это такое?

— Все очень просто, — улыбнулся автор — это фильм.

— Филин?

— Да нет же, фильм.

— Филе?

Фильм недовольно поежился.

— Да нет же, это не филе и не филин, а фильм. Фильм, который я снял… давайте покажу… Да что тянуть, фильм, покажи себя!

— Фильм не заставил себя долго упрашивать, и показал себя во всей красе, — фильм был очень интересный, про полицейского, который закрывал глаза на проделки наркоторговцев, потому что был с ними в доле, а какой-то несостоявшийся литератор вывел всю шайку на чистую воду, — его самого чуть не арестовали, но все кончилось хорошо…

…фильм пускает титры, раскланивается, принимает аплодисменты…

.

Приходит ночь, приходит на цыпочках, чтобы никого не разбудить. Поднимается луна — по ступеням изогнутой лестницы, смотрит, чтобы не наступить на седьмую ступеньку, не заскрипеть на весь дом. Потому что все спят, и нечего тут шариться, и вообще… хотя нет, не все, Родригес не спит, что-то не дает ему покоя. Да нет, ужин отличный был, лучше некуда, а вот другое…

…маленькие ножки бегут по траве, короткий смешок…

Это не книга.

И не фильм.

Что это, черт возьми, такое…

Родригес осторожно выбирается из постели, с широченной кровати в комнате для гостей — здесь хочется жить, не меньше, — тихонько прокрадывается по лестнице мимо кухни, где ночь и луна опустошают холодильник, спускается в подвал, сам не знает, зачем, может, там прячется разгадка чего-нибудь, неизвестно чего…

…так и есть.

Родригес вздрагивает, когда видит гроб, вот так, в темноте подвала, чуть подсвеченный лампадами, в гробу лежит… Родригес её не знает… или нет, знает… что-то знакомое, до помешательства знакомое, розовые деревья, причудливые храмы, бамбуковые изогнутые крыши, пагоды и тории, розовые рассветы…

Родригес узнает Японию, но поему она мертва, как она может быть мертва, кто её убил, быть не может, чтобы этот милейший человек, автор… а почему быть не может, мало ли что скрывается под маской радушного хозяина…

— Вы… да как вы смеете?

Родригес оборачивается, чтобы увидеть заспанного автора в халате, вернее, автора в заспанном халате, который снова зевает во всю ширину воротника.

— Вы…

–…это вы как вы смеете, — Родригес призывает на помощь все свое самообладание, — вы… убили её…

— Я её не убивал.

— Тогда…

— Это они… они…

— Кто они?

— Те, кто разлучил меня с ней.

— К-кто?

— Это вы у них спросите, кто… отказывают вот так, без объяснения причин… они разлучили нас… они убили её…

— Её?

— Мое путешествие…

Он склоняется над умершей, Родригес почти физически чувствует его глубочайшую скорбь…

— Она мертва… мертва… а вы её потревожили…

— Простите… мне очень жаль…

— Жаль ему… Что вы тут хотели найти? Несметные сокровища? Прикованных к цепи писателей, которые за меня создают мои шедевры?

— Я…

Родригес не договаривает, — автор прислушивается к тишине дома, слышит шорохи в кухне, бежит туда, шепотом кричит, опять эти луна и ночь опустошают холодильник, опять луна будет жаловаться, что она полная…

Родригес остается наедине с телом в гробу, думает выждать небольшую паузу, чтобы выразить почтение умершей — и пойти спать. Не успевает — шорох шагов на лестнице, даже не шагов, не пойми чего, кто-то невесомый не то спускается в подвал, не то проходит сквозь стены, склоняется над усопшей. Родригес видит розовые облака сакуры, огни мегаполисов, шум прибоя, изогнутые крыши, бумажные фонари, удивительные чудеса, где собака в поле на траве превращается в кошку, а Бог, человек и сад сливаются вместе и превращаются в счастье, а чтобы получилась любовь, друг должен когтями впиться в сердце и укрыть его покрывалом. Призрачный силуэт смотрит на свое несостоявшееся дитя, хрустальные капли падают из глаз, одна, две, три…

Впивается когтями в сердце несостоявшегося детища, заботливо укрывает одеялом.

Ускользает в темноту ночи.

Родригес тихонько поднимается по изогнутой лестнице в надежде найти комнату для гостей, ему навстречу выскакивает дом, который опять заблудился сам в себе.

Давайте я отведу вас…

…топот маленьких ножек по ступенькам…

…короткий смешок…

Родригес бежит в лабиринты дома, не слушая окриков дома, да что вы, да вы же заблудитесь…

.

Утром встало солнце. Оно встало раньше всех, напекло блинчиков, заварило ароматный кофе — и когда жители дома потихоньку стали собираться на веранде, завтрак уже был готов. Родригес вышел последним, хотел устроиться на единственном свободном месте, но догадался, что это место нарочно оставили в память о покойном путешествии в Японию. Однако, автор заверил Родригеса, что пожалуйста, пусть садится, куда угодно, для дорогого гостя ничего не жалко.

— Отличная у вас семья, — заметил Родригес.

Автор благодарно улыбнулся.

— Но, к сожалению, здесь присутствуют не все члены вашего семейства.

— Ну, еще бы, — автор помрачнел, — путешествие…

— Да нет, я говорю не о путешествии… а о седьмом вашем детище.

— Седьмом?

— Седьмом.

— Это невозможно. Их только шесть — четыре книги, фильм… фильм, уймись, ты уже себя показал! И покойное путешествие, и все…

— Отнюдь… с вашим седьмым детищем я познакомился сегодня ночью…

— Может, и меня познакомите? В жизни не видел свое седьмое детище.

— Ошибаетесь, уважаемый автор, вы его прекрасно видели и знаете… Эти маленькие бегущие ножки, этот короткий смешок, исчезающий в траве… Да вы сами посмотрите, — Родргиес кивнул в полумрак холла, где просвечивало что-то эфемерное, призрачное, будто бы не понимающее, есть оно или нет. Но оно было, было, и оно было ни чем иным, как…

— Да это же… — робко сказала одна книга.

— Это… — начала другая.

— Ума не приложу, — пробормотал фильм.

— Это… — прошептал детектив в мягкой обложке, — это убийство.

Все замерли, как громом пораженные.

— Совершенно верно, это убийство, — Родригес поглядел на побледневшего автора, — и кого вы убили, позвольте узнать?

— Вы собираетесь заявить в полицию? — хрипло спросил автор.

— Не беспокойтесь, я и есть полиция, — Родригес показал удостоверение, которое появилось как по мановению волшебной палочки, — вы аресто…

–…вы не сможете арестовать меня.

— Отчего же, если не секрет?

— Все очень просто. Вы спросили, кого я убил… А убил-то я вас…

Родригес еще пытался доказать, что это не так, еще силился схватить что-нибудь на столе призрачными руками, — но не мог…

— Но когда… когда… почему?

— Не помните?

— Совершенно… совершенно не помню.

— А ведь все так просто… вы внимательно смотрели фильм?

— И?

— Неужели вы не узнали…

— Что не узнал?

— А ведь это вы работали в полиции и приторговывали наркотиками… — автор смеется, — это вы хотели убить меня, когда я вывел вас на чистую воду… что поделать, я защищался…

Родригес бледнеет:

— Так вы знали… с самого начала…

–…когда увидел вас в доме.

— И вы не…

–…а что мне может сделать призрак?

Родригес встает, бочком-бочком выходит из-за стола, скрывается в лабиринтах сада…

.

…По утрам Родригес приходит на веранду раньше всех, чтобы выпить кофе — но не слишком рано, чтобы не пересекаться с собственным убийством. Убийство, конечно, ни в чем не виновато, да и вообще несладко ему тут приходится, прятаться ото всех, надо бы перекинуться с ним парой слов — но как-то боязно… и не сегодня…