Закниженная пустошь

Мария Фомальгаут

Вы знаете, на каких деревьях растут буквы?А как лечить заболевшие сны?А как сфотографировать замок, который построят только через тысячу лет?А как получить свою личную луну вне очереди?А как без проблем выгулять настольную лампу?А зачем странный господин собирает у себя дома молодых неудачников и помогает им выбиться в люди?А как стать городом?А что делать, если в гороскопе у человека нет луны, зато солнца целых три?…Вот и я не знаю…

Абажуть

Однажды вечером я пошел выгуливать свою настольную лампу…

…впрочем, большинство моих историй начинаются именно так — однажды я пошел выгуливать свою настольную лампу. Беру её в руку, спускаюсь по лестнице, как всегда. Лампа тускло освещает кусочек улицы, тени от лампы бегут по стенам домов, все чинно, все тихо-мирно, все хорошо.

И тут-то начинается.

— Совсем охренели, с лампами выходить!

Это какая-то дама в страусовом боа.

— Почему не в клетке?

Это какой-то господин с сюртуком, именно, что не в сюртуке, а с сюртуком, тоже, видно, несет выгуливать.

Терпеливо объясняю, что лампу не положено держать в клетке, это же лампа, а не птица какая-нибудь, — господин вспыхивает:

— Я астроном, я лучше знаю!

Какая связь между астрономом и лампами, даже не спрашивайте.

— Берта! Китти! Осторожнее! Сюда! Лампа! Лампа!

Приподнимаю лампу, думаю, что мамочка зовет детей посмотреть на лампу — как бы не так, хватает дочек за руки, тащит прочь в темноту ночи, боится, ну, правильно, лампа же ужас, какая страшная…

— Да она тут сожжет все, куда полиция смотрит!

Это какая-то необъятная тётка в павлиньих перьях. Присматриваюсь, понимаю, что перья у неё не павлиньи, а её собственные, они из неё растут.

— Почему они говорят, что я все сожгу? — спрашивает лампа, — я же электрическая!

— Ну, знаешь… — пытаюсь объяснить, не могу, — просто… есть люди, которые не любят лампы.

— Удивительно, — говорит лампа, — как же можно не любить лампы? Они же светят!

— Ну… может, людям не нравится, когда светят…

Иду дальше, стараюсь свернуть туда, где поменьше людей, где никто не увидит нас с лампой. Мерцают деревья в темноте ночи, подсвеченные лампой, любуюсь переплетением ветвей. Кто-то спешит ко мне по дорожке, вот ведь черт, только хорошей драки мне сейчас не хватало…

— Позвольте… позвольте!

Взъерошенный парень наклоняется над лампой, подносит под абажур раскрытую тетрадь в толстом переплете, торопливо записывает. Мы с лампой ждем — терпеливо, трепетно, мы понимаем — здесь создается искусство, что-то новое, стихотворение какое-нибудь, нет, не стихотворение, — ноты, ноты, ноты, — мелодия…

— Спасибо! Спасибо! — он убегает в темноту ночи, я даже не успеваю ответить — не за что.

Иду дальше, и что вы думаете. Нет, я уже знаю, что если я пойду выгуливать свою судьбу, что-нибудь с нами обязательно да и случится, оно всегда что-нибудь да и случается. Но такого даже я не ожидал, даром, что на что только не насмотрелся. Бросается ко мне прилично одетая дама, хватает мою судьбу за поводок:

— Дайте… дайте мне! Срочно! Немедленно!

Вежливенько стараюсь объяснить, что это вообще-то моя судьба, и никому отдавать её не собираюсь. Мои возражения повисают в воздухе, понимаю, что крыть нечем, только разве что матом. А дамочка не унимается, прямо-таки в истерике бьется.

— Дайте! Дайте! Да как вам не стыдно, да у вас все есть, дом в три этажа, и гонорары бешеные получаете, и весь мир объездили, а я тут, как дура, пурхаюсь, вчера вон брошку сперли!

Терпеливо пытаюсь объяснить, что это никак не я спер её брошку, и уж никак не виноват — объяснения не прокатывают, дама рвет у меня из рук поводок. Что-то щелкает внутри, выпускаю поводок, киваю — пожалуйста, пожалуйста, да без проблем.

Судьба набрасывается на дамочку всей своей тяжестью, — смерть любимого дедушки, после которого мне остался дом, гибель невесты, тяжелая болезнь, во время которой понял, что надо что-то делать, что-то оставить после себя на земле, потом — стихи, стихи, стихи, странные, причудливые, ни о чем, слава, которую язык не поворачивается назвать славой, полнейшая неопределенность того, что будет дальше…

Дамочка отскакивает с визгом, проклинает меня на чем свет стоит, ну мужчина, ну предупреждать же надо, вообще нельзя такие судьбы выпускать, она кому-нибудь всю жизнь искалечит!

Хочу ответить — так не трогайте её, вот и не искалечит — не отвечаю, уже предчувствую очередной поток брани, у вас забыла спросить, что мне делать, чего не делать…

Идем с судьбой дальше, судьба ищет какие-то вехи, вехи, вехи, я так чувствую — нащупывает свой путь в пустоте…

А, ну да.

Без этого-то ни одна прогулка не обходится.

Шагаем мимо набережной, придерживаю Цзинь, проверяю намордник. На набережной стоят трое, уже замечаю перед каждым империю на поводке, у крайнего — без поводка, какой-то улун, улун, лунное что-то, что ли…

Осторожно спрашиваю, как всегда спрашиваю:

— Вечер добрый. Они у вас мирные?

— Что вы, мирные, мирные, — отмахивается хозяин.

Проходим мимо — и случается то, что должно случиться, этот-то Монгол-Улун с ревом и лязгом оружия обрушивается на мою Цзинь, и начинается — грохот, звон клинков, кровища рекой, тут же в бой бросается еще одна империя, с парусами фрегатов, с грохотом пушек, — щелкаю хлыстом, разгоняю, растаскиваю, бью хлыстом, кто-то визжит — не смейте трогать мою империю, кого-то огреваю хлыстом…

…нет, я уже даже не буду говорить — не берите черт знает какие империи и эпохи черт знает откуда, сами понимаете, чем это может кончиться. Это все бесполезно, ну надо людям непременно не мирную страну и эпоху, а что-то воинственное, лязгающее оружием, наводящее ужас, ну мучайся ты сам с этим чудовищем, другие-то почему страдать должны? Нет, непременно надо выпустить без поводка. Спасибо еще имперские бои не устраивают, не стравливают страны между собой, и то хорошо. Хотя кто их знает, может, и устраивают, от них чего угодно ожидать можно…

…идем с человеком домой, я веду человека, другие лампы смотрят настороженно, недоверчиво, кто-то уже прямым текстом заявляет, в наручниках надо выводить, он еще разобьет здесь кого-нибудь, вообще будет ужас-ужас. Ну да, конечно, люди только этим и занимаются, что бьют лампы, больше им делать нечего. Лампам, конечно, виднее.

Добираемся до дома, меня до сих пор поколачивает, нет, ну а что я хотела, можно подумать, хоть одна прогулка проходит без приключений. Что-нибудь да и не так, а то и вообще все. Нет, может, это есть где-нибудь, чтобы вот так человек с лампой прошел по улице и ничего не случилось — но только не у нас. Это в каком-то другом мире, может, в мире, где не лампы выгуливают людей, а люди выгуливают лампы, не знаю я…