В поисках Авалона

Мария Норд

Глухой стук заставил нас замолчать и перегнуться за фальшборт. Немногим выше второго орудийного порта алело кровавое пятно, а в воде, уже почти скрываясь под волнами, тонуло тело мёртвой чайки.Меня сложно было назвать суеверным. Но в этот миг внутри меня словно что-то оборвалось. Не знаю, откуда явилась эта мысль, но я вдруг чётко осознал, что все мои мечты, цели, желания – всё это останется лишь эфемерным сном, а в сознании, сквозь грохот рушащихся иллюзий, набатом звучало одно: «Не суждено».

© Мария Норд, 2018

ISBN 978-5-4493-8488-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Над лазурью волны снова ветер вещает о битве,

Опускается небо, собою закрыв горизонт.

«Сохрани, Небеса!» — только слышится в тихой молитве

И в зловещем затишье разносится чаячий стон.

Но и там, где надежда на жизнь навсегда позабыта,

Где завеса дождя обрывается в бездну морей,

Где не видно пути, и где вера о камни разбита,

Я увижу рассвет в тихой пристани вечности дней.

Я не стану жалеть, зная то, что мне Небом открыто.

И пускай суждено нам навеки оставить покой,

Точно знаю одно — что мы Богом не будем забыты,

Верю, Он вознесёт над кипящею новой волной.

Глава первая. На берегу Ирландии

Мы далеко не всегда задумываемся о неожиданных поворотах своей судьбы, и часто замечаем их именно тогда, когда судьба сама, порою, против нашей воли, резко меняет курс, совершенно не желая обращать внимания на разложенные нами перед ней путеводные карты. Я не был для неё исключением.

Первое, что донеслось до моего слуха, когда я очнулся — был отдалённый плеск волн и лёгкий стук раскачивающейся на петлях деревянной двери. Я повернулся и открыл глаза, всё ещё чувствуя скованность и тупую боль в правом плече. Осмотревшись, насколько это было возможно, я увидел, что нахожусь под соломенной крышей какого-то дощатого сооружения, сквозь множество щелей которого проникал солёный морской воздух. Судя по земляному полу и охапке соломы, на которой я лежал, а также развешанным на стенах рыболовным снастям, верёвкам, и прочей хозяйственно-рыболовной утвари, я с уверенностью мог сказать, что нахожусь в сарае, хозяин которого занимается рыболовным промыслом. И, скорее всего, кроме меня, здесь никакой живности не содержалось.

Приподнявшись, чтобы более внимательно изучить своё пристанище, я вдруг заметил небольшой свёрток, находившийся рядом с моим изголовьем. Немало обрадовавшись, ибо это были мои вещи, я оделся, после чего, не обращая внимания на недавно затянувшуюся в плече рану, выполз наружу.

Позволив себе мгновение наслаждаться ударившим в лицо морским воздухом, словно прояснившим моё сознание, я оглянулся по сторонам. Чуть поодаль стоял небольшой дом, из камня и глины, покрытый толстым слоем соломы. Рядом с домом была овчарня. Вся земля, принадлежавшая этому дому, была обнесена невысокой каменной оградой, обвитой плющом и понизу заросшей мхом. Изумрудная зелень холмов, расположившихся чуть поодаль, напоминала собой морские волны, пронизываемые лучами полуденного солнца. Ирландия была прекрасна.

Я решил, было, направиться к дому, как вдруг дверь его открылась, и по узкой каменистой дорожке, в мою сторону направился какой-то человек.

— Эй, ты чего, ты чего?! — закричал он, находясь ещё на полпути ко мне. — Ну-ка, обратно, обратно иди!

Я не двинулся. Он как-то забавно смотрелся, махая руками и что-то приговаривая, словно отчитывая меня, как если бы я был его младшим сыном или внуком. Наконец, он подошёл, всё ещё что-то говоря и пытаясь отправить меня обратно в сарай. Это был невысокий, чуть полноватый человек, лет сорока — сорока пяти, с рыже-седыми перехваченными просаленной лентой волосами и жидкой бородкой.

— Чего стоишь-то тут? — напустился он, как-то по-отечески мягко, пытаясь затолкнуть меня обратно. — Раненый же! Тебе лежать надо! Обратно иди! Давай, давай.

Я, наконец, сдался, повинуясь его приказам.

— Как чувствуешь-то себя? — спросил он. — Ты б полежал ещё. Чего встаёшь-то? Тебе ещё выздоравливать надо. Ну, чего молчишь-то? Как чувствуешь себя, спрашиваю.

— Хорошо, — с трудом успел вставить я, сумев таки, прервать его бесконечный речевой поток.

— Ну, хорошо, что хорошо, — он похлопал меня по плечу. — Это хорошо, сынок, — он по-отечески улыбнулся. — Ну, что, как звать-то тебя? — спросил он.

— Алан, — ответил я. — Алан Джозеф Шайн.

— Алил, говоришь? — усмехнулся он. — Младшенький, поди?

— Так точно, — кивнул я, слегка смутившись.

— Ну, а семья где твоя? — спросил он.

— Семьи не имею, — ответил я.

Ирландец помотал головой, похлопав меня по плечу.

— Ну, прости, прости сынок, — тепло произнёс он. — Мы ж тебя там, вон, за камнями нашли, на берегу. Больше никого не было. Ты, поди, кораблекрушение пережил?

— Почти, — ответил я, решив не вдаваться в подробности о политике и недавнем происшествии, ставшем причиной моего нахождения здесь. Однако ирландец, по всей видимости, не намеревался оставлять меня в покое, не выяснив всех событий моей жизни.

— Али в бою успел побывать? — он изучающе посмотрел на меня.

— Тоже было, — кивнул я.

— А родные есть? — спросил он.

— Средний брат давно погиб, старший — надеюсь, жив. Сэр, разрешите спуститься на берег? — спросил я, пытаясь избежать дальнейших вопросов.

— Ой, да какой я сэр, — он замахал руками. — Конечно, конечно, спустимся. Но не сейчас. Если ты, правда, хорошо чувствуешь себя, пошли в дом, там как-раз ужин подходит. Или тебе сюда принести?

— Никак нет, я сам дойду, спасибо, — ответил я, снова чувствуя смущение. — А, Вас как зовут?

— Ох, запамятовал представиться, — он рассмеялся. — Дахи Нэсан. А жену мою Блейтин зовут. Ну, пошли, пошли, тогда, — он снова положил мне руку на плечо, и мы направились к дому.

За время нашего достаточно краткого пути я успел узнать, что у него семь дочерей, правда, так и не запомнил их имён, что его жена лучше всего готовит тушёное мясо с зеленью, что на столь небольшое поселение у них целых три кабака, но самый лучший эль наливают именно в том, что расположен на берегу, и что он сам часто там бывает вместе со своим другом, Энтусом Карбри, с которым они вместе занимаются рыболовным промыслом…

Я был счастлив, когда мы, наконец, вошли в дом. Однако это чувство длилось очень недолго. Едва я появился на пороге, на меня тотчас устремилась пара излучающих немалую враждебность женских глаз.

— Что, очнулся? — недовольно бросило растрёпанное рыжее существо в простом мешковатом сером платье, доставая из печи огромный горшок, источающий приятный аромат готовой пищи. За столом уже сидели семеро подобных рыжеватых существ, отличавшихся друг от друга, наверное, только по росту, но не по чертам лица, и теперь с любопытством и, одновременно, неприязнью глядевших на меня.

— Да, очнулся, — радостно ответил Дахи.

Похоже, его супруга этой радости не разделяла.

— А, что он делать будет? — спросила она.

— Ну, он…, — Дахи замялся. — Блейтин, он же только сегодня выздоровел.

Блейтин пожала плечами.

— Ну, усаживай его, — наконец, произнесла она ледяным тоном, устремив на меня такой взгляд, что мне захотелось провалиться сквозь землю. Этот взгляд она не сводила с меня в течение всего вечера.

Уже вечером, после вкусного, хотя и малоприятного ужина, мы вместе с Дахи отправились на берег.

— Ну, вот, дошли, смотри теперь, — произнёс он, позволив мне пройти вперёд.

Мы вышли на каменистый берег, усыпанный крупной галькой.

— Вот, здесь тебя и нашли, — Дахи указал на огромные валуны, вдававшиеся в волны. — Прямо под ними лежал. Думали, мёртвый, подошли, смотрим, живой. Вот и вытащили тебя.

Я спустился на берег, прекрасно понимая, что не увижу здесь никого из расстрелянных вместе со мною. Я смотрел на волны, испытывая смешанные чувства. Я всё ещё с трудом готов был смириться с мыслью, что Ричард был на стороне бунтовщиков. Он пытался меня переубедить, пытался спасти. Небо! Я не мог желать добра предателям, но не мог и отвернуться от брата. Удалось ли им пройти по северу и дойти до Канады? Почему-то, я, всё же, надеялся на это.

Когда отец погиб, а о смерти среднего брата, Уильяма, пришло известие, что он пал в сражении, Ричард, являясь, к тому же, намного старше меня, забрал меня на корабль, где он уже давно нёс службу в Королевском флоте и носил звание старшего лейтенанта.

Девять лет, ибо в ряды вооружённых сил я, по документам, был зачислен в шестнадцать, потребовалось мне для того, чтобы дорасти от помощника юнги до капитан-лейтенанта¹ в чине обер-констапеля² — звания, соответствовавшего, возможно, моим умениям, но не образованию. Ибо грамоте, математике и основам латыни я обучался уже на корабле, в свободное от службы время. Впрочем, это не мешало мне с гордостью носить своё звание и возлагать большие надежды, подогреваемые старшим братом, на блестящую военную карьеру.

Однако моей судьбе было всё равно до моих умений или достижений, и, представ предо мной в лице взбунтовавшегося матроса Джона Дэвиса, она сама определила моё будущее.

Шёл 1781 год — разгар войны с восставшей колонией за Атлантическим океаном и уже четвёртое за всю историю противостояние с Голландией.

В этот раз наш верный противник, решив, что ему будет выгодна сложившаяся ситуация, поддержал бунтующую американскую колонию. В то время я служил на «Фортитуде» — флагмане адмирала Паркера.

5 августа 1781 года мы шли конвоем по Северному морю, когда нам наперерез вышел Голландский конвой. Я не стану распространяться о подробностях этого кровопролитного сражения, ибо до сих пор, вспоминая о нём, мне сложно говорить о доблести и воинской славе, не задумываясь о потерях. Скажу лишь, что после того, как наша обескровленная, хоть и победившая эскадра вернулась в свой порт, адмирал тотчас подал в отставку. Все мы оставшиеся ещё почти полтора года ожидали свершения своих судеб.

Наконец, меня, как и несколько десятков участников того боя, перевели на западный фронт. Итак, мы были откомандированы на Карибские острова, однако пересечь Атлантику в тот раз мне так и не было суждено.

Едва мы вышли из порта, выяснилось, что на борту «Амелии» среди нашего экипажа большинство тех, которым по множеству различных причин было не на руку подавлять восстания в дальних колониях.

7 ноября 1782 года Джон Дэвис, возглавивший бунт, приказал увести корабль к западному берегу Ирландии, чтобы после пройти на север. Организаторами этого бунта явились также мой старший брат Ричард и недавно вернувшийся во флот и ранее разжалованный лейтенант Нолан Гилл, Я оказался среди верного Британской короне меньшинства. Дэвис лично принимал участие в расстреле несогласных. Ричард ещё пытался переубедить меня принять его сторону, даже когда до казни оставались считанные минуты. Я отказался.

И, всё же, я никогда не пойму причины, толкающей людей, переживших жестокость по отношению к ним на ещё большую жестокость по отношению к другим. Зато я навсегда запомнил, что чем больше человек готов кричать о смене неугодного режима, об упразднении жестоких мер наказания, об улучшении условий жизни для тех, кто согласится добровольно за ним последовать, тем меньше он способен свои слова осуществить. То же было и в случае с Дэвисом.

Я не запомнил его лицо, но я хорошо помню его ухмылку и нагло-издевательский тон голоса, когда я стоял у штирборта, в своём офицерском мундире со связанными за спиной руками. У меня даже не отобрали оружия.

— Надеюсь, Вы хорошо плаваете, мистер Шайн, — произнёс он, разряжая в меня мушкет. Была это воля судьбы или Дэвис просто промазал, но пуля только прострелила мне правое плечо. Помню, как рухнул за борт, как каким-то образом сумел скинуть под водой верёвки, но как добрался до берега — уже не помню. Затем были лишь холод и тишина.

Мы с Дахи ещё некоторое время бродили вдоль берега, ведя какое-то одностороннее общение, после чего он, наконец, позволил мне уйти обратно в сарай, ибо я был более чем уверен, что Блейтин не хотела лишний раз видеть меня под крышей своего дома.

— Ты уж, это, извини её, — он слегка похлопал меня по плечу, когда мы вернулись. — Не со зла она.

— Всё нормально, — я усмехнулся, не желая обижать своего спасителя. — Я понимаю. Но, мистер Нэсан…

— Да-хи, — перебил он меня. — Дахи, сынок, никакой я не мистер.

— Дахи, — повторил я. — Она, всё равно, права. Я обязан Вам жизнью. Есть возможность хоть как-то отплатить Вам? Или, — быстро добавил я, видя, что он собирается возражать. — Просто не быть Вам в тягость. Я мог бы какой-то работой заниматься.

— Да, какой с тебя работник, сынок, — возразил он. — Ты ведь только на ноги, вот, встал.

— И, всё же? — не отставал я. — На будущее. Притом, ближайшее.

Дахи усмехнулся.

— Ну, хорошо, сынок, обдумаем, ладно? Ты только не торопись, не торопись. Я придумаю, куда тебя пристроить. Вижу, ты парень хороший, — он ещё долго говорил о моих положительных качествах, о которых я даже сам не подозревал, о том, как он умеет разбираться в людях, и о том, что он, обязательно, придумает, как такому достойному, как я, придумать такое же достойное занятие. Я с трудом сменил тему разговора, наконец, успев задать вопрос о том, как часто здесь бывают корабли из других городов, и есть ли возможность уехать.

— О, — протянул он. — Это вряд ли, сынок, уж, прости, должен огорчить тебя. Заходят сюда раз в два месяца торговые корабли, рыбу там забрать, мы ж промыслом-то рыбным, в основном, занимаемся, да парусину когда-когда, да пеньку, но это реже, здесь, знаешь, все поля для хлебов, лён нынче мало выращиваем. Вот и парусину меньше делать стали. А так, хоть, больше делали. Но купцы эти — наглый народ. Парусину-то требуют, а хлеба мало привозят, мол, дорогая пшеница-то. А пшеница дрянная была, скажу тебе честно. Вот и выращивать сами стали, потому под лён места меньше стало, вот и корабли реже заходить стали. А на борт к себе не берут никогда. А, ежели, и берут, так такую цену заломят, что в жизни не выкупишься. Не выгодно им народ возить, понимаешь. Да и об острове нашем мало кто знает.

— А что это за остров? — спросил я.

— Фенит Айленд, так его кличут.

— Ясно, — ответил я, понимая, что мне теперь придётся привыкать к многословности моего нового друга. — А, сухопутным транспортом?

— О, да, там лесами, да холмами, — махнул рукой Дахи. — Так уж получилось, отрезаны мы от мира всего, сынок. Но, не переживай, выживаем же как-то, — он мягко улыбнулся.

Я постарался улыбнуться в ответ, чувствуя, что начинаю терять последнюю надежду в поиске обратного пути. Если бы я мог добраться отсюда до Плимута, я бы без труда смог вернуться во флот. Может, даже был бы приставлен к награде за верность Британской короне. Если бы, как валлиец, смог эту верность доказать.

— Дахи, — спросил я. — Так, если мне придётся остаться, чем я смогу здесь заняться?

Дахи почесал затылок.

— Эх, сынок, торопишься с моей шеи слезть? — усмехнулся он. — Ну, не знаю, не знаю, право. А, сколько ты в море-то уже?

— Пятнадцать лет, — ответил я.

— А взяли когда?

— Мне десять было, — ответил я.

— Ну, да, да, — пробормотал он. — Всю жизнь на корабле.

— Я умею рыбачить, — ответил я. — Мой отец был рыбаком. И меня с детства приобщал к промыслу, пока не погиб. Могу плотником быть, — я вспомнил, как на протяжении лет пяти помогал нашему корабельному плотнику. Был ли от этого большой толк, сложно было сказать, но оказывать первую помощь кораблю я умел.

— Плотник? — переспросил Дахи. — Это хорошо, можно в порту тебя пристроить, там часто лодки чинить надо. Или на рыбалку тебя приобщим. Я тебя завтра с Энтусом, познакомлю, вот и решим. Может, ты на промысел с нами ходить будешь, коли говоришь, что рыбачить умеешь.

— С радостью, — ответил я.

— Ну, вот и хорошо, — он снова похлопал меня по плечу.

Наутро Дахи разбудил меня ещё до рассвета, и, спросив о том, нормально ли я себя чувствую, потащил на кухню. Завтрак в виде вчерашнего хлеба и холодной воды прошёл молча и очень быстро.

— Пока моя не встала, — быстро пояснил он, выпивая залпом остатки воды. — Ты уж прости, сынок. Я против тебя ничего не имею. Я всегда сына хотел. А тут, семь девчонок. И все в мать.

— Всё нормально, — ответил я, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться. — Вы и без того мне много добра сделали.

— Да, какое там, — махнул он рукой. — Ну, поел?

Я кивнул.

— Тогда пошли, к Энтусу. Познакомлю тебя с ним, — он положил мне руку на плечо. — А, может, он и получше накормит, — хмыкнул он.

Примечания

1

Высшее из младших офицерских званий. Соответствует сухопутному званию «капитан».

2

Начальник артиллерии на 50 — и 60-ти пушечных кораблях.