Глаз Дракона. Хранитель

Мария Вислогузова

Всё не случается в один миг, хотя… Магический мир врывается в жизни двоих за мгновение и так же быстро разрушает спокойствие. Девочка, которая находит в траве крохотный голыш, оказывается центром внимания тьмы и света. Мальчик, кто только научился радоваться, теряет всё: семью, друзей, имя, часть души… Её назвали Хранителем и отобрали право быть ребёнком. Он назвался получеловеком и запретил себе существовать. На обоих началась охота. Есть ли у них шанс выжить в новой реальности?

ГЛАВА 4 Япосох, жажда смерти и отказ

«1000 г. до н. э.

…И воздвигли великую статую Дракона из священных артефактов не на небе, не в океане, не в отражениях, не в параллелях, а на нашей Земле. И чтоб не поддавалась искушению ни одна магическая раса — поставлен он у людей, в Срединных землях. <…>

980 г. до н. э.

…Всё больше набегов совершалось на священного Дракона, Совет решил уничтожить статую. <…> И был Дракон уничтожен, и все самые могущественные артефакты, созданные за историю миров, канули в Лету <…>

880 г. до н. э.

Лишь через столетие выяснилось, что одна часть священной статуи Дракона уцелела. При создании левый глаз Дракона был подменён одним из мастеров. На поиски самого сильного артефакта, существующего сейчас во всех мирах, брошены все силы всех рас…»

Из «Летописи Совета». Перевод Лукаса ван Фана

В кабинете Лидии Владимировны ничего не изменялось, потому что продолжало таить так много скрытого смысла, что в этом океане загадок невозможно было заметить изменений. Привычный холод встречал при входе, несмотря на жару на улице и духоту во всём остальном здании. Как обычно свет лился из ниоткуда, а все предметы оставались привычно синими. Вещи, которые, казалось, никоим образом не могли удивить людей, у носителей раскрывались новыми красками, приобретая не только вторую жизнь в магическом сообществе, но и столько полезных свойств, сколько им не смог бы приписать и самый находчивый выдумщик. Например, зеркало, заполняющее небольшое пространство между шкафами со всякой всячиной, справа от рабочего стола директрисы. Чего здесь может быть необычного? У кого не находилось дома зеркала? Конечно, оно должно быть для самых понятных нужд. О таком его предназначении знает любой человек. Маги и колдуны не могут принять такую вопиющую точку зрения. Если бы в их присутствии кто-то начал рассуждать, что оно нужно, чтобы исправлять свой внешний вид, смотреть, как сидит одежда, или идёт ли к лицу новая причёска, что оно необходимо как предмет декора или интерьера, чтобы добавлять света в помещение, зрительно расширять его, и остальную подобную чушь, его бы подняли на смех в магическом сообществе. Особо чувствительные особы могли и оскорбиться от такого варварского обращения с такой замечательной реалией, и от обиды с самыми чистыми намерениями просветить — настучать по необразованной голове, забитой какими-то глупостями.

Если задать носителю Силы вопрос: «Как можно использовать зеркало?» — можно получить ровно тысячу и один способ (это не выдумка, по подсчётам высших магов их именно столько). Самый примитивный и распространённый — сделать средство связи. Именно этим свойством пользовалась Лидия Владимировна, вызывая так мисс Харингхтон и молодого графа. Чуть сложнее приспособить зеркало для использования как пункт телепорта, средства для передачи предметов и коридор в любую параллель или отражение, предмет для вызова духов, демонов и прочих, и прочее.

Мальчик пришёл в кабинет директрисы после встречи с Дашей в столовой, чтобы поделиться информацией о Хранителе. Кажется, он его, то есть её, нашёл. Конечно, «мальчика, со светящимися глазами» и «волшебной комнаты» не совсем хватало для определения девочки Хранителем. Зато такой вариант, явно, превосходил варианты Оли про то, как она спрыгнула с обрыва, и Саши про рыбалку. И был тем более значительным, чем отсутствие снов в последнее время у других кандидатур. Тим заподозрил, что «мальчик, со светящимися глазами» — он сам. Где и когда она могла его увидеть таким — большая загадка. Не заметить очевидного мальчик не мог. Когда у него случались приступы гнева, контролировать себя не удавалось: глаза светились холодным ярко-голубым цветом — это — напоминание, что за короткий промежуток времени, в котором он был полноценным (а не получеловеком, как сейчас) неконтролируемым оборотнем, мальчик убил не одного человека. «Волшебная комната» претендовала на роль второго кабинета Лидии Владимировны, куда Хранительница пробралась накануне. Да и, когда он подсел к Даше, у него начала кружиться голова. Это тоже о многом говорило: камень, потакая стороне, как бы заранее выбранной Хранителем, пока тот сам не высказал предпочтения, не переносил тёмную Силу и скверную магию, почему старался ограничивать от них высшего светлого мага, кем должен был быть его хозяин.

Полчаса назад Лидия Владимировна воспользовалась одним из чудесных свойств зеркала: по коридору отправилась в третью параллель, куда недавно перенесли Совет, потому что его здание на Земле реконструировалось. Тиму пришлось ожидать её здесь в одиночестве в холодном помещении: не так давно Лидия Владимировна принесла сюда старый фолиант, а ему: «…требуются условия, в которых он хранился на своей родине!..» — непреклонно заявила директриса, когда Тим спросил о температуре.

Теперь мальчик имел право вести себя свободно (сейчас за ним не наблюдал вампир), он с интересом рассматривал комнату, пытаясь ближе узнать директрису: ему ещё долго предстояло работать с ней. Впрочем, первое впечатление, сложившееся у Тима, было вполне положительным.

Хоть мальчику вчера не удалось удовлетворить своё любопытство: посмотреть на живого, конечно же, в переносном смысле, вампира (он твёрдо понимал, что ни в коем случае нельзя переводить на него взгляд, выказывая, что Лидия не лишила его этой возможности. Он твёрдо определил для себя, что с вампирами лучше не надеяться на личную встречу, иначе, она может оказаться последней), Тим решился воспользоваться своей привилегией, тем, что он остался один, и восстановить ту историческую несправедливость: рассмотреть кабинет.

Никакой особой помпезности в обстановке кабинета не находилось. Хотя, непременно, синий, любимый цвет Лидии, как определил Тим, оставался и вне дома директрисы главной звездой. Если бы она могла, то, наверное, всю школу покрасила в него, но оттенок, которому она отдавала предпочтение в полосе синих был слишком тёмным для этого. На стенах красовались тёмно-синие обои, с непонятной для Тима абстракцией, выглядевшие не хуже истинного произведения искусства, может быть и являвшиеся им. На них расположилась пара модульных картин. Первая изображала пустующее кафе на какой-то изумительно красивой улочке в разгар солнечного дня. Вторая — звёздную ночь, на фоне которой таинственно сияли нехарактерные Земле цветы из полупрозрачной воды, а посреди озера на небольшом острове росло дерево. Его внушительный ствол заполнял своими лучеобразными ветками, расходящимися от него лишь у самой макушки, всю верхнюю часть картины, вокруг него, на загадочном балу парили маленькие, мерцающие (как художнику получилось изобразить это мерцание настолько правдоподобно?) огоньки, смотревшиеся на фоне такой громады крошечными точками. Мальчик восхищался с самого первого взгляда на неё, и продолжал делать это после: заходя в кабинет, всегда первым делом обращал свой взор к ней поражаясь мастерством художника. Почему-то, рассматривая полотно, Тим не мог отделаться от ощущения, что всего пара шагов разделяет его от другой реальности, завораживающей своей призрачной таинственностью. Тим знал: это шикарное дерево — реально существующий замок фей, а огоньки — его преображённые обитатели. Ему до боли хотелось хоть на миг оказаться там. Он решил для себя, что, если сумеет выжить, обязательно посетит мир цветочных фей, чтобы увидеть торжество этих маленьких огней.

Центр кабинета занимал рабочий стол Лидии Владимировны, а его центр — фоторамка с детской фотографией директрисы. Девочка в красном платье, украшенном орнаментом крупного белого горошка, держала в руках корзинку земляники. Лидию было не узнать. Причём, при любой её внешности: хоть директриса и могла кардинально изменять её, она никогда не возвращалась в такую вариацию, в какой любила бывать в свои ранние годы. Белые прямые волосы до плеч, чёрные глаза, милые ямочки на щеках, небольшая россыпь веснушек, белоснежная кожа — это осталось в детстве, недосягаемом времени сейчас. Хотя эта фотография и стояла на этом месте всегда, директриса своим взглядом обычно избегала её. А если вдруг удавалось задержаться на ней, лицо искажала гримаса боли. Тим понимал это чувство, он и сам его испытывал, когда тревожные мысли о прошлом будоражили сознание. В этом они были похожи.

«Прошлое должно оставаться в прошлом», — говорила в таких случаях Лидия, тяжело вздыхая и глядя прямо в глаза Тима, пытаясь узнать, что у него на душе. В ответ Тим всегда молчал.

Рядом с рамкой приютился маленький, как Тим узнал после, вечно цветущий кактус, выросший, словно специально, таким образом, что на нём удобно размещался медальон Лидии в форме сердца — ещё одно грустное, но нужное ей воспоминание. Мальчику было интересно узнать, что там, внутри металлического сосуда скорби, такого же, как и рамка. Он не посмел прикоснуться к нему, почему оставалось лишь гадать, оставаясь в мире без ответа.

Своё место на столе нашли и много рабочих моментов: папки, бумаги, ручки и карандаши, учебники, а́тласы, поспешно оставленные в беспорядке хозяйкой при вызове в Совет. Большинство из них были, очевидно, разных оттенков синего. Уже какое-то время находясь рядом с директрисой Тим всё не переставал удивляться богатой палитре синего, сформированной вещами Лидии. И её умением, находить всё это в нужном ей цвете.

За столом уместился стул директрисы и напротив — два для посетителей. Для тех же стоял маленький, конечно же, синий, диван у окна и стеклянный журнальный столик. Позади стола директрисы размещались и три белых шкафа: один — для книг, второй — для документации, третий — для особо нужных магических принадлежностей, которые должны быть под рукой у любого мага. Ещё два шкафа, заполняющие собой свободное пространство меж углами комнаты и зеркалом, в реальном мире казавшиеся совершенно обычными, хранили в себе нечто, недоступное даже зрению Тима: слишком сильная защита на них была наложена. На двух широких подоконниках и ещё в нескольких местах на полу, в синих горшках росли цветы, кстати, тоже приспособленные для магических нужд. Люди и подозревать не могли, что простые Алоэ или Домашняя роза не заменимы в магии, никто не собиралась открывать им эту тайну.

Всё подробно рассмотрев, Тим, как и в прошлый раз, задумался, он не мог не возвращаться к этой теме каждый день, если он выживет:

«Что будет дальше?»

Раз он нашёл Хранителя, это значило только одно — его ожидают длинные, заполненные опасностями недели слежки, защиты и подготовки того, потом он, наконец-то, всё сможет ей рассказать. И тот факт, что Даша, по слухам, верила в чудеса, не облегчал его положения: не просто принять подобное. Легче знать, что где-то это есть, чем самому окунуться в такую реальность. Магический мир не такой, каким его привыкли видеть. Конечно, здесь — масса всего нового, необычного, красивого, зрелищного. Грань между добром и злом широка, даже люди видят эту пропасть, а между светлыми и тёмными магами или магами и колдунами — хрупка, их оделяет одно только действие. В мире, где всё двояко, где поступок лапушки-светлого-мага вызывает тошнотворное отвращение, а — тёмного, заставляет задуматься над тем, насколько добр ты сам, восхищаясь жестом злого-демона-скверного, они все — такие же люди, как и любой из обычных людей, пусть на первом месте у них зафиксирован статус носителя Силы — им тоже свойственно ошибаться.

Больше мыслей о неизвестности будущего и предстоящей работе с Хранителем удручали мальчика только мысли о том, что теперь Япосох — его реальное оружие. Что с этого момента уже не будет манекенов, на которых можно потренироваться, не боясь принести ущерб живому, не будет возможности начать приём заново, если он ошибётся, не будет никого, кто мог простить ему неотвратимую ошибку. Факт использования Япосоха, как средства избавления от проклятой внутренней сущности, проявляющей себя неконтролируемым оборотнем, тоже не слишком воодушевлял. Сама мысль, представление о той злобе и ненависти, обрушивавшихся на него, лишь он касался оружия, заставляли Тима вздрагивать от ужаса. А в скором будущем ему придётся не только держать в руках Революцию, но и использовать этот осквернённый посох, в это же время думая, что то, что он делает, идёт во вред окружающим. Если хоть одна мысль о том, что это деяние — во благо, промелькнёт у Тима в голове, если он хоть на секунду засомневается в своей силе сдержать своё внутреннее исчадие наказания, данное ему невыразимой обидой сошедшего с ума от горя колдуна, древнее проклятье обрушиться на мальчика. С Япосохом мог бороться не каждый взрослый носитель Силы, подумать только, Тиму придётся делать это в двенадцать лет! У было важное отличие от обречённых выполнять условия Революции (Посоха Вильгельма Неправого, или же Япосоха), этот запрещённый теперь тёмный артефакт, их заставляли использовать принудительно: прибегая к обману или прямому насилию, а Тим выбрал свой рок сам. Он прекрасно помнил тот момент незадолго до его отправки на Землю, и во всех деталях помнил их с мисс Харингхтон разговор.

А происходило всё это в жаркий и неожиданно облачный день в самом конце августа. Практически три месяца Тим находился на острове, и сколько бы и у кого бы то ни было не спрашивал, мальчик не мог добиться вразумительного ответа. Он всё чаще ловил на себе сочувственные взгляды окружающих, знающих, что́ его ждёт в итоге.

Был ли у него шанс снова стать человеком? Мог ли он воспользоваться этим шансом? Несмотря на всю заботу, которую ему выказывали, на долгие разговоры с Сашей и Соне й, относившихся к нему, как к своему лучшему другу, причём, наисвятейшему во всех мирах; и хорошее расположение остальных детей, пусть они и старались избегать его, боясь вызвать вспышки гнева мальчика и этим навредить сильнее. Чем больше яда Тим принимал, тем короче становилась его жизнь.

Узнав, что мисс Харингхтон вернулась после продолжительного отсутствия, Тим, не имея больше сил терпеть, заявился к ней в кабинет:

— Прошу вас, избавьте меня от этого или убейте. Я чувствую, как слабею с каждым днём. Я уже не могу сдерживать мои приступы. Я не могу спать, я не закрывал глаза хотя бы на пять минут уже четыре дня. Я терплю действие яда, видя как мои руки дрожат, если я пытаюсь поднять что-то тяжелее стакана. Как вы и хотели, я продолжаю заниматься с Александром Анатольевичем, и, можете спросить у него, последние тренировки моё тело буквально пытается его убить. Посадите меня в подземелье, заприте меня на десять замков, поставьте магический барьер, пожалуйста, уберите меня от детей, я слишком сильно боюсь сорваться. Я сегодня накричал на Сашу, я схожу с ума, моё сознание разрывает на части. Пожалуйста, дайте мне хоть единый шанс изгнать проклятье из моей души или убейте… Пожалуйста, — Тим заплакал, его покрасневшие от недостатка отдыха глаза, давно опухшие, снова засветились голубым светом. Мальчик закрыл лицо руками, надавив на веки, пытаясь прекратить свечение: ещё несколько капель раздражения, и его тело не сможет выдержать нагрузку и перевоплотится.

— Я понимаю, — директриса сняла свой чёрный плащ и сразу же сожгла его.

Если бы Тим посмотрел на тот, он бы первым делом заметил кровь, которой он был вымочен до крайности. Мальчик не взглянул на одежду мисс Харингхтон, смотря во время своего монолога только в изумрудные глаза той. Женщина, подойдя к нему, помогла мальчику сесть на стул, соседствующий с её креслом. Она выпустила из кончиков своих пальцев немного светлой Силы, позволив Тиму вернуть самообладание. То, что она собиралась сообщим ему, вовсе не было чем-то утешающим:

— Пока я не могу ничего сделать.

— Вы хотите сказать, я обречён? — Тим на мгновение поднял голову к ней, проводив взглядом её фигуру, садящуюся напротив. И тут же опустив её: обречён. Вот, значит, какой выход готовила ему судьба. Что ж, похоже, мальчику придётся принять это. Но, пока он не услышал ответ, раз и навсегда выносящий ему приговор, Тим, всё ещё надеясь, спросил: — Нет ни единого способа во всех мирах, который бы мог помочь мне? Ни подходящей Силы? Ни одного артефакта? Ни существа, уничтожившего бы скверну?

— Есть, — произнесла мисс Харингхтон устало. Она так много времени потратила на изучения этого вопроса, так много раз прочитала одно и то же, пытаясь отыскать хоть намёк на благой исход, что могла без труда часами рассуждать на эту тему. Что и сделала, не зная, как подобрать слова для главного. Как рассказать ему о вещи, что может спасти его с вероятностью в один процент и с вероятностью в девяносто девять — уничтожить тело, извратив до неузнаваемости его душу. — Если человека укусил оборотень, нужно убить того, кто это сделал — преобразование тела прекратится. И ещё сотни подобных способов для случаев с подобными обстоятельствами, только одно но…

— Меня не кусали, — тихо произнёс Тим вместо директрисы. Он прекрасно знал это, прекрасно осознавал безнадёжность своего положения, когда его ждала только смерть: либо убили бы его, либо убивать бы стал он.

— Верно, — кивнула мисс Харингхтон, переводя взгляд на красный антимагический свёрток, который с собой принесла. Насколько же угнетающая там заключалась вещь. Потоки её Силы доставали директрису и здесь, хотя сам свёрток лежал почти в четырёх метрах от них и состоял из лучшей в известных мирах антимагичской материи. — Теперь, если прокляли человека, тут сложнее…

— Есть же способ победить проклятье? Должен быть! — выкрикнул Тим, сжимая кулаки от беспричинно выплеснувшейся злости. Он оставлял на своих ладонях глубокие раны, а кровь не успевала выступать, потому что те зарастали: приближалось новое полнолуние, хотя воздействие от предыдущего прошло всего пару дней назад.

— Конечно, пара тройка средних по силе артефактов помогла бы. Но прокляли не тебя, а твою скрытую сущность, такое почти невозможно исправить.

— Обречён, — выдохнул Тим. Его желание продолжать жизнь, и так улетучившееся в последнее время, ещё больше упало, хотя, казалось, дальше было некуда. Обречён.

«Правильно, — подумал Тим, — такие как я не заслуживают быть на этом свете.»

— Не унывай, Тим, — мисс Харингхтон коснулась Тиминой руки, пытаясь установить контакт. Директриса не могла говорить с ним, не понимая, что тот чувствует, о чём мыслит. Она понимала, что своим размышлением не делает лучше для мальчика, женщина всё ещё пыталась отыскать нужные слова. — Я сказала: почти.

— Значит… — Тим поднял взгляд и больше не опускал глаза.

Раз она может предложить спасение, пусть оно будет в его гибели, мальчик готов выслушать того, кто так много сделал для него. Он подумал, что, раз она тянет, значит, не хочет говорить ему, что выход — это конец. И был рад даже этому: только бы не причинять вреда никому вокруг кроме себя самого.

— Да, Тим. Значит, есть надежда, — голос мисс Харингхтон был добрым и звучал так, словно она ещё не решила, стоит ли ей делать задуманное. — Сначала, нужно узнать, как он это сделал: намеренно превратил тебя в оборотня или просто осквернил твою сущность, изуродовав её самым ужасным способом? В нашем, — она употребила «нашем», а не «твоём», на что не мог не обратить внимания мальчик. Он на секунду улыбнулся: такой была мисс Харингхтон, сердцем, не отделявшим себя от окружающих и не делившим беды на свои и чужие: — случае есть два пути. Если первый вариант, возникает вопрос: «Почему не смог защитить себя?» Есть несколько предположений. Допустим, он не знал твоей сущности и не предполагал, что ты волк. Тогда всё ясно: на теле, найденном в ту ночь, сохранилось множество защитных и отпугивающих предметов, кроме таких, которые сдержали бы волка, — (Тим слушал затаив дыхание, словно в первый раз, хоть и сам мог пересказать эти слова, он замер, надеясь не пропустить часть с решением.) — Есть и второй вариант — он погиб, чтобы мы не так быстро смогли снять проклятье. А возможно, желал, чтобы это сделать было невозможно. Смерть того, кто наложил проклятье, делает его почти нерушимым.

— Почти нерушимым… — шёпотом повторил Тим ненамеренно.

— Есть один способ… — мисс Харингхтон глубоко вздохнула: как бы она не старалась отдалить этот разговор, время его пришло.

— Какой!? — Тим поднялся со своего места, не в силах перенести такие эмоции пассивно. Он может быть спасён! Широкая улыбка озарила его лицо — он может выжить! — Я готов на любые условия. Пожалуйста! Что угодно, это не важно, пожалуйста, говорите, говорите, не молчите, не мучайте меня!

— Это будет непросто, — объявила директриса спокойно. — Я не думаю, что не имею права тебе это предложить…

— Я сделаю всё, пожалуйста, — Тим умоляюще сложил ладони, смотря прямо в глаза мисс Харингхтон.

Он взлетел на седьмые небеса от счастья. Ему хотелось петь и прыгать по всему кабинету Оливии: он может быть спасён!

— Смотри, — мисс Харингхтон указала на длинный свёрток на столе. Она говорила медленно, всё ещё раздумывая над своими действиями. Директриса подала ему руку, предупреждая о телепортации, Тим с восторгом схватил ту — они вместе телепортировалась к красному свёртку. — Это, посох Власти, — Мисс Харингхтон осторожно, не касаясь того, что лежало внутри, развернула свёрток, задержав свою руку на обёртке на несколько долгих секунд.

Тим физически почувствовал, насколько важен этот миг, пусть в то время, он не понимал, почему. В память его надолго вступил весь этот решающий для его жизни разговор и этот предмет, принёсший ему немало зла и спасения. Посох, открывшийся его взгляду, в длину составлял почти два метра. Вершину его представляла собой часть человеческой руки, от локтя до кончиков пальцев, держащая толи каплю воды, толи не раскрывшийся бутон розы. В любом случае, конец голубо-бирюзового камня (или чего-то другого, мальчик не совсем мог определить материал) был чересчур острым. Капля-бутон походила на воду, являясь полупрозрачной, и, в тоже время, зеркальной. (Тим больше склонялся к тому, что этот артефакт — капля, поэтому, дальше этот камень будет зваться именно так.) Казалось, если дотронуться до неё, внешняя оболочка, сдерживающая воду, лопнет и капля станет лужицей на столе директрисы. В месте, где рука срасталась с деревом шеста, по коже той бежала сеть мелких трещин, словно она была мрамором, что, разбившись, так и застыл на своём месте. Рука Тима непроизвольно потянулась к капле. Почувствовав приближение тёмной Силы, которая, пусть и дремала, но скрывалась за обличьем милого мальчика, капля начала светиться. Этот манящий свет, стремительно распространяясь вниз от своего источника, заставил трещинки сиять. Голубой холодный свет, пробежавшись по всем сколам древка, отразился в зрачках мальчика, навсегда поселившись в глубинах его сознания. Вокруг посоха начали вырастать неосязаемые колючие стебли светло-синей Силы. Они оплетали шест, руку (маленькие лианы опутали каждый пальчик неизвестной фигуры) и саму каплю. Прекрасная спираль опоясала Япосох, придав ему ещё большего шарма. Пальцы руки еле заметно пошевелились: она была живой.

— Не дотрагивайся! — (Тим от неожиданности одернул кисть (в других обстоятельствах он ни за что этого бы не сделал: соблазн велик), но не отвёл глаз. Так хотелось узнать, что за чудо перед его носом, что руки сами тянулись к загадочному предмету.) — Непросто отвести взгляд, так ведь? Тим… Тимати Стефенсон! Посмотри на меня немедленно. Тим! — мисс Харингхтон магией усилила последнее слово. Оборотень медленно сражаясь с притяжением посоха, поднял глаза. — Лучше нам отойти… — женщина, аккуратно взяв мальчика за плечо, развернула его и легонько подтолкнула, мол, да, нам стоит отойти.

— Да, извините… — виновато улыбнулся Тим, зашагав к стеклянной лестнице в середине помещения.

Мисс Харингхтон, идя рядом, немного подкорректировала его курс — они направились, обходя длинный стол, по кругу к тому месту, от которого телепортировались.

— Как я говорила, посох Власти, его ещё называют посохом Вильгельма Неправого, первого тёмного мага. И…

— Япосохом. — перебил её Тим.

— Да. У него много имён. Ты о нём что-нибудь слышал? — спросила мисс Харингхтон, не ожидавшая, что пытливый ум мальчика успеет найти и поглотить из книг информацию и о запрещённых тёмных артефактах.

— Я читал о нём… — подтвердил Тим. — Как вы его достали? — (мисс Харингхтон не ответила. По её лицу было видно, что и начинать она не намерена.) — Он… — мальчик запнулся, собирая мысли в кучу. — Это запрещённый артефакт, ещё с тысяча шестьсот тридцать пятого, кажется. При его последних использованиях пропало сорок четыре существа, семнадцать были магами. Использование Япосоха возможно только при согласии всего магического сообщества, другими словами — невозможно. Там ещё что-то было о впитывании скверной магии. Говорилось, что только сильный человек может выжить при использовании Япосоха… Не было про то, как.

— Япосох забирает себе всю скверную магию или иную тёмную Силу, какая есть в человеке или другом существе. Процесс занимает разное количество времени. Зависит от того, сколько у, так скажем, «пользователя» этой, нужной Революции, Силы. Как сработает с тобой? Из-за того, что ты сам не носитель и не магическое существо, Япосох поглотит в себя твою внутреннюю сущность, — Тим хотел задать вопрос, но мисс. Харингхтон не дала ему оборвать свою мысль и продолжила, показав жестом, что он должен подождать. — Да, забрать её полностью невозможно, именно поэтому у оборотня останется с тобой связь. Любая физическая связь оборвётся сразу, ты не будешь ощущать постоянного давления инстинктов, тебе не нужно будет больше принимать яд, но ваши сознания сейчас капля разорвать не сможет. Так же, как и раньше, тебе придётся сдерживать всплески эмоций, чтобы не позволить оборотню завладеть твоим сознанием, подавить его. Может, делать это станет легче, тогда не расслабляйся, если прекратишь сопротивление, на всю выстроенную защиту можно будет не надеяться, он её проломит. Думаю, на время сущность затаится, сделает вид, что исчезла, не доверяй этому чувству пустоты в её темнице твоего сознания. Если оборотень сможет подчинить себе твою волю и вызвать Япосох, где его основная часть будет заключена, он сможет вернуть телу способность оборачиваться. Тогда не знаю, к чему это сможет привести. Скорее всего, сущность станет сильнее, пробыв внутри Капли, и даже мы не сможем вызволить тебя из этого состояния, как это вышло сделать в прошлый раз. Яд не поможет, полнолуние перестанет влиять. Не знаю, как долго это продлится. Япосох сможет полностью вобрать в себя твою внутреннюю сущность только тогда, когда ты истратишь все запасы светлой Силы одного из твоих предшественников. Я не могу сказать, как много её будет, ты не сможешь почувствовать, когда её запасы подойдут к концу. Ты понимаешь, насколько это рискованно? Вильгельм Неправый создал Япосох для этого, чтобы забирать себе тёмную Силу других существ и, если выйдет, устранять их самих, убивая Каплей. Распоряжаться ей мог только он один. И до этого момента это — всё ещё так, — сделала отступление она, — старый революционер не побеспокоился, что после его смерти наследие, какое он собирал, никому не достанется: только того, кто опорочил магию, слушалась Розовая капля. Вильгельм находил колдуна, которому завидовал, и посылал ему Япосох с письмом, где говорилось, что Вильгельм восхищается его навыками и величием и желает, чтобы тот принял от него скромный подарок. Как ты мог заметить, Япосох очень притягателен, правда, только тем, у кого есть тёмная сторона. Чаще всего, колдуны, даже самые сильные, не могли дочитать до середины и касались посоха. Тут обрушивалось проклятье. Посох забирал в себя всю Силу колдуна, ведьмы, оборотня или другого тёмного существа. «Пользователь» вынужден был добровольно отдать чары и истинную магию. Вильгельм обошёл это. Колдуну следовало потратить всю свою светлую Силу на тёмные дела. С условием: никого нельзя убить, если бы он убил, хоть одного, Япосох в очередной раз бы подпитался скверной магией или колдовством, которые забрал бы вместе с «пользователем». В обратном случае существо сохраняло все свои способности, кроме способности преобразовывать Силу во тьму, и освобождалось. Вот это шанс — потратить всё и никого не убить. Условие исполнялось нечасто: не каждый мог бороться со злобой, наполнявшей душу. Эти чувства: ненависть, отвращение, желание мстить всем, кто на свободе, исходят от тех, кто оказался слабым, от тех, кого поглотил Япосох…

— Ложь!! — вывел Тима из задумчивости пронзительный крик. — Она лжёт! Это всё — неправда! — вскричал срывающийся голос у него в голове. В глазах мальчика начало темнеть, медленно и всё сильнее и сильнее. Мир начал меркнуть, зато пелена ужаса успела занять его место. — Ложь, ложь, ложь, ложь! — в такт знакомой для Тима зловещей мелодии выкрикивал целый хор голосов.

С каждым разом, как звучало это слово — мальчик чувствовал нарастающую пульсирующую головную боль. Радужки Тима засветились отрешённым голубым оттенком, он широко открывал глаза, но кроме тьмы ничего не попадало в них. Этот хор наслаждался своим положением, эффект от слов выходил больше, чем тот мог предполагать, а это его веселило.

— Неужели ты решил обмануть нас, Тим?! — прозвучал другой голос, более грубый и напористый. — Ответь! Не будь тряпкой! — слова принесли новую порцию боли: всё его тело пронзила судорога.

Мальчик пытался вдыхать глубже, а воздух, казалось, не доходил до лёгких, заставляя его задыхаться.

— Обмануть каплю можно, обмануть нас нельзя! — этот голос принадлежал женщине.

Тим сильно ударился обо что-то головой, через большие усилия он смог сконцентрировать внимание и увидеть, что этим «чем-то» был пол, на который он упал. Просветление посетило его всего на один миг, после чего оставило прозябать во тьме дальше.

— Тим, прости нас, Тим, тебе больно? — спросил его жалостливый, но насмехавшийся над мальчиком голос старичка.

Тима тошнило, чувство жа́ра, охватившего всё внутренности, заставляло руки невольно царапать грудь в порыве, наверное, вспороть её и достать разбушевавшийся огонь. Он вдруг почувствовал себя оборотнем в ту страшную ночь. Эти движения были до боли в душе знакомы. Думать об этом не удавалось: голоса не успокаивались.

— Отомсти им, Тим, мсти за свои мучения! Она знала, знала, что ты станешь таким! Что сущность твоя будет осквернена, и не попыталась предотвратить этого, — каждое слово заставляло мальчика биться в агонии: его захлёстывали новые волны, а всё, что ему оставалось, — тонуть в них.

Вскоре голоса слились, кто-то умолял, кто-то ругался, кто-то угрожал, обещал… А после Тим и вовсе перестал понимать их. Он не мог различить реальность, шум голосов звучал не в ушах, он путешествовал по всему телу. По венам и капиллярам, проходя в самые отдалённые его уголки, даже собственный мизинец осуждал его. Тело взбунтовалось против сознания. Не сознания сотен существ, вторгшихся без разрешения, а сознания Тима — его законного владельца.

— Тим, — выделился тихий голос из этого адского хора, причинявшего ему столько боли, повергшего мальчика в пучины отчаяния.

Ему показалось, что голос принадлежал ребёнку. Беззащитному мальчику, забытому кем-то здесь.

Тим узнавал в нём себя: одинокого, оставленного страдать, не в силах изменить хоть что-то. Он собрал всю свою оставшуюся, ещё не сломленную волю в кулак и попытался сосредоточиться, чтобы снова услышать его.

— Тим, — прозвучало чуть громче, — Тим, ты меня слышишь? — интонация удивления пронизывала вопрос. Голос пропитался усталостью и скорбью: они буквально сочились из него.

— Да, — ответил Тим и сам не понял, сказал это вслух или про себя. — Кто… Кто ты? — каждый звук, произносимый им, казался незначительным, настолько, что он не мог различить: подумал ли он вообще об этом или нет? О голосе и говорить было лишним.

— Меня зовут Лир и… и мне очень больно, Тим… — на последнем слове он всхлипнул. — Помоги мне, Тим, помоги мне…

— Ч-что я могу сделать?

— Мне больно, потому, что я… я защищаю тебя, и… и поэтому, ты ещё… ж… живой… — тихая, порождающая ощущение, что она совсем скоро угаснет вместе с хозяином, просьба ранила Тима.

Ему стало плохо, эта боль не шла ни в какое сравнение со всей предыдущей — ужаснее в тысячи раз. Он не сможет выдержать, если из-за него снова погибнет кто-нибудь. Сначала мама, потом отец, тот колдун и ещё семь не повинных ни в чём людей, оказавшихся не в то время не в том месте, магов, пытавшихся его спасти.

Тим не вынесет ещё одного потрясения. Он еле как сумел выкарабкаться из последнего, отказавшись от всего, что было у него хорошего и прижимая как можно сильнее к себе все шипы жизни. Он отказался не только от своего прошлого, себя самого, но и от любого будущего. У него его не будет. Тим решил разорвать связь со всем и не вязать новые нитки. Ему не хотелось иметь пути спасения. Мальчик ждал кары. Не хотел, когда она придёт, причинять неудобства хоть кому-то ещё. Он отвернулся от непонимания, непринятия, своей боли. А когда не осталось ничего…

Прошло несколько минут томительного молчания, Тим всё пытался дозваться того мальчика, у него ничего не выходило. Он слабел, угасал, растворялся во тьме. На время разговора боль и голоса немного утихли, а сейчас возвращались вновь. Голос самого Тима уже ничуть не выделялся из общего фона; и он сам не мог разобрать его, ни как звук, ни как мысли. Всё превратилось в ничто. Больше его не будет, вдруг подумалось мальчику. Собрав все силы, что остались, Тим крикнул в эту неясную пустоту:

— Что я могу сделать?! Я сделаю всё, что угодно, пожалуйста, скажи!

— Всё, ты готов на всё? — отозвался слабый мальчишечий голос.

— Да… — ответил Тим. Он погибал.

— Ответь полностью, — попросил мальчик.

— Нет!! Не смей! — перебил, начавшего говорить Тима, строгий мужской голос, новый голос. В этой фразе чувствовалось облегчение: он успел.

— Папа! Не мешай мне!! — закричал на него мальчик, голос его стал совсем иным и, если бы Тим тогда мог, он бы понял, что доверился настоящему монстру.

Вот только заметить этого мальчик не смог. Силы его были исчерпаны.

— Папа? — переспросил Тим.

— Тей, умоляю, помоги мне, скажи… — голос мальчика звучал отчаянно.

Тим даже не обратил внимания на имя, которым его назвал Лир — Тей, так называл его только отец.

— Я готов на всё, чтоб… — он запнулся, чтобы что? Чтобы помочь голосу у себя в голове? Тим понял, что не знает, на что идёт. Начала фразы хватило.

— Теперь ты под моим контролем! — голос мальчика менялся, становился всё более грубым и твёрдым, всё более взрослым. — А теперь, мстить, нужно им отомстить, УБИТЬ! — какая неописуемая радость звучала в этом призыве, какой восторг проходил по всему телу, будоража кровь, рвущуюся к мщению. Оборотень, что так долго спал, несмотря на весь яд, и все старания мисс Харингхтон, и все желания и упорства мальчика, проснулся и начал править. Как же отвратительно он торжествовал.

Отомстить, убить — эти идеи захватили весь разум Тима, он захотел этого всем своим существом, хотя в подсознании понимал — это не его желание. И в самый последний момент, перед тем, как его сопротивление было подавлено чужой волей, камнем сброшенной на него и придавившей к полу, Тим увидел, что в кабинете кто-то есть. Ужасная мысль окончательно добила мальчика.

Это была Лидия Владимировна…

***

— Мисс Харингхтон! — увидела Лидия Владимировна директрису Облачного замка, выйдя из пространственного коридора, или, как его привыкли называть люди — зеркала.

Мисс Харингхтон стояла совсем рядом, справа от неё, и обсуждала что-то с двумя участниками ВСМС, Великого Собрания Магического Совета.

По сути, название Совет носил несоответствующее действительности: он был далеко не магическим. Конечно, большинство заседателей являлись магами, но светлые маги, представлявшие интересы магии, составляли лишь половину от общего числа советников. Другую делили между собой представители колдовства и тёмной магии. Магия, особенно высшая, часто приравнивалась к свету, поэтому наличие тёмной стороны звучало сомнительно.

— Здравствуйте! — радостно выкрикнула Лидия Владимировна, смотря на директрису. Два мага почтительно поклонились мисс Харингхтон, с которой вели беседу, и ушли. — Я вас так давно не видела! Как дела в школе? Как новый набор? Вы совсем не изменились! — заговорила она, не успев и подойти к женщине.

Несколько последних месяцев Совет почти каждый раз собирался в своём неполном составе из главных и постоянных советников. А полный созывался во время их собраний, только если нужно было принимать значительные решения.

Благодаря своей особенности, Лидия нечасто выбиралась в люди. Насчёт директрисы Облачного замка она не ошибалась: с тех пор, как в свои тринадцать Лидия поступила в школу, мисс Харингхтон не изменилась. У неё оставались всё те же чёрные густые волосы длинной чуть ниже плеч, никогда не выраставшие длиннее; изумрудные глаза, из которых на мир смотрела истинная мудрость (их Лидия неосознанно примерила и на себя, изменив цвет глаз на идентичный); маленький аккуратный нос, тонкие губы и небольшая родинка в виде сердца над левой бровью — всё оставалось идентичным. Это лицо знал практически каждый высший маг в их мире, каждого шестого из них она лично обучала.

— Лида, — приятно улыбнулась она. Лидия просияла: она обожала эту улыбку с самого детства, — здравствуй, всё хорошо, набралось всего…

— Всего пятьдесят два ученика, — услышала продолжение у себя за спиной Лидия.

— А вот и наш дорогой Аллар, — произнесла мисс Харингхтон, разводя руки по сторонам, словно собираясь обнять мужчину в чёрной рясе, рукава и воротник которой были расшиты серебряным узором.

— Ужасный день, граф, — поприветствовала его Лидия, не оборачиваясь, зная, что он сейчас вольётся в их компанию, заняв место по левую руку от неё. Она вновь обратилась к мисс Харингхтон: — пятьдесят два — не плохо, вы ведь помните, что со мной на потоке было всего пятьдесят семь детей.

Директриса кивнула, конечно, она помнила каждого лично. До шестидесяти учащихся класс считался маленьким. Столько высших магов со всей Земли за один год — совсем неважное количество, особенно, если в их число ещё и входили дети, которых мисс Харингхтон периодически находила и обучала, из других миров. Плохо было не то, что такие дети учились, отнюдь. Но сокращение количества детей с высшей магией не предвещало ничего хорошего: они либо оказывались убитыми в младенчестве, либо Земля как мир теряла в год их рождения значительные крохи равновесия Сил. Количество тринадцатилетних высших магов во все времена считали отражением обстановки — «высшим метром», как именовали из-за этого явления потери миром мизерных, хотя не передать насколько важных, частиц света.

— Похоже, решили созвать весь Совет, — сказала Лидия, оглядевшись.

В холе находилось около сотни разномастных заседателей, остальная их часть пока оставалась на улице перед временным зданием ВСМС. Те, кто представлял магию (истинную магию — свет), носили белые рясы, а представители колдовства — чёрные. Одежды заседателей отличались не только цветами. У шести главных членов ряса имела самое богатое убранство: конец рукавов, воротник о подол их одежд были украшены золотой вышивкой. За ними, по пышности убранства, следовали двадцать четыре постоянных заседателей, серебряная вышивка на одеждах которых красовалась на воротниках и краях рукавов. У остальных рясы оставались одноцветными (белыми или чёрными) костюмами. — К чему бы это?

— До Совета дошла информация, что Глаз Дракона обрёл Хранителя…

— И два года не прошло, — вставил граф язвительно, указывая на нерасторопность того.

— И что этот Хранитель — маленькая девочка, — с нажимом закончила мисс Харингхтон, окинув недовольным, но весёлым, взглядом графа.

— Неужели?! — ужаснулась Лидия, подавшись вперёд всем телом: ей очень хотелось узнать деталей; точнее, чтобы сделать вид, что ей не терпится это сделать.

— Да, это так, — снисходительно подтвердил граф, бывший, как и мисс Харингхтон, постоянным заседателем Совета, обсуждавшим на предыдущем сборе эту новость. Они все трое играли, вот только у Оливии Харингхтон и Аллара Минха выходило в тысячи раз лучше. Примерно во столько же, насколько они и были старше Лидии, — и, как вы понимаете Лидия, ещё не ясно, чем девочка обладает, и какую дорогу выберет. Ей нужно отдать предпочтение Тьме.

— Или Свету, не забывайте, что у медали две стороны, Аллар, — напомнила директриса Облачного замка, поняв, что граф не собирается продолжать и решительно остановился на тьме.

— Да, да, Оливия, ты как всегда права, — Аллар был одним из немногих существ в этом мире, кто мог позволить себе разговаривать с Оливией на ты: он был знаком с ней с самого того момента, когда вампиры впервые посетили Землю, и практически не уступал по возрасту. — Не будем же мы причислять к великим нам, обладателям Силы, каких-то людей с их третьей стороной, — ухмыльнулся он.

— Я не это имела в виду. Признайтесь; вы ловко обернули мои слова против меня самой. Истинный тёмный никогда не упустит такого развлечения.

— Что вы, не причисляйте меня к их лику, я самый обычный вампир нескольких тысяч лет от роду, — отмахнулся Аллар от замечания Оливии, смотря только на Лидию. В лице его читался интерес, не простым любопытством он был движим.

— Не преуменьшайте, граф, я-то знаю, сколько вам тысяч лет. И не думайте, что я позволю вам захватить сердце моей дорогой ученицы, я воспитала её не настолько глупой.

Щёки Лидии покрылись румянцем:

— Что же вы, мисс Харингхтон, такое говорите, ничего большего, чем сотрудничество мне от нашего Аллара не нужно.

— Думаю, девочку отправят в Звезду, — перевёл тему граф, делая вид, что он заскучал. Все здесь понимали, что если бы он чего-то захотел, то взял бы это в тот же миг, не пошевелив и пальцем.

— Скорее всего, не зря же она выслуживается перед обоими сторонами Совета всё это время. Как неопределившуюся девочку точно отправят туда. Вопрос только в том, будет ли соблюдаться необходимый нейтралитет и дистанция, — заметила Оливия.

Прозвучал первый сигнал, означавший, что всем постоянным членам необходимо пройти в зал заседаний. Мисс Харингхтон спешно откланялась и поспешила туда. А Лидия и Аллар остались около зеркала размером во всю западную стену, откуда ещё прибывали последние члены Совета. Граф задержался, зная, что, кроме него ещё не явилось несколько других постоянных заседателей.

— Знаете, Лидия, я не удивлюсь, если девочка не доживёт до нового года… — хищно произнёс он, выдвинув свои клыки, и улыбнулся, спрашивая: — А вы в этом собираетесь идти? Мода у вас на Земле, конечно…

Лидия хмыкнула:

— Лет через семьсот тоже будете так ходить.

Зал осветила белая вспышка, словно от большого фотоаппарата. Теперь Лидия Владимировна стояла в белоснежной рясе, как и половина собравшихся тут.

— Кстати, — упомянул вампир между прочим, — удивление у вас лучше получается играть чем злость и обиду.

— Я не понимаю, о чём вы, граф.

— Конечно… мы вдвоём прекрасно знаем, — произнёс он, внезапно взяв её за руку, чтобы она не успела уйти прежде, чем он договорит, — что гончие не ошибаются… никогда…

Прозвучал второй сигнал. Для Лидии Владимировны он оказался спасительным. Учтиво улыбнувшись и смешавшись с толпой, она вошла в зал заседаний ВСМС.

После заседания Лидия Владимировна пребывала в лёгком шоке. Оказалось, Совет в полном составе созвали не для Хранителя, или не только для решения его вопроса: это, на данном этапе, могли сделать неполным составом. Собрание состоялось из-за Революции, или, как его все привыкли называть, Япосоха.

Одним из главных членов светлой стороны был подан запрос на использование Япосоха. И, как бы это не считалось нереальным, Совет дал согласие на рассмотрение дела. Хотя раньше все предложения подобного рода безапелляционно отклонялись. Возможно, на решение влиял тот, кто подал запрос: это сделал Лукас ван Фан, Линхуон или же душа, одного из древнейших миров. В магическом сообществе таких принято называть сердцами мира, а чаще всего просто сердцами.

Линхуон — существо, появляющееся с зарождением мира. Древнейший, живущий сейчас Линхуон, заставший рождение и гибель множества миллионов миров, по этому поводу сказал: «Появляется мир — появляется душа. С изменением мира изменяется душа. Растёт, развивается, стареет, разрушается, вместе с миром уходит. У каждого мира есть душа, если души нет, можно считать: с миром покончено. Душа — отображение мира».

Решив не дожидаться мисс Харингхтон, видимо, надолго застрявшую в зале, где поднялся спор о восстании джиннов, Лидия Владимировна направилась к переходу, или западной стене, или зеркалу, кому как нравилось это называть.

Представив сначала нужный мир, затем саму школу и свой кабинет, она поспешно шагнула в зеркальную гладь. Сделав один шаг, директриса увидела синие стены и зашторенные окна, рабочий стол, свой маленький синий диванчик и журнальный столик. Со следующим шагом Лидия должна была оказаться в кабинете, вместо этого она столкнулась с невидимой преградой. Что-то не позволяло проходу открыться.

Первый раз в практике Лидии Владимировны возник такой случай. Нет, конечно, она знала, что можно закрыть переход. Её личный проход был защищён, и, вряд ли, двенадцатилетний мальчик без магической практики смог бы закрыть его, а разрешений на доступ к её территории магическим существам Совет пока не давал: он прекратил движение Силы в этом и близлежащих районах вовсе, лишь началась история с Хранителем. Для того чтобы окончательно убедиться в реальности происшествия, директриса коснулась преграды, которой служила обратная сторона зеркала из её кабинета. Не пускало. Собственное зеркало не разрешило ей пройти! Лидия ударила по нему — боль вспыхнула такая, будто руку пронзила молния, на ладони выступила кровь, а обратная сторона зеркала не получила ни малейшего ущерба. Решив больше не рисковать, директриса вернулась в здание, замещающее Совет.

Её кто-то окликнул. Лидия огляделась, через переполненный коридор, смахивавший на муравейник, к ней направлялся советник из тёмной стороны. Он выглядел как гном, хотя, в отличие от этого коренастого народа, в ширину старик был заметно больше. Двигался советник уверенно и как ледокол — напролом. «Гнома» никак не смущало расталкивание всех по сторонам, казалось, это наоборот лишь раззадоривало его ещё упорнее работать локтями.

Лидия никак не могла припомнить его имени. Кажется, около месяца назад они заключили выгодную сделку, и он всё же решил исполнить свою угрозу: продолжить сотрудничество.

Директриса покачала головой, мол, не сейчас. У неё появились дела важнее ядов. Во-первых, рука продолжала кровоточить — у её ног собралась небольшая лужица крови; во-вторых, необходимо срочно выяснить, что за проблема образовалась с зеркалом во время её отсутствия.

Быстро проделав манипуляцию, нужную для перемещения, директриса шагнула в зеркало, оставив почти добравшегося до неё советника недоумевать.

Лидия Владимировна вышла из зеркала, расположившегося на первом этаже школы. Было рискованно использовать его, находившееся около главного входа и недалеко от столовой, то есть — самого людного места здания. Конечно, стереть память полусотне человек не слишком сложно, но это заняло бы некоторое время, которого терять было нельзя ни минуты. По воле судьбы директрису не застали, ей повезло: судя по времени, шла середина шестого урока.

Лидия попыталась телепортировать. «Попыталась» потому, что у неё не вышло. Кто-то или, возможно, что-то блокировало телепортации. Блокировало телепортации на территории ЕЁ СОБСТВЕННОЙ школы!

Со всех ног Лидия Владимировна понеслась в свой кабинет, пожалев, что решила сменить его расположение с первого этажа на второй. На лестнице ей повстречался мальчик, по виду восьмиклассник, которого она едва не снесла с ног. Застав свою директрису в таком положении, он сказал что-то невразумительное, похожее на «з-здлавствт», и метнулся к стене, пропуская её. После чего ещё около минуты, стоял на том же месте, прижавшись к стене.

Преодолев препятствие в лице запуганного Володи из шестого класса, хотя в жизни он выглядел намного старше своих лет, и нескольких десятков метров коридора Лидия Владимировна добралась до входа в свой кабинет. Она повернула ручку и толкнула дверь, боясь за мальчика, которого там оставила. Ничего не произошло. Директриса в смятении не могла поверить в это, повторив данную операцию ещё несколько раз, Лидия попыталась предпринять попытку вынести дверь, это у неё тоже не вышло. Дверь была запечатана тёмной Силой. Даже если она умудрилась бы убрать петли, на которых держалась та, её это мало бы смутило: она бы продолжала упрямо стоять и выполнять свою миссию: «всех выпускать и никого не впускать».

Надеясь, что в кабинете не было Тима, и боясь, что он не сумел спастись от какого-то непредвиденного врага, Лидия попыталась до него докричаться, блокирующая магия оказалась рассчитана и на это. Тогда директриса решила попытаться подслушать, чтобы разузнать обстановку внутри. Она судорожно соображала, стараясь разработать стратегию собственных дальнейших действий, чтобы добиться наибольшей своей эффективности. Больше ей рассчитывать было не на кого: мисс Харингхтон оставалась в ВСМС, где блокировалась магия, а обратиться к кому-либо другому, значило выдать их тайное дело чрезвычайной важности. Как Лидия и предполагала, ей доступ ко всей информации отсюда оставался перекрыт. Когда директриса попыталась проникнуть в сознание Тима, услышала то, что не предполагалось к её вмешательству:

— Всё, ты готов на всё? — голос был пугающим и жестким, фраза звучала кошмарно, вынуждая, видимо, Тима, сделать что-то неправильное.

Лидии владелец голоса был не знаком, она и предположить не могла, кто это мог быть. Зато множество мыслей, одна хуже другой, свалились на неё, неся в себе страшные догадки о том, что могло сейчас там происходить. Ещё больше пугало то, что говорил этот голос внутри Тиминого сознания.

— Да… — услышав голос Тима, директриса не обрадовалась. Он был изнеможённым и измученным. Женщина схватилась за голову: как мальчик мог ответить этому голосу согласием? Что с ним там произошло? Долго ли он сможет ещё продержаться в таком состоянии?

— Ответь полностью, — голос вынуждал Тима совершить какую-то подлую сделку. Лидия выкрикнула «Не надо!», зная, что её не услышат, не сумев стерпеть это.

— Нет!! Не смей! — словно услышав её и решив помочь, в разговор вклинился иной голос, какого-то взрослого, почти пожилого, мужчины.

Лидия на мгновение даже, забывшись, поблагодарила этот голос, соглашаясь с ним. Тим должен отказаться, почему он не понимал, что эта сделка была прогнившей, как и первый голос, предложивший её?

— Папа! Не мешай мне!! — зло заорал первый гнусный голос.

— Папа? — Тимина речь была настолько тихой, что директриса еле расслышала его этот вопрос.

Она не знала, что случилось с мальчиком, зато знала, это — её вина. Потому что это именно она оставила его тут, не сумев предоставить защиты в нужный момент, хотя её часть миссии заключалась как раз в обеспечении этой необходимой помощи.

После того, как Тим переспросил, её выбросило из его сознания, в котором, кроме неё, оказалось ещё, как минимум, два посторонних человека. Кто мог проникнуть? Конечно, это не составляло большой сложности: собственной защиты у мальчика не было, как и магии, а ограду от вмешательств в этом роде ни Лидия, ни Оливия ему не дали. Директриса попыталась ещё несколько раз, маскируясь, как только могла, подключиться к его сознанию, её быстро вычислили и выкинули, поставив блокировку и сюда.

Около минуты директрису пожирала гнетущая тишина, а потом она внезапно услышала, шум из-за двери. Сначала Лидия не поверила своим ушам, но сразу же сообразила: раз появился шум, значит, защита пала. Защита пала! Чтобы выиграть, хоть в чём-то: находящиеся там, явно, подготовились, Лидия телепортировала, надеясь на эффект от такого внезапного появления. Очутилась она с другой стороны двери, расстояние до которого составляло сантиметров пятьдесят от места, где она была перед телепортацией.

Лидия была готова, пожалуй, ко всему, кроме, конечно, этого.

Перед ней, немного дальше, чем на средине комнаты стоял Тим. В руке он держал Япосох… В комнате он был один…

***

— Даша, — подсела к ней за парту Таня, — слушай, а вот, если бы ты нашла такой камень, как в моём сне, что бы ты с ним сделала? — спросила она, не решившая, что ей в действительности с ним делать.

Оставлять рядом предмет, который так пугал её, не хотелось, избавляться от него не хотелось ещё больше.

— Если он волшебный, — мечтательно протянула Даша, воображая, что вытворяла бы, если волшебство стало ей подвластно, — я бы в первую очередь проверила, не выполняет ли он желания. Если бы он это умел, как много я тогда могла бы попросить… — она на секунду задумалась, вспоминая Танин сон, и сморщила нос, выявив в том то, что ей лично не пришлось бы по вкусу в жизни, поэтому произнесла беззаботно: — или выкинула бы, зачем мне штука, привлекающая монстров?

Конец ознакомительного фрагмента.