Здесь перезимует горе

Мария Бессонова (2023)

Евгения сбегает. Спонтанно. С тортом на 35-тилетие своего мужа, за которым она пошла, и на машине брата, в котором этот торт лежал.Пребывая в состоянии отрицания, она бродит по городам, спит в машине и тратит последние деньги на еду, загоняя себя в депрессию. Совершает глупости, ищет то, чего уже нет, пробует жить дальше. Врет всем и себе, отказываясь принимать правду.Одно случайное знакомство ведёт к следующему. Кто-то поддерживает эмоционально, кто-то даёт работу, кто-то помогает выразить боль. Она рисует, играет с детьми, переписывает эротические романы, находит друзей, а иногда снова падает в темноту.Но эта книга не про грусть. Эта книга про побег от горя. Про несправедливость, человечность и сожаления. И про потребность снова радоваться.Эта история ведёт не вперёд, а вглубь. В яму, вырытую потерей. Показывает нестандартный, путаный, местами сумбурный путь, к принятию. Здесь есть место ошибкам, боли, смеху, место слезам, любви и чувству вины. Здесь место, где перезимует горе.

Часть 2 Первая зима

Глава 4 Четыре к одному

Имеем ли мы право быть счастливыми, смеяться, шутить, улыбаться? Жить дальше?

***

Ира смеется. Нет, она ржет, как ненормальная. Это, видимо, я так смешно оделась, на экскурсию.

— Ты выглядишь, как подросток переросток.

Застиранные от крови джинсы, короткая куртка цвета фуксии, зеленая с оранжевым шапка — это вся моя одежда. Ну и свитер на голое тело, так как денег на новый лифчик нет.

— Прекрати! Сама также выглядишь.

— Да, но я всегда так выгляжу. А ты… Ну, не знаю, как объяснить. Ты производишь впечатление богатой дамы, которая носит только бежевый и Prada. А тут… Бац. И обычная мамка.

Эти слова сильно задевают меня, но я фальшиво улыбаюсь и говорю:

— Пошли. Не богатая я. Я сплю в ночнушке, украденной из больницы!

— Меня не обманешь. Во-первых, у тебя дорогущая машина. Во-вторых, у тебя на ней московские номера.

— Это не моя машина… — следую я отличному принципу врать, как можно ближе к правде.

Она поднимает брови.

— Угнала?

— Взяла на время.

— Ох. С тобой не соскучишься. Не боишься, что я полицию вызову?

— Нет, владелец машины точно знает, что она у меня.

— Ну, ладно…

Вчера я целый день так нервничала, что, кажется, перечитала весь интернет про Псков. Даже какие-то цитаты и стихи выписала. Но в итоге всё оказывается зря, потому что мне достаются четыре чокнутые бабки.

Всё началось около экскурсионного автобуса, на котором должны были возить группы по городу. Ира решила, что возьмет на себя подростков с их учительницей, а мне, для первого раза, подойдут милые бабушки, которые вряд ли станут придираться. Я с ней неохотно согласилась и пошла к своим старушкам.

Стандартный маршрут выглядел так: Спасо-Мирожский монастырь — Ольгин крест — собор Иоанна Предтечи — Псковский Кром и Троицкий собор — Довмонтов город — Власьевская башня — Советская набережная — церковь Варлаама Хутынского — парк Куопио — Поганкины палаты. С места на место наши группы возит автобус, так что в промежутках мы можем переговариваться с Ирой. В три часа, самое позднее четыре, конец экскурсии, обед и деньги. Я выучила это наизусть.

Но, как только Ира увела свою группу рассказывать про монастырь, а меня окружила моя, я поняла, что всё пойдет не по плану. Первым их вопросом мне было:

— Девушка, а Вы знаете, кто такой Тэд Банди?

Я сначала растерялась, но всё-таки криминальные передачи, просматриваемые мной с двенадцати лет, взяли вверх.

— Серийный убийца из США.

Они переглянулись.

— Имя? — спросила меня самая низкая и, видимо, самая активная.

— Женя.

Она протянула мне руку и представилась Антониной. Потом по-очереди назвала имена остальных, но я тут же благополучно их забыла.

Пока мы идем по дорожке от парковки к монастырю, меня расспрашивают про любимый детективный фильм, сериал и книгу. Устраивают викторину по Агате Кристи и спрашивают, как бы я спрятала труп. Не зная, как себя правильно вести, я просто отвечаю.

— Женечка, если ты закопаешь тело в лесу, то его… — Антонина начинает загибать свои морщинистые пальцы, — Во-первых найдет какая-нибудь собака, во-вторых, на нем останется ДНК, в-третьих, сразу поймут, что это не несчастный случай, в-четвертых, тебя поймают. И в итоге ты будешь сидеть в тюрьме всю оставшуюся жизнь.

— Не говоря уже о том, что в одиночку копать могилу и тащить тело будет утомительно, — добавляет та, что с фиолетовыми волосами, и остальные кивают.

Я улыбаюсь. На самом деле, я бы растворила тело в бочке с кислотой, но странновато это рассказывать малознакомым бабушкам.

— Давайте вернемся к нашей экскурсии, — начинаю я, когда мы подходим к западному, входному фасаду. — Так вот, мы находимся на территории Спасо-Преображенского Мирожского монастыря. Это один из самых старинных монастырей Руси, основание которого относят к XII веку.

— Да это всё прекрасно, — перебивает меня третья, костлявая и, кажется, самая молодая. — Но мы с девочками уже читали про это.

— В общем, нам нужна особая экскурсия. Точнее, просто сопровождающий, — говорит Антонина.

— У вас уже есть какой-то план, да? — догадываюсь я.

Они, улыбаясь вставными зубами, снова кивают.

— Мы просто походим по городу, а ты проследишь, чтобы мы не заблудились.

Мне это не нравится. Особенно потому, что я сама плохо знаю город. Но послушно проверяю заряд телефона и сдаюсь. Пишу Ире, чтоб автобус нас не ждал, и иду за бабульками.

Дальше мы просто бродим по городу, и до меня доносятся фразы вроде:

“Нет. Тут очень быстро найдут тело”, “Я не думаю, что правильно оставлять надпись кровью на таком старом здании” или “Может быть, убьем лучше того полицейского? Или лучше его жену, чтобы он активнее взялся за дело?”.

Они говорят не так тихо, как думают, и на нас всё чаще косятся люди. Да и мне как-то не по себе, потому что они явно говорят всерьез.

После того, как они интересуются у меня, не знаю ли я, насколько быстро выльется вся кровь из мужчины весом примерно 120 кг, я не выдерживаю и прямо спрашиваю:

— А Вы не хотите просветить меня, кого собираетесь убивать? И зачем…

Минуту они смотрят на меня, как на слишком догадливого свидетеля, которого срочно нужно убрать, но потом просто смеются.

— Мы что ей не рассказали?

— Вроде нет.

— Забыли.

— А говоришь, ничего не забываешь.

— Ой, не придирайся.

— Мы книжку пишем, — наконец, вносит ясность Антонина.

— Да, детектив. — добавляет фиолетововолосая.

— А-а, понятно-о, — протягиваю я.

— Я думаю минут за двадцать, если подвесить его за ногу. Хотя… как мы такого здоровяка подвесим? — продолжают они обсуждение, как ни в чем не бывало.

И я снова предпринимаю попытку их отвлечь от пугающих тем.

— Знаете, мне кажется, стоит обсуждать это потише. Прохожие могут не так понять и вызвать полицию, например.

— Как-то раз в Ленинграде, — говорит Антонина — и правда вызвали.

— Да, мы потом убегали по Невскому от юноши на коне. Я думала, мы прям там отдадим Богу душу… — произносит то ли Татьяна, то ли Валентина.

— Это точно. Но наша Валя неслась, как двадцатилетняя, еле поймали.

— Я так испугалась. Я никогда ничего не нарушала, — произносит самая молчаливая, точно Валентина.

Таких историй у них, наверное, миллион. Оказывается, они уже пятнадцать лет ездят по миру и пишут свои книги. И, оказывается, они известные!

— У нас уже 35 книг, — объявляет гордая Антонина.

— 36-ая сейчас в издательстве, а эта будет 37-ая, — добавляет фиолетоволосая Татьяна.

— А почему вы решили писать про Псков? — спрашиваю я.

— Ну, тут граница недалеко, тихо и довольно живописно, — отвечает Антонина.

— А еще нам хотелось тут побывать, — дополняет четвертая.

Несколько часов мы ходим по осеннему, унылому городу, они ищут укромные места, фотографируют каждый закоулок и, с моей помощью, составляют схему с подписями, где какая фотография сделана. Прямо как мы делаем фотофиксацию объектов на работе.

— Понимаешь, память уже не та, — поясняет худосочная Екатерина.

В ответ на это Валентина обижено вставляет:

— Ну, это ты за себя говори. Я вот помню всё.

— Да ты даже не помнишь, что надо ходить в туалет, — шутит Антонина.

Но что-что, а про туалет они помнят. Каждые пятнадцать минут мы либо ищем кустики поплотнее, либо врываемся в какое-нибудь кафе. От запахов еды у меня всё сильнее урчит в животе. Но денег у меня нет, так что, каждый раз покидаю заведение с пустыми руками и грустными глазами.

Периодически мне приходят сообщения от Иры, с вопросами: где мы, когда закончим. Но эта четверка такие наблюдательные, что мне неловко при них отвлекаться.

Они сверхъестественно подмечают мельчайшие детали, будто видят всё не в масштабе один к одному, а как минимум четыре к одному…

И самое удивительное, что они совершенно не устают. Как ходить, так и разговаривать. Часто, по их просьбе прямо у них на глазах, мне приходится гуглить, что это за место, которое они только что откопали.

— Посмотри в Яндексе, Гугл как-то очень плохо понимает по-русски, — советует мне Екатерина.

Я все-таки не бесполезна. Стараюсь рассказать что-нибудь про архитектуру, планировки здания, стили и тому подобному. Они всё очень тщательно записывают или зарисовывают. Ближе к обеду они просят меня просмотреть и исправить планы, выдуманных ими, мест преступлений.

— Все двери не так… — говорю я. — По нормам двери должны открываться по пути эвакуации. Значит из комнат наружу, а вот с балкона, наоборот — внутрь.

К двум часам есть хочется ужасно. Из-за активных прогулок на свежем воздухе аппетит разыгрался, как у ребенка. Да и я ничего не ела со вчерашнего обеда. На глаза наворачиваются слезы, оттого что эти дамочки мне нравятся, но, если бы это была обычная экскурсия, я бы уже получила свои деньги и поела. И, наконец, в четыре часа, когда, по идее, экскурсия уже должна закончиться, одна объявляет:

— Перерыв. Я хочу пожрать.

— Старая крепость? — спрашивает Антонина.

Остальные хором произносят:

— Да.

— Женечка, построй маршрут, — просит Татьяна. — Мы вчера там если самый шикарный обед за всю мою жизнь.

Мы находимся в переулке Искра, рядом с деревянной Варваринской церковью XVII века, которую мои спутницы сочли “пригодной” для своей книги про маньяков. Вообще, все места в городе они поделили на “сойдет”, “шикарно” и “нет, тут слишком банально”.

— Идти девять минут, — говорю я.

— Отлично. Поедим и можно пройтись вдоль реки. Обычно там самые шикарные места.

— И хорошо, что уже стемнеет. Оценим насколько там незаметно ночью.

Ну вот, придется до самой ночи носиться с этими старухами. Я злюсь. Может, стоит сейчас попросить у них расплатиться за “экскурсию”. Или попробовать сказать, что мой рабочий день закончен…

— Тебе стоит съесть там Говядину в хлебе, — начинает Татьяна. — Хотя, наверное, ты там уже была, и сама знаешь, что заказать.

Но, так и не решившись заговорить с ними о деньгах, я, как можно спокойнее, произношу:

— Я, наверное, не буду есть, подожду Вас с…

Но не успеваю я закончить, как они хором меня перебивают.

— Не глупи. Мы целый день бегаем.

— У тебя так живот урчит, что я без слухового аппарата услышу.

— Тем более мы угощаем.

Я честно пытаюсь отказаться. Но вы когда-нибудь пробовали отказаться от еды у бабушки? А тут их сразу четыре. Это бесполезно. Решаю, что просто потом возьму с них меньше денег за “экскурсию”.

Пока готовится наша еда, они посвящают меня в свои сюжеты. Как оказалось их книги опубликованы уже в более чем 11 странах. Пишут они под псевдонимом “К.В. Артэ”.

— Сокращенно “КВА”? — спрашиваю я.

— Сокращенно “Квартет”, — поясняет Антонина. — А вообще: “К — Катюха”, — она указывает на Екатерину, — “В — Валька”, “А — это я — Тонька” и “Т — Татьяна”.

— Но в “К.В. Артэ” же нет “Т” — не подумав, говорю я.

— Как это нет? — озадаченно спрашивает Татьяна.

И тут я понимаю, что есть, но все-таки говорю:

— Ну, на конце нет…

— Я, — произносит Татьяна, — как самое важное звено, придаю смысл…

Остальные посмеиваются. А я решаю поддержать Татьяну и добавляю:

— Знаете, в современной архитектуре есть такой термин, еще из деконструктивизма “присутствие отсутствия”, то есть след формы, как бы вынутой из объема. Очень эффектный прием.

— Ну, мы, конечно, так глубоко не думали, но теперь всем так и будем говорить. Дай-ка запишу. Вечно этот дурацкий вопрос задают на интервью…

Потом они начинают расспрашивать меня о себе, и я решаю, пока они не проявили свои дедуктивные способности, рассказать всё сама. Им я выдаю ту же историю, что и Ире, но они к ней более скептичны.

— Ну, не знаю, — произносит Татьяна. — Есть в тебе что-то от матери, дочери и жены.

— Да и вообще, ты не смотришь на мужчин. Когда женщина одинока, она, как коршун добычу, высматривает себе мужичка.

— Значит, ты либо замужем, либо лесбиянка, — делает вывод Екатерина.

Она произносит это так громко, что я краснею, как подросток. И тут, к моему счастью, приносят еду. Они заказали мне просто огромную кастрюльку картошки и “Говядину по-Псковски в хлебе”.

Дальше я быстро перевожу тему разговора на их книги, и, пока мы едим, устаю смеяться над их перепалками и постоянными подколами друг друга. Больше всех достается Валентине.

— Так, значит, каждой из Вас соответствует персонаж в книге? А там как, все расследуют или, например, две по другую сторону закона? — спрашиваю я и запихиваю кусок горячего мяса в рот, отчего наворачиваются слезы.

— Вообще, отличная мысль… — произносит Антонина.

— Но мы всё-таки положительные герои… — отвечает Екатерина. — Хотя пару раз наши героини прятали труп.

— А моя убила того священника, — вдруг говорит Валентина.

— Точно, а моя украла у него библию, — вставляет Татьяна и тут же добавляет, — но это было для правосудия.

— А как вы придумываете персонажей, которых убиваете?

Антонина смеется, и остальные тоже хихикают.

— Думаешь, это трудно? Бери самого раздражающего, топор и готово.

— Да, у нас в Новосибирске так уже куча трупов ходит, — запихивая в рот третью котлету по-киевски, говорит Екатерина. — А всё началось с ее соседа, — она указывает на Валентину, которая тут же подхватывает.

— Он каждый день выходит на балкон и, извините меня, пердит. Да так громко, что я просыпаюсь. Пришлось переехать к дочери. А ведь у нее там трое невыносимых детей…

— А потом мы убили ту бабу из магазина. Для нее смысл жизни это докопаться до покупателя, — продолжает Татьяна.

— Но, она даже не обиделась, когда узнала себя в нашей жертве.

— И у Вас книги, примерно как “Пуаро”? То есть всегда Вы в четвером расследуете?

Антонина проглатывает что-то огромное и смотрит на меня довольно воинственно.

— Вообще-то, нам стоило бы обидеться на тебя за то, что ты не просто не читала наших книг, но и даже не слышала о них!

После моих извинений и заверений, что я завтра же начну читать их книги, я узнаю, что во всех книгах расследуют все четверо. Но есть эксклюзивная серия из четырех книг, в каждой из которых расследует кто-то одна.

Потом они еще долго рассказывают о себе, детях, мужьях, а еду всё приносят и приносят. Когда дело доходит до десерта, я уже ощущаю себя заполненным, какой-то вырывающейся жидкостью, шаром, который вот-вот лопнет. Но всё равно принимаю молочный коктейль у официантки, и потягиваю его, вполуха слушая их разговоры. Глаза сами закрываются.

— Итак, первая называлась “Отыщи свою голову”.

— Вторая “Пятый лишний”, но, мне кажется, она наименее удачная.

— Нет, это третья ужасная “Нашел труп? Беги!”. Хотя она самая популярная среди подростков и цитирования в этих ваших “контактах”.

— Вторая мне нравится.

— А мне третья.

— Была еще серия из трех книг “Знакомьтесь, я”, “Угадай, где я спрячу ваши тела?” и “Увидимся завтра”.

И всё в таком духе. Они очень интересно рассказывают и так смешно, что я и правда хочу прочесть их книги.

Через полтора часа безостановочной еды мы выкатываемся на улицу. Уже темно и холодно. Я сонная, довольная и больше не злюсь.

Несколько часов мы блуждаем вдоль реки, потом снова по городу и, наконец, я оказываюсь у них в квартире. Там мне радостно вручают книгу, которую они вчетвером считают удачной и расплачиваются со мной за “экскурсию”. В конверте оказывается в 4 раза больше денег, чем они должны.

— Нет-нет-нет, — протестую я. — Это много. Это слишком много. Вы и так заплатили за обед. Подарили книгу. Да и я была бесполезна.

Но они меня просто игнорируют. Потом каким-то сверхъестественным способом выпытывают у меня номера телефонов: мой настоящий, мой для побега, моей мамы и мой старый домашний. На прощанье они обещают, что в новой книге обязательно посвятят мне персонажа.

Домой я возвращаюсь уже заполночь. И почему-то этот счастливый день заставляет меня прорыдать до утра.

Глава 5 Фрейд

Зачем всё называть своими именами? Ведь в мире столько интересных слов.

***

С пяти утра я, чтобы как-то отвлечься от депрессивных мыслей, взахлеб читаю подаренную книгу. По началу сюжет книги кажется мне банальным. Буквально с первых же страниц назван убийца. Но слог и манера написания очень необычные. И из-за живого юмора я не бросаю читать. А потом… Раз. И через пятнадцать страниц убийцу просто сбивает поезд. И так происходит раз за разом. Убийцы множаться, сюжет запутывается и, когда убивают главного доброго героя, который единственный пытался докопаться до правды и остановить преступника, заканчивается книга. Море крови, гора морали и ничего не понятно.

— По-моему, они в маразме, — говорю я, закрывая книгу.

Лезу в интернет читать отзывы и, с облегчением, узнаю, что есть ещё вторая часть. Обе книги имеют рейтинг 9.8, что, по моему мнению, завышено. Уже собираюсь бесплатно скачать вторую часть на пиратском сайте, но вместо этого пишу Татьяне. Спохватываюсь, что не очень хорошо писать бабушкам ночью, но оказывается уже день. Через минуту она мне перезванивает.

— Я не люблю тыкать в экран. Как тебе книга?

— Мне нужно прочитать вторую часть!

— А, ну у нас с собой, вроде нет. Но, знаешь, могу тебе отправить электронный вариант, — предлагает Татьяна, но я отказываюсь.

— Я бы хотела ее купить…

— Да ну, зачем.

— Как зачем? Оплатить Ваш труд.

— Ну, раз ты так хочешь тратить деньги, то завтра купишь мне шоколадку за 100 рублей.

— На интернет-магазине она стоит 354 рубля, — не сдаюсь я.

— Ну, тогда четыре шоколадки. Хотя нам с этих магазинов от 354 рублей даже и ста не перепадает. Мы продаем через свой сайт, но там никто не покупает.

— Давайте, я куплю!

— Нет уж. Мы уже договорились на шоколадку. Отправь мне свою почту, Тонька тебе пришлет файл, а то я в этих компьютерах не разбираюсь.

Через долгих полчаса мне на почту приходит файл PDF. И к пяти вечера я уже заканчиваю вторую часть. Не понимаю, как я могла считать рейтинг 9,8 завышенным. Обсудить книгу хочется, но не с кем, поэтому я просто читаю комментарии в соцсетях и ввязываюсь в спор с какой-то малолеткой, которая вообще не поняла сюжет. Мы ругаемся, обзываемся, упиваемся властью. Но тут я ужасаюсь, как стало просто обидеть человека, не глядя ему в глаза. Поэтому я извиняюсь перед девочкой и еду к своему Квартету, чтобы отдать им шоколадки и 400 рублей за книгу. Я хотела бы заплатить им больше, но они и это отказываются брать. И в итоге дарят еще четыре бумажные книги. Каждая про себя любимую.

По дороге обратно оплачиваю квартиру еще на неделю и покупаю гору продуктов.

За следующие два дня я провожу еще три экскурсии, но они обычные. Самое интересное, что происходит, это потерявшийся мужчина, которого мы находим через два часа в пивной. Зарабатываю еще шесть тысяч. Оплачиваю телефон, и, наконец, покупаю лифчик в комплекте с трусами. Вот, скажите, почему нижнее белье такое дорогое? И почему стоит надеть новое, как начинаются месячные?

Настроение портиться ежесекундно. С Ирой пересекаемся всего пару раз. Из-за стены постоянно доносятся радостные крики ее дочери, из-за которых я схожу с ума. Мне всё сложнее разрешать себе отрицать правду. Я стараюсь чаще читать и уходить гулять, чтобы заколоченные внутри меня мысли не вырвались наружу. Но подсознание берет верх в моих снах. Просыпается желание порезать себя, и я готова связать себя саму.

Погода становится всё более зимней. Грязь замерзает, небо затягивается непробиваемой серой гущей, которая вызывает тоску, и, наконец, выпадает больше не тающий снег. На одной из прогулок я вспоминаю болтливую медсестру и ее рассказ о психологе недалеко от больницы. В одиночестве сидя на детской площадке, я долго ищу что-то похожее в интернете и, наконец, нахожу. Правда не анонимных самоубийц, а психолога, который работает со всеми, кто придет, и у которого первое посещение бесплатное. Записываюсь через Гугл-таблицу на завтрашний вечер и возвращаюсь в унылую квартиру.

Дочитываю книгу Екатерины и, ради интереса, вбиваю в поисковик эту книгу. Тут узнаю, что она и другие книги эксклюзивной серии стоят по 2,5 тысячи каждая. Мне становится ужасно стыдно за те 400 рублей.

На ужин ко мне заглядывают мои соседки.

— Смотри, кто к тебе прише-е-ел! — говорит Ира.

Девочка сидит у нее на плечах и закрывает глаза руками.

— Ничего себе!

Я пытаюсь казаться веселой. И, похоже, это мне удается, так как Ира совсем не замечает, как мне плохо.

Рита оказывается очень стеснительной. Всё время прячется за мамой и общается со мной исключительно через Иру.

— Восьмого числа, в среду, у меня выходной, а у этой малышки день рождения. Так что мы хотели пригласить тебя провести этот день с нами, пока ты еще не уехала.

Я соглашаюсь. Сама не знаю зачем.

— И сколько тебе будет лет?

Она выставляет вперед руки с восемью растопыренными пальцами.

— Спрячь одну руку. Тебе четыре… — подсказывает Ира.

Они сидят у меня до тех пор, пока девочка не засыпает. Ира уносит ее, и я снова остаюсь одна. Мне невыносимо больно. Душевно. В голове, как циркулярная пила, вертится одна единственная мысль, которая ранит меня каждый раз.

Когда в раковине остается только один нож, я не могу заставить себя его вымыть. Я боюсь, что, взяв его в руки, уже не смогу себя контролировать.

И откуда в наших телах столько слез? Мне кажется, за последние три месяца я в одиночку смогла бы восстановить Аральское море.

Просыпаюсь я рано. Меня рвёт изнутри, и я, чтобы это прочувствовать начинаю царапать живот, ноги, руки. В мыслях то и дело стреляет нож, кухонные ножницы и другие острые предметы. Я удивляюсь, насколько изобретателен мой мозг, он способен превратить в орудие боли даже такой простой предмет, как тюбик крема.

Чтобы как-то отвлечься, я, впервые за долгое время, открываю ноутбук. Ира дала мне пароль от своего вай-фая, так что я ищу какой-нибудь фильм, но вместо этого оказываюсь на бирже фриланса. Мне хочется что-то делать, поэтому я быстро регистрируюсь и беру заказ на две иллюстрации к альбомам с музыкой дикой природы. Заказчик некий IVAN4225. Поздно понимаю, что у меня нет с собой графического планшета, но, так как мне безумно хочется порисовать, я самым первым покупателем беру недорогой, но вроде бы хороший, планшет. Конечно, он не такой классный, как тот, что подарил мне муж, но тоже сойдет.

До самого вечера я рисую животных, под звуки природы. Всех, что могу вспомнить. Получается разноцветный коллаж. Зарисовавшись, я чуть не пропускаю психолога, но всё-таки успеваю. Затея уже кажется мне глупой. С двадцатого августа я была у психолога раз сто. Мне это не помогает…

Встречает меня молодая, нет, я бы сказала, юная девочка. Ей от силы лет 25. Наверняка прошла курсы за три месяца и теперь возомнила себя Фрейдом. Если она сейчас начнет показывать мне картинки Роршаха, я напишу на нее заявление в полицию, как обманщицу.

— Ну что, я предлагаю Вам рассказать немного о себе. Если хотите, можете сразу поделиться тем, что Вас беспокоит, — после приветствия говорит она.

Я сразу понимаю, что ничего из этой затеи не выйдет, так как, вместо реальной истории своей жизни, как планировала, выдаю ей вымышленную. Такую же, как рассказала в Красных Стругах. Она ничего не уточняет и просто спрашивает, что меня беспокоит. Как будто я на приеме в поликлинике.

Спустя получасовое хождение вокруг да около я, наконец, выдаю:

— Я.. я хочу узнать, как-то можно избавиться от навязчивых мыслей?

— Например каких?

— Ну, например, если… — я пытаюсь что-то придумать. — Я всё время хочу пойти и съесть шоколадку.

— А почему Вы не хотите просто съесть ее?

“Действительно, почему?”

Я смотрю на ее длиннющие ногти и ловлю себя на мысли, что вот с такими когтями можно забыть про ножи.

— Ну, это вредно.

Я чувствую себя глупо. Эта девочка ничем не сможет мне помочь. И зачем я взялась говорить про шоколад?

— А Вы часто хотите ее съесть, зная, что она вредная?

— Каждый день, — злобно бубню я.

— У вас всегда есть в доступе шоколадка? Может, просто не стоит хранить ее в доме?

Из-за абсурдности этого разговора я постепенно выхожу из себя.

— То есть Ваш совет, просто не покупать шоколад?

— Конечно, нет. Ведь всегда под рукой может оказаться что-то другое. Конфетка, мармеладка, тортик или просто сахар…

Она смотрит на меня из-за своего стола, пытаясь поймать мой взгляд и, когда ей это удается, она спрашивает:

— Вам надо понять, правда ли Вы хотите нанести себе этот вред?

Я замираю. Неужели все приходят и зашифровывают нож в шоколадку?

— Вред?

— Шоколадкой. Вы сами сказали, что она вредная.

Показалось. Ну что за дура?

— Да. Но я же говорю, дело не в ней, а в навязчивых мыслях.

— Мысли еще не действия, — она делает паузу, а потом скучающим тоном продолжает — Когда мы стоим на краю обрыва и думаем: “а я мог бы сейчас прыгнуть” — это не делает нас самоубийцей. Это просто мысли.

— Да, но я так сильно об этом думаю, что хочу это сделать.

— Раз Вы тут, значит не хотите.

С упором не последние слова, произносит девушка. Я в растерянности.

— Знаете, обычно такие мысли возникают не просто так. Очень часто за желанием навредить себе стоит какой-то внутренний конфликт.

Ну вот, она заговорила киношными фразами.

— Есть ли у Вас какая-то причина хотеть нанести себе вред? — она молчит и потом добавляет, — шоколадкой…

Всё мое терпение кончается, и я встаю.

— Знаете, извините, что отняла время, но всё это не для меня.

Я хватаю свои вещи и иду к двери. Девушка не пытается меня остановить, а продолжает спокойно говорить.

— Да, не всем подходит такой формат. У нас есть еще разные группы поддержки. Но, если захотите попробовать снова, то мой номер телефона есть на сайте.

— Ага. Ну, до свидания, — я на секунду оборачиваюсь, но не смотрю ей в глаза.

Она тоже встает и говорит она вдогонку:

— Евгения, просто постарайтесь фокусироваться на повседневной реальности.

Я буквально вылетаю из здания. Несусь куда-то по улице без оглядки. В голове отдается ее совет. Просто фокусироваться на реальности? Моя реальность уничтожает меня. И чего только я ожидала от бесплатного психолога? Чуда?

Реальность такова, что хорошее меня убивает, и плохое меня убивает. Помогает только отрицание этой дурацкой реальности.

Я до самого закрытия брожу по магазинам в поисках подарка для Риты. Четыре года. Для меня это счастливое время. Счастливое без оговорок. В итоге покупаю ей интересный пазл с детальками по форме, похожими на животных. Напоминает деревянные пазлы, которые мы собираем на новый год дома и только что нарисованную мной иллюстрацию.

До трех ночи рисую вторую иллюстрацию под звуки деревни. Получается особая, родная атмосфера детства.

Отправляю заказчику, и он платит мне за них две тысячи. Пытаюсь их вывести, но, оказывается, это можно сделать только по понедельникам и пятницам. Какой бред.

Утром обнаруживаю от него длиннющий положительный отзыв и еще заказ. Требуется оформление коробки под настольную игру. Такое я еще никогда не делала, поэтому приходится потратить несколько часов на изучение требований к печати коробок. В итоге соглашаюсь, и он отправляет мне файл, где расписана идея этой игры.

Игра от двух до шестнадцати игроков. Несколько типов персонажей, которые вытягиваются в начале игры. Персонажи сидят в комнатах, и у каждого свои потребности. Потребности каждый круг пополняются или убавляются, в зависимости от взятой карты. Необходимо с помощью данных персонажу способностей, или хитростью, или обещаниями заставлять других персонажей делать то, что необходимо твоему. Думаю, в процессе игры должно стать более понятно. А пока мне больше всего нравится то, что, если два персонажа оказываются в одном пространстве, то возможно некое интересное взаимодействие. Например, брат с сестрой оказываются на кухне, так как обоим в потребностях попалась жажда. С персонажем “мама” договориться не удалось, поэтому будет драка на выбывание. А если три персонажа собираются в гостиной, то может состояться другая настольная игра. В общем, много всяких интересных правил. Суть игры либо ужиться вместе, либо выжить всех из дома.

Завтракаю и приступаю к заказу. Сначала в качестве иллюстрации рисую взрыв-схему дома, но потом полностью меняю идею и изображаю что-то вроде ходячего замка Миядзаки и Норы из Гарри Поттера. В окнах дома происходят различные сюжеты, от драки за мороженное, до похищения дивана маленькой девочкой. Больше всего мне нравится рисовать огромного мужика, с маленьким розовым чемоданчиком и белым пуделем, заглядывающего в окна кухни, так как его уже выжили из дома.

День пролетает незаметно и вознаграждается предоплатой в четыре тысячи рублей.

На следующее утро я с подарком топаю к соседям. На подоконнике у них два букета цветов, и я бесцеремонно подглядываю в записки.

В первой написано:“Маргаритки моей Маргаритке”, а во втором: “Ирисы Ириске”.

Ира замечает и говорит:

— От бывшего мужа…

— От па-а-пы! — кричит Ритка и встает на табуретку понюхать цветы.

Это очень мило.

Пока мы с Ирой готовим завтрак и перекус с собой, пазл оказывается собранным. 150 деталей дикой формы собираются просто моментально! Я в шоке.

Перед домом я предлагаю поехать на моей машине, и Скарлетт прокладывает нам путь через Изборск в Печоры. Уже через пять минут поездки Ритка находит в бардачке солнечный очки и нацепляет их себе на нос.

— Дарю, — говорю я, пока она не нашла там что-нибудь еще…

Честно говоря, меня бесит, что Скарлетт прикидывается Алисой, и сейчас я бы с ней поругалась, если бы не наши попутчики.

В Печорах мы целый день гуляем. Я стараюсь, как можно меньше рассказывать о себе, но в итоге выбалтываю, наверное, всё свое детство. И про сестру, и про братьев, и, частично, про институт.

— Ого, архитектурный в Москве? Это круто, а я пыталась пройти в МГУ на истфак, но в итоге поехала учиться в Питер.

— А я всегда хотела в Питерский. Обожаю Питер… Там на каждом углу можно сидеть и рисовать.

— Знаешь что, раз ты вся такая творческая, то ты просто обязана помочь мне сделать дурацкую поделку и костюм Ритушке на новый год. Не понимаю, почему я должна это делать? У меня вообще-то работа есть…

С трудом останавливаю себя, чтобы не начать рассказывать о том, какие забавные костюмы я делала раньше.

Посещая Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, я ненадолго нахожу себя, совсем маленькую девочку, которая впервые приехала в Печоры. Которая гуляет по территории, держа за руку своего прекрасного дедушку в белом костюме. Беззаботная, счастливая без оговорок.

Я стараюсь улыбаться ради Ритки, но правда в том, что рядом с этой маленькой прекрасной девочкой, мне это делать безумно тяжело.

В обед мы заезжаем в кафе и Рите выносят торт со свечками. Она несколько раз дует, слюни летят во все стороны, но свечки всё-таки гасит. Потом мы еще немного гуляем по живописным местам, съедаем все наши запасы и возвращаемся домой.

Девочка, видимо, выспавшись в машине, полночи веселиться за стенкой, отчего я случайно попадаю на запретные территории мыслей. Стараюсь быстро промчаться по тем самым улицам, с заколоченными окнами, и выбежать на свет, чтобы не застрять в темноте. Но хочется взглянуть хотя бы одним глазком, и страшно заглядеться на такой родной, но изменившийся пейзаж.

Долгое время пытаюсь не плакать, но потом впадаю в истерику. Меня снова преследуют острые предметы, которые я теперь про себя называю конфетки, мармелад и сахар.

И в итоге я бегу. Быстро хватаю все свои вещи и продукты и несу в машину. Потом все-таки возвращаюсь, чтобы оставить записку Ире. Долго не решаюсь, но затем все-таки приписываю свой настоящий номер. Может, когда-нибудь в прошлом, мы станем друзьями.

Мой плед остался в Красных Стругах, так что я забираю с кровати одеяло и спускаюсь вниз. Ключи оставляю в почтовом ящике, квартира оплачена еще на два дня, но мне всё равно.

Через два часа я уже сижу на камне, завернувшись в очередную украденную вещь. После деревни Спицыно я свернула куда-то и оказалась на берегу Чудского озера. Вокруг меня опять песок, укрытый снегом, а где-то вдали граница.

По дороге я наткнулась на какой-то храм и сейчас узнала, что это Спасо-Елеазаровский женский монастырь. Пытаюсь прочитать его историю, но предложения никак не приобретают смысл, поэтому просто рассматриваю картинки. Красивый. Даже есть свой сайт. А на нем даже есть реклама. Им нужны трудники. Может податься в монастырь? Нет, это не для меня. Я не смогу помогать другим, потому что мне самой нужна помощь.

Нахожу в интернете телефон той юной Фрейдши и звоню ей.

Гудки, гудки, гудки. Наверное, она спит в пять утра…

— Алло, это кто? — у нее испуганный голос, и меня это бесит.

— Сфокусироваться на реальности? Это не помогает. Это не поможет!

Я кладу трубку и не беру, когда она несколько раз перезванивает.

— Дура малолетняя. Прочитала одну книжку и теперь “лечит”.

Бросаю телефон куда-то в снегопесок и стараюсь успокоиться.

До самого рассвета я сижу и смотрю на звезды, воду и яму внутри себя, потом подбираю холодный телефон и говорю:

“Ты даже таких идиоток не увидишь…”

Новая зима

Ириска и Маргаритка

Чудское озеро

Глава 6 Пополнение в дурдоме

Если всё отдашь, все равно что-то приобретешь.

***

Девятое декабря, на удивление, солнечный и очень морозный день. Об этом я несколько раз слышу по радио в машине, а потом и от прохожих, когда днем гуляю по Гдову. За прошлую неделю выпало не меньше двадцати сантиметров снега, и сегодня город выглядит волшебным. Против воли любуюсь им, потому что сегодня я школьница, у меня нет забот. Гуляй, да наслаждайся. Впереди вся жизнь.

На каждой возвышенности по несколько детей с ледянками. Машин почти нет, родителей нет, телефонов нет. Одни трамваи. Все гуляют. Как будто я и правда попала в детство.

Обедаю на закате булочкой около памятника Ленину. Потом ради бесплатного туалета посещаю Музей истории края.

Почти сразу, как выезжаю из города, чувствую, что вот-вот засну и останавливаюсь в первом же попавшемся съезде. Совсем недалеко от какой-то остановки, в надежде, что, если машина застрянет, будет несложно найти того, кто поможет.

Спать под одеялом гораздо лучше, чем под пледом. Однако, когда машина остывает, становится совсем холодно. Приходится несколько раз ее прогревать. С другой стороны, так хотя бы аккумулятор не разрядится.

Всю ночь идет снег, и просыпаюсь я в погребенной снежным пеплом машине, в четыря утра. Еще час пытаюсь уснуть, но только ноги затекают. Вылезать из машины как-то страшно и холодно, поэтому я кое-как переползаю на водительское место и перекусываю под радио.

Вокруг один лес, который принимает страшные силуэты, похожие на людей. Я решаю посмотреть, где я. Скарлетт, к моему ужасу, показывает, что я в братской могиле. Я начинаю смеяться, однако чувствую, как по коже бегут мурашки. Листая карту с фотографиями этого места, натыкаюсь на памятник советскому солдату. Видимо, один из этих жутких силуэтов и правда в форме человека. На табличке этого памятника стих:

“Стоит солдат…

И взгляд его тяжел.

Над ним в Россию

Пролетают птицы.

И он давно б на Родину ушел,

Да все друзей

Не может добудиться.”

Андрей Дементьев.

Мурашки бегут еще сильнее. Страшно. Зачем была эта война? Смерть, повсюду боль. Густое, тягучее горе. Есть ли хоть одна семья в России, которая не потеряла тогда кого-то из родных? Радует то, что больше мы такого не допустим. Ведь все мы помним.

Не желая больше оставаться в этом месте, я еду дальше.

Сначала в Сланцы, потом в Кингисепп, дальше в Усть-Луга. Программа всегда одинаковая сначала, в Краеведческий музей ради знаний и туалета, потом погулять, перекусить и дальше. В дороге появляется привычка разговаривать со Скарлетт, и мне почти удается убедить ее, что она не Алиса. В ее алгоритмы заложено очень много странных шуток. И, когда я ловлю себя на том, что разговариваю с ней уже час, представляю себя Томом Хэнксом со своим “Уилсоном”. Она советует мне слушать аудиокниги и включает мне “Поллианну”. Приходится на несколько часов остановиться на трассе, так как книжка грустная, хоть и учит счастью. Ужасно, что без несчастья не ценишь счастья.

Еще раз переночевав в машине, я еду вдоль Финского залива прямиком в Санкт-Петербург. Там нахожу самую дешевую квартиру и снимаю ее на четыре дня. Потом покупаю продуктов, и у меня остается 600 рублей.

Заваливаюсь на жутковатый горчичного цвета диван и включаю телевизор. Сегодня я уставшая женщина с дюжиной кошек, которая в выходные любит смотреть новости и передачу “Пусть говорят”. Оказывается, приближается Олимпиада. Я искренне стараюсь возмутиться, когда очередного спортсмена не допускают и заплакать, когда Андрей Малахов произносит прощальную речь на шоу, но всё-таки это мне плохо удается. Я правда возмущаюсь, но тому, что теперь моя жизнь поделена на “до” и “после”. Я действительно плачу, но оттого, что я всё ещё верю, что могу вернуться в “до”. А тем временем, сегодня ровно месяц, как я сбежала. Месяц я игнорирую, становящиеся всё реже звонки от родных.

Будь я в кино, и будь я алкоголиком или наркоманом, мне бы сегодня вручили какой-нибудь жетон. Мне очень хочется такой жетон, потому что я справляюсь. Я не хочу, чтобы мне приходилось справляться, хочу быть обычной, даже, когда грустно и плохо, все равно безоговорочно счастливой. Но я справляюсь. Может и не очень хорошо, но хотя бы пытаюсь. Мой разум скачет с мысли на мысль, к жетонам, к анонимным суицидникам, к группам поддержки. Я уверена, что в таком большом городе, как Питер такие точно есть.

***

Сегодня я писатель, который ищет достоверности для своей книги (позаимствовала идею из одного сериала). Сижу на неудобном стуле, в каком старом зале советского дома культуры. Тут много грустных людей. Все они потеряли детей.

Когда я вчера искала группы поддержки, я натыкалась на абсолютно разные: группа онкобольных, для тех, у кого кто-то умер от рака, для людей с пищевыми расстройствами, для тех, кто лишился части тела. Больше всего меня порадовало, что они бесплатные.

Я долго выбирала, куда же пойти, это было похоже на начало Бойцовского клуба. В итоге я решила пойти на встречу с психологом, который занимается с теми, кто потерял себя, но пришла чуть раньше и оказалась на встрече родителей, потерявших ребенка. Стулья расставили полукругом, лицом ко входу, так что, когда я заглянула в зал, мне просто пришлось пройти и сесть на свободное место.

Когда я присоединилась, никто не стал спрашивать мое имя, как в фильмах, а просто продолжили обсуждение. Было похоже, что все тут давно и друг друга знают. Некоторые кивнули мне в знак приветствия, но на этом всё.

Они просто говорили. А я слушала.

— У меня чувство, что я просто живу в ночном кошмаре. Только вот тут всё наоборот. Во сне хорошо, а просыпаешься и начинается ад, — произнесла женщина в растянутых трениках.

— А мне, как раз, сегодня приснился мой брат, — ответила на это девушка, сидевшая рядом с полной женщиной. — Первый раз за всё время. Сон начинался с того, что моя сестра плакала. Я спросила ее, что случилось. Она говорила какими-то моими мыслями, мол, странно, что он так резко ушел, ей не верится. Я смутно помнила, что кто-то умер. Но тут дверь открылась, и брат зашел домой. Как миллион раз до этого. Я не могла в это поверить и начала его фотографировать. Он смеялся, уворачивался, но все же сфоткался. Тогда я решила отправить фото маме, чтобы порадовать ее. И еще, знаете, мы как-то грубо шутили, что-то вроде: “Ты что, вылез из могилы, как Ума Турман?”. И он рассказывал что-то странное, ну, знаете, как бывает во сне. Но это почему-то было безумно смешно. Так вот, я решила отправить фото маме, зашла в мессенджер, прикрепляю фото, но отправляется не то. Раз, два, третий. Перепроверяю галерею, всё есть. Но отправить не выходит. Я смотрю на брата, он такой, как обычно, веселый, но почему-то с длинными волосами, как в детстве. А потом мама меня разбудила, но всё равно осталось чувство, будто мы только что виделись.

— И мне недавно приснились мои сыновья. Третий сон за два года. На душе было так тепло.

— А мне моя дочь не снится. Ушла и осталась только пустота. А так хочется найти хоть какую-то ниточку, но ее нет. Хочется вернуть ее ненадолго. Хотя бы во сне обнять.

— Мне снился всего раз. Знаете, больнее всего было увидеть, что у него дорос зуб. Я всё время думала об этом зубе, потому что он очень ждал, когда же он, наконец, вырастет. А когда проснулась поняла, что он так и не дождался.

— А мне было странно видеть, что младшая дочь во сне старше старшей.

Темы сменялись. Настроение тоже. У меня в горле застряло что-то огромное.

— Страшнее всего было, когда меня спросили: “Когда Вы в последний раз видели своего ребенка?”. До меня вдруг дошло. Последний раз, — сказал единственный на собрании мужчина.

Все обсуждали разное, но одно и то же. Кто-то плакал, кто-то молчал. Кто-то делился своим сокровенным.

— Самое ужасное было это то, что молоко не ушло. Тело как будто смеялось…

Неудобный стул, да вообще, всё стало таким неважным.

Час, а может и дольше, я сижу, не шевелясь, и просто слушаю истории этих людей, переживших смерть и оставшихся в живых…

Больше всего меня задевает история молодой девушки, которой еще рано быть мамой и невыносимо рано уже не быть мамой. Видимо, она тоже первый раз пришла сегодня, потому что рассказывает свою историю полностью. Ей 22 года, год назад она ехала к родителям с четырехлетним сыном и попала в аварию. Сын погиб. А она сначала месяц лежала в больнице, потом два месяца жила у родителей, точнее лежала там, как овощ на успокоительных. Она пропустила похороны, пропустила поминки. Когда она вернулась домой к мужу, выяснилось, что он выбросил все вещи их сына. Стер фото, видео. Удалил из соцсетей, даже забрал у родственников все фотографии, что мог найти. У нее не осталось изображений сына. Не осталось его рисунков, его одежды, его игрушек.

— Я так боюсь забыть, как он выглядел. У моей мамы остались несколько фотографий, сделанные на старенький телефон. Там три пикселя, но они самое ценное у меня. Еще у родителей сохранилась его мочалка и пара игрушек. А иногда, когда я иду по магазинам, покупаю его любимый шампунь с запахом клубники.

Кто-то встает ее обнять, кто-то вызывается улучшить качество фото.

— А у друзей точно нет фото? Может, с праздников остались…

— Я обошла всех. Муж тоже. В поликлинике мне отдали рентген его груди, на нем видны, съеденные им батарейки. И еще в детском саду осталось фото всей группы на утреннике. И всё. Вот… — она достает из сумки фотографию детей и передает ее нам.

Она такая девочка еще, а уже несет в себе такое горе.

“Красивый”, “Какой милый”, “Зайка”.

По цепочке фото доходит и до меня. Узнать ее сына не сложно. Он ее копия. Я долго смотрю на него и не могу поверить, что его больше нет. Он где-то в земле.

Я думаю о ней весь вечер. Несколько раз сажусь искать подработку, пытаюсь что-нибудь нарисовать, но руки ужасно беспокойные. Несколько раз мою посуду и перекладываю все свои вещи. Когда нахожу в сумке старый пластилин, сажусь и, чтобы занять свои конечности, леплю. Всю ночь. Из инструментов у меня только руки и чайная ложка с отверткой. К утру получается младенец в позе эмбриона. Возможно, мне просто кажется, наверное, это из-за того, что я думала о ней все время, но малыш получается похожим на ту девушку.

Засыпаю я утром и сплю до самого вечера. Потом выхожу в магазин, потому что продукты заканчиваются. На кассе мне пробивают продуктов на 560 рублей, и как обычно предлагают продукты по акции. Можно подумать, я беру что-то без акций.

— Кофе, печенье, шампунь?

Я перевожу взгляд на товары, выставленные у нее за спиной, и на мгновение, мне кажется, что сейчас зазвучит мелодия ангельского хора, которая всегда звучит в компьютерных играх, когда находишь нечто заветное. Шампунь детский, с запахом клубники. И хоть я ясно ощущаю присутствие судьбы, но золотым светом он не озаряется.

Прошу кассиршу заменить котлеты и печенье на этот шампунь. И довольная, возвращаюсь домой. У меня остается 20 рублей…

Следующим вечером снова состоится встреча для родителей, потерявших детей. Я очень надеюсь, что эта девушка придет и при этом немного волнуюсь. Все-таки мы с ней незнакомы. Когда начинают собираться люди, я не вижу никого из тех, кто был в воскресенье. Уже думаю, что придется прийти на следующей неделе, но она все-таки приходит. В самых дверях я перехватываю ее и вручаю малыша. Он помещается на ее ладони.

— Я не знала вашего сына, но возможно… — приходится откашляться. — Я бы хотела, чтобы эта вещь смогла Вам напоминать о нем, как фотографии.

Она бережно берет его в обе руки и улыбается. Потом принюхивается и быстро-быстро моргает.

— Пахнет, как он… Спасибо Вам…

— Я Женя.

— А я Лиля. Спасибо. Правда.

Она обнимает меня, и мы какое-то время разговариваем ни о чем и обо всем. Начинается встреча, она проходит на место, а я ухожу домой.

Лиля. Лилия. Не могу не заметить, что после Розы из Новгорода и ее цветочного узора, цветы меня преследуют. Будто прокладывают мне какой-то невидимый путь. А, может, это просто феномен Баадера-Майнхоф. Мне о нем рассказали пару лет назад, и я поняла, что не единственная, кто заметил, что стоит что-то узнать, как оно лезет на тебя отовсюду.

Вечером я вместо запланированных котлет ем хлеб с молоком, но ни о чем не жалею.

***

На следующий день зачем-то захожу в приложение банка, зная, что там пусто, но там оказывается не пусто. Вчера был понедельник и, наконец, пришли деньги с биржи фриланса. Комиссия съедает довольно много, но для меня любые деньги сейчас — это чудо.

Раздумываю над тем, чтобы отъехать в соседний город, дабы снять наличные, но понимаю, что в таком большом городе меня и так вряд ли найдут. Поэтому просто ухожу в соседний район, снимаю деньги и закупаюсь продуктами.

Днем оплачиваю квартиру еще на шесть дней, и остается всего три тысячи. До вечера сижу дома и читаю вторую книгу Квартета, которая посвящена героине Валентины, называется: “Не забудь помолиться вчера”. Пока мне не понятно, почему такое название, в книге нет ни единого намека на религию, церковь или что-то такое.

Вечером чтобы хоть как-то размяться иду прогуляться. Повсюду уже чувствуется приближение Нового Года. Весь город украсили, куда не посмотришь огоньки, ёлки, подарки. Становится ужасно одиноко, возвращаться в пустую квартиру.

Когда я дочитываю книгу, суть названия мне так и остается не ясна. Ищу в обсуждениях, но там только сумасшедшие теории, 90% которых строятся вокруг единственного персонажа, который дважды упоминал Бога, и то всуе. Потом вспоминаю про сайт и перехожу на него.

Он странный. Как будто они сами его делали. Куча ссылок, которые ведут либо в никуда, либо на другие ссылки. Есть статьи про детективы. Есть рецепты блюд. Вся информация, собранная тут, и правда интересная, но что-либо понять невозможно. Когда я жму на иконку “Об авторах”, вместо их биографии включается голосовое интервью какой-то странной женщины. Причем вопросы она задает себе сама. Отключить его не получается, поэтому дослушиваю до конца. Какая-то писательница, пишет явно любовные романы и ненавидит перепечатывать свои голосовые наработки в текст.

Спустя час скитаний по сайту не выдерживаю и звоню Татьяне, номера Валентины у меня нет.

Сначала она требует полного отчета о ее книге и, когда узнает, что я пока ее не читала, практически обижается.

— Но я же читаю в том порядке, который Вы сами мне дали!

Потом она зовет Валентину, и та, наконец, объясняет мне тайный смысл названия.

— Как это не связана с религией? Да суть всей книги в религии. Вот я писала и думала: “Ах, вот если бы ты сейчас помолился, то, возможно, дальше не было бы всё так жестоко”…

Я немного в шоке от логики этой хрупкой бабушки.

— Понимаешь, суть то в том, что если бы их город в прошлом не отрекся от веры, тогда бы в настоящем их бы защищали Высшие силы. То есть о будущем надо думать уже сейчас.

Еще долго она приводит примеры, и мне и правда становится понятно, что она имела ввиду. Потом я обязательно напишу эту мысль на форуме, чтобы все эти сумасшедшие теоретики поняли, что не правы.

Когда я снова разговариваю с Татьяной, интересуюсь у нее про эту писательницу с их сайта.

— Да, у нее отличное мрачное воображение, но зачем-то пишет эти жуткие книги про любовь. Хотя будь я молодая, читала бы их без остановки. Столько постельных сцен… Ух.

— Откуда же Вам известно про ее мрачное воображение?

— Так она писала с нами “Пятый лишний”. Самые интересные сюжетные повороты, это ее заслуга. Книга даже была выпущена под другим псевдонимом: “К.В.Инте”. Правда Майя обиделась, что “М” так и не вошла, но у нас было несколько минут, чтобы поменять имя перед печатью. Мы совсем про это забыли…

— Любопытно.

— Не то слово, Женечка. Но мы тогда с ней перессорились, так как она всё надиктовывает, а мы всё записываем. Да и вообще, она двинутая.

Я смеюсь.

Утром я иду гулять, и случайно совпадает, что 16 декабря это третий четверг месяца. Эрмитаж принимает меня бесплатно, правда, заставляет надеть почти забытую медицинскую маску. Вряд ли они помогут, большинство носит эти одноразовые предметы личной гигиены по несколько месяцев. И я не исключение.

И вот снова я замечаю цветы. На коринфских капителях, в сводах, арках, на шелковых обоях, на полотнах и рамах. Везде. Семь часов я гуляю от картины к картине, пока не падаю в обморок от голода. А, может, из-за дурацкой маски. Это происходит у моей любимой картины французского живописца. Юбер Робер писал просто необыкновенные руины. Еще в институте я восхищалась им и выбирала его картины для “копии мастера”. А теперь я сама стала одной из его руин, может, и не такой романтичной, но точно разваливающийся.

Меня окружает толпа, в которой все, как один, спускают маски на подбородки, как будто они мешают им видеть. Охранники с женщинами-смотрительницами отводят меня в какую-то комнатку. И тут мы с одной дамой по имени Раиса и пятью местными кошками пьем чай. Она рассказывает мне разные интересные истории про Эрмитаж, напоминая мне Розу из Новгорода, и я рассказываю ей про нее. Потом про Квартет и их книги. Так что даже не приходится придумывать про себя.

На прощанье она вручает мне коробку с самодельным печеньем.

Домой я возвращаюсь только вечером с разрядившимся телефоном.

Ужинаю и с компьютера пишу на почту с сайта Квартета той писательнице. Эта идея пришла мне в голову сначала мельком в Эрмитаже, когда я услышала из толпы подростков про копирайтинг, а потом додумала ее по пути домой. Судя по интервью и по разговору с Татьяной, она просто ненавидит использовать клавиатуру. В письме я предлагаю ей перепечатывать ее тексты за небольшую плату, которую она сочтет уместной. На бирже фриланса я много раз видела заказы транскрибации, так что ничего странного в этом нет. Очень надеюсь, что она согласится, и тогда у меня будет хоть какой-то постоянный доход. В конце письма приписываю номер телефона и отправляю. Тут же вспоминаю, что телефон то выключен. Бегу ставить его на зарядку и жду пока он включится. Сразу же приходит несколько уведомлений.

“Неужели она так быстро мне ответила?”

Но нет. Это сообщения с сайта объявлений. Еще в прошлой жизни, я нашла на там одну, понравившуюся мне, детскую игрушку. Тогда мне никто не ответил на мои предложения о покупке. А спустя полгода пишут что-то странное.

Продавец: “Здравствуйте. Игрушка свободна с третьего января. Заинтересованы?”

И как это игрушка может быть свободна?

Отбрасываю телефон и ложусь спать.

***

В ожидании ответа от писательницы с утра до вечера гуляю по городу, несколько раз посещаю группы для потерявших и периодически звоню моей Фрейдше. Не знаю зачем, но позвонить больше некому. Ей приходится выслушивать мои постоянные нападки и обвинения в том, что она купила диплом. Потому что я уверена, что она даже ни одной пары не посетила. Чисто девочка, которая решила, что она психолог. Пошла на курсы, небось еще и бесплатные, получила"диплом"и сидит теперь получает деньги, сама не понимает за что. Но надо отдать ей должное, она ни разу не бросает трубку, и даже ни разу не посылает меня. Она просто слушает и иногда пытается дать совет. Но тут я сбрасываю. В такой манере и продолжается наше странное общение.

Один раз я звоню ей сразу после посещения старого дома культуры. Там прошла самая отвратительная встреча, так как пришла ужасная девчонка.

— Я испытываю испанский стыд, когда эта мамашка говорит: “Ой, не хочу, чтобы меня жалели, что у меня умер ребенок”. — ору я трубку. — Она потеряла ребенка на 20 неделе беременности и смеется. В то время, как рядом сидят женщины, которые потеряли взрослых детей, которых они знали и любили. Которые разбиты. Которые убиты. Вот какой идиот догадался объединить их в одну группу? Вот вы психолог. Вы и должны разделять на группы. Вы знаете каждого человека, вы знаете их проблемы, ну и делите их на группы. А то получается вот такое. Да, возможно, у нее просто защитная реакция — смех. Но это отвратительно неуместно.

— Нам тоже бывает трудновато разделить, так как многие врут о своих проблемах… А как Ваши дела? Не хотите попробовать вести дневник?

— Вы советы из журналов для школьниц вычитываете?

Я опять бросаю трубку. Вести дневник! Это, наверное, чтобы я ей больше не звонила. Не дождется.

На третий день, в воскресенье, наконец, приходит ответ на мою почту.

Одно слово: “Позвоните”. И номер телефона.

В этих двадцати печатных символах прямо чувствуется, как она наступила себе на горло.

Я звоню. После короткого приветствия она низким грубоватым голосом, который я слышала на сайте, говорит:

— Вы просто хотите печатать мои книги?

— Ну, идея такая. Вы отправляете мне аудиозапись, я ее перевожу в текст и отправляю обратно.

— А откуда мне знать, что Вы не опубликуете книгу вместо меня? И вообще, с чего Вы взяли, что мне это нужно? — она очень скептична.

— Мне про Вас рассказали четыре женщины, которые пишут под псевдонимом “К. В. Арте”. И еще, мне довелось послушать Ваше интервью у них на сайте, — я отчего-то говорю, как старая дама из фильмов про прошлое.

— Не женщины, а четыре старые карги. Так значит Вы с ними знакомы. И, что же?

— М? — не понимаю я.

— Вам нравятся книги этих старух?

— Да, — честно признаюсь я.

— Ладно, давайте попробуем. Тебе лет-то сколько? Восемнадцать хоть есть? А то мои книжки с весьма фривольным содержанием…

— Мне 33.

— О, как. А по голосу совсем ребенок. Как зовут? Я Майя.

— Женя.

— Женя-девочка или Женя-мальчик? А то мало ли. Я тут в магазине видела… В общем-то, не важно.

— Евгения, — уточняю я.

— Ну, хорошо Евгения. Понятия не имею, сколько за такую работу платят, думаю, решим по ходу дела, да?

— Ага, — я почти прыгаю на стуле.

— Учти, узнаю, что ты меня обманула, прибью. Завтра с утра отправлю тебе записи, как только разберусь, как это делать. Ну, всё, пока.

— До свидания.

Ура! Кажется, Женя-девочка нашла немного денег.

Огни предновогоднего Санкт-Петербурга

Эрмитаж, картины, Раиса и ее самодельное печенье

Глава 7 Дорога, Авария и Уродище

То, на что мы способны ради кого-то, и есть мы.

***

Весь следующий день мы с Майей разбираемся, как именно мне следует перепечатывать записи. Дело в том, что, оказывается, она записывает не только свои мысли для книги, а пишет всё подряд. В итоге, решаем, что то, что относится непосредственно к книге, я буду записывать одним шрифтом слово в слово (со всеми знаками препинания), а те части, где она философствует или разговаривает сама с собой, выделять другим шрифтом, цветом (можно игнорировать правила русского языка). Главное, всё сохранить в виде текста, на всякий случай.

Через четыре часа я скидываю ей сделанную пробную часть записи, которая длилась 3 часа 13 минут. Она тут же мне звонит.

— Это просто прелестно. Но теперь есть вероятность, что я не стану перечитывать собственную книгу. В общем, я тебя нанимаю. Скажи мне номер своей карты, я пока скину тебе аванс. Мне сейчас надо убегать, тогда завтра обсудим суммы.

Аванс? Ничего себе.

Сообщение с суммой аванса шокирует меня. Целых 20 тысяч! Я и не надеялась получить больше пяти за всю работу.

“Наконец, куплю футболу и зубную пасту, а то не хорошо, что я привыкла чистить зубы мылом. Можно еще купить пижаму, и не спать больше в больничной ночнушке…” — мечтаю я.

***

Незаметно для меня, снова наступает двадцатое число. Оно в шесть утра стреляет мне прямо в сердце из снайперской винтовки. Четыре месяца. Я обманываю свой разум, но тело, которое все еще помнит, как обнимало тебя, болит. Ему не хватает тебя.

Пытаюсь притвориться Женей из Новгорода, или Женей из Пскова, но двадцатого я всегда Женя из Москвы.

К восьми глаза распухают так, что перестают открываться. В темноте я вспоминаю, что сегодня еще и ровно месяц, как я убила тех собак. Может быть, и другие щенки уже погибли. Я убила целую семью.

В девять слезы, видимо затапливают мой мозг, и я выезжаю из Петербурга. Вместе со Скарлетт мы едем в Красные Струги.

Правда, за месяц я успела напрочь забыть название этого ПГТ. Так что пришлось по картам проследить свой путь из Новгорода. Даже нашла то место на берегу озера Ильмень, где я сидела. Деревня рядом: “Еруново”, а не “Ерундово”. Но все равно названия странные…

Всю дорогу слушаю записи Майи.

Честно скажу, мне совсем не нравится ее творчество. Чувствуется, что она намеренно пишет ширпотреб. Примитивные и довольно скучные персонажи. Сюжеты построенные все по одному шаблону. Как будто одна и та же книга, только имена меняются и род деятельности людей. Но постельные сцены действительно немного будоражат.

Вчера я отправила ей несколько перепечатанных мною записей, и она спросила моё мнение. Настроение у меня было, как всегда ужасное, поэтому я вывалила ей всё, как есть. Думала обидится, но она только посмеялась.

— Женечка, ну а как ты хотела? Есть-то хочется. Вот и пишу то, что покупается. Женщинам не хватает в жизни таких вот мужчин, как в книгах. И вроде бы, кажется, что мужик-то обычный, а оказывается, что таких 1% в стране. Бухают, изменяют, бьют, бросают и считают, что так и надо. Ведь “это же мужская суть!”. Сама с таким 10 лет прожила. А потом раз и нашла нормального, обычного. Не какой-то идеал из фильма, а просто мужик, а не козел. Вот и пишу ради себя прошлой и таких, как я. Чтоб уходили, чтоб не оправдывали, чтоб верили…

Монолог был длинный. Если бы мне пришлось его перепечатывать, то это заняло бы полчаса, не меньше. А потом, она просто скинула мне какую-то старую запись.

— Послушай. Это я, когда-то давно. И моя единственная книга, которая мне действительно нравится. И которая не нравится другим.

И вот я слушаю. Что-то, совсем непохожее на Майю. Грубое, резкое, ёмкое. Точное. Никаких пространных описаний спальни и неприлично богатого мужчины на белом коне. Лишь мысли девушки, проживающей смерть отца. Записи идут, как дневник, но при этом в хаотичном порядке, так как они черновые. Из-за этого я, в отличие от читателей, еще в начале узнаю, в чем сюжет и чем закончится книга.

Для меня же история заканчивается на конце первой части, где мужчина еще жив, и он обещает, что всё будет хорошо. А я уже знаю, что не будет. И от этого мне просто разрывает сердце.

Книга заканчивается как раз в тот момент, когда я подъезжаю к пункту назначения. “До конца маршрута 200 метров. Вы приехали.” — говорит мне навигатор.

— Спасибо Скарлетт, — отвечаю я.

Паркуюсь у магазина и звоню Майе.

— А в рукописи, которую ты отправляла в издательство, все главы идут по порядку? — начинаю я без предисловий.

— И тебе привет. Да, это же дневник. Ты, что, уже послушала? И как тебе? Нет, не говори. До сих пор не верю, что им не понравилось! Скажи, что тебе понравилось! Вот всякую чушь они печатают, а мою вывернутую душу нет. Обидно до ужаса. Я бы прислала тебе в правильном порядке, но я со злости всё удалила, а печатную версию, возомнив себя классиком, я сожгла в камине… Осталось только это.

— Думаю… Нет, даже уверена, что стоит оставить вот такой вот хаос, как в записи. Всего в паре мест поменять местами главы и готово. Но чтоб обязательно заканчивалось перед второй частью.

— Думаешь? Что-то не знаю.

— Точно тебе говорю. Сама послушай в этом порядке! Или пошли издателям.

— Да они и читать мою книгу не станут без развратной любовной линии. Я уже известна им в этом жанре, и вряд ли они согласятся напечатать что-то другое.

— Сначала попробуй, а потом сомневайся.

— Я тебя прибью, если это снова приведет к разочарованию.

Не понимаю, как такую крутую книгу могут не печатать… Если ей откажут, то я воспользуюсь связями!

В боевом настрое выхожу из машины и двигаюсь в сторону церкви, на поиски дома Даниила. Но тут меня кто-то окликает.

— Эй!

Я поворачиваюсь на звук и вижу выходящую из магазина Нину Алексеевну. Я ей так рада, что почти бегу навстречу.

— Смотрю, ты, не ты. Куртка-то как хорошо села.

— Да. Спасибо.

— Домой что ли едешь?

— Да, вот мимо ехала, решила заехать к Вам, узнать, как тут щенки.

— Ой, милые они у тебя. За неделю всех раздала.

— Как? Они же маленькие.

— Как-как, — передразнивает она меня. — Пошли, чай попьем, расскажу.

Я с небольшим боем беру у нее пакет с продуктами, и мы идем к дому.

— А кто их забрал? Они их не утопили?

— Да, бог с тобой, все хорошие люди. Приносили их ко мне по пять раз в день кормить, пока у Вьюги моей молоко не пропало. Сейчас уже на обычную еду перешли.

— Дайте мне их адреса, пожалуйста.

— С ума что ли сошла? Это ж не дети, — она недовольно бурчит, и дальше мы идем молча.

Пока мы пьем чай, я выпытываю у нее адреса. Три щенка живут здесь, а один уехал с новыми хозяевами на зиму в Псков.

В два часа дня я выхожу на заснеженную улицу и иду по первому адресу, который Нина Алексеевна объяснила примерно так:

— Вернешься к магазину, от него на восток, потом немного севернее, налево, у колонки направо, увидишь кучу дров, иди прямо, там будет желтый дом. Не пропустишь.

У магазина я снимаю все деньги с карты, заворачиваю по купюре в бумажки из сумки и иду по маршруту. Желтый дом действительно не пропускаю. И сразу же, на крыльце замечаю щенка. Маленький неуклюжий пёс. С ним играет ребенок лет десяти. Учит его давать лапу. А щенок еле ходит, но зато хвостом вертит, будь здоров. Я подхожу к калитке и окликаю мальчика. Он берет щенка на руки и, не боясь, подходит ко мне.

— Вам что-то подсказать?

— Да нет, я просто хотела посмотреть на собаку. Как назвали?

— Дорой. А мама почему-то зовёт Железной дорогой, правда она и кошку Клаву зовет Клавиатурой, так что ничего странного… Она уже много всего умеет. Может залаять. Хотите?

Я отказываюсь и протягиваю ему деньги, завернутые в бумагу. Он берет. И тут вылетает из дома женщина. Видимо, мама.

— Эй! — кричит она. — Вы кто? Что вы ему дали?

— Здравствуйте, извините. Я зашла щенка проведать. Простите. Это вам, — киваю в сторону импровизированного конверта. — Спасибо за то, что взяли его. До свидания.

Мне не хочется объяснять больше, поэтому просто ухожу.

Следующий дом, где-то по этой же улице. Иду в конец, пока не увижу “развалистый куст то ли розы, то ли шиповника рядом со столбом”.

Но через несколько минут меня нагоняет тот мальчишка. Он сует мне в руки что-то теплое, завернутое в салфетку, украшенную цветочным орнаментом.

— Вот, мама Вам передела.

И убегает обратно. Даже не успеваю сказать ему “спасибо”. Внутри шарлотка. Аккуратно убираю в сумку и иду дальше.

Почти в самом конце улицы, кажется, нахожу тот самый дом. По крайней мере есть столб, есть гигантский колючий куст. На улице собаки нет. Приходится стучаться. Открывает мужчина. На вид стремный зэк. Он, наверное, съел этого щенка. И меня может сожрать.

— Чиго тэбе? — произносит он с сильным кавказским акцентом.

Мне хочется бежать.

— Здравствуйте, я хотела бы узнать про щенка, которого, кажется, вы взяли…

Мой голос немного дрожит.

— Ну, взяли, и чиго с ним?

— Как раз это я и хотела бы узнать.

— Арсен, пусти уже человека в дом. По ногам дует. Зачем мы топим по-твоему? — кричит из соседней комнаты женщина. У нее тоже легкий акцент, но не кавказкий, а, скорее всего, украинский.

Заходить, честно говоря, совсем не хочется, но спорить с этим здоровяком еще меньше.

— Прахади… тэ.

Я захожу, и в коридор выходит светловолосая, красивая женщина, видимо, жена.

— Здрасьте!

— Здравствуйте, извините, что отвлекаю…

— Она пришла узнать про щэнка, — перебивает меня зэк.

И слово “щенок” в его исполнении звучит как-то агрессивно.

— Какого такого щенка? Це наше…

— Мне сказали, что вы забрали одного из четырех щенков у Нины Алексеевны.

— Забрали, — подтверждает женщина.

— Можно на него посмотреть?

Я чувствую себя полной идиоткой, но отступать поздно.

— Отчего нет. Разувайтесь, раздевайтесь, вот тапочки. Проходите.

— Да я всего на секунду, — пытаюсь отвертеться я.

— Ой, да ладно вам. Сережа! Где шептун? — кричит она уже из соседней комнаты на весь дом.

Я раздеваюсь и иду за ней через прихожую на кухню. Мужчина следом.

— Сере-е-ежа! — орет она.

За столом сидит пять детей разных возрастов. Из соседней комнаты на крики высовываются еще двое: девушка и парень.

— Здравствуйте, — киваю я всем.

— Здрасьте… — откликаются они.

Тут в кухню со второго этажа сбегает еще один парнишка.

— Чо? Ой, здрасьте.

— Шептун где?

— Не шептун! А ветер! — возмущается он.

— Воздух портит, как шептун, — смеется девочка.

— Извините, это у нас что-то вроде шутки, — говорит женщина.

Мальчик уходит наверх.

— Вообще-то, он Роуди, друг железного человека, — подает голос еще один мальчик.

— А папа зовет его “Уродэц”, — у девочки получается просто гениально скопировать акцент отца.

— Садитесь! Эти уже поели, — она показывает на двоих в проеме.

Я прохожу и сажусь на свободное место, зэк уже сел на свое место и доедает суп. Все дети тоже уже продолжают есть.

— Хотите картошки? С котлеткой. Или супу? — она тут же наваливает мне целую тарелку еды.

— Да нет, что вы. Я…

Но женщина уже ставит тарелку с картошкой со сметаной и котлетой передо мной.

— Ой, хватит. Мы гостям всегда рады. Ешьте.

Пахнет супер. Есть и правда хочется. Видимо, это один из дней, когда можно есть сколько угодно, а сыт не будешь.

— Спасибо.

— А ру-у-у-уки помы-ы-ыть, — протягивает самая маленькая девочка.

— Да. Вон там умывальник.

Я ухожу мыть руки, а когда возвращаюсь, на соседнем от меня свободном месте уже лежит лежанка, а на ней щенок.

— Вот вам Шептун, — изрекает женщина.

— Ве-е-те-ер! — возмущается Сережа. — Он тихий и быстрый.

— Насчет тихого мы спорим, — смеясь говорит женщина.

— Катри, хватэт, — отрезает мужчина, но женщина так и хохочет.

Дальше едим молча. Дети по-одному доедают и вылезают из-за стола. В итоге остаемся только мы — взрослые. И мальчишка со своим щенком.

— У вас такой дом уютный, — говорю я, оглядевшись.

— Да обычный дом.

Нет, не обычный. Если бы такое было обычно, то, наверное, мир был бы не так плох.

— А Вы откуда?

— Из Питера.

— А я подумала из Москвы. И как там культурная столица?

— Как всегда ужасна для жизни и прекрасна сама по себе.

У нас завязывается разговор про Питер, про Москву, про то, как к ней кто относится. Дети ею восхищаются, а взрослые терпеть не могут. Вообще, я еще в двадцать лет заметила, что чем дальше от Москвы, тем хуже, что ты москвич. Все считают, что в Москве больше возможностей, а по факту в маленьких городах проще что-то начать, так как там этого еще нет.

— А семья есть? Муж дети?

Сердце екает, и я качаю головой.

— Ну, ничего, молодая. Еще родишь. Но смотри в оба. Как родит тебе дочка в пятнадцать, будешь за голову хвататься, а поздно. Вон моему 16, привел свою девку."Мама, это Настя, теперь она живет с нами". Ну что ж, теперь она живет с нами… — дальше она поворачивается и кричит в сторону комнаты, в которой скрываются подростки. — А я не хочу так рано становится бабушкой!

Все смеются.

— А с мальчиками будет еще хуже. Всё громят, сами лезут черти куда… Тащат в дом зверей, да Сереж?

— Ну, он же остался без мамы!

Мне хочется уйти от этой темы, как можно дальше.

— Чаю будете?

— Да нет, спасибо…

— А зачем Вам всё-таки наш Уродэц? — спрашивает мужчина.

— Ве-те-ер! — кричит мальчишка.

И пока я пью с ними чай, рассказываю, что сбила маму их щенка. И вот теперь проверяю, как ее дети.

— Одного уже нашла. На вашей улице у мальчишки, на вид ему лет десять.

— Мне тоже 10, — вдруг откуда-то говорит девочка.

Замечаю ее на верху лестницы.

— А мне 6 с половиной! — говорит ее сестра, спускаясь к нам.

— Половина будет через полгода! Тебе только 6!

— С половиной!

— Да, Железную Дорогу забрали наши знакомые… — она смеется какой-то только ей понятной шутке.

— А еще один тоже тут недалеко, — говорит Сережа. — Она у Лиды и ее сестры.

Он подробно объясняет мне, как к ним пройти.

Еще только через час мне удается вылезти из-за стола и уйти в прихожую. Дети облепляют меня со всех сторон и не хотят отпускать. Перед выходом заглядываю в туалет и там пишу на бумажке с деньгами записку."Спасибо, что взяли Шептуна-Ветра-Уродца".

Щенок тоже вертится под ногами, пока я надеваю ботинки. Но мне всё-таки удается незаметно подложить деньги в тапочки. Так, чтобы их заметили позже.

Долго прощаемся, но телефонами не обмениваемся.

Чтобы не выпустить тепло, я быстро выскальзываю наружу. На улице уже стемнело. После теплого дома как-то грустно очутиться на морозном воздухе. Снова оказаться в одиночестве на холоде. Но теплый свет фонарей и легкий снег создают по-своему родную и уютную атмосферу.

Решаю сразу достать деньги, чтобы можно было бы сразу отдать. Идти недалеко. Дом, который мне нужен на соседней улице. И, как только я сворачиваю на нее, слышу в далеке завывания и скулеж. Даже не зная наверняка, я уверена, что мне туда.

— Вот черт. Самое хорошее напоследок, значит. Как обычно, — бурчу я и ускоряю шаг.

Действительно, не могли же все в этой деревне оказаться милыми добрыми людьми…

Звук становился всё отчетливее и, вот, наконец, тот дом, который описывал Сережа. Старый деревенский. Немного покосившийся. С ярко-красной входной дверью и красивыми резными наличниками. Вокруг невысокий редкий забор. А между ним и домом будка. В ней, свернувшись в клубок, скулит, как младенец, нечто белое и крошечное. На шее непомерно широкий ошейник с цепочкой.

— Ну, здравствуй…

В окнах дома горит свет, громко играет телевизор, но за несколькими слоями занавесок людей не видно. Желания постучаться нет. Ветер, телевизор и собака смешиваются в один нагоняющий ужас звук.

— Что же делать?

Пока думаю, начинаю замерзать и переминаться с ноги на ногу. Нужно просто перелезть, снять ошейник и уйти. Элементарно. Я подхожу к забору чуть ближе, и снег засыпается в ботинки, но это не важно. Щенок поднимает голову и замолкает.

— Молодец. Иди сюда… — говорю я, присаживаясь на корточки, так как собака направляется ко мне.

Схвачу, когда подойдет близко, и даже не придется перелезать. Комочек медленно идет ко мне и слабо виляет хвостом.

— Давай еще чуть-чуть…

Я шуршу бумажкой, которая всё ещё у меня в руках. Желания отдавать деньги уже нет, но шуршат они очень заманчиво. Даже для собак.

Но тут входная дверь скрипит, и из дома кто-то выходит. На крыльце темно, поэтому я не вижу кто.

— Эй… — неуверенный голос маленькой девочки.

Я понимаю, что надо уходить, пока она не позвала родителей, и не поднялся шум, но я не хочу бросать животное на морозной улице…

— Здравствуйте! Вы чего-то хотели?

Я встаю на ноги и девочка, примерно Сережиного возраста подходит чуть ближе.

— Я увидела Вас из окна. Вы тут долго стояли.

— Здравствуй… Я просто решила посмотреть на вашего щенка.

Собака подбегает к юной хозяйке, и девочка приседает на корточки, чтобы ее погладить.

— Испугались ее воя? Бедняжка, я же тебе говорила не вылезай из будки на мороз.

— Как Вы его назвали?

Девочка прячет собаку под свою куртку и встает.

— Все зовут ее собака. А мы с сестрой зовём Варежка.

Я не знаю, как быть дальше. Девочка любит собаку, сразу видно. Пытается заботиться. Не могу же я ее украсть у ребенка…

— Мама не разрешает забрать ее в дом. Не хочет, чтобы она привыкла. Но нам с Васькой так жаль, что она тут одна. Сейчас так холодно! Но родители упёрлись. Не надо было нам уговаривать их, взять ее.

Произносит она это очень грустно.

— Ладно, я, наверное, пойду… Позаботься о ней, хорошо?

Тут я вспоминаю про деньги и поворачиваюсь обратно.

— Нет, — выпаливает девочка.

От такого ответа я даже замираю.

— Нет?

— Нет, не уходите… — она смотрит на щенка и потом снова на меня. — У вас есть дом?

— Да, — вру я.

— Возьмите ее, пожалуйста! Только… — она решительно смотрит на меня и говорит — Пообещайте, что она будет жить с Вами в доме, а не на улице! А то она тут умрет от холода!

Даже секунду не трачу на подумать.

— Давай. В смысле, обещаю.

— О, хорошо я сейчас!

Она кладет собаку на снег и бежит в дом. Телевизор играет громко, и понять, что происходит в доме, мне не удается. Через минуту дверь открывает, и в свете прихожей вырисовываются уже две фигуры. Я сначала думаю, что это родители, но это оказывается Лида с маленькой сестрой Василисой.

— Она тоже хочет попрощаться…

Девочки подходят к Варежке и обнимают ее. Потом Лида снимает ошейник.

— Прощай собачка.

— Пока Варька.

Они не плачут, но им очень грустно. Целуют ее в мокрый нос, и старшая передает щенка мне через забор. А я в ответ передаю им деньги.

— Вот, это вам. Спасибо, что заботились о ней.

Они принимают “конверт”, но даже не смотрят, что внутри. Они смотрят только на собаку.

— Всё, бегите в дом, а то заболеете.

Они чуть отходят, но оборачиваются.

— До свидания! Пока Варя!

— Пока Варя!

— Спасибо вам, девочки!

Дверь снова скрипит, и два детских лица прилипают к окну. Я машу им и иду к машине.

Ну и денёк! И что мне теперь делать с собакой?

Спустя полчаса, когда машина, наконец, полностью прогревается, собака перестает скулить.

— Варежка, Варька… Ну и какая ты Варя? Ты Авария! Как том фильме — дочь мента.

Сам фильм я так и не посмотрела, но реклама была заразительная.

Задумываюсь и о других щенках. Мне нравится, какие имена им выбрали дети. Они, как будто, связаны с той катастрофой. Дорога, Авария и Уродец. Интересно, как назвали четвертого… Наверное, Машкой — Машиной.

Варя мечется по переднему сиденью, а потом пристраивается и писает. Я даже среагировать не успеваю. Представляю себе лицо брата, если бы он сейчас увидел, что его новенькую машину описала собака.

Меня распирает смех. Даже не истерический. А просто веселый. Вспоминаю брата. И тут меня, как током прошибает. Сегодня двадцатое декабря. А значит, сегодня у нашего дедушки день рождения. 80 лет!

На душевном подъеме я вдруг звоню ему. Номер помню наизусть, поэтому даже не приходится вставлять старую симку.

Набираю. Гудки. Варя переползает с мокрого сиденья мне на колени и сворачивается в волосатый пончик с хвостиком.

И тут такой родной голос:

— Алло?

— Привет, дедуль! — радостно говорю я.

— Женя? Женечка, привет! — и тут же — Как дела?

— Вот, звоню тебя поздравить с днем рождения! С юбилеем…

Пытаюсь успеть пожелать хоть что-то, но дедушка это не любит и, как обычно, сразу благодарит.

— Ой, спасибо, Женечка. Что-то вы в этом году с Сашей как-то вразнобой поздравляете…

— Ага, — мычу я.

— Твой муженек сказал ты сегодня не смогла приехать. Что-то случилось? Он-то с Пашей тут. Привезли мне новый холодильник, ты уж скажи Сашке, что такие дорогие подарки не надо.

Конец ознакомительного фрагмента.