Криминальный оракул

Марина Серова, 2023

Новый остросюжетный детектив из серии о телохранителе Охотниковой не оставит равнодушными любителей необычных криминальных расследований. Опытный телохранитель Евгения Охотникова многое повидала за годы службы, но такого заказа у неё ещё не было. Её новый клиент связан с незаконной торговлей живописью и настоящей магией. В колдовство Евгения не верит, пока не сталкивается с ним сама. Впервые в жизни стальная леди хочет отказаться от сотрудничества и просто сбежать… Но не так-то просто сбежать от сильного экстрасенса, которого нужно защищать от окружающих – и от самого себя. Ведь Охотникова – из тех редких людей, кто не поддаётся гипнозу, и только ей под силу уберечь экстрасенса от опасности.

Глава 2

Удивляться было чему.

Я редко читаю газеты. Но Василису Ефимовну Комарову в последний год часто упоминали в СМИ, так что даже вечно занятая я что-то улавливала. Имя было на слуху.

Вроде бы эта женщина была тоже в возрасте, только под пятьдесят, а не за, как Соколов. И круг ее способностей выходил за пределы традиционного «позолоти ручку, раскину карты». Целительница, гадалка на всем, от кофейной гущи до песка с пляжа. И еще что-то вроде следопыта: поиск пропаж, от котят до брильянтов.

Словом, неплохо раскрученная персона, оказывавшая «магические» услуги всем, у кого были деньги на оплату этих услуг. Если судить по сплетням из желтых газет, круг клиентов у нее тоже был весьма разнообразный: от звезд шоу-бизнеса до разнокалиберных криминальных личностей.

Бесплатно эта «новая Ванга» тоже работала. Но в крупных масштабах: в телевизионных шоу. В основном дело происходило в больших залах или студиях, с непременным исцелением всего и вся в прямом эфире. Тетушка иногда посматривала эти шоу, сопровождая ехидными комментариями — мол, не обошлось без подставных лиц.

— Да, слышала, — осторожно подтвердила я. — Вроде бы она предсказывает будущее.

Был и второй повод для удивления, рутинно-неприятный. И я не замедлила о нем заявить:

— И что же получается, Артур Лаврентьевич, вы тоже — только посредник?

Длинновата дорожка выходила до непосредственного объекта охраны. Лишняя трата времени, причем без оплаты. А это я не люблю еще больше, чем недостаток сна. Если над вероятным охраняемым объектом так трясутся, что я должна переговорить с десятком человек, прежде чем меня представят лично… на фиг надо!

Кажется, Соколов смутился. Или счел нужным показать, что он смущен.

— Клиентом вы считаете того, кого охраняете, или того, кто оплачивает ваши… вашу работу? — замялся он.

— Кто платит, тот и клиент. Если платите вы, то вы клиент, и я работаю на вас.

— Прекрасно! — Он с облегчением улыбнулся. — В таком случае я — ваш клиент. Охрану Василисы Ефимовны оплачиваю я.

— Не торопитесь, — мягко возразила я. — Я еще не сказала «да». Для начала, я надеюсь, вы познакомите меня с госпожой Комаровой?

— О, конечно, не прямо сейчас, но…

— А когда, Артур Лаврентьевич? Обычно мое собеседование — это только одна встреча. В идеале сразу и с клиентом, и с объектом. Из уважения к нашему общему знакомому я согласилась на вторую. Похоже, намечается третья. Вы не усложняете?

— Она придет. — Соколов вновь говорил уверенно. — Буквально через десять минут. Василиса Ефимовна не самый простой человек, и угодить ее запросам сложно. Не всякий телохранитель ей подойдет. Она составила список требований. Вы подходите почти идеально.

— Ладно, допустим. — Я поджала губы, показывая, что не одобряю сложившуюся ситуацию. — Надеюсь, мне дадут поговорить с ней лично? Я должна знать, с кем, возможно, буду работать.

Мой клиент уловил только предпредпоследнее слово.

— Возможно? — умоляюще переспросил Соколов. — Евгения Максимовна, это вопрос жизни и смерти!

— Как обычно, — кивнула я. — Давайте по порядку, но сначала…

Я огляделась вокруг и заглянула через перила галереи вниз, на второй этаж. На галерее никого, кроме нас с Соколовым, не было. Но на втором этаже было довольно людно, доносился шум голосов и звук щелчков фотокамер. Ладно, вроде можно говорить.

— Вчера я имела сомнительное удовольствие познакомиться с неким Антоном Владиславовичем Маковым. — Я смотрела Соколову в лицо — оно прямо на глазах становилось более жестким, даже хищным. — Худой такой, длинный, весь в веснушках. Работает на одну влиятельную организацию и, как я убедилась, тот еще мастер маскировки. Вчера подарил вам цветы в корзине. Вроде имеет на вас во-о-о-от такой зуб.

— О, Евгения Максимовна, это не ваша проблема. Совсем не ваша. Не извольте беспокоиться. — С таким лицом, как сейчас у Соколова, один из моих коллег по «Сигме» вынужденно застрелил на задании напавшего на него пленного террориста.

— Я убедилась, что он весьма пронырлив. Вы уверены, что он, скажем, не подслушивает прямо сейчас?

Соколов вместо ответа наклонился через перила галереи и громко хлопнул в ладони два раза подряд. Эхо усилило звук хлопка.

Посетители на втором этаже под галереей почти одновременно подняли головы, уставившись на нас, и помахали руками. Затем показали большие пальцы — все, мол, в порядке. И вернулись к своим занятиям.

Выглядело жутковато, словно это были роботы или зомби. Некоторые из этих людей были внизу, возле касс, кое-кого я видела в книжном магазине возле Соколова, перед встречей.

Ему был нужен человек из Тарасова, здесь у него связей нет, вспомнилось мне из разговора с Арцахом. Вах, дорогой, до чего же вы ошибались. Даже меня маленько пробрало.

— Уверен. Я подстраховался, — пояснил Соколов. — Очень не люблю, когда лезут в мои дела.

— Допустим, — повторила я. — А что с самой Комаровой? Ей угрожают? Для чего требуется охрана?

— Василиса Ефимовна весьма знаменита. Ей предстоит турне по городам Волги — Самара, Волгоград, Нижний Новгород, Казань. По пути будут захвачены и города помельче. Везде у нее есть поклонники, и могут быть и враги. Ваша задача — оберегать ее и от тех, и от других.

— Она же вроде стремится даровать исцеление, или как она там говорит в своих телепрограммах, — хмыкнула я. — Как же она его дарует поклонникам, если ее надо от них защищать?

— Пусть исцеляет, — отмахнулся Артур Лаврентьевич. — На выступлениях. Главное, чтобы после они к ней не лезли. У нее будут и отдельные клиенты, платные…

— Они же блатные? — снова вклинилась я.

— Не все. Но многие. Это тоже не ваша забота, Василиса Ефимовна умеет с ними управляться. Вы лишь следите, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. В случае чего и я посодействую.

— Вы что же, с нами поедете? — удивилась я. — Или кто-то будет следить за качеством моей работы?

— Нет, нет, никакого контроля лично за вами. — Соколов снова будто бы смутился. — Просто, если возникнут проблемы, решение которых потребует дополнительных ресурсов, вы всегда сможете обратиться ко мне. Будет еще несколько человек рядом с Василисой Ефимовной, необходимая свита на время путешествия. Но их вы охранять не должны. Их вообще не нужно охранять. Главное — Василиса.

— Ладно, за мной смотреть не будут, это я поняла. А за Василисой Ефимовной? — цепко уточнила я.

— Будут еще двое человек. Так, подсобить. Для внештатных ситуаций.

— И заодно за мной присмотрят, да? Если у вас есть сомнения в моей компетентности, может быть, не стоит?..

Он вскинул руку — резко, как патриций, призывающий бунтующих плебеев заткнуться на хрен и разойтись по домам.

— Евгения Максимовна, никаких сомнений. Иначе бы я не обратился к вам и уж тем более не стал бы беспокоить Арцаха Суреновича. Но вы не станете отрицать, что иногда, — он выдержал паузу и с нажимом закончил, — требуется помощь?

— Не стану, — в тон Соколову ответила я. — Главное, чтобы эту помощь согласовывали со мной.

— Будут, не беспокойтесь.

Что ж, именно это я и хотела услышать. Я не настолько самоуверенна, чтобы в чрезвычайных ситуациях выкарабкиваться в одиночку. Помощь — это неплохо, главное, чтобы она не оборачивалась помехой.

— Вы уже столько раз попросили не беспокоиться. Подозреваю, поводов для беспокойства у меня будет более чем достаточно, — с иронией заметила я. — Артур Лаврентьевич, что будет, если я откажусь от этой работы?

— Почему? — немедленно вскинулся Соколов. Очень уж поспешно.

Я молчала, ожидая ответа на свой вопрос. Мой клиент снова снял очки, сложил, задумчиво похлопал ими по ладони.

— Очень трудно подобрать Василисе Ефимовне такого телохранителя, который ее устроит, — повторил он. — Она… женщина сложная и своенравная. Она моя покровительница, если хотите. Та святая, у которой я прошу благословения перед каждым делом. Это она помогла избежать мне тюрьмы.

— Когда отец Арцаха проиграл дело?

— Да! — Артур Соколов заговорил оживленно, даже страстно. Чувствовалось, что он верит в то, о чем говорит. Верит безоговорочно. — И если вы откажетесь, она не поедет в турне. Застрянет здесь, пока я не подыщу другого подходящего телохранителя. Она будет недовольна, а я потеряю ее расположение. И, чего доброго, попадусь Макову.

При этих словах Соколов трижды постучал рукой по деревянным перилам галереи.

Подставные зрители на втором этаже одновременно вскинули головы. Соколов отмахнулся: мол, все в порядке.

Мне отчего-то представилось, как все эти люди по приказу Соколова в едином порыве бросаются на агента Макова. Если, конечно, они не были наняты лишь для контроля периметра. Возможно, были еще наблюдатели, только я их не видела. Торчали где-нибудь снаружи.

— Сорвется турне, придется платить неустойку? — поинтересовалась я. Аргументы Соколова не особенно меня впечатлили.

— Да, причем крупную, — подтвердил Соколов. — Уже заказан транспорт, гостиницы, арендованы залы в каждом городе. Если все сорвется, боюсь, такая сумма будет критична даже для меня…

Да, попадались мне клиенты, которые самым верным способом уговорить считали давление на жалость. Со мной это бесполезно; впрочем, Артур Лаврентьевич не пытался вышибить у меня слезу. Но чувствовалось, что ситуация для него весьма серьезная.

— Ладно, а чего же во мне такого особенного? Раз Василиса Ефимовна требует именно меня?

Я думала, что Соколов начнет говорить про стаж или опыт, или сочетание того и другого с принадлежностью к женскому полу. Многие из тех, кто ищет телохранителя для ребенка или для женщины, хотят нанять именно женщину. Безопаснее, мол.

Но Артур Лаврентьевич ответил неожиданно:

— Это она вам сама и объяснит, и покажет.

— Прямо здесь покажет? — скептически осведомилась я. — Или вы поддержите традицию, и музей окажется не конечным пунктом назначения, а еще одной ступенькой к нему?

Это начинало реально бесить. Пожалуй, если бы не просьба Арцаха и не моя привычка доводить разговор до логического завершения, я ушла бы прямо сейчас. Ведут какими-то запутанными путями, клиент оказывается посредником, туману понапустил…

— Она вот-вот прибудет, — заверил Соколов.

— У нее должны очень веские причины, — съязвила я, свое недовольство уже не маскируя. — Надеюсь, госпожа прорицательница не в маске придет?

Артур Лаврентьевич меня словно не услышал. Отвернул голову вбок и весь замер. Застыл, будто статуя.

Я осторожно обошла его, заглянула в лицо. Взгляд у моего клиента сделался остекленелый, расфокусированный.

— Артур Лаврентьевич?

Черт, вроде он дышал. Или нет?

Я протянула руку к его шее — пощупать пульс. Но не успела дотронуться, как Соколов отмер, заморгал и всем телом развернулся в мою сторону. То есть туда, где я стояла пару секунд назад до того, как он замер.

— Я здесь, — озадаченно оповестила я. — Вы сейчас как-то… застыли, как памятник Ленину. Все в порядке?

— О, ничего страшного. — Соколов улыбнулся, но нервно. Похоже, эти мгновения собственной беспомощности ему не понравились. Ну, это я могу понять, сама ненавижу подобное состояние.

Не успела я и рта раскрыть, как мой клиент, потеряв всякий интерес к картине, кивнул в сторону лестницы:

— Она уже здесь. На первом этаже, у касс. Ждет нас обоих.

И заторопился вниз, более в мою сторону не обернувшись. Шел быстро, почти бежал. При этом со своей комплекцией умудрялся выглядеть не забавным, а скорее страшно занятым. Таким, что упаси боже отвлечь.

Я легко нагнала его.

— И что это сейчас было? — спросила я, пробираясь за ним мимо подставных посетителей. — Вы словно в транс впали.

— О, это Василиса. — Соколов отвечал, не сбавляя темпа, и ничуть не запыхался. — Она дала знать, что пришла.

— У вас с ней телепатическая связь, что ли? — хмыкнула я.

— Да, навроде того.

Ух, уржаться просто. Расскажу Арцаху, он любит все эти штуки навроде «Звездных войн» и «Секретных материалов». По ходу, сила пребывает с достопочтенной Василисой Ефимовной, не иначе.

Шутки шутками, а чем ближе мы подходили к кассам, тем сильнее и я ощущала что-то этакое.

Не то чтобы давящее, но… Как если бы один человек вдруг размножился до десятка своих копий. И все эти копии стоят в маленькой комнате, и когда входишь в комнату, ощущаешь…

Вот. Вот оно — энергетика, аура, не знаю, как еще сказать, но присутствие некоей особы я почувствовала издалека. Очень сильное присутствие, как будто замедляющее твое собственное движение в пространстве. Едва мы вступили в коридор первого этажа, у меня в мозгу невольно возник образ Комаровой — такой, как запомнился по газетным фотографиям.

Невысокая женщина, для своих лет — умеренно полная, с интеллигентным лицом. Но одетая неподходяще, нарочито простецки. Как пожилая учительница, переехавшая из города в деревню и плюнувшая на прежнюю презентабельность.

Две кофты одна поверх другой, широкая юбка с оборочками, цветастый платок, не подходящий ни к кофтам, ни к юбке…

Мой предполагаемый объект охраны выглядел почти так. Разве что из-под левого рукава кофты были видны массивные и дорогие часы, на ногах — фирменные зимние ботинки (кстати, хорошие, прочные, сама такими пользуюсь). Да и платок Василиса спустила с головы, повязав на шею. И то сказать, ей это шло немного больше: стали видны ухоженные темные волосы, которым интересу придавала одинокая седая прядь, слева в проборе. Притом с такой темной мастью и одеждой в ней не было ничего черняво-цыганистого, маргинального-бродяжного, отшельнического. Того, что обычно увязывают с гадалками и так называемым колдовством.

На фотографиях гадалка представала без очков, но здесь была в них, и это усиливало сходство с учительницей.

— Сокол мой ясный, явился не запылился! И красну девицу добыл, как я просила.

— Добрый день, — осторожно поздоровалась я.

— Василиса Ефимовна Комарова — это Евгения Максимовна Охотникова, телохранитель. Евгения Максимовна…

Ну, хватит, пожалуй.

— Я в курсе, что вы гадалка и заинтересованы в личной безопасности. Артур Лаврентьевич настаивает на моей кандидатуре, говорит, что это ваш выбор. Но не смог объяснить, по какой причине вам нужна именно я. — Я бесцеремонно перехватила инициативу. — Если я правильно его поняла, дело не в стаже и не в опыте. Верно?

«Новая Ванга» смотрела на меня чистым и незамутненным взором, какой я видала у фанатов восточной медитации и прочих практик для душевного здоровья.

Глаза у моей возможной подопечной оказались светло-карие, с желтыми крапинками. И отчего-то от взгляда их делалось очень спокойно и тут же — очень не по себе.

В душу смотрит, как говорится.

— Вы не бойтесь, родная, — ласково произнесла Комарова. — Я вас не укушу.

Народу вокруг нас было прилично, но никто в нашу сторону и бровью не вел. У меня мелькнула мысль: это не потому, что и эти посетители подставные.

Появилось ощущение, что Комарова как бы замкнула нас троих — меня, себя и Соколова — в отдельный пузырь в пространстве. И оттого люди вокруг перестали нас замечать.

Ну, в данный момент «способность головы чуять жопой», то есть интуиция вкупе с субъективным восприятием сообщали мне именно такое ощущение.

Артур Лаврентьевич стоял с таким видом, словно происходившее было ему давно привычно и приятно, а сам он очутился в самом безопасном месте на земле. Стоял, короче, с бесяще-блаженной физией.

Во рту пересохло. Я сглотнула.

— Я верю, — выдавила я. — Верю, что не укусите. Но сейчас надо обсудить важное дело, и я не хочу обсуждать прямо здесь.

— Здесь безопасно, — возразила Василиса. — Энергетические потоки благоприятные.

Чуть помолчала и выдала с тем же просветленным видом:

— Да и этого говнюка Макова тоже не видать.

— Да, Артур Лаврентьевич говорил, что возьмет его на себя. Просил не беспокоиться по этому поводу, — подтвердила я. — Может, хотя бы присядем куда-нибудь?

Гадалка, никак не отозвавшись, пошла вперед, мимо касс, мимо книжного магазина — в конец коридора, к скамейке возле тупичка с кофейным автоматом и кулером. Занятная у нее была манера двигаться — так, будто всего мира вокруг нее не существовало или же он никак не мог ей навредить. Отстраненное выражение лица… уж не под кайфом ли она, случаем?

— Артур Лаврентьевич, Василиса наркотики принимает? — шепотом осведомилась я. Гадалка шла метрах в десяти от нас.

— Нет! — возмущенно возразил Соколов. — Ни наркотиков, ни алкоголя!

А лицо-то, а: мол, и как это у меня язык повернулся такое сказать про его покровительницу?

— Если я возьмусь за это дело, будьте готовы к тому, что я буду задавать неудобные вопросы, — все так же шепотом сообщила я.

Василиса Ефимовна уже уселась на скамейку — ровно посередке. Нам с Соколовым оставались места справа и слева от нее. Я осталась было стоять, но Комарова требовательно похлопала по мягкой обивке:

— Садитесь, душа моя. Не люблю, когда нависают.

— Как Маков? — уточнила я, припомнив замечание про «говнюка» из Василисиных уст.

— Нет, меня это просто отвлекает. — Она все держала этот умиротворенный тон. Да и ощущение «пузыря» никуда не делось.

— Итак, Василиса Ефимовна, — начала я, — Артур Лаврентьевич в целом посвятил меня в вашу ситуацию. Вам предстоит турне по Волге, вы будете выступать и консультировать. Мне предложили охранять вас от нежелательного внимания и обеспечивать вашу безопасность. Также я узнала, что мне в помощь дадут еще двоих человек, и заверили, что они никак не помешают.

— Турне продлится около месяца, — торопливо вставил Соколов. — Если не возникнет каких-либо осложнений. Но за этим я присмотрю.

— Смотри, как бы за тобой не присмотрели, — усмехнулась Василиса Ефимовна. — Антоха-то как та Машка у медведя на закорках — высоко сидит, далеко глядит…

— Василиса Ефимовна, — напомнила я о себе. — Артур Лаврентьевич утверждает, что мое участие — вопрос жизни и смерти. И что только я и смогу вам сейчас помочь. Он сказал, что вы сами мне объясните — почему.

— А потому что у вас, Евгения Максимовна, с головой непорядок.

— Простите?! — Такого заявления я ожидала меньше всего.

— У вас в мозгу — от нормы отклонения. В физиологическом смысле. В детстве башкой стукались? Лет в девять, в десять?

— В медицинской карте указано, было небольшое сотрясение, — вставил Соколов.

Ладно, я привыкла, что порой клиенты владеют обо мне куда более обширной информацией, чем можно ожидать. Неприятно, но объяснимо.

— У тебя где-то там посередке не все в порядке. — Комарова постучала себя указательным пальцем по голове, примерно посередине черепа. — В промежуточном мозге и этом… как его… гипоталамусе. Влияет на центральную нервную систему, на восприятие.

Меня пробрало легким ознобом.

Ребенком, как и подростком, я была довольно активным. Мама одно время подозревала синдром гиперактивности, папа просто говорил — мол, прет изо всех мест. Как и многие дети, я обожала лазать по деревьям, и однажды я навернулась с дерева. С маленькой высоты, метра полтора, но для восьмилетнего ребенка это прилично. Отделалась легким сотрясением, потому что основной удар пришелся на плечо и бок; да и упала я на рыхлый, влажный после дождя газон. Последствия были небольшие и недолгие: сбился режим сна и бодрствования, всего-то на неделю.

— Вот, Артур Лаврентьевич вам подсказывает, — язвительно произнесла я, глядя на него. — Когда там у меня сотрясение случилось? По медкарте-то?

— В восемь с половиной лет, — задумчиво, как бы на пробу, произнесла Комарова. Взгляд у нее сделался пристальный, прищуренный, будто она вглядывалась куда-то в даль.

В прошлое?

Она смотрела на меня и в то же время мимо меня.

— Лето тогда было жаркое. Мать пообещала мороженое, если ты немедленно слезешь с дерева, — отстраненным, словно бы чужим голосом начала гадалка. — Ты почти слезла, но поторопилась и ногу поставила на сухой сучок.

— Не надо, — жестко предупредила я. Ознобом меня уже не продирало, но в горле словно ком льда застрял.

— Макси-и-им, — жалобно и тоскливо, голосом моей мамы протянула Василиса Ефимовна, — Макси-и-им, сюда!

— Я сказала — хватит, — еще жестче повторила я. Руки так и чесались хватнуть эту экстрасенсиху за плечи да тряхнуть как следует, чтобы заткнуть.

— Так вот я о чем? — Василиса мгновенно сфокусировалась на мне. — О том, что сотрясение у тебя случилось и вроде как все обошлось. Ну, седьмицу ночей не спала, и ладушки. А вот эта штука в мозгу, этот узелочек-то, гипоталамус… он еще на внушение влияет. На убеждение. Я же, дорогуля, не только прошлое смотрю да будущее прозреваю. Я ж еще и усыпить могу, и в транс ввести, и всякое заставить делать. А у тебя этот узелочек поврежден, не работает на внушение, не воспринимает гипноз. Вроде как антенна, которая сигнал не ловит.

— Хорошо, — настороженно ответила я. — Но зачем вам вообще телохранитель? С такими-то способностями?

— А затем, что я воздействовать могу только на одного человечка за раз. И я же обстановку не умею оценивать — безопасная или нет. А ну как испугаюсь чего? И решу, что я лучше знаю, что делать и куды бечь от беды-то. Да и внушу своему охраннику, что нужно делать. Или вообще решу, что опасности нет никакой, и тоже внушу это охраннику, чтобы выступить дал, не портил турне. — Василиса перевела дух. Она выглядела слегка взволнованной. Но только слегка. — Понимаешь мою проблему?

— Нам потребовался профессионал высокого уровня, но при этом со специфической травмой мозга, — добавил Соколов тоном папаши семейства, нашедшего наконец для дочурки подходящего репетитора.

— А те двое, которых уже нашли? — напом-нила я. И не подавала виду, что удивлена.

Еще в «Сигме», да что там — раньше, при подготовке и отборочных тренировках, — некоторые из психологов отмечали мою своеобразную упертость. На меня плохо действовали успокаивающие или манипулятивные интонации. Это качество у меня отмечали и рекомендовали развивать. Мол, сложнее будет поддаваться на уговоры пленных, и прочее в том же духе. Некоторые из коллег — не только мужчин, но и женщин — называли меня твердолобой.

А оно вон, значит, в чем дело. Если верить госпоже ясновидящей — в узелочке гипоталамуса.

— Алмазный мой, ты еще кого-то нарыл? — встрепенулась Комарова.

— Нарыл, Василиса Ефимовна. И ребята вполне способные.

— Мышка и медведь, — пробурчала себе под нос Комарова. — Так я о чем, Евгения Максимовна, душенька, соколица вы моя востроглазая. Мне же и от меня защита понадобится. Чтобы я головушкой в опасных ситуациях нормально думала, да вас слушалась. Чтобы чего беспутного не наделала. Мое-то дело маленькое — выступать. Вы как, согласны?

Серьезный вопрос.

— Мне не хватает… м-м-м, вы не очень убедительны, — нашлась я. — Вот скажите, о чем я сейчас думаю?

— Хотите заломить цену, — будничным тоном сообщила Василиса Комарова. — Если не выйдет отказаться, попросите вдвое больше, чем обычно.

Я не скрыла изумление; и мне плевать было, видит Соколов или нет. Впрочем, он на Комарову, похоже, чуть ли не молился, так что едва ли удивится.

— Вот сейчас выругались, — продолжила она также спокойно. — Ну что еще? Захотите, Артур Лаврентьевич козликом у меня тут запрыгает али бяшкой кудрявой. Он запрыгает, а вы нет.

— Это уж вы хватили, — возразил Соколов. Оно и понятно: при всем своем трепетном отношении к гадалке едва ли он желал прыгать козликом. Да и кто пожелал бы?

Мне захотелось отодвинуться от этой дамы, а еще лучше — вообще выбежать из музея, запрыгнуть в «Фольксваген» и дать по газам.

— Тут все подставные. При помощи того же микрофона можно передать команду, и кто угодно что угодно сделает, — неожиданно для себя произнесла я. — А вы выйдите на улицу и сделайте что-нибудь такое с кем-нибудь не поддельным. Не подставным. Случайным.

Да, жесть, но я нуждалась в доказательствах. Мне случалось заниматься охраной медийных персон, и в их числе были даже двое искусных фокусников.

Но вот с таким уровнем сталкиваться еще не приходилось. Своим глазам и прочим органам чувств я доверяла. А потому мне нужно было увидеть что-то совсем невероятное.

Даже не невероятное, а… Ладно, употреблю это слово.

Чудесное.

Вот.

— Неужели недостаточно того, что есть? — Пожалуй, впервые с момента встречи Артур Лаврентьевич выглядел недовольным.

— А если покажу, согласитесь? — Комарова, напротив, ничуть не возражала.

— Соглашусь. — Меня озарила удачная мысль. — Вы мне докажите, что я и правда защищена от внушения. Заодно увижу, как вы умеете других подчинять.

— О-о-ох. — Теперь и Василиса Ефимовна поскучнела.

— Сделаете это — и я работать соглашусь за свою обычную цену. Не стану требовать надбавку за специфические условия работы.

Вот это с моей стороны была несомненная провокация.

Но стыдно мне за нее не было: мне не понравилось демонстративное влезание в мою голову. И демонстрация неподвластности внушению была решающим аргументом, который убедил бы меня на эту работу.

— Пойдемте. — Она поднялась, поманила за собой.

— Но, — добавила я, — при этом я оставлю за собой право прервать контракт в случае, если компетентное выполнение моей работы будет невозможно по не зависящим от меня причинам.

— Согласен. Вполне разумно, — кивнул Артур Лаврентьевич, поднимаясь следом. — Вы прогуляйтесь пока, а я еще осмотрюсь. Так редко доводится бывать в музеях!

Мы с Комаровой вышли на свежий воздух. Сегодня, как и вчера, было довольно пасмурно и влажно, но без осадков. Комарова накинула платок на волосы. Верхняя ее одежда представляла собой легкую шубу из экомеха; и вот шуба-то придала ей сходство с цыганкой.

— Я закурю? — спросила она.

— Валяйте.

— На «ты» можно? — уже с сигаретой в зубах процедила Василиса Ефимовна.

— Валяйте, — тем же беспечным тоном разрешила я. Ей-ей, после сеанса копания в моем прошлом какое-то «тыканье» погоды не делало.

— Ты не смотри, что Артур Лаврентич такой смирненькой да покладистый. Он тот еще… — Василиса не нашла нужного слова и только сплюнула. Правда, не на тротуар, а в кстати попавшуюся урну.

Зубы у нее были желтые-желтые.

— Короче, мне и правда нужен человек с легкой патологией гипоталамуса. И гастроль серьезная, не перенесешь, деньга жирная вложена, да не последними людьми. — Комарова затянулась сигаретой, выпустила такой клуб дыма, какому и дракон позавидовал бы. — Так что, милушка, очень надо, чтоб ты всю эту гастроль сдюжила. Потому как замену тебе будет найти трудно. И это я не польстить тебе пытаюсь.

— Я уж поняла. — Я примолкла было, но тут же вспомнила кое-что из сегодняшнего:

— А вы с Маковым Антоном Владиславовичем тоже знакомы?

— Это который работает в… — Она оглянулась, прежде чем тихо произнести название организации. — Хорошо знакома. Пытался завербовать для нужд государства. Но некоторым людям по другую сторону закона я оказалась нужнее.

— И вам это нравится? — Я разглядывала Василису, отмечая и возрастные круги под глазами и жесткие складки в углах едва накрашенных губ.

— Неплохо, конечно, когда в рот смотрят, — уклончиво ответила она. — Или там когда помогаешь кому, спасаешь от такой хрени, с какой врачи не справятся. Вот, зайдем-ка сюда, присуседимся к кому-нить. Ты ж хотела что-то чудесное, а?

Чудесное, вздрогнула я. Я ведь не называла это слово вслух.

Она толкнула дверь книжного магазина.

Людей было совсем немного; очевидно, мы попали близко к обеденному перерыву. Человек пять или шесть. Я не успела сориентироваться: Василиса быстро вышла на середину торгового зала. Одновременно забавная и внушительная в своей пушистой экошубе, она оглянулась и поразительно громко гаркнула:

— А ну всем стоять!

Я не вздрогнула только потому, что морально была готова к чему-то этакому.

Все посетители застыли, как парализованные. Дядька, взявшийся за ручку входной двери и замерший на полпути; две кассирши, из них одна возле кофейного автомата; мужчина с малышом в одной руке и поручнем коляски в другой; девчонка лет шестнадцати у стеллажа с японскими комиксами.

И я, Женя Охотникова, приглашенная свидетельница.

Василиса Ефимовна стояла, напрягши плечи и сжав руки в кулаки. Челюсти у нее тоже были крепко сжаты. Глаза закрыты, но при том мне было видно, как мечутся под веками глазные яблоки.

Мое тело попыталось выполнить озвученную Василисой команду. Ноги налились свинцовой тяжестью, суставы окаменели; мышцы, казалось, могли раскрошиться от малейшего усилия, будто засохшее мыло.

Я перевела взгляд на кассирш: во время перформанса Комаровой я оказалась к ним ближе всего. Девушки молча таращили глаза: только ими они и могли двигать. Одна замерла с вытянутыми руками — и эти руки не дрожали, хотя держали пару увесистых книг. Вторая, у кофейного автомата, силилась разомкнуть побелевшие губы. И от бессилия начала плакать — беззвучно и оттого более жутко.

— Никто не двигается, — с усилием процедила гадалка.

О том, что я хотела удостовериться в собственной сопротивляемости внушению, я вспомнила позже, когда мы уже покинули магазин. А сейчас я поняла только, что мне надо каким-то образом дойти до Василисы Ефимовны и прекратить этот ужас.

Устроенный, между прочим, по моей просьбе.

…это более всего походило на ходьбу по колено в воде, против течения, и притом в полном боевом костюме. Оторвать подошвы от пола не получалось, зато неплохо вышло скользить. Едва я сделала первый шаг, Василиса Ефимовна крепче стиснула руки — так, что костяшки на кулаках побелели еще сильнее.

Я ощутила сильную, почти обморочную слабость, но заставила себя сделать еще один шаг.

Малыш на руках отца начал сдавленно хныкать, девчонка у комиксного стеллажа что-то невнятно промычала.

Чем ближе к цели, тем легче мне давался каждый шаг. Когда до Комаровой осталось не больше метра, я даже смогла поднять ногу для следующего шага.

И, едва получилось дотянуться, с размаху хлопнула гадалку по плечу. А рука у меня тяжелая, хоть с виду и не скажешь.

Она сдавленно выдохнула — одним долгим свистящим выдохом, и тут же вдохнула. Задерживала дыхание?

И разом все отмерло, ожило: малыш заорал во всю глотку, дядька вышел вон из магазина и тут же упал, отец малыша поспешно двинулся к выходу, девица возле стеллажа уронила на пол книжку, кассирша с книгами — тоже, но уже на стол возле кассового аппарата. Ее коллега громко всхлипнула.

Василиса Ефимовна под моей рукой обмякла, словно сдулась после приложенных усилий. И то сказать, она побледнела, а белки глаз у нее стали красные, как после долгой работы за компьютером.

— Ну? — хрипло спросила она.

Упавший за дверью дядька, матерясь, поднялся и пошел прочь от магазина; мужчина с ребенком вышел почти сразу за ним, на секунду застряв коляской в дверном проеме и рывком ее протолкнув.

Девица-подросток начала жевать жвачку и потрясенно протянула:

— Хренасе…

— Пойдемте. — Я обхватила гадалку за оба плеча и повела вон из магазина. Очень быстро.

Она шагала устало и медленно. Я довела ее до своего автомобиля и помогла сесть. Потом проехала около километра от Тарасовского художественного музея. Недалеко, но все же подальше от ушей Соколова и подставных зрителей.

— Что-нибудь нужно? Чай? Кофе? Смузи? Что-то из еды?

— Просто посидеть, — тихо попросила она.

Пару минут мы сидели молча. Потом я решилась:

— Вы же говорили, что только на одного человека за раз можете воздействовать.

— Ты смотри, все-то ей не ко двору, — хмыкнула Василиса Ефимовна. Восстанавливалась она быстро. Во всяком случае, на щеки вернулся румянец, да и глаза стали уже не как у больной конъюнктивитом. — На одного человека — да, если мне надо, чтобы он что-то сделал. А если нужно, чтобы все сыграли в «Замри!» и ничего не делали — это попроще. Заморозить человека — оно всегда попроще. Да еще если помещение небольшое. Тогда и нескольких могу подчинить.

— Как-то это… — У меня не находилось слов. Оно и понятно. Будто в серию «Зачарованных» угодила. Какая-то из ведьм там умела делать так, чтоб все вокруг застывали, как скульптуры.

Зато у Комаровой слова нашлись:

— И вот если бы у тебя с гипоталамусом, да с мозгой промежуточной все было в порядке, — она протянула руку и постучала уже меня пальцем по голове, сверху, — ты бы ни-чер-та не сдвинулась бы с места.

Я даже не стала убирать ее руку.

— Ну? — Она смотрела на меня требовательно, чуть насмешливо; но и тревожно, устало и выжидательно. — Убедилась, Фома неверующий?

Я кивнула несколько раз подряд, потом хрипло выдавила:

— Да. — Сглотнула. — Да, убедилась. Поедем, обрадуем вашего поклонника. Я согласна на эту работу.

— Он мне не поклонник. — Василиса Ефимовна поудобнее устроилась на сиденье и законопослушно пристегнула ремень. — Водицы испить не сыщется?

Водица сыскалась, гадалка закинула в рот таблетку (я успела прочесть надпись на блистере — оказалось, от давления) и запила ее почти половиной литровой бутылки.

— Все эти проделки очень обезвоживают, — поделилась она. — И давление, само собой, скачет. Я ж не молодуха уже.

Я дождалась, пока она попьет, забрала бутылку, и мы поехали к музею.

— В молодости, наверное, все это легче давалось? — поинтересовалась я.

— Что — все?

— Ну, штуки эти. Которые вы сейчас проделали. — Я повела плечами. Легкое онемение мышц ощущалось до сих пор, будто я отлежала все тело разом. Поэтому ехали мы неторопливо.

Да и на душе было как-то… странно. Будто куча вещей разом перестала иметь значение. По крайней мере временно.

— В молодости я такими штуками не занималась, — пояснила Василиса Ефимовна. — Мне сейчас сорок девять… так, ну вот где-то после сорока четырех и пошло.

— Я слышала, — оживилась я, — что дар ко всякому такому пробуждается, ну, после какого-то потрясения, катастрофы или крупного поворота в жизни. У вас, наверное, так и случилось?

Да, я после своего личного потрясения была немного бестактна, не спорю.

— Да, было, — неожиданно весело произнесла Комарова, скаля желтые протабаченные зубы. — Случилось потрясение.

И почти без паузы пояснила:

— Климакс наступил.

Я не сдержалась и заржала. Неожиданно для себя самой, сильно и громко; так что пришлось срочно притормозить у ближайшей автобусной остановки. К счастью, приступ хохота у меня быстро прошел. Но после него я ощутила настоящее облегчение, да и онемение в мышцах пропало.

А что, хорошо, когда у подопечных есть чувство юмора!

— Ух, смеется-заливается… думаешь, шучу? Между прочим, цикл менструальный — штука серьезная, много на что влияет. Погоди, вот начнется климакс у тебя, сама увидишь.

— И как, вы правда заставили бы Артура Лаврентьевича скакать козликом? — спросила я, вытерев слезы и снова берясь за руль.

— Нет. Мы давно работаем вместе. Считай, коллеги, да и деньги он мне платит приличные. К чему обижать хорошего человека?

— И правда, — скептически протянула я. — Очень хороший человек.

— Он первый дал мне работу, когда у меня пошла вся эта свистопляска, ну, способности проклюнулись и прочее. Потом уже подобрал мне в клиенты пару своих знакомых, дело завертелось…

— Как сутенер прямо, извините за сравнение, — не удержалась я.

Я думала, что Василиса Ефимовна обидится или скажет что-то резкое. Даже я ощутила, что как-то очень уж цинично высказалась.

Но Комарова посмотрела спокойно и внимательно и сочувственно произнесла:

— Что, за армянского мальчика обидно? Что Артур Лаврентич его прессанул?

Я даже не стала прикидывать, прочитала ли Василиса это у меня в голове или просто была в курсе, кто познакомил меня и Соколова. Забавно, что почти сорокатрехлетнего Арцаха она назвала мальчиком: не такая уж большая у них разница в возрасте.

— Да нет, не обидно, — пожала я плечами. — Просто Соколов не тянет на хорошего человека. Ну, не знаю.

Мы приехали, и удалось припарковаться близ музея.

— Уж точно лучше этого ублюдка Макова, — внезапно жестко произнесла Василиса, возясь с ремнем безопасности.

— Мне нужно знать что-нибудь про вас и Макова? Я считаю, он может быть серьезным препятствием.

Она ответила не сразу.

— Сейчас он не такое препятствие, как был раньше. Раньше — да. Здорово мне подгадил. Сначала — когда копал под Артур Лаврентича, потом — когда пытался заставить сотрудничать. — Она высунулась из машины и сплюнула уже на тротуар. — Ничего, я его, суку, признаю везде. Он ко мне не су-у-унется.

— Ох, пойдемте уже.

Даже не позвонив и не уточнив ничего у Соколова, Василиса Ефимовна безошибочно нашла его в немаленьком здании музея. Сразу после гардероба устремилась в музейное кафе — там-то он и сидел, смакуя уже вторую чашку кофе.

— Как все прошло? — он спрашивал не Василису — меня.

— Смею заверить, демонстрация превзошла все мои ожидания. — Я вновь ощутила нас троих как бы замкнутыми в пузырь. Своеобразно отгороженными от остальных посетителей.

Это вполне объясняло, почему, несмотря на популярность гадалки, к ней никто не подходил с просьбами о предсказании будущего и прочем в том же духе. Не докучал, словом.

— И вы согласны? — он явно спрашивал для проформы, уже не сомневаясь в положительном ответе.

— Да, я согласна охранять Василису Ефимовну в течение месяца, во время ее турне. И ожидаю, что вы действительно сделаете все, чтобы Антон Маков не портил жизнь моей подопечной. — Я предпочитаю сразу обозначить те аспекты работы, с которыми не могу справиться, и потому даже не буду за них браться. — Увы, с товарищем из такой конторы я едва ли справлюсь. А вы не единожды меня заверили, что беспокоиться насчет него не стоит.

— Вы абсолютно правы, — серьезно заверил Соколов. — Он исключительно моя забота.

— Заноза в жопе, — неинтеллигентно и весело присовокупила Василиса Ефимовна, изучая раздел с пирожными в книжечке меню. — Большая такая.

— Ах да! — Я спохватилась и полезла в сумочку. Хорошо, что вспомнила! — При нашей первой встрече он, Маков, кое-что мне дал. Не рискнула отказываться. Думаю, вам пригодится.

Я протянула Соколову визитку.

— Он сказал, что если я стану охранять вас, то мне лучше его известить, — добавила я. — Не то чтобы я собиралась. Но, полагаю, раз я займусь охраной Василисы Ефимовны, вашего визави можно не оповещать.

— Вы, Евгения Максимовна, можете свободно чхать на любые его инструкции, — отозвался Соколов, изучая визитку. — С самой высокой башни из всех возможных.

— Что ж, в таком случае… вам известны мои расценки? — Встреча наконец перешла на рутинную деловую тему. Никакой мистики и шпионских игр с переодеваниями.

Соколов чуть поторговался, не ужимая цену, а наоборот — предлагая надбавку за выездные условия задания. Я отказалась: стоимость моей работы я без веских (чаще всего экономических) причин не повышаю. Мы сошлись на том, что за особо опасные условия работы или чрезвычайное происшествие надбавка все же будет.

Но я, несмотря ни на что, позволила себе надеяться, что этот месяц пройдет с минимальными форс-мажорами. Надеялась, но не обманывалась. Задание не виделось особо легким, да и четыре недели — срок приличный.

— Еще один момент, — вспомнила я, когда мы уже заказали пирожные и чай. — Василиса Ефимовна, у вас бывают прозрения относительно грозящей вам опасности? Скажем, заселяетесь вы в новую гостиницу и чуете, что здесь на вас нападут, и даже уже знаете, кого опасаться…

— Нет, красна девица, — прожевав кусок пирожного, возразила Василиса Ефимовна, — так я не могу. На себя у меня глаз закрыт, понимаешь? Мне и поэтому телохранитель нужен.

Она вытерла рот салфеткой и взяла следующую порцию.

— Нет, я чую, если место дурное или человек нехороший. Если он на кого конкретного нацелился, я тоже могу засечь. Если поднапрягусь. Но это если на кого другого нацелились. — Она прожевала и повторила: — Про себя я ничего не вижу. В самом лучшем случае — если вижу себя в чьем-то будущем.

Она не выглядела расстроенной этим фактом. Видимо, смирилась с этой стороной своего дара.

— В этом есть и плюс, — заметила я. — Вы не будете мешать моей работе. На самом деле это очень хорошо.

— А раз хорошо, — сказал Артур Лаврентьевич, — то когда вы, Евгения Максимовна, готовы приступить?

Месяц, напомнила я себе. Месяц рядом с женщиной, которая выделывает всякие штуки.

— Хоть сегодня, — без паузы ответила я. — Только вещи соберу и квартиру на сигнализацию поставлю.

— Прекрасно! — обрадовался Соколов. — У Василисы Ефимовны как раз сегодня выступление. В концертном зале Дома культуры.

— У нас в Тарасове их несколько, вы в каком будете выступать? — Я уже включила рабочий режим.

— В центральном, свет мой ясный, — пояснила Василиса. — Мой менеджер хотела зарезервировать концертный зал побольше или там холл в гостинице «Евразия», но я не захотела. Там атмосфера неприятная. Вот Дом культуры — это самое оно.

Ох, было у меня как-то раз дело, крепко связанное с центральным Домом культуры. Так что насчет неприятной атмосферы я бы поспорила.

— А где вы остановились? — уточнила я.

— Так вот в «Евразии» же. Надо вас, кстати, познакомить со всеми, правильно, Артур Лаврентьевич? С Людмилой, с Павлом, о, и с Русланчиком непременно…

— А всего их сколько, этих «всех»? — поднапряглась я. Да, Соколов упоминал про свиту. Черт, надо было сначала спросить, сбила меня с толку Василиса, отвлекла своими фокусами…

— Людмила — мой тур-менеджер, она все организовывает, бронирует, договаривается, ну, понятно. Павел — мой личный массажист. Мне перед выступлениями расслабиться надо. А Руслан… — Василиса помялась.

Я посмотрела на нее, потом на Артура Лаврентьевича. Отлично, не успела приступить к работе, а уже какие-то недомолвки пошли.

— Это Василисин духовный ученик, — пояснил Соколов. — Еще мальчик, двенадцати нет.

Я откинулась назад на спинку стула и досадливо цыкнула языком.

— Ребенок! И вы говорите об этом в последнюю очередь! Это усложняет дело. За ним есть кому присмотреть? Или?..

— Вы не будете отвечать за него лично. — Соколов, наоборот, подался вперед. — Я говорил, вам будут помогать.

— И эти помощнички и присмотрят? — Я все еще сомневалась. Ребенок, да еще в поездке — это неслабый геморрой.

— Да, — твердо повторил Соколов. — Вы охраняете только Василису.

— Я запомнила ваши слова, — отозвалась я. Это не было угрозой: я предпочитаю ясность в делах, четко обговоренные детали. Меньше недомолвок — меньше проблем.

— И мышку с медведем приводи, Артур Лаврентич, — произнесла Комарова непонятно для меня. — Тех, что нарыл краснадевице в подмогу.

Вроде бы пока что я уточнила все, что могла. На данный момент. Уже и не сомневалась, что по ходу поездки — да что там, даже сегодня вечером — могут всплыть новые сюрпризы.

Хотя нет, осталось еще кое-что.

— Этот ребенок, Руслан, — опасливо протянула я. — Ваш духовный ученик. Он тоже, как вы? Одаренный?

— Ну, не прям как я, — задумчиво протянула Комарова. — Но многообещающий. Кое-что уже может, да.

Час от часу не легче.