Криминальный оракул

Марина Серова, 2023

Новый остросюжетный детектив из серии о телохранителе Охотниковой не оставит равнодушными любителей необычных криминальных расследований. Опытный телохранитель Евгения Охотникова многое повидала за годы службы, но такого заказа у неё ещё не было. Её новый клиент связан с незаконной торговлей живописью и настоящей магией. В колдовство Евгения не верит, пока не сталкивается с ним сама. Впервые в жизни стальная леди хочет отказаться от сотрудничества и просто сбежать… Но не так-то просто сбежать от сильного экстрасенса, которого нужно защищать от окружающих – и от самого себя. Ведь Охотникова – из тех редких людей, кто не поддаётся гипнозу, и только ей под силу уберечь экстрасенса от опасности.

© Серова М.С., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Глава 1

— Во-о-он тот, Евгения, седой господин… — громко прошептал Арцах Варданян, одними глазами показывая на музыкантов на сцене. — Нет, не контрабас. Пианино. Заметили?

— Ага. — Я отвечала, скрыв рот за бокалом. Очень не хотелось, чтобы седой пианист заметил наши перешептывания. С учетом того, что мой спутник (журналист старейшей тарасовской газеты) успел мне рассказать, — не хотелось вдвойне.

Опять же невежливо. Пришли на концерт джазовой музыки: редкая изысканная программа, виртуозы-музыканты. Надо воздать должное, а заодно посидеть спокойно в приятной обстановке, пока есть возможность.

Седой господин за пианино продолжал играть, время от времени обводя зал обманчиво-рассеянным взглядом. На пару секунд задержал взор на нашем столике. И я, и Арцах, не сговариваясь, подняли бокалы, приветствуя моего вероятного заказчика.

— Заметил, заметил. — Арцах подождал, пока пианист отвернулся, и только тогда, чуть быстрее, чем нужно, выпил свой бокал. Потом, который раз за вечер, поправил запонки на обоих рукавах.

Я, напротив, ощущала полное спокойствие. Малый зал Тарасовской консерватории: самая что ни на есть возвышенная обстановка, леди в бархате и драгоценностях (я в шелке, но это частности), джентльмены в костюмах, вино старше, чем моя тетушка Людмила… Отчего не насладиться?

Одно из первых правил, которому меня научила даже не телохранительская, а еще спецназовская бойцовская жизнь: цени моменты покоя. Обстоятельства меняются стремительно; поэтому, если имеешь возможность передохнуть — передохни, черт побери, и не парься.

Вот и я не парилась: поймала заинтересованный взгляд мужчины за два столика от нас (оставила без внимания, не мой типаж); подозвала жестом официанта, прося вновь наполнить бокалы; и, когда музыканты отыграли, негромко поаплодировала вместе со всеми. Слишком громкие аплодисменты здесь считались вульгарными.

Словом, я втянулась и наслаждалась концертом. Не особенно люблю все эти музыкальные мероприятия. Или просто не успеваю их полюбить, так как у меня нет времени их посещать. Но этот понравился.

А вот Арцах и скучал, и нервничал, стараясь, впрочем, этого не показывать.

— Боже, еще сорок минут сидеть… — простонал он, когда мы с ним в антракте вышли на царских размеров балкон (отдельная достопримечательность здания консерватории). Оба мы не курили, но захотелось подышать свежим воздухом.

— Не любите классику? — хмыкнула я. — А вчера-то соловьем разливались, уговаривали…

— Это дань уважения пианисту. — Арцах опасливо оглянулся. Будто мой будущий заказчик не в гримерку к себе пошел, отдохнуть перед вторым отделением, а подслушивал прямо тут, за алым занавесом у балконной двери.

— Я с ваших слов поняла, что он сам заинтересован во встрече, — неприятно удивилась я. — А теперь, оказывается, мы перед ним должны выплясывать?

— Не мы, Евгения Максимовна, — уточнил Варданян. — а всего лишь я. Да и то — не выплясывать, а так, щелкнуть каблуками и почтительно склонить голову, когда он мимо проходить будет.

…Имя заказчика — Артур Лаврентьевич Соколов — Арцах сообщил мне при личной встрече два дня назад, в кофейне своей бабули (к слову, бывшей контрабандистки и по совместительству бухгалтера в центральном отделении полиции Тарасова).

Сообщил один раз, один раз повторил — и все. После, в телефонном разговоре, Варданян называл его «заказчик», а сегодня — «он» и «пианист». Так и хотелось предложить ему вариант, как в «Гарри Поттере»: Тот-Кого-Нельзя-Называть. Ей-ей, такого маразма у меня даже при работе на мафиози не случалось.

— И что за трепет такой от простого пианиста? — весело осведомилась я. Вопрос был с подвохом, конечно: ведь Соколов был не только пианистом, и недооценивать его не стоило.

Но Арцах был напряжен несоответственно ситуации, на мой взгляд. Хотя всех дел ему было — представить меня господину Соколову после выступления, а дальше я сама. Чай, не девочка уже, с моим-то стажем телохранительским. Если не столкуемся, так это и не конец света будет. Седой пианист наймет еще кого-нибудь для охраны, не исключаю, что и по моей рекомендации.

Варданян, отвернувшись, барабанил пальцами по каменному бортику балконного ограждения.

— Да ладно, — я пихнула его рукой в плечо, чтоб обернулся, — что, подгадили ему и не убрали?

— Тьфу на вас. Перед таким попробуй не убери. — Он обернулся и улыбнулся, но как-то натянуто. — Я вам больше скажу, я и подгадить-то не успел. Готовил серию статей о его… подвигах, а он об этом узнал. И постарался объяснить мне всеми доступными средствами, что публиковать эти статьи не стоит.

— Вы же все равно опубликовали, — озадачилась я.

Арцах поджал губы, отчего вид у него стал суровый. Очень ему это шло, и мне снова стало чуть-чуть жаль, что мы остались только друзьями. Ну, что поделать.

— Да. Ему это очень не понравилось. Ему вообще не нравится, когда приходится с кем-то считаться.

Выражение лица у меня стало более чем скептическое. Арцах поспешил пояснить:

— То есть когда кто-то может серьезно испоганить ему всю малину, понимаете? И с этим кем-то приходится считаться. Вот я, например…

— Теперь ясно, — нахмурилась я. — Он не любит препятствия, которые нельзя убрать, так?

— Или нельзя, или о-о-чень трудно и рискованно. Пойдемте в зал?

Я продела свою руку Арцаху под локоть, чтобы вернуться на наши места совсем уж чинно-культурно. Когда еще выпадет случай поизображать из себя светскую даму из высшего общества!

Такую бонтонность соблюдали не все зрители: высокая, с широковатыми плечами женщина пронеслась мимо нас, придерживая подол длинного платья. Ступни из-под него виднелись тоже внушительные: размер сорок второй, если не сорок третий. Гренадерша!

— О, вот как раз одно, — тихо отметил Арцах, когда дама скрылась в дверях зала.

— Препятствие? — догадалась я. — Эта женщина?

— Ага. — Варданян оглянулся, удостоверяясь, что никто не подслушивает. И добавил еще тише и серьезнее: — Имейте в виду, что это не женщина.

— Как это — не женщина? — шепотом воскликнула я и притормозила у лестницы, якобы поправить туфлю. — Она перед первым отделением в женский туалет зашла одновременно со мной!

И не только. Большеногая дамочка оказалась в соседней со мной кабинке, шумно возилась там, шепотом ругая «невозможное платье»; а потом очень вежливо, через стенку, осведомилась у меня — есть ли в моей кабинке туалетная бумага. Бумага была, и я незамедлительно ею поделилась.

Потом мы с этой дамой мыли руки в соседних раковинах, бок о бок. Она еще задержалась перед зеркалом, поправила помаду, взбила прическу попышнее… при всей ее комплекции в ней не было ничего мужского. Плавные, изящные женские движения, привычное и ловкое владение косметикой, покачивание бедрами при ходьбе и высоковатый голос. Да, ростом выше меня (а во мне полноценные метр восемьдесят). Но женщина же!

Или нет?

— Хотите сказать, — я оперлась одной рукой о плечо Варданяна и шипела ему на ухо: — что это мужик в платье?

— Именно это я и хочу сказать, — без улыбки подтвердил Арцах.

Н-да, вечер перестал быть томным. Не успела с клиентом познакомиться, как вон уже что вскрылось… Но кто предупрежден, тот вооружен: о вероятных затруднениях в работе лучше знать заранее. Тем более что сами заказчики далеко не всегда и не сразу обрисовывают мне полный расклад. А Арцах врать не станет.

Координатор у входа в зал поторопил нас, поэтому продолжить разговор мы не смогли. Но прямо у входа в зал я взглядом отыскала эту не-даму. И мне очень не понравилось, что она сидела на ряду позади нас, чуть сзади и справа. Слишком удобный обзор: так она (тьфу, то есть он, он) могла видеть и нас, и музыкантов.

— Этот в платье — он вас знает? — только и успела спросить я, задержав Арцаха у дверей, чтобы с ласковой улыбкой поправить ему галстук.

— Да, — кратко подтвердил Арцах, снова сгибая руку в локте, чтобы я оперлась. Он был ниже меня на десять сантиметров, так что, наверное, мы слегка привлекали внимание.

(Галантный армянский джентльмен и прекрасная леди из Владивостока, держим лица, не расслабляемся.)

Вот вернуться к прежнему спокойствию и дальше беззаботно наслаждаться концертом не получалось, хоть ты тресни. Внутренне я уже подобралась, как бывает со мной в потенциально небезопасной обстановке.

Телохранительский стаж, ага.

От третьей порции вина отказались и я, и Арцах.

Седой пианист Артур Лаврентьевич в моих глазах окончательно перестал быть уютным толстячком предпенсионного возраста. Спросить бы сейчас Арцаха Суреновича, отчего он вдруг согласился выступить посредником и дал Соколову мои рекомендации… но, пожалуй, это я выясню уже у самого Соколова. Варданян-то попросил меня об этой встрече в рамках «дружеской услуги». Клятвенно заверял, что «никаких обязательств, вы, разумеется, сами решите, браться за работу или нет», и что «за мной будет должок, хоть ночью разбудите — отдавать побегу».

В финале выступления артисты, все в черном, как на подбор, выстроились на поклон у края сцены. Медленно кланялись, устало улыбаясь друг другу и зрителям.

Рослая «дамочка» за нашими спинами во время оваций вскочила и, выкрикивая «Браво!», ринулась вперед, придерживая рукой внушительную корзину с цветами. Возле Соколова она оказалась аккурат в тот момент, когда он согнулся в очередном поклоне. Оттого он едва не уткнулся лицом прямо в протянутые ему цветы.

Если бы я уже охраняла Артура Лаврентьевича, этому субъекту в платье пришлось бы вести себя более сдержанно. А так вышло даже забавно. Соколов, впрочем, цветы невозмутимо принял и так с ними и простоял, пережидая овации: кланяться с этакой корзинищей и дальше было невозможно.

И спрятать в такой бандуре с цветами можно что угодно, невольно подметила я. Уж я бы ее проверила на предмет всякого излишнего. Бомбы, жучки-маячки, скрытые камеры, яд… Мало ли!

Но сейчас цветы не были моей проблемой, как и этот трансвестит. Может быть, и не станут.

…координатор — такой же пожилой и степенный, как музыканты, — не дал нам с Арцахом и шагу ступить от столика. Кашлянул, привлекая внимание, обратился ко мне:

— Артур Лаврентьевич просит вас пройти за кулисы.

Ага, щас. Много хочет.

Арцах нахмурился — похоже, не рассчитывал на такой поворот.

— И вас тоже, Арцах Суренович. — Координатор не дал моему спутнику и рта раскрыть для возражений.

Я, впрочем, тоже не успела возразить. Варданян шумно вдохнул и тихо попросил меня:

— Лучше пойдем.

Координатор был уже у дверей, явно торопя нас. Ишь ты.

— Кого ж это вы мне в подопечные сватаете? — прошипела я.

— Речь идет только о встрече. Не понравится — откажетесь, — напомнил Арцах.

— А этот господин, надеюсь, отказы принимает? Не придется разубеждать силовыми методами?

— Нет. Поверьте, он очень такое не любит.

Координатор, метрах в трех от нас, вел нас длинным закулисным коридором, а мы перешептывались, будто нашалившие дети.

Мелькнула внезапная мысль: хорошо, что тетушка Мила сейчас в санатории аж под Петрозаводском. Красоты Карелии, чистый воздух, сосны… и быть ей в этом раю — уф! — еще шесть недель.

— Да-да, войдите пожалуйста! — Голос у пианиста оказался мягкий. От обладателя такого не будешь ожидать жесткого напора. Но я была готова уже к чему угодно. Как и всегда: профессиональная привычка.

— Артур Лаврентьевич, вот, как вы просили… — Координатор кивнул на нас обоих, будто на доставленные под заказ деликатесы.

Вот тут у нас заливное из баранины, а это — лебединое суфле…

Тьфу ты, черт.

— Благодарю вас, Александр Владимирович, что привели. Больше ничего не требуется.

Координатор откланялся и вышел, и бровью не поведя на зверски развороченную корзину с цветами. Хотя ошметки зеленой губки (такую используют флористы), листья и лепестки усеивали диван и добрую часть пола. Сама корзина была пуста.

— Меры предосторожности, — кивнул Артур Лаврентьевич, заметив мой взгляд, — прошу простить за беспорядок.

Он успел снять концертный пиджак, и бабочку развязал, и нацепил круглые очочки. Сделался чрезвычайно уютным и домашним на вид; безобидный как зефирка, как сказала бы моя тетушка.

Словом, никак не напоминал матерого взломщика и вора. Коим и являлся в придачу к утонченной профессии пианиста. Интересно, кем стал стал раньше — вором или музыкантом?

— Артур Лаврентьевич Соколов, пианист, — Евгения Максимовна Охотникова, телохранитель. — Арцах странным образом перестал быть и нервным, и напряженным. Видимо, самое неприятное уже свершилось. Или он просто не показывал слабость перед лицом врага, так сказать. — Евгения Максимовна Охотникова — Артур Лаврентьевич Соколов.

— Очень приятно, Евгения Максимовна. — Мой потенциальный клиент пожал мне руку. Уверенно и крепко, даже властно.

— Взаимно. — Мое рукопожатие было не слабее.

— Арцах Суренович? — Соколов протянул руку и ему. — Ну-ну, не хмурьтесь, где ваши манеры? Оставили дома, с почтенной Гаруник Арамовной? Как ее здоровье?

— Бабушка прекрасно себя чувствует, спасибо. — Арцах поморщился и поторопился вытащить руку из крепкой хватки Соколова.

Похоже, стычка между ним и Соколовым вышла слишком уж болезненной, раз он не считал нужным скрывать свою неприязнь.

— Простите, что не предлагаю сесть, как видите, некуда. Да и встреча — вот, хотел только познакомиться, взглянуть… — Соколов был почти одного роста со мной. Вблизи было особенно заметно, что взгляд у него отнюдь не мягкий, в отличие от голоса. И смотрел он прямо в глаза.

— Позвольте выразить восхищение. Вы настоящий виртуоз. — Я непринужденно улыбнулась. — Я получила незабываемое удовольствие от концерта. Очень рада, что Арцах Суренович привел меня послушать вас.

Зато улыбка у Соколова оказалась мягкая. Мягкая и понимающая, как у доброго дядюшки, заранее простившего все шалости малолетним племянникам.

В лице нас с Варданяном.

— Позвольте вернуть вам комплимент, Евгения Максимовна, — ответил Соколов. — Первый раз вижу, чтобы стилеты так ловко спрятали в носках туфель и в поясе платья. Едва усмотрел.

— Ого. — Я лишь брови вскинула в изумлении. — Меткий у вас взгляд.

— Опыт, опыт… — Соколов потер ладони, переводя взгляд с меня на Варданяна и обратно. — Однако час поздний, а задерживать вас было бы невежливо. Вот…

Он протянул мне визитку — очень дорогую на вид, цвета слоновой кости. Я достала из сумочки свою. Озаботилась когда-то сто лет назад для одного дела. Вот и пригодилась.

Арцах терпеливо пережидал эти игрища великосветской вежливости; я кожей чувствовала, насколько ему неуютно.

Вероятно, не только я.

— Завтра в Тарасовском художественном музее открывается выставка под названием «Анонимный даритель», — игнорируя Варданяна, произнес Артур Лаврентьевич. — Как вы смотрите на то, чтобы встретиться завтра на открытии, в полдень? Скажем, у билетных касс? Чтобы я мог подробнее ввести вас в курс дела?

— В полдень мне вполне удобно, — заверила я.

Черт, придется встать пораньше; а я, типичная сова, не люблю этого.

— Если возникнут осложнения или непредвиденные обстоятельства, я непременно уведомлю вас заранее, Евгения Максимовна. — Соколов явно обрадовался моему согласию.

— Но не раньше девяти тридцати, пожалуйста, — с очаровательной улыбкой попросила я.

— О, разумеется. И вы, в случае чего, обязательно предупредите, если не сможете.

— Разумеется. — В тон ему ответила я. От всех этих куртуазностей у меня заныла челюсть. Вот Арцах не утруждался…

Да, чрезмерно благовоспитанные заказчики — это мое отдельное проклятие. Особенно если у меня пока нет возможности сокращать их расшаркивания до состояния короткой деловой беседы.

Помню, как-то раз меня нанимали телохранительствовать к пожилой бабуле, самой настоящей аристократке с соответствующими манерами. Было это в начале моей карьеры, и возможностей качать права у меня было меньше. Так что на том собеседовании мне пришлось выдержать двухчасовое чаепитие с тремя сменами блюд. Включая ломтики огурца, завернутые в лаваш — то был легендарный сэндвич с огурцом.

В моем деле, как по мне, чем конкретнее и честнее, тем лучше. Вежливо, но без всех этих словесных кружавчиков. В них заблудиться можно быстрее, чем в южноамериканских джунглях (бывала, могу сравнивать).

— Евгения Максимовна, было очень приятно с вами познакомиться. — Снова рукопожатие, не слабее первого. Рука у Соколова была трудовая, шершавая, кое-где мозолистая. И одновременно какая-то ухоженно-чувствительная, как хороший инструмент… для взлома, к примеру.

— Взаимно, Артур Лаврентьевич.

— Арцах Суренович, благодарю, что познакомили.

— Надеюсь, у вас все сложится. — Лицо Арцаха говорило об обратном, и руку он пожал неохотно; хотя и не пытался на сей раз первым прервать рукопожатие.

–…всю душу вынул! — Варданян произнес это уже в гардеробной, в полуподвале консерватории. Между нами и гримеркой Соколова было два этажа. — Позвольте?

Это он подал мне пальто.

— Арцах, ну хоть вы-то сегодня будьте по-простому, — взмолилась я.

— Хорошо, — хмыкнул он, — назад нагнитесь, я вам польты ваши на плечи вздену, да и двинем отсюда к такой-то матери!

Молоденькая гардеробщица посмотрела на Варданяна неодобрительно. Очевидно, до ее уровня культурного человека он не дотянул.

На улице противно моросило: январь в этом году выдался влажный и теплый. Декабрь был ему под стать. Так что граждане Тарасова зимнюю одежду из шкафов даже и не вынимали. Куда там, по такой парной сырости — еще перепреешь и простудишься.

От консерватории мы дошли до небольшой чайной, оформленной в восточном стиле.

— По-моему, для первого раза довольно неплохо, — осторожно заметила я, когда официантка принесла зеленый чай и рисовое печенье и оставила нас одних. — Смотрю, человек он очень вежливый; но, чуется мне, и впрямь опасный.

— Причем, Евгения, заметьте: совсем на опасного не похож.

— Такое уметь надо. Опытный товарищ, — согласилась я, надкусывая печенье.

— Вас-то тоже не заподозришь, — хмыкнул он. И, наклонившись вперед, спросил с мальчишеским любопытством: — Что, правда ножи в платье?

— Истинная правда.

— Не то чтобы я удивлен. А вы хорошо держались.

— Вы тоже, — подбодрила я. — Между прочим, делать кислую физию при таком человеке — это сильно. С вами он считается?

— Да. — Арцаха напоминание о встрече заставило поморщиться. — У меня ведь папа прокурор…

–…мама адвокат, — подхватила я, — и не забудьте мафиозную бабушку!

— И сам я, смею надеяться, не последний человек, — посмеялся Арцах, отпивая чай из бамбукового стакана. — Так что могу позволить себе немно-о-ожечко недовольства.

Он досмеялся. Смерил меня взглядом, помялся, похмурился…

— Что? — подтолкнула я. Давай, Варданян, говори, чего там у тебя на душе. Чую ж, что неспокоен.

— Серьезно, если вам не понравится его предложение… Отказывайтесь, а то и к черту шлите! Вы можете себе это позволить! — выпалил Арцах.

— Почему вы так уверены, что мне обязательно не понравится его предложение, и я откажусь? — Я посмотрела на него, матерого журналиста, стреляного воробья. Выдержала паузу. — Или вы хотите, чтобы мне не понравилось его предложение?

— Ну уж от вас ничего не скроешь, — проворчал Варданян.

— Вы просто слишком громко думаете. — Я пыталась одновременно приободрить его и вызнать, что же его так беспокоит. — Серьезно, если вы что-то знаете или подозреваете — карты на стол! Знание — сила, а?

— Вас не напрягло, что корзина цветов была так, м-м-м-м… раздербанена на все лады? — Арцах взял печенюшку, но сжал слишком сильно и уронил ошметки в стакан.

— Я бы тоже ее хорошенько проверила, — пожала я плечами. — Если Соколо…

— Называйте его — пианист! — напомнил Арцах.

— Ладно, ладно. Если пианист знает, что ему может грозить опасность, а тут ему преподносят такую большую вещь… Я бы проверила. В цветах много что можно спрятать. У меня как-то был случай, охраняла оперную диву. Так ей в цветах змею спрятали! Правда, неядовитую: то ли ужа, то ли полоза. Но перепугалась она страшно.

— А вы не заметили, — прищурился Варданян, — что другие цветы в своей гримерке он этак не раздергивал?

— Не обратила внимания, — с досадой признала я.

— А это значит что? — Он глядел на меня, как учитель на отличницу, привычно ожидая, что я отвечу правильно.

Теперь уже я замялась. Примерила себя на место Соколова…

— Он знал эту, кхм, женщину и ожидал от нее подвоха? — Я назвала менее вероятный вариант из двух. Я-то подозревала, что лишь размер корзины и вызвал подозрение. Остальные-то цветы были в виде худосочных букетиков в прозрачных обертках. В таких и пластит толком не спрячешь. Хотя если о-о-о-очень постараться…

— Я вам больше скажу, Женя! — азартно вскинулся Арцах, в запале тыча в меня указательным пальцем. — Пианист знал, что это не женщина! И знает этого человека, о-ох-х-х, он очень хорошо его знает!

Я отвела его руку в сторону. Узбечка-официантка, одетая «под японку», в простенькое кимоно с цветастым поясом, опасливо поглядывала на нас от дверей.

— Желаете еще чаю? — пропищала она, выдавив улыбку.

Бедная девочка, поздний час, а тут двое взрослых с каким-то странным разговором.

— Да, будьте так добры. Зеленый, без сахара. — Я успокаивающе улыбнулась ей. Мол, не волнуйся: если дядя сойдет с ума, тетя большая и сильная, тетя его скрутит.

Едва официантка ушла, Арцах на всякий случай выглянул в коридор. Вернулся за столик, сел, подгибая ноги (мы сидели на подушках, за низким столиком — не очень-то удобно, прямо скажем; сидишь на собственных пятках).

Затем ручкой быстро написал на салфетке одно слово, передал салфетку мне.

Я прочла и присвистнула.

— Вот-вот. — Салфетка была порвана в клочки, клочки отправились во внутренний карман пиджака. — Если не ошибаюсь, эта же организация курировала некоторые операции «Сигмы», в которой вы служили?

— Парочку-троечку. Таких, знаете, самых ядреных, — подтвердила я без особой конкретики. — Так он оттуда, этот мужик в платье?

— Да.

— Теперь ясно, почему он так мастерски загримирован и одет. От бабы натурально не отличишь, — обескураженно признала я. — Если, конечно, под юбку не заглядывать.

— Этот… тип перевоплощаться умеет. Хоть у меня глаз на переодетых и наметанный, но вот с ним — я просто отваливаю подальше, не пытаясь угадать.

— И как вы определяете, когда надо отваливать подальше? — поинтересовалась я.

— Если где появляется пианист, значит, и этот… агент неподалеку. Просто десять из десяти. Ему, агенту, лет не меньше, чем пианисту. Пианиста поймать он пытается уже о-о-очень долго. И, поверьте, между ними лучше не встревать. Я-то встрял, когда статьи готовил. Сунул нос, куда не надо. Вы, Евгения, на допросе с пристрастием когда-нибудь были?

— Только допрашивать доводилось, — буркнула я.

Мне стало противно от услышанного. Вспомнился вежливый женский голос за стенкой кабинки, худые длинные пальцы с изысканным маникюром. Эти пальцы дотронулись до моей руки, когда я передавала женщине из соседней кабинки несколько кусков туалетной бумаги. И все это время это был мужчина.

Жутковато становится, когда внешность настолько обманчива. Я и сама умею менять облик, когда требует работа. Но тут была видна работа пугающе мастерская.

— А я на допрос попал вот к этому агенту. Один раз. Отпустил он меня только после того, как понял, что с меня и впрямь нечего взять. Даже разрешил опубликовать статьи. — Варданян скривился, будто лимон надкусил. — Ощущение осталось, будто у тебя во внутренностях пьяный патологоанатом поковырялся. Вот прямо пальцами.

— Короче, где один, там и второй, — подытожила я.

Подошла официантка со свежей порцией чая. Едва она скрылась, Арцах наклонился вперед и категорично произнес:

— Если пианист предложит вам охранять его самого — не соглашайтесь. Если кого другого — сами взвешивайте и решайте. Но лично Соколова — ни-за-что!

Он выпрямился и в несколько глотков опорожнил почти весь стакан.

Мне захотелось предложить выпить ему не чаю, а водки — я видела в меню саке. Но вслух я произнесла другое:

— Странно, что именно вас он попросил меня рекомендовать. У такого человека могут быть связи и пошире. У нас вполне могли бы найтись общие знакомые.

— А чего далеко ходить? — угрюмо усмехнулся Арцах. — Вы знаете меня, я знаю вас, я знаю его. Иногда чем проще, тем лучше. К тому же ему был нужен человек из Тарасова, здесь у него связей нет. Он здесь в первый раз; и лично я не стану спрашивать, какого черта ему понадобилось в нашей чудесной глухомани.

— Ну уж и в глухомани… — рассеянно отозвалась я. Ответ Арцаха показался мне каким-то мутным, недосказанным. Все-таки не походил мой знакомец из журналистских кругов на человека, на которого так просто можно надавить.

— Желаете что-нибудь еще?

На сей раз к нам подошла не миниатюрная узбечка в кимоно, которая приносила нам чай первые два раза. Этот долговязый мужик вообще не походил на официанта. Болезненно худой, будто иссушенный болезнью или голодовкой, вдобавок возрастной — лет пятьдесят, если не больше. Лицо с острыми чертами, щедро покрытое веснушками, доверия не внушало. Круглые черные глаза — как сверла, рот сжат в линию, а встрепанные короткие каштановые волосы придавали официанту вид городского сумасшедшего. Положение не спасали ни фартук, ни блокнот с предупредительно занесенным над ним карандашом. Карандаш в руках этого типа прежде всего напомнил заточенную деревяшку, которой можно запросто проткнуть чей-нибудь глаз.

Этот мужчина навис над нами, как пожарная каланча над одноэтажными домишками. Подавлял ростом, щерился во все зубы и разглядывал нас цепко, в упор.

В довершение всего он и в помещение проник чудовищно бесшумно, заставив меня и Арцаха вздрогнуть от неожиданности.

А это дурной знак.

Я перевела взгляд на его ступни в носках.

Большие. Не то сорок второй размер, не то сорок третий.

— Здравствуйте, Антон Владиславович — мрачно произнес Варданян. — Чайку?

Да, он застал нас врасплох. Если ожидаешь нападения, лучше не сидеть. Лишние секунды, которые тратишь на подъем, решают дело в пользу противника. Да и отбиваться труднее.

Мы же с Варданяном сидели на полу — все равно что лежали.

— Да, пожалуй. — «Официант» не прикоснулся к стаканам. Проверил заварочный чайник, поднял его, наклонил, не касаясь носика чайника ртом. Струя зеленого чая полилась ему в рот.

Потом он вернул чайник на место. И, подогнув ноги, уселся за столик рядом с нами. Не спрашивая разрешения.

— Вы к нему заходили?

Что я там говорила про конкретику в разговоре? Этот человек был антиподом Соколова: перешел сразу к делу. Вежливость? Какая еще вежливость?

— Арцах Суренович, вы нас не представите? — вклинилась я. — Очень интересно, что за Антон Владиславович к нам подсел.

— Антон Владиславович Маков. — «Официант» вспомнил про хорошие манеры.

Руки он не протянул, но хотя бы посмотрел в лицо, когда представился. Н-да, производить приятное впечатление — не его конек.

— Евгения Максимовна Охотникова. — Я руки тоже не подала. — Телохранитель.

Маков молча протянул служебное удостоверение. Внушительные увесистые корочки скрывали не менее увесистое и внушительное название организации. Я тщательно изучила удостоверение, чувствуя на себе сверлящий взгляд Макова. Самого Макова сверлил взглядом Варданян.

— Я знаю, что Соколов Артур Лаврентьевич позвал вас в свою гримерку для личной встречи, — с места в карьер продолжил агент. — Вы к нему заходили, не так ли?

— Допустим, — осторожно протянул Варданян.

— Я не вас спрашиваю.

— Если это допрос, вызывайте в участок, повесткой, — припечатал Арцах. — Официально.

— Снаружи отряд. — Маков перевел взгляд с меня на Арцаха и обратно. Совсем как Соколов сегодня после концерта. И смешно он в своем костюме не выглядел. Скорее — да, пугающе. Как человек, у которого не все в порядке с головой. — Восемь человек, вооруженные. По первому моему слову вас заберут по подозрению в соучастии.

— А что, этот ваш Артур Лаврентьевич уже что-то совершил? Здесь, в Тарасове? — с наивным видом спросила я. — Или нас заберут так, за компанию? За то, что рядом постояли, подышали одним воздухом?

Я говорила, одновременно машинально прикидывая — куда бить, если придется: в нос или в горло. Хорошо бы не пришлось, но обстановка в комнате образовалась очень нехорошая, напряженная. Руки невольно так и чесались.

Разрядил обстановку Арцах. Протянул руку, осторожно погладив меня по ладони (жест, у него лично не несущий ни малейшего сексуального подтекста). Пожал плечами и, сжевав печенюшку, проговорил:

— Можно в общем-то и сказать. Ничего такого. Вы, Антон Владиславович, знаете, что я с Соколовым знаком. Я его музыку очень люблю и повел Евгению Максимовну на его концерт. И так совпало, что в последнее время Артур Лаврентьевич беспокоится за свою жизнь — уж не знаю, насколько обоснованно. Во всяком случае, корзину с вашими цветами он перерыл вдоль и поперек. Я не ошибся, это вы ему цветы после концерта подтащили?

Если бы взглядом можно было убивать, Маков уже оставил бы от Варданяна свеженький труп.

Я ухватила нить разговора.

— Мы с Арцахом зашли после концерта — выразить свое восхищение. Мне лично очень понравилось! — вдохновенно продолжила я. — Мы увидели разворошенную корзину, стали выяснять… Слово за слово — и да, выяснилось, что этому замечательному пианисту требуется охрана. А я — телохранитель высшего уровня, мне внучку президента доверить можно!

Спокойная, уверенная улыбка, вот так. И сразу стало легче дышать! Все ковбои в этой комнате убрали руки от рукояток револьверов в кобурах.

— Во всяком случае, — добавила я, продолжая улыбаться, — от мэра нашего города отзывы о моей работе самые положительные. Можете сами спросить.

— Вы согласились? — отрывисто уточнил Маков, так и впиваясь в меня взглядом. — Охранять его — вы согласились?

— Мы пока не успели подробно обсудить условия. Я не уверена.

Арцах, в отличие от меня, не улыбался, но выглядел куда менее напряженным, чем за пять минут до этого.

На, подавись, секретный агент Маков. Ни капли лжи, но и ничего полезного. Доволен?

Секретный агент Маков ничего не сказал. Нарочно медленно сунул руку в карман фартука, вытащил визитку и положил на стол. Понимал, что из рук у него визитку не возьмут. Даже придвигать не стал к кому-то из нас. Просто положил на стол, рядом с чайником.

— Если вы станете охранять Соколова, — ровно и без угрозы произнес он, обращаясь ко мне, — вам лучше известить меня.

— Я подумаю. Звонок, надеюсь, бесплатный? — Теперь я не улыбалась.

— За наш счет, — заверил Маков. Так же медленно поднялся (скорее чтобы не волновать нас, чем из-за возраста) и покинул комнату.

Спустя минуту за внешней стеной чайной послышался шум отъезжающих машин. По звукам я бы предположила пару единиц тяжелой техники, но выглядывать в окно и уточнять не хотелось.

Вечер был изгажен окончательно.

— Вы правы, — через силу выговорила я. — Ощущение, будто в потроха грязными руками залезли. Или в мозги.

— Да, он, как видите, приятнейший человек. — Арцах поболтал в стакане остатки чая, но допивать не стал. — Он очень быстро показал вам свое настоящее лицо. Это и хорошо, и плохо.

— Отчего же плохо? Я предпочитаю знать противника в лицо. — Я вызвала официантку, чтобы нас рассчитали. На сей раз явилась та узбечка в кимоно. Она выглядела напуганной; за насыпанные сверх счета щедрые чаевые поблагодарила, но нервно.

Чувствовалось, как ей хочется, чтобы мы поскорее отсюда убрались. Ни я, ни Варданян не заставили ее ждать.

Машина Арцаха была в ремонте, и я согласилась подбросить его до дома.

— Так почему плохо-то? — напомнила я, едва он устроился на переднем сиденье и пристегнул ремень.

— Исходя из того, что я знаю про этого типа…

— Только покороче.

— Постараюсь. Знаете же, что хищники, выслеживая добычу, могут прятаться до последнего, чтобы не спугнуть?

— Ага. — Мы встали перед светофором. Красный.

— И если хищник являет себя перед жертвой, то только затем, чтобы напасть и сожрать. У льва нет никакой другой причины показываться на глаза антилопе.

— То есть мы с вами антилопы? — проворчала я. В вечерний поток машин с боковой дороги медленно вписывался небольшой грузовик.

— Да нет же! Ну, как бы это сказать…

— Как можно проще, Арцах Суренович, как можно проще и яснее. У меня уже голова кругом от этих шпионских игр с переодеванием.

— В общем, если Маков показал свое настоящее лицо, то все, кирдык. Он его показывает только тогда, когда полностью владеет ситуацией. Когда знает все, что ему нужно. И знает, что сможет надавить. В противном случае он бы маскировался до последнего, выжидал бы и наблюдал.

От слов Варданяна стало еще гаже. Хотя казалось бы — куда еще.

— Лично за мной он следил месяц, прежде чем вызвал на допрос. Не маскировался разве что под ребенка, и это я еще не все его личины опознал. Под конец я его все же засек, но тогда он прислал кавалерию, и меня загребли. Вот и сегодня — видели? Он даже не скрывался! На кой притворяться официантом, когда я его морду лица знаю?

— Разве что затем, чтобы продемонстрировать свою вездесущесть, — предположила я. — И вездесучность.

Арцах угрюмо хмыкнул.

Мы помолчали, затем я возобновила разговор:

— И это всего лишь потому, что вы готовили статьи про Соколова. Разоблачительные. — Грузовик наконец вписался, и мой «Фольксваген» двинулся побыстрее. — Что-то тут не сходится. Простите за мой французский… но на кой хрен вам контактировать с Соколовым, если вы за это рискуете отхватить от человека из такой организации? Или вам в свои сорок два года адреналина захотелось?

— Маков очень хочет посадить Соколова за решетку. Четыре года назад ему это почти удалось. Дело происходило в одном крупном городе, Соколова поймали с поличным. Поймал сам Маков. Лично. — Варданян, похоже, наплевал на собственное нежелание произносить имя моего возможного заказчика. — Отцу тогда довелось представлять сторону обвинения. И — не спрашивайте как, но Соколов с ним договорился.

Я глянула на лицо Варданяна и сразу перевела взгляд обратно на дорогу. На человека в моменты такой эмоциональной муки лучше не смотреть. Похоже, ему было просто стыдно таким делиться.

— И отец проиграл процесс. Соколова отпустили, Маков взбесился и надавил на отца. Запахло жареным. И тут в игру снова вступил Соколов. Не знаю уж, что он сделал, но отец вышел сухим из воды. Представляете, какое унижение, какой урон для репутации Макова?

Поток машин снова встал из-за светофора. Я воспользовалась моментом и сочувственно похлопала Арцаха по плечу.

— Это жесть, — только и ответила я. — Небось у вашего бати должок перед Артуром Лаврентьевичем.

— Да, во-от такой. — Арцах развел руки в стороны. — А то, что он заинтересовался вами… не вижу ничего удивительного. Соколов профессионал высшего уровня и работать предпочитает с такими же. Меня припрягли сугубо для подстраховки. Вы же предпочитаете рекомендации от проверенных людей, а мы с вами когда-то работали вместе.

— Подставились ради батьки? — посочувствовала я.

— Вот только не надо меня жалеть.

— Упаси боже, и не собиралась. Все мы чем-то жертвуем.

Н-да, не повезло мужику.

Я бы на его месте оставила папочку самого разбираться со своим долгом перед этим не только пианистом. Но у Варданяна со своим отцом отношения были куда лучше, чем у меня с обоими родителями, вместе взятыми. Начать с того, что у него вообще были эти отношения как таковые. Я же после службы в спецотряде «Сигма» до сих пор не возобновила былые семейные узы.

Как я уже говорила, все мы чем-то жертвуем.

Трудный участок дороги остался позади, остаток пути прошел быстро — и в полном молчании.

Арцах так же молча выбрался из машины. Но затем — видимо, не давало ему это покоя, не давало, — заглянул в салон и уточнил:

— Все-таки пойдете? Завтра, на встречу в музей?

— Пойду, — просто ответила я. — И выслушаю. Если придется отказывать, я предпочту сделать это лично.

Арцах только пожал плечами. Мы попрощались, и я поехала домой.

А что тут можно еще было сказать? Да, сегодня я узнала много занятного. Но первая встреча с вероятным клиентом состоялась, была назначена вторая.

В принятии решения я ориентируюсь на собственные впечатления и суждения, а не только на слова других людей, пусть и заслуживающих доверия. В Соколове я пока не увидела человека, нуждающегося в охране, обеспокоенного своей безопасностью. Пусть и сказала обратное агенту Макову.

Мне нужна была ясная картина.

…Тарасовский художественный музей — не самый знаменитый в стране. Долгое время он был привлекателен для туристов только как «местный». В нем были представлены картины тарасовских художников и художников из близлежащих городов и поселков, предметы быта, украшения.

Все изменилось, когда лет восемь назад в дар музею была передана частная коллекция одной тарасовчанки. История у нее — и у коллекции, и у пожилой дамы — была какая-то мутная, интригующая. Кажется, что-то там было связано с Францией.

Но история осталась в прошлом, а коллекция украсила музей. Статуэтки, вазы, картины… Главной приманкой для туристов стала картина кисти самого Пабло Пикассо. На ней был изображен тореадор, готовый вонзить клинок в тело быка. Производила картина довольно жуткое впечатление; но публика во все времена рада пугаться, если только речь не об экономическом кризисе. Иначе триллеры Хичкока не были бы так популярны.

Так что «Тореадор» Пикассо регулярно собирал толпу. И был одним из ключевых экспонатов сегодняшней выставки. Ибо имя дамы, ранее владевшей коллекцией, публике не открыли.

Я пришла заранее, без пятнадцати двенадцать.

Выставка являлась бесплатной, потому народу в музее хватало. А что, удобно: у кассы не засветишься, и в толпе затеряться можно. Пришлось подождать несколько минут, прежде чем я смогла сдать пальто в гардеробную. И пройдя к сувенирному магазину (там было посвободнее, и кассы просматривались), сразу же увидела Соколова.

Мне было хорошо видно его сквозь стеклянную витрину. Он стоял внутри, уткнувшись в один из путеводителей у книжного стеллажа: получилась этакая реклама чтения для современной молодежи. Время до встречи еще было; и я воспользовалась им, чтобы немного понаблюдать за Артуром Лаврентьевичем.

Он был похож на библиотекаря, учителя, архивиста — только не на вора произведений искусства. Мало того: на вора, который мастерски ускользал от правосудия в лице малоприятного агента Макова. Я поймала себя на мысли, что посмотрела бы на их перепалку. Небось, воспитанный Соколов колобком от Макова укатывался бы…

Я не успела дофантазировать финал поединка: Соколов бросил взгляд на наручные часы, вернул книгу на полку и вышел.

Без одной минуты двенадцать.

— Здравствуйте, Артур Лаврентьевич, — негромко поздоровалась я, подойдя навстречу к нему.

Он ничуть не удивился.

— Евгения Максимовна! Здравствуйте! Вы очень вовремя, пойдемте. Отведу вас к своей любимой картине. Не возражаете?

— Против картины — нет, — улыбнулась я. Кивнула на его правый локоть, оттопыренный явно в ожидании, что я сейчас окажу честь и обопрусь: — А с этим не утруждайтесь. Я сейчас не дама, а ваш возможный телохранитель. А вы — мой возможный клиент. Ну, ведите к вашей картине.

Соколов только вздохнул, покачав головой, поправил очки.

Любопытный факт, по неизвестной причине не попавший ни в одну из статей Арцаха. Артур Соколов был вором, специализировался на предметах искусства — это да. Но имел необычное предпочтение: грабил лишь частные коллекции. Особо любил предметы искусства, считавшиеся пропавшими. Либо такие, которые владельцы, приобретя, прятали подальше от глаз зрителей.

Арцах предполагал, что это от большого тщеславия: частные коллекции охраняются зверски тщательно.

Любопытный факт номер два: Соколов никогда не оставлял добычу себе. Отправлял в музеи — разумеется, анонимно.

То есть как — анонимно. Мастерски подделывал дарственную от имени ограбленного владельца. В результате, когда владелец заявлял права на свою собственность, разгоралась та еще бюрократическая волокита. Впрочем, некоторые жертвы ограблений молчали в платочек — это в тех случаях, если предмет искусства был приобретен незаконно.

Этот второй факт в статьях тоже не был упомянут — уже из-за вмешательства Антона Макова. Агенту, ведущему охоту на виртуозного вора, совершенно незачем, чтобы вора прославили как этакого Робин Гуда от мира искусства.

Искусство принадлежит народу, и все такое.

— Знаете, а это довольно остроумно с вашей стороны, Артур Лаврентьевич, — заметила я, когда мы поднимались на третий этаж, к длинной галерее.

— Что именно? — Он повернулся, заинтригованный.

— Место встречи. Вы ведь тоже анонимный даритель, если меня правильно проинформировали.

Брови Соколова взметнулись в удивлении и вернулись на место. Он тихо и коротко рассмеялся.

— Если информировал Арцах Суренович, то все верно. Славный парнишка…

— Да, только с отцом не повезло, — добродушно, в тон Соколову, откликнулась я.

По лицу Артура Лаврентьевича скользнула тень, он на секунду нахмурился. Но только на секунду.

Мы остановились в начале галереи.

…картина оказалась небольшой и довольно мрачной. Изображалась там склонившаяся над блюдом с водой женщина. Она пристально вглядывалась в поверхность воды. Напряженные руки со скрюченными пальцами лежали на столе, по обе стороны от блюда. На столе горела одинокая свеча, отчего тени за спиной женщины казались особенно угрожающими.

Я несколько секунд разглядывала картину, затем перевела взгляд на Артура Лаврентьевича. Тот уделил картине чуть больше времени.

Я выжидала.

— Неизвестный художник, круг Репина, — негромко произнес мой спутник, не поворачиваясь. — Восьмидесятые годы девятнадцатого века. Картина попала в музей, не имея названия, в каталогах упоминается как «Гадалка».

— Если меня память не подвела, вы хотели со мной поговорить относительно работы, — напомнила я. — Я должна узнать, для чего вам нужна охрана, и решить, возьмусь ли я вас охранять.

Взгляд у Соколова стал слегка укоризненный. Что, сел на любимую лошадку, да я перебила? Извини, мое время тоже не бесплатное.

— Не меня, — поправил он. — Гадалку.

— Картину? — удивилась я.

— О, нет-нет. Живую гадалку. Женщину. — Мне показалось, или Соколов занервничал?

— Ваша родственница?

— Нет. Скорее мой близкий друг.

— Так, давайте как можно подробнее, — потребовала я. — Если, конечно, вы заинтересованы в сотрудничестве.

Да, сейчас он определенно утратил спокойствие, как выражается моя тетушка.

Сдернул очки, протер их белоснежным носовым платком, водрузил обратно на нос.

— Евгения Максимовна, вы слышали о Василисе Ефимовне Комаровой?

Теперь настал мой черед удивляться.