Хранители семейных историй. Цикл «Пиши как художник»

Марина Генцарь-Осипова

Это третий сборник из цикла художественных рассказов «Пиши как художник». 50 рассказов лонглиста вошли в сборник по следам текстового марафона «Хранители семейных историй», совпавшего по времени с глобальным карантином. В условиях 2020-го из-за ограничений и нагнетания чувствовалось особое настроение и потребность в эмоциональном наполнении. Сборник получился глубоким, искренним и душевным. Читая рассказ за рассказом, вы будете встречать самых разных хранителей семейных историй.

Юлия Кочергина

@juliakoshergina

ИСТОРИЯ СТАРОГО БЛОКНОТА

В доме родителей было пусто, сиротливо и неуютно. Немногочисленные родственники и знакомые разошлись с поминок быстро и сдержанно. Оставили недопитые рюмки и свои соболезнования.

Я была им за это благодарна. Папа, небритый и подавленный, убирал со стола. Мы старались не смотреть друг другу в лицо, чтобы снова не расплакаться. Мама «ушла» так не вовремя. Хотя разве смерть когда-то приходит вовремя? Никогда!

Я поднялась в мамину комнату. Тут стоял ее рабочий стол. Все было аккуратно убрано. Как будто она не хотела и после смерти причинять нам неудобства. Я разглядывала ее вещи.

Внимание привлек старый блокнот в дерматиновой обложке. Я вспомнила, что в него мама записывала кулинарные рецепты. Она отлично готовила.

Блокнот распух от вложенных листочков, потому что все страницы были исписаны и не хватало места для новых.

Я притянула его к себе. Открыла наугад. Страницы были засалены. Местами проступали жирные пятна и виднелись следы муки. На меня пахнуло ароматом домашней стряпни.

Блокнот всегда был «боевым» другом мамы.

Он переезжал вместе с нами и повидал много разных кухонь.

На кухне он соседствовал с поваренными книгами, которые дарили маме разные люди, зная ее увлечение готовкой. Книги оставались новенькими и нетронутыми, блокнот же «толстел» и ветшал все больше и больше. Такова участь популярности!

Папа пару раз посягал на то, чтобы его выбросить или хотя бы заменить на новый. Мама всякий раз спасала свой раритет, когда блокнот уже готов был отправиться в мусорное ведро.

Поэтому он перекочевал из кухни в мамину комнату. Тут он чувствовал себя в относительной безопасности.

Я бережно переворачивала листочки с записями. Узнавала любимые блюда нашей семьи и связанные с ними праздники.

Блокнот послушно отдавал приятные воспоминания и гордился тем, что сумел вызвать улыбку на моем лице.

Тоска и печаль на миг отступили и уступили место тёплым памятованиям.

Мне на руки выпал листочек, на котором круглым маминым почерком было написано: «Грушевый пирог». Рецепт был старый, из начала 80-х. Тогда мы жили в Иране. Мне было 5 лет.

Папа работал в посольстве руководителем отдела по внешним связям. А мы с мамой были на хозяйстве. Посольские жены хвастались друг перед другом, у кого стряпня вкуснее да поизысканней. Именно тогда блокнот мамы пополнился этим рецептом.

Вот только испечь грушевый пирог было нереально. В Иране груш не было.

Но на мое шестилетие гостей встречал поджаристый, припудренный ванилью и кокосовой стружкой настоящий грушевый пирог!

— Но как тебе это удалось? — вопрошали удивленные женщины.

Мама только лукаво улыбалась и разводила руками.

Спустя годы родители проговорились, что груши нам прислали тогда контрабандой прямо из Москвы. Спасибо папиным связям и дипломатической почте.

А мама прослыла среди посольских жен законодателем вкуса.

За грушевым пирогом была страница с рецептом украинского борща.

С ним была связана одна забавная история. Мама записала этот рецепт со слов дедушки, который служил в Харькове.

Он варил его по всем правилам со старым салом и «квасолей». Варил в скороварке. Чтобы поскорее.

Однажды старая скороварка не выдержала и взорвалась. Весь борщ оказался на потолке и стенах. Мы потом долго отмывали кухню, слушая дедушкино ворчание со стремянки. Мама после этого решила варить борщи только в простой кастрюле.

Веселые воспоминания погрузили меня в счастливое детство, и не сразу угадала, что дверь за моей спиной еле слышно открылась.

Я обернулась. Папа с полотенцем через плечо стоял в дверях.

— Можно? — шепотом произнес он, как будто боялся кого-то потревожить.

— Да! — коротко ответила я. Захлопнула толстый блокнот и повернулась к отцу.

Он прошел в комнату. Сел в кресло. Нависла тягостная тишина.

— Папа! — спасая положение, промолвила я. — Что случилось с мамой?

— Она умерла, — ответил он.

— Да нет! — рассердилась я. — Это и так известно. Что с ней случилось?

Отец и мать жили одни. Мы с братом давно переехали в столицу. Обзавелись собственными семьями и с родителями общались только по телефону.

Все оборвалось в один миг, когда позвонил папа и чужим, сдавленным голосом сообщил, что мамы больше нет.

Все подробности при встрече.

Мы с братом примчались так быстро, как могли. Кутерьма с размещением родных и похоронами не дали возможности поговорить с отцом.

И вот только сейчас, когда все утихло, состоялся этот нелегкий разговор.

Я выжидающе смотрела на отца. Внутри поднимались раздражение и гнев от пугающей неизвестности.

Он выдохнул и произнес:

— Опухоль. Опухоль височной доли. Слишком поздно обнаружили и не дали надежды.

У меня в голове вихрем пробежало немое кино. Вот мама, выдумщица и хохотушка. Вот наш дом, уютный и родной. Вот врачи, приговор, и как точка в истории — смерть.

Мне вдруг отчаянно стало жалко отца. Я вдруг поняла, как трудно ему было в последнее время, а он молодец, держался. Эгоистичный гнев и глупое раздражение улетучились. Душу затопила любовь и сожаление.

Я тихо подошла к папе. Села у ног. Обняла худые колени и чуть слышно выдавила из себя:

— Прости!

Мне всегда было так трудно извиняться!