Хранители семейных историй. Цикл «Пиши как художник»

Марина Генцарь-Осипова

Это третий сборник из цикла художественных рассказов «Пиши как художник». 50 рассказов лонглиста вошли в сборник по следам текстового марафона «Хранители семейных историй», совпавшего по времени с глобальным карантином. В условиях 2020-го из-за ограничений и нагнетания чувствовалось особое настроение и потребность в эмоциональном наполнении. Сборник получился глубоким, искренним и душевным. Читая рассказ за рассказом, вы будете встречать самых разных хранителей семейных историй.

Оглавление

Наталья Жеглова

@natali_zheglova

ПОКИНУТЫЙ ДОМ

Покинутый сельский дом хранит семейные истории.

Скошенные постройки бережно склонились друг к другу. Потухшие ставни грустно следят за людьми.

Преданные подружки Рябинка и две Ельки шуршат ветвями в ответ на добрые беседы хранителя. Обнимают пожилыми кистями и возрастными иголками.

— Мы ишо поживем, подлатаемся. Вон как хозяйка терзалася, но настроем боевая была. Так чего ж и нам осаживаться?! — утрами лопочет дом.

С наступлением темноты все спокойнее, а потом… тишина.

Скрипучая тишина.

Укрывает дремота. А по стенам текут теплые воспоминания. В них комнаты наполнены людьми. Уютными беседами.

Слышно побрякивание чугунков о русскую печь. Детский плач и смех доносится из комнат, теплое — ням-ням, бабуля, спасибо. Нужная крыша надежно стоит на посту. Впитанные человеческие судьбы — с рождения до преклонных лет.

Первые шаги. Первые слова. Детский сад. Школа. Свадьба. Армия. Встречи. Проводы.

Сырые после увиденного стены утром смакуют сны.

Но вот у ворот появился человек. Постройки всколыхнулись. Деревья приосанились.

Раздались гудки, девушка сглотнула комок слез:

— Алло, добрый день! Дом еще продаете?

— Боже сколько лет не приближалась к родным воротам, — прошептала гостья.

Поднялись чувства. Спрятанные и забитые. Слезы хлынули. С детства не тосковала по ней так, как сейчас.

Частицы историй, рассказанные о бабушке родными, понеслись картинками диафильма.

1968 г.

— Гляди-ка, Тамарка опять с собой троих тащит, вот чудачка, — ехидно шепнула соседка.

— Своих четверых чтоль не хватат, — поддакнула другая.

По сельской темной улице брела крепкая женщина. Одна рука сжимала авоську. Другая — трехлеток.

— Здрасте, Тамара Алексана, со смены опять с компанией? — полюбопытствовали женщины.

— Да задержалися на дойке мамки ихние, к утру снова на смену, пускай ночуют, — ответила смеясь.

До дому шагали молча. Знала — муж не обрадуется. Соседи косятся: мол, добродетельница.

— Томка, чего ты таскашься с имя. Свои не видят. Уходишь засветло, приходишь в сумерках. Не воспитатель ты — няня. Заканчивай с этим, сколько можно. В избе присесть негде.

Дети молча доедали щи. Тамара окинула глазами своих, перевела взгляд на садовских.

— Вась, ну не бросать же их. Мамки на службе, отцы кто в поле, кто квасит. Ночь переспят, завтра ушагам.

Работа няни нелегкая. С пяти утра на ногах. Воды — натаскать. Печь — растопить. Ребят — встретить. Чувствовала любовь к малышне.

Муж давно уговаривал в колхоз перейти. Свежего воздуха больше, оплата выше.

— Васька, ну погоди, доведу до школы группу и отчислюся.

— Так уж седьмой год обещашь, — отвернулся с обидой.

Тамара хоть и сильная характером, но бороться за мир в доме устала. Как не жаль прощаться — уволилась.

Пошла в колхоз. Работа не легче. Коров — подоить. Телят — обходить. Травы по норме — заготовить. Хлопотно.

С непривычки замешкалась на сенокосе. Смеркалось. Донесся шорох от темных деревьев. Глаза светлячками блеснули в траве. Как смекнула — не знает.

Уцепилась в дерево с силой. Вскарабкалась до вершины березы. Осмотрелась — пять псовых фигур поджимают белоствольную.

— Ауууууу, — довел до дрожи волчий вой.

— Ауууууу, — подхватила стая.

— Ну уж нет, легко не возьмете — подумала Тамара, покрепче ухватилась за ствол. Так и просидела до утра. Пока не нашли мужики. Хорошо, жилистая была. Да трудом закалена. Серые хищники от шума удрали. Слезла — ноги, руки — затекшие. Уж с жизнью прощалась.

— Прости меня, Тома, может, в сад вернешься? — после происшествий вымолвил муж.

Улыбнулась. Задумалась. И вернулась. Служила до пенсии. Наградили медалью — «ветеран труда».

1986 г.

— Вась, рубаху надевай. Надо ж, у тебя именины и свадьба у родни, — дивилась Тамара.

Кричали «горько» молодым! Людей выше сотни. Тесная изба.

— Васька, поздравлям! Пей рюмаху, капусткой закусывай! — подошел хмельной разгоряченный друг.

— Качай именинника! Ох, раскраснелся! — кипела толпа, резвилась.

Злосчастный листок. Закрыл кислород. Жизнь Васи закончилась. Русые волосы Тамары окончательно побелели.

1993 г.

Пенсия. Хозяйство. Внуки народились. Нянчить помогает.

Тамара со снохой отправились во двор. Трехлетняя девочка в свитере с капюшоном была спокойным ребенком. Увлекалась надолго. Потому оставлять одну — не страшно.

Вдруг бабуля во дворе заволновалась. Нутро подсказывало часто. Истошный плач долетел из комнаты.

Потянулась девчонка за игрушкой. Зацепилась вязанной кофтою за ручку у топки. Жгло маленькое тело. Печка как могла, жар снижала. Пыхтела.

— Ой-ей, пришпарилася. Вскрикнула. Спасла. Молча прижала к себе. Испуг не показала.

1997 г.

Похудела Тамара. Осунулась. Чаще лежала. Дети ходили угрюмые.

— Ванька, знаю, шо болею, че прячитеся. Недолго осталася. Врачихи общалися — смекнула.

Кивнул старший. Онемел.

— Семью собрать надобно, проститься. Распишу, кому како добро забрать. Старшей внучке ковер, младшей — медаль трудовую. Вы уж дом продадите, всем поровну… — прерывался голос. Не дрожал.

Белёная комната. Пасмурно.

Железная кровать держала немощное тело. Тома, побежденная болезнью. Но в нарядном платке.

Четырнадцать потомков с малышами на руках — выстроились шеренгой.

Усталые веки скрывали слезы гордости и сжигающей тоски. 72 года жизни. Все в них. Сыны, дочери, внучки, внуки. Ладные, собранные. Пробежала жизнь. Кажется, не зря.

Отвернулась с трудом. Молча плакала. Не хотела жалости. Слов не нашла. Только стих написала по-своему, да оставила под подушкой:

Закопайте мать-старушку

И возьмите мой бокал,

И налейте русской водки

И запейте всю печаль.

Текли года, летели дни,

И жизнь была, возможно, всякой.

Бывало так, что иногда

Хотелось очень, очень плакать.

Неделя — в дымке отчаяния, осознания и глупых попыток помочь — ушла.

Все затихли. Печь не трещала. Деревянные стены — окаменели. Рябинка горестно повесила голову. Елька ветками проводила кортеж до самого леса.

Раздались гудки, девушка сглотнула комок слез:

— Алло, добрый день! Дом еще продаете?

Скрипучие ворота тихонько распахнули объятия.

— Говорил вам, ишо поживем, подлатаемся! — шепнул Рябинке счастливый дом.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я