Хранители семейных историй. Цикл «Пиши как художник»

Марина Генцарь-Осипова

Это третий сборник из цикла художественных рассказов «Пиши как художник». 50 рассказов лонглиста вошли в сборник по следам текстового марафона «Хранители семейных историй», совпавшего по времени с глобальным карантином. В условиях 2020-го из-за ограничений и нагнетания чувствовалось особое настроение и потребность в эмоциональном наполнении. Сборник получился глубоким, искренним и душевным. Читая рассказ за рассказом, вы будете встречать самых разных хранителей семейных историй.

Оглавление

Екатерина Бастракова

@e.bastrakova

ИСТОРИЯ СТАРОГО МОНОКЛЯ

В комнате становилось оживленно. Выцветшая фарфоровая кукла, футляр и янтарные запонки активно спорили, кто из них лучший хранитель семейных историй. Потертая пуговица задумчиво смотрела в окно.

— Да буде вам! — строго сказал Монокль. — Развели демократИю!

— ДемокрАтию, — поправил Футляр.

— А ты не встревай, — одернул Монокль. — В общем так. По старшинству среди вас всех, хранителем буду я, — важно сказал он.

— А при чем тут старшинство, — попыталась возразить Кукла, — важнее, сколько историй знаешь. Вот я…

— Знаю поболе вашего! — тоном, не терпящим возражений, пресек ее Монокль. И довольно посмотрел в трюмо.

В зеркале отразилась черная оправа, такая обшарпанная, что черный цвет лишь угадывался. Пара мест склеена. А с верхнего правого угла расходились глубокие трещины.

— Столько лет прошло, а ты все такой же задавака! — по-старчески хмыкнул Футляр.

Новоиспеченный хранитель отвернулся к окну и погрузился в воспоминания.

Окно распахнулось. Комната наполнилась запахом сырости и затхлых листьев. От притока свежего воздуха огонь в печи весело затрещал. Отблески озорно и одновременно печально заплясали по стеклянным поверхностям.

— Давай уже, рассказывай! — обратилась молчаливая Пуговица к Моноклю.

И он начал свой рассказ.

С конца XIX века переселенцы устремились в Сибирь. Никто не знал, что там ждет. Но люди свято верили в мечту о новой жизни на своей земле…

Благословили в поездку и Константина Сараева. Большая семья собралась в дорогу. Маленькой Вере тогда и трех лет не исполнилось.

— Держи на память, — дед, прощаясь с внучкой, вложил в ее кулачок потертый монокль. — Пусть хоть эта вещица напоминает тебе о нас, — украдкой смахнул слезу и погладил Веру по голове.

Сибирь встретила радушно. По приезду выделили огромный надел земли. Распахали плодородную почву. В первый же год семье помогли срубить просторный дом из кедра. И детям воля, и хозяйству рост. Живи, радуйся…

Жизнь была бы прекрасной, сложись их переезд именно так.

Но, увы… Местные власти оказались не готовы к переселенцам. Хакасия — не место для крестьян. Вместо обещанной земли — продуваемые степи или болота… Жить приходилось в землянках. Сибирь встретила нищетой, голодом и морозами…

Люди преодолели тяготы и лишения в дороге. Но их ломало отсутствие питьевой воды, грязь, зловоние, паразиты. Начали умирать.

Сараевы решили вернуться. Буквально перед самым отъездом Вера заболела.

— Отдайте девочку нам! В дороге она не выживет… — попросила женщина из местных. — Детей у меня не будет, вырастим как свою.

Вера не понимала, почему плачет мама и печален отец, но в груди холодело от непонятных предчувствий. Телега тронулась. Девочка заплакала, потянула руки к матери. Мать больно прикусила свой кулак, стон собачьим воем вырвался наружу. В момент осиротевшего ребенка унесли в дом.

Окуневы были местной зажиточной семьей. С ними у Веры был шанс выжить. В дороге этого шанса не было. Так русская девочка осталась в хакасской семье.

Жизнь оказалась нелегкой. Глава семьи умер. Ажа, овдовев, cнова вышла замуж. В семье появились свои дети. Новый глава семьи не разрешал русской даже сидеть с ним за одним столом.

— Много тягот выпало на долю донской казачки, но не сломило ее дух. И если глаза Веры и затягивало пеленой слез, то лишь когда доставала дедушкин подарок и думала о семье… — Монокль замолчал.

— А откель у тебя трещина-то? — Пуговица задумчиво смотрела на Монокль.

— О, эт-то я сейчас расскажу. Была там история, — задумчиво протянул он и продолжил свой рассказ.

* * *

— Ишь как выросла-то, — отчим стоял в дверях сарая, загораживая выход.

Он начал медленно приближаться к Вере. Русская кровь падчерицы не мешала похотливо пожирать глазами молодое тело.

Вера отпрянула в сторону и крепко сжала кулаки. В одной оказался монокль. Когда отчим подошел ближе, девушка попыталась оттолкнуть его, дедушкин подарок больно саданул негодяя по лицу.

— Ох, и спеси в тебе! Ишь, чЁ удумала, длань на меня поднимать! Мало тебя порол! — отчим поймал ее руку. С силой вырвал монокль и отбросил в сторону. Через секунду схватил огромной лапой за шею и сжал пальцы.

Вера не могла закричать. Глухие хрипы вырывались наружу. В бездну темноты уносился лишь молчаливый крик о помощи.

— Оставь приёмку! — в проеме сарая появилась Ажа. Наперекор устоям и обычаям женщина встала на защиту сироты.

— Уйди, женщина! Поди прочь! — не поворачиваясь и не отпуская горла девушки гаркнул глава семьи.

— Там на съезд кличут. Давеча приходили. Иди, — Ажа кивнула в сторону улицы. Вдали послышался гомон. Люди что-то бурно обсуждали.

Отчим резко убрал руку. Стремительно пошел к двери. На пороге остановился, не оборачиваясь, сказал:

— Замуж за батрака Борьку отдам! — и вышел прочь. Ажа последовала за ним.

Вера упала на колени и начала быстро шарить одной рукой по соломе. Другой утирала душившие ее слезы. Нащупала цепочку и притянула монокль к себе. С правого верхнего угла по всему стеклу наметилась паутина глубокой трещины.

Поднесла подарок к губам, поцеловала и прижала к груди. Забилась в угол и безмолвно разрыдалась. Трещины наполнились болью и горечью.

В такие отчаянные минуты ей хотелось, чтобы родители забрали ее с собой.

— Мамины руки… Защитили бы и спасли…

Всю жизнь она ждала, что родители вернутся за ней с берегов Дона. Иногда даже казалось, что слышит бравый голос деда. Чувствует тот запах лошадиного пота и дедовой трубки. Но увы… Ожидания так и остались мечтой.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я