Метафизика души

Марина Брагина

Как это – судьба сложилась? Кто её складывает?Как смерти нет? А похороны?А душа – это что?Ответы на эти и другие вопросы ищет героиня повести – эстрадная певица Танюшка, пытаясь разгадать серию загадочных смертей. Кирилл, её избранник, принц на белом коне, периодически превращается в монстра.Счастье и несчастье, любовь и слёзы, страсть и равнодушие, поиск себя, прогулки в «Зазеркалье», где всё происходит само собой и ни о чём не нужно волноваться, – всё это есть в книге. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 6.

Самиздат и тунеядец

Пётр Маркович медленно, с каким-то особым тщанием и осторожностью открыл пачку писчей бумаги, вынул чистые листы и заменил другими — с напечатанными статьями, которые подготовил для издания первого выпуска журнала «Поиск». Затем аккуратно заклеил обёртку и придирчиво повертел в руках: пачка выглядела так, будто только что сошла с прилавка канцелярского магазина. Её нужно передать Кену Норману, корреспонденту радиостанции «Свобода». Инструкцию для своих действий он нашёл под дверным ковриком. Кто её туда положил и когда, он не знал. Но твёрдо усвоил, что всякий раз, выходя из квартиры, нужно приподнимать этот самый коврик, о чём ему завуалированно сообщил по телефону голос, похожий акцентом и интонациями на голос дворника Ахмета:

— Коврик ператрахиват надо, пыл собраль много.

Именно с этого момента — телефонного звонка — и началась детективная история по подготовке подпольного журнала к печати, а главным исполнителем должен был стать именно Пётр Маркович. Куда подевалась его привычная рассеянность? Он продумывал каждую деталь, каждое действие с такой же точностью, как в своё время на войне, готовясь к боевой операции. Здоровье, правда, уже не то: начиналось бешеное сердцебиение только от мысли, как он будет выполнять инструкцию.

Пётр Маркович, входя в здание Центрального телеграфа, взглянул на часы. Два сорок пять. До начала операции ещё пятнадцать минут. Чтобы не привлекать внимания, он протиснулся в самый дальний угол — здесь его не будет видно за спинами мощных мужиков. «Сибиряки, наверное», — с каким-то облегчением подумал он, чувствуя себя защищённым.

Вдруг сквозь равномерный гул голосов услышал знакомые интонации:

— Послушай, Петро, посоветуй: может, мне на работу устроиться? Менты заколебали, да и на вашего брата тратиться приходится.

Пётр Маркович нервно оглянулся. Нет, к нему здесь, в Москве, так запанибратски никто не обращался. Но голос! Голос явно принадлежал Кире. «Что он в этой толпе делает? С каким Петро разговаривает? Причём о работе. Неужели на недоросля подействовало письмо в прокуратуру, которое он написал от имени соседей?»

Кире ответил густой бас:

— Посоветую — что же не посоветовать? У нас же Страна Советов, сам знаешь. Тебе в бар нужно идти работать. Лучше в валютный. Но там, во-первых, язык хоть чуть-чуть нужно знать, а во-вторых, контора пристально следит — уж больно лакомый кусочек эта работа.

— А почему в бар?

— Потому что у тебя на лбу огромными буквами нарисовано: «БАРМЕН». Ты же фокусник. Я видел, как ты ловко шмотки под одежду прячешь. Не каждый на это способен. А там ребята такие фокусы вытворяют — закачаешься! И левые напитки с собой приносят, и наливают не совсем по норме. Кто увидит, что ты там бодяжишь? На то и стойка построена, чтобы за ней нельзя было разглядеть, что происходит. Наваривают вполне конкретно. Не меньше, чем ты фарцовкой.

Пётр Маркович нашёл щёлку между спинами сибиряков и осторожно осмотрел зал. В нескольких шагах от него, вполоборота к окну, стоял Кира, беседуя со свирепого вида человеком с огромными, как у Тараса Бульбы, усами, одетым в какую-то диковинную униформу.

— Слушай, мне эта идея нравится. И трудовую выдадут, и корочку.

— Думаешь, это легко? Чтобы такую должность получить, деньги заплатить надо, и немалые. — Кирин собеседник выразительным жестом подкрепил свои слова. — Мало того, у тебя трудовая книжка должна быть и характеристика с прежнего места работы. Это всё-таки система «Интуриста», не шарашкина контора.

— Ну вот, — с деланным разочарованием произнёс Кира, — заманил красну девицу, соблазнил и бросил. Нехорошо. Для меня это всё нереально, понимаешь? Я ни дня не работал до сих пор.

— Так всё равно рано или поздно придётся решать эту проблему. Годы-то идут — и довольно быстро, поверь мне. И чем больше этих годков пролетит, тем болезненней будет вопрос: «А чем ты, мил человек, занимался все эти годы?» И постепенно станешь ты деклассированным элементом в лучшем случае, а в худшем — с отсидкой, после которой на приличную работу тебя и не возьмёт никто.

— Петро, так, может, ты не только советом поможешь? Как-то убедительно у тебя всё звучит.

С этими словами мужчины пошли к выходу, продолжая беседовать. Пётр Маркович вздохнул с облегчением: встретить знакомых во время проведения секретной операции — самое большое невезение. Стрелка часов приблизилась к трём, и он стал протискиваться к столику, за которым стояли люди, заполняя бланки телеграмм. Взял свой, положил пачку с бумагой на стол и тоже стал старательно выводить адрес, который пришёл ему на ум. Это был адрес колхоза, где он когда-то работал председателем, пытаясь внедрить на практике свою модель социалистического общества.

Какой же текст придумать? «Грузите апельсины бочками», — вспомнил он Остапа Бендера и сам почувствовал себя чуть-чуть аферистом. Но не успел провести аналогию между собой и известным литературным героем, как к столику подошёл человек — явно иностранец, — придвинул к себе бланк и начал что-то писать.

— Правильно? — обратился он к молоденькой барышне, которая оценивающе изучала написанное. — А то я не совсем перфектно понимай по-русски.

Девушка захихикала, кивая, а иностранец, как бы случайно прихватив пачку с бумагой, которую минуту назад положил на стол Пётр Маркович, спокойно удалился.

«Ну вот и всё, процесс пошёл», — подумал Пётр Маркович, смял так и не заполненный бланк телеграммы и выбросил его в урну.

* * *

Ящер сменил Циклопа и занял своё обычное место в дверях гостиницы «Интурист». Было время возвращения с экскурсий: один за другим подъезжали огромные «Икарусы», и из них неспешно, разминая затёкшие от долгой дороги ноги, вылезали иностранцы. Ящер цепким взглядом профессионала разглядывал каждого. Спокойно прошли австралийцы, говорящие между собой по-украински. Этих он знал: бывшие наши, угнанные немцами и не вернувшиеся после войны.

«Ишь ты, куда забрались, — думал Ящер, — на другой конец света. И правильно сделали». Его-то отец вернулся на родину и маялся ещё пять лет по лагерям. Приехал домой не героем войны, а беззубым зэком с явными признаками туберкулёза. «Сколько лет прошло, а на родину тянет, одна делегация за другой — всё едут и едут. Благо послабление вышло — разрешают им смотреть на наши достижения».

Чинно прошли чопорные англичане — сэры и «сэрицы», как он их мысленно называл; французы — о-ля-ля, оставили за собой шлейф нездешнего парфюма. Вот и американцы, вечно жующие жвачку и нагло ему подмигивающие. А это что за маскарад? Пошли приветливо улыбающиеся индусы в чалмах и без. Ящер невольно улыбнулся им в ответ, сняв на мгновение обычную маску безразличия. И вдруг — кто это? Среди индусов шёл наш. Тоже в чалме, и лицо загорелое, но Ящер был уверен, что наш.

Он загородил ему дорогу и сказал:

— Отойдёмте, товарищ, поговорить надо.

Индус заверещал что-то на непонятном языке, но Ящер был неумолим: ловко отсёк мнимого индуса так, что тот не мог двинуться с места, не мешая при этом проходу группы.

Отведя его в сторону, сказал:

— У тебя есть два выхода: либо ты валишь отсюда и больше не появляешься, либо вызываю контору.

«Индус» продолжал возмущаться. Ящер взял рацию и, отвернувшись от задержанного, произнёс:

— Первый, первый, приём.

«Индус», продолжая что-то говорить, в один прыжок оказался у двери — и был таков.

Кира, наблюдавший всю сцену, подошёл к Ящеру:

— Слушай, как ты их колешь? Ума не приложу. Индус как индус — загорелый, ничем от своих собратьев не отличается. Научи, я тоже так хочу.

— Этому не научишь, — пробасил Ящер, усмехаясь в усы и разводя длинными руками гандболиста, — вижу и пэцэ.

Он так и произносил: «Пэ-цэ», дабы не ругаться матом, а эмоцию выразить. Подошёл Циклоп, и Ящер вместе с Кирой удалился от гостиницы, избегая лишних глаз и ушей, чтобы продолжить начатый в зале Центрального телеграфа разговор.

— Так что, ты и вправду можешь с работой помочь или так, идейками разбрасываешься? — В голосе Киры звучал неприкрытый скепсис.

Ящер усмехнулся:

— Думаешь, ты у меня первый? Я из вас, лоботрясов, трудовые кадры кую уже не первый год. Трифонова знаешь?

Кира даже присвистнул. Кто же не знал Трифонова! Тот был начальником отдела снабжения гостиницы. Перед ним заискивали все: от уборщиц до начальства. А он, хитрец, дёргал за нужные ниточки и открывал любые двери.

— Мой питомец, мой… Я его ещё в шестидесятых запустил в нужном направлении, а сейчас он другим помогает. Не бесплатно, конечно. Он из тех же, что и ты. Фарцевал, стилягой был, рок-н-ролльщиком, мать его. Не любил я эту публику, дрался с ними на улицах. Но он хитрее оказался: пристроил меня в «Националь» «вратарём». Чтобы я тоже к сладкой жизни прикоснулся, а заодно пускал его в гостиницу — перехитрил, подлец. А потом, когда я связями оброс и понял, что к чему, уже я из него человека сделал. Определил экспедитором в отдел снабжения. Дальше уж он сам раскрутился. В общем, если надумаешь, мигни правым глазом.

Кира думал неделю: прикидывал так и этак — не получалось жить в Советском Союзе и не работать.

Ящер оказался человеком слова. Устроил встречу с Иванычем — Виктором Ивановичем Трифоновым — у Киры дома, подальше от посторонних ушей. Собственно, совещались двое: Ящер и Иваныч. На Киру они не обращали никакого внимания, как будто его и не было вовсе. А потом нарисовали ему такой путь наверх, что он впал в тихую панику. Начинать нужно было с простейшей работы: грузчиком в магазине, слесарем или дворником в ЖЭКе, чтобы получить трудовую книжку.

Сначала Кира отмёл всю схему, «поблагодарив» друзей за добрые намерения.

— Я — и с метлой! — негодовал он. — Посмотрите на меня! Как вы себе это представляете? Да мне эту метлу никто не даст. Я же не знаю, с какого боку к ней пристроиться.

— А что, — с лукавой усмешкой говорил Иваныч, — хорошая работа, на свежем воздухе. Встаёшь рано, ложишься рано. В пять утра вышел, в девять всю работу закончил — делай что хочешь. Ты знаешь, что многие известные рок-н-ролльщики дворниками работают? Тоже не хотят проблем с властями за тунеядство.

— Да у меня даже одежды подходящей нет, — продолжал сопротивляться Кира. — Я что, в кожаном пиджаке с метлой ходить буду? Или в белом костюме?

— Не дрейфь, — вторил Иванычу Ящер, незаметно тому подмигивая, — мы тебе отменную телогреечку справим. Лучшая одежда для работы.

Через два часа отчаянной борьбы Кира сдался:

— Ладно, попробую. Уж больно перспективы красочные рисуете.

На самом деле Ящер с Иванычем просто издевались над щёголем Кирой. Когда тот пришёл к начальнику указанного Иванычем ЖЭКа, тот сразу сказал:

— Трудовая будет завтра. За зарплатой приходишь второго и пятнадцатого каждого месяца, расписываешься и отдаёшь деньги мне.

Никто не собирался из избалованного Киры ковать трудовые кадры. Мёртвые души обитали в каждом ЖЭКе и неплохо себя чувствовали, несмотря на то что были мёртвыми.

Через полгода Кира принёс трудовую книжку и характеристику с места работы и, поднявшись вместе с Ящером в кабинет Трифонова, с деланной небрежностью бросил документы на стол. Тот строго, поверх очков посмотрел на него, взял маленькую бумажку для заметок и написал на ней какие-то цифры. Показав её Кире, порвал на мелкие кусочки и изрёк:

— Принесёшь — будем дальше разговаривать.

Кира побледнел. Это была сумма взятки, значительно превышавшая его многомесячный заработок.

— Виктор Иваныч, вы обо мне слишком хорошо думаете.

— Я о тебе нормально думаю. Мозгами пораскинь — может, что-нибудь и сообразишь. Без этого никак. Я даже переговоры начать не смогу. Эти бумажки забирай пока. Молодец. Первый этап выполнил. Приступай ко второму.

Когда Кира вышел из кабинета Иваныча, на нём лица не было. Его даже слегка мутило. Он безвольно прислонился к стене. Ситуация была патовая. Где взять такие деньжищи? Все, кто мог ссудить хоть какую-то сумму, второй раз с ним не связывались. Просить под какой-то нереальный проект, практически под светлое будущее, под коммунизм, призрак которого уже лет сто бродит по Европе? Дураков нет. Особенно среди деловых людей.

Ящер, сразу заметивший настроение Киры, вытащил его на улицу «покурить». Разговаривать о таких делах в помещении администрации или даже в холле гостиницы было опасно: везде торчали уши, натуральные или искусственные.

— Ну что, Емеля, голову повесил?

— Да в такую историю ты меня втянул, хоть вешайся! Не достану я таких сумм, и дяди-миллионера у меня нет.

— Зато у тебя товарищ есть, Петро зовут, не в курсе?

— В курсе. Ты что, денег мне дашь?

— Могу и дать. Только не под воздух — я должен быть уверен, что вернёшь. В Иваныче-то я не сомневаюсь. Он слово держит. Работу ты получишь. Но всякое бывает: не сработаешься, погоришь на мелочи. Зачем нам врагами становиться? Деньги вышибать — не очень приятное занятие, поверь. Я на этом собаку съел.

— Ну и что ты предлагаешь, — насторожился Кира, — сберкассу ограбить?

— Примитивно мыслишь. Есть много способов заработать, без шума и пыли.

— Например?

— Квартиру свою сдай, пусти одного человечка пожить. Есть у меня такой на примете. В Москве наездами бывает. За приют благодарит от души. Только платить он мне будет, а жить у тебя.

— А я куда денусь?

— Можешь никуда не деваться. Комнату освободи. Ему только ночлег нужен, а целый день он занят.

— Гастролёр, что ли?

— Ну, типа того.

— Чтобы он ментов на меня навёл? Спасибо! Я и так как по лезвию ножа хожу.

— Знаешь, как говорят: «Бог не выдаст, свинья не съест». Ну сдай хату приличным людям — поживи у родителей на даче годик. Всё равно пахать начнёшь — с утра до вечера занят. Тебе квартира нужна будет только отоспаться. И то не каждый день.

— Да они с ума сойдут: не зря от меня сбежали, я же неуправляемый.

— Это когда ты бездельем маешься. Пойдёшь работать — не до гулянок будет.

— Ну ладно, давай своего гастролёра. Рискну.

Жизнь с Сашей Косым, известным каталой из Батуми, напоминала какую-то фантасмагорию. Являлся он под утро, отпирая замок своим ключом, который Кира скрепя сердце ему выдал. Проходил бесшумно, так же, как и открывал дверь. Кира удивлялся, как ему это удавалось. Просыпался же он от нестерпимого запаха, появление которого всего лишь означало, что Саша снял носки и завалился спать. Носки тот не стирал, он их проветривал на балконе. Кира недоумевал: как с ним люди за одним карточным столом сидят? Он даже как-то решился спросить у Саши, осушив с ним полбутылки виски.

— Я же за столом ботинки не снимаю, — невозмутимо ответил Саша, одновременно проделывая какие-то манипуляции с картами. У него всегда в руках было несколько карт, которые он непрерывно перебирал пальцами. — И потом, на что же туалетная вода?

От него действительно всегда за версту несло одеколоном, как из парфюмерного магазина. Как-то Кира увидел, как Саша, наливая в ладонь дорогущую жидкость, преимущественно французскую, опрокидывал её на голову, затем протирал щёки и шею.

— Слушай, — подсмеивался Кира, — а душ принять не дешевле будет? Я за посещение своего санузла денег не беру. Мыло у меня душистое, фирменное. Аромат не хуже, чем от твоего парфюма.

Он постепенно приучил Сашу пользоваться душем, а тот в знак благодарности научил Киру некоторым премудростям карточного шулерства, приговаривая:

— Вдруг когда пригодится! Ты же не знаешь, как жизнь сложится.

Теперь Саша просто не вылезал из душа — так ему понравился этот процесс. Выходил розовощёким, посвежевшим, довольным, со словами:

— Спасибо, брат. Я раньше мытьё воспринимал как какую-то повинность, типа трудовой. Я же из деревни, удобства во дворе. Ведро воды на голову опрокинешь — и вперёд за медалями. А сейчас без душа даже соображаю как-то плохо. Мне кажется, что сильная струя мозги прочищает. И ещё появилось ощущение, что всё дурное уходит. Главное, включить на полную мощность, чтобы как летний ливень — сильный, мощный.

Кира вполне мирно уживался со своим жильцом, даже иногда выпивали вместе. Только теперь всё это происходило гораздо реже. Ящер оказался прав: Кира работал в баре по двенадцать часов, два дня через два. Только не в гостинице «Интурист» — туда устроиться было невозможно, своих блатных хватало. Трифонов пристроил его в мотель «Можайский», который тоже относился к системе «Интурист», только находился на выезде из города, на Можайском шоссе.

Заведение оказалось весьма специфическим. Там в основном останавливались иностранные дальнобойщики, состоящие процентов на девяносто из пьяных финнов. Так, во всяком случае, казалось Кире. Финны или, как их называли в мотеле, «финики» напивались сразу, как только лихо выпрыгивали из своих огромных фур. Нужно было поймать момент, пока «финик» был ещё не очень пьян, и убедить его сходить в номер за товаром.

— Эй, браток, шмотки принеси! — Кира обратился к водителю, сидевшему прямо у стойки бара. Наблюдая за тем, как постепенно его глаза наливаются кровью и становятся бессмысленными, добавил: — Мне смену сдавать, ухожу.

Дальнобойщик упорно не хотел двигаться с места, пока Кира не перестал ему наливать, рискуя нарваться на скандал. Тогда тот неохотно, уже не очень твёрдо держась на ногах, побрёл к лифту. Долгий час его не было. Кира нервно ходил по холлу мотеля: он не привык сдавать смену, не обеспечив себя товаром. Наконец позвонил «этажерке» — дежурной на этаже. Та постучалась к «финику» и услышала громкие стоны. Вызвала, как положено, службу охраны, вошли в номер. Стоны доносились из запертой изнутри ванной. Пришлось ломать замок. Постоялец лежал в ванне лицом вниз, а из затылка сочилась кровь. Вызвали скорую, и Кира вместо заказанных голубых джинсов увидел только носилки с полуживым человеком, которого спускали с этажа санитары.

Он поинтересовался, что произошло.

— Перелом большой берцовой кости и травма черепа, — ответили ему.

Видимо, интурист, вернувшись в номер, в одиночку выпил ещё и решил принять душ. Неловко поскользнулся в ванне, падая зацепил шланг и получил душевой лейкой по голове.

За санитарами бежала «этажерка» Клавдия Ивановна. Она подошла к Кире и прошептала:

— Если бы ты не позвонил, неизвестно, выжил бы. Мы бы только утром его обнаружили во время уборки. Крови много потерял — к завтраму мог и вообще кони отбросить.

— Так если вернётся, вы ему намекните, Клавдия Ивановна, благодаря кому он коньки не отбросил, а кони тут вообще ни при чём.

Клавдия Ивановна отмахнулась:

— Умничай-умничай, доиграешься! Не каждому это понравится.

— Всё. Как завязал. Не обижайтесь. Намекнуть только не забудьте.

Клавдия Ивановна намекнула, но, видимо, не на Киру, а на себя. Потому что и джинсы, и батники, и даже видеомагнитофон совершенно бесплатно оказались в её руках как щедрый дар от спасённого постояльца. А она через того же Киру пыталась сбыть их. Он сначала разозлился, а потом смекнул, что Клавдии Ивановне можно отдать меньше денег, чем «финику». Он договорится с ней о доле от выручки, а за какую цену продаст вещи, ей знать необязательно.

Через некоторое время Кира стал делать заказы постоянным гостям, которые формировал под определённого клиента, что приносило ему в разы больше денег, чем прогулки около «Интуриста». Он довольно быстро расплатился с Трифоновым, но с Сашей Косым расставаться не спешил: тот, помимо платы за проживание, ещё снабжал Киру заказами от батумских толстосумов.

Бизнес набирал солидные обороты. Кира купил шикарные, ослепительно-белые «Жигули», поставил туда фирменную акустическую систему с мощными колонками. Из машины всегда гремели последние, ещё неизвестные советским людям мелодии. Он гордо разъезжал по городу в своей роскошной музыкальной «шкатулке», подмигивая симпатичным девочкам из открытого окна. В ответ неизменно получал как минимум улыбку, а как правило — номер телефона.

За два года он так чётко организовал потоки товара, а взамен потоки денег, что и Трифонов, и Ящер зауважали его. И если бы не Саша Косой, который со своими шулерскими делами залез на чужую территорию, то, возможно, Кире бы удалось успешно «трудиться» и сладко жить многие годы. Но Саша подставил его по-крупному, выиграв кучу денег там, где играть ему никто не позволял, и быстро смылся в неизвестном направлении. Только успел позвонить Кире из телефона-автомата и голосом Брежнева, который виртуозно имитировал, произнести: «Дорогой товарищ, меня не было, и ты меня не знаешь. Никаких дел со мной не имел».

У Киры ёкнуло сердце. Он понял, что у Косого неприятности. Память, как нарочно, сразу же воскресила другую историю, от которой его трясло мелкой дрожью.

Кира был знаком с огранщиком бриллиантов, гордившимся умением изготовить бриллиант из обычного стекла. Он уверял Киру, что всё дело в том, под каким углом падает свет и как преломляется:

— Это такие бабки, Кира! Попробуй — не пожалеешь! Голову даю на отсечение: ни один оценщик не определит, что камень ненастоящий.

Кира попробовал. Взял несколько камешков, отдал ювелиру, тот вручную изготовил колечко и серёжки. Отнёс в комиссионный магазин на оценку. Оценщик и вправду не заподозрил подделку. Кира быстро организовал весь процесс. Огранщик гранил, два ювелира трудились над оправами, он продавал. Сначала каждое изделие оценивал, стараясь выбирать разных специалистов — результат всегда был положительный.

Он уже сам почти уверился в подлинности своих камешков, забыв об осторожности. Ручеёк из украшений с поддельными бриллиантами плавно тёк в Армению и приносил всем участникам концессии хорошие деньги. Киру распирало от гордости, он себя чувствовал просто гением бизнеса. Ему начали делать заказы — так работать было гораздо удобнее. И вот как искушение, как морковка для зайца: поступила просьба изготовить кольцо и серёжки с крупными камнями, не меньше карата каждый.

Кира пришёл к огранщику с вопросом, возможна ли обычная операция на крупных камнях. Тот задумался, зная, что с крупными камнями могут быть проблемы — их более внимательно смотрят. Но, видимо, у него тоже началось головокружение от успеха, и он через пару дней согласился. Спустя месяц Кира вёз «дорогостоящий» комплект заказчику в Армению.

Заказчик — директор трикотажной фабрики, который собирался презентовать комплект какому-то крупному чиновнику из ОБХСС в качестве подарка на свадьбу его дочери, выходившей замуж за сына ещё более высокого начальника министерства лёгкой промышленности. Достойный свадебный подарок был просто необходим. В этой цепочке все очень деловые и занятые люди. К тому же сроки поджимали — никому не пришло в голову проверить изделия.

Гром грянул через несколько месяцев. Молодая жена отдала кольцо для переделки на ювелирный завод. Там кто-то заподозрил неладное, провели серьёзную экспертизу, и «бриллианты» превратились в то, чем, собственно, они и были с самого начала — в банальные стекляшки. Трикотажную фабрику начали трясти с проверками по приказу покровителя из ОБХСС, а сам покровитель готов был сквозь землю провалиться из-за страшного, катастрофического позора перед новыми именитыми родственниками.

Киру подняли прямо с постели. Нет, не бравые милиционеры. Двое в чёрных кожаных куртках, что было гораздо опаснее. С ментами Кира бы договорился, а с этими… Они по-русски даже с трудом понимали. Просто имбецилы: деньги давай, и весь разговор. Сумма внушительная: три цены комплекта.

Как обычно, денег у Киры не было. Его посадили в чёрную «Волгу», приставив к боку острый ножичек, и весь день катали по знакомым, у которых Кира пытался частями добыть искомую сумму. Занятие казалось невыполнимым. К концу дня подвели итоги. Кое-что удалось чуть ли не силой выжать из родителей; конфисковать с помощью тех же гастролёров у подельников; выпросить у подружек, взяв их на жалость; обманом получить предоплату под заказы на шмотки — но всё это не делало и половины требуемой суммы.

К удивлению Киры, его отпустили, сказав напоследок: «Ты нам должен, копи». Ему просто давали возможность заработать. Потом вылавливали ещё несколько раз в течение года, история повторялась. Кира пытался скрываться, сдал в аренду свою квартиру, жил у друзей и подружек в разных районах Москвы и ближнего Подмосковья, но его неизменно находили. Он проклял всё: и афериста-огранщика, втянувшего его в авантюру, и себя-неудачника, а заодно и всех армян, живущих на Земле. При слове «Ереван» его мелко потряхивало.

На этот раз вымогатели действовали по-другому: за ним повсюду следили какие-то люди. Появлялись то дома, то прямо у стойки бара в «Можайском». Поначалу просто предупреждали, что им доподлинно известно о его делах с Косым, и требовали деньги, которые тот якобы хранил у Киры.

Кира не спал ночами, не выключал свет — ему везде мерещились типы в тёмных очках и с пистолетами в руках. Ящер и Трифонов помочь не могли, но быстро поняли, что его нужно срочно прятать. Кира в спешном порядке уволился из бара по собственному желанию, и Ящер, посадив его в машину, взятую у приятеля, отвёз в Минск. Там за небольшую плату снял ему квартиру и со словами: «Сиди здесь, пока не позовём» уехал обратно в Москву.