Метафизика души

Марина Брагина

Как это – судьба сложилась? Кто её складывает?Как смерти нет? А похороны?А душа – это что?Ответы на эти и другие вопросы ищет героиня повести – эстрадная певица Танюшка, пытаясь разгадать серию загадочных смертей. Кирилл, её избранник, принц на белом коне, периодически превращается в монстра.Счастье и несчастье, любовь и слёзы, страсть и равнодушие, поиск себя, прогулки в «Зазеркалье», где всё происходит само собой и ни о чём не нужно волноваться, – всё это есть в книге. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 7.

Пьяный Минск

— А ты на дельтаплане летала? — спросил вдруг Кира, повернувшись всем корпусом к соседнему столику, за которым, как птичка на веточке, примостилась весьма привлекательная девица. Она картинно, оттопырив пальчик, держала чашечку кофе.

От неожиданности девица чуть не пролила чёрный ароматный напиток на своё ярко-красное, зовущее платье:

— На чём-на чём? На планере?

— Эх, темнота! В Москве уже каждый знает, что такое дельтаплан. А вы тут все: «Динамо, динамо!». Кроме футболистов, мужиков путёвых, что ли, нет?

Кира, как обычно, завтракал в кафе «Весна», которое славилось на весь Минск крепчайшим кофе и свежайшими пирожными — трубочками с заварным кремом. К тому же там присутствовали и сладости иного рода: всегда можно было пообщаться с какой-нибудь сговорчивой девицей, томившейся в надежде встретить одного из футболистов минского «Динамо». Почему именно здесь ловили футболистов, Кире было невдомёк, да и не очень интересно. Он пребывал в блаженном настроении — Минск ему очень нравился: чисто, красиво, спокойно, нет московской толчеи и ажиотажа. А уж обилие питейных заведений и беспрепятственный, опять же в отличие от Москвы, доступ в них приятно удивляли. Минчане быстро окунули его в свою разгульную жизнь. Вечер можно было не завершать — в шесть часов утра уже работал буфет гостиницы «Беларусь», а в восемь открывалось так полюбившееся Кире кафе «Весна» на Ленинском проспекте.

Так вот и сейчас очередная девица сидела как загипнотизированная и только шевелила губами каждый раз, когда Кира произносил это диковинное слово «дельтаплан», — всё пыталась повторить его. Заметив, что буфетчица прислушивается к ним, он заговорил громче, как бы приглашая и её. Буфетчицы в этом заведении были добрыми и понимающими тётками — обожали задушевные истории о несложившейся любви или карьере. Запросто могли налить в кредит приличному на вид, даже и незнакомому, человеку. Удивительно, что в Минске среди пьющей интеллигенции и на самом деле преобладали люди порядочные, исправно возвращавшие долги с обязательным букетом цветов или шоколадкой.

К разговору присоединились и другие посетители, а Кира, как обычно, оказался в центре внимания. Остроумно рассказанная история о погибшем Кравчуке и о том, как дельтаплан усовершенствовали и назвали его «Генерал Кравчук», вызвала бурное обсуждение. Под шумок Кира увёз красавицу-собеседницу, доходчиво объяснив, что он гораздо лучше, чем футболист, и устроит ей такой турнир, который она никогда не забудет. А после турнира он пообещал взять её с собой в «Пивную напротив университета» — ПНУ, или «Реанимация», как её называли завсегдатаи. Именно туда, помимо студентов, захаживали и бывшие спортсмены. Там шутили, что к вечеру в «ПНУ» «мастера» уже лежат, а «заслуженные» ещё стоят. В этих заведениях Киру знали все, а он мог перечислить основные регалии спортсменов: как бывших, так и действующих.

В общем, Кира наслаждался этим праздником, чувствуя себя на заслуженном отдыхе до тех пор, пока у него не закончились деньги. С удивлением обнаружив, что казна пуста, он загрустил и позвонил Ящеру.

— Ну и долго мне здесь ещё отсиживаться? — раздражённо спросил он. — И, вообще, что дальше? Я ведь, кажется, безработный. Вернее, тунеядец. В нашей стране безработицы нет, как же я запамятовал!

— Не дрейфь, сынок, — как обычно бодрым и уверенным голосом произнёс Ящер. — Косой вышел на контакт с людьми Босса, договаривается.

Кира понятия не имел, кто такой Босс и о чём с ним может договариваться Косой, его больше интересовала собственная судьба.

— А мне-то что прикажешь делать? Без денег и без работы!

В ответ он услышал раскатистый, как гром в майскую грозу, хохот Ящера:

— Коротка же у тебя память, мальчик! Забыл, как ты вообще о работе не хотел слышать, как топтал снег вокруг гостиницы, когда тебя внутрь не пускали? Забыл? Так я тебе напоминаю. А твою сытую жизнь кто устроил? Прокрути плёночку-то назад. И поймёшь, что не так ты велик, как тебе кажется. Или ты хочешь, чтобы тебя пасли, как с камешками?

Нет, Кира не хотел повторения страшной истории с поддельными бриллиантами. Он тут же сбавил обороты:

— Ну ладно, не обижайся. Я всё помню. Просто устал здесь сидеть в неизвестности. Хороший город Минск, да только я тут в гостях. Домой хочется, определиться как-то. Сунулся тут в местную интуристовскую гостиницу — так менты сразу заинтересовались, кто да откуда.

— Ты что, с ума сошёл? — вырвалось у Ящера. — Тебе нигде светиться нельзя. Тем более на чужой территории. История с Косым тебя ничему не научила?

— Да понял, понял. Без дел кисну, нагулялся уже.

— Вот теперь о делах. Иваныч своих не бросает. Ты уже, наверное, понял. Насколько я знаю, ты музыку любишь, хорошо в ней разбираешься, с нашими рокерами и джазистами близко знаком.

— Да, — озадаченно произнёс Кира, — а работа тут при чём? Музыка — моё увлечение, хобби.

— Так в умелых руках хобби может превратиться в работу, а лучше в бизнес, и неплохой, между прочим. Покруче, чем то, что ты до сих пор имел.

— Да ладно! Они нищие все, музыканты. Их никуда не пускают: ни на приличные площадки, ни на радио, ни на телевидение.

— А зачем им приличные площадки, как ты выразился? Есть просторы нашей необъятной родины. Там люди тоже хотят к культуре приобщаться. Именитые музыканты к ним не едут — вот и будешь возить второй эшелон, так сказать, тех, кто только пробивается.

— Они там кому-то нужны? Да и не позволят: в провинции свои райкомы и горкомы партии культурой заправляют.

— Не смеши меня. А то ты не знаешь, как дела делаются! Старшие товарищи научат, если сам не сообразишь. Но соображалка у тебя неплохо работает, насколько я помню. Пока тебе делать нечего, походи по ресторанам, с музыкантами познакомься, узнай, что да как. Какие коллективы есть, кто у них директор. Поиграй в «Алло, мы ищем таланты». Можешь представляться директором из МОМА.

— МОМА? А это что такое?

— Эх, темнота! Зациклился на шмотках, а люди серьёзные бабки куют. Московское объединение музыкальных ансамблей, сокращённо МОМА. Теперь понятно? Все музыкальные коллективы, которые хотят выступать в концертных залах или ресторанах, должны в нём зарегистрироваться. У нас же плановая экономика, а не бардак, как у загнивающих. У каждого ансамбля должен быть директор — формальный или реальный, кому что нужно. Этот самый директор замыкает всё на себя: организацию концертов и всё, что связано с этим, — заключает договоры, собирает выручку, сдаёт её государству, получает и выплачивает зарплату коллективу. Про себя, любимого, при этом тоже не забывает. Ну, как тебе такая перспектива?

— Да туда не пробьёшься, мне кажется. Своих хватает. И потом, у меня же образования музыкального нет, да и совсем никакого…

— Ты думаешь, я с тобой просто так эти беседы веду? Для утешения? Лови деньжата, перевожу по почте. Хватит кутить, дармовые кончились. Это уже бизнес. Всё, что будешь от меня получать, вернёшь. С процентами. Я в бирюльки не играю. Как только нам сообщат, что к тебе претензий никто не имеет, берёшь билет на самолёт — и на родину.

Целую неделю Кира послушно ходил на концерты и по ресторанам. Теперь он почти профессиональным взглядом оценивал оркестр и солистов. Всё везде было как-то одинаково: музыканты лабали блатняк, популярную советскую попсу или итальянскую эстраду. Певцы старались добавлять хрипотцы в голос, а певицы со стеклянными глазами, в которых отражались только денежные знаки, попискивали, стараясь попасть в ноты. Скучно. Он не мог понять, почему в Белоруссии, славившейся своими ансамблями «Верасы», «Песняры», «Сябры», ресторанный репертуар не отличался от московского. На концерты этих мастеров народ просто ломился, билеты разлетались как горячие пирожки. А в ресторанах всё одно и то же…

Наконец Кира получил от Ящера разрешение вернуться. Вечером, перед отъездом в Москву, он был таким уставшим от бесконечных походов по «пьяному Минску», что решил из гостиницы никуда не выходить. Просто поднялся на седьмой этаж в ресторан «Седьмое небо», известный своей домашней кухней. Перед глазами поплыла селёдочка с картошкой и укропом, красиво разложенная в длинной узкой селёдочнице. А за ней — запотевшая стопка с холодной водочкой. Ещё в вестибюле он услышал всеми любимую, но уже порядком надоевшую «Лашате ми кантаре». Мужской голос с хрипотцой «под Кутуньо» старательно выводил незнакомые слова.

«Интересно, — подумал Кира, — узнал бы заезжий итальянец в том, что произносил певец, родной язык? И знает ли сам исполнитель, что „Лашате ми кантаре“ означает всего-навсего „Разрешите мне спеть“?» Кира представлял, как ресторанные музыканты «снимали» слова песен на любом языке — сидя в наушниках и прослушивая оригинальное исполнение. При этом ни английским, ни тем более итальянским они не владели и, естественно, о чём сами же впоследствии пели, не догадывались. У них это называлось «петь на курином».

Ресторан был забит до отказа. Кира подошёл к администратору, который его уже хорошо знал, и специально для «очень дорогого гостя», как из-под земли, появился маленький столик. Засуетился официант, ловко прикрывая ослепительно-белой скатертью царапины и выбоины на деревянной поверхности.

Пока сооружался стол, Кира устало стоял в холле, опершись о косяк двери. Все звуки ресторанного зала были хорошо слышны: позвякивание вилок о тарелки, гул голосов, редкие возгласы подпивших гостей. После небольшой паузы, сопровождавшейся вознёй на сцене, настройкой инструментов и обычного «раз-два» в микрофон, зазвучало вступление к песне «Сто часов счастья».

«Какая же всё-таки музыка, — подумал Кира, — просто жилы вытягивает!» Когда вступила певица, он застыл, как будто его ноги пригвоздили к полу. Это был голос Звезды, он не мог спутать. Уж чем-чем, а музыкальным слухом его боженька не обделил! Кира легко отличал живое исполнение от «фанеры» — не зря дружил с музыкантами, которые раскрывали ему множество своих секретов. О гастролях в Минске только начинавшей набирать силу певицы ему ничего известно не было. Он заглянул в зал. На сцене была вовсе не она. Маленькая, хрупкая девушка, с фигуркой, словно выточенной из фарфора, и каким-то простоватым и одновременно беззащитным выражением лица повторяла в точности все интонации Звезды. Тембр и звучание голоса были абсолютной калькой.

«Этот товар надо брать», — подумал Кира и направился к сцене.

В тот же вечер Кира не только договорился о своём участии в карьере певицы, но и влюбился до судорог. «Татьяна Худолей, — Кира повторял про себя имя певицы, — боже, как же неблагозвучно! Нужно будет придумать что-то другое». Девушку все называли Танюшкой, и ей это очень подходило. Он не хотел отпускать её ни на секунду. Дал полчаса на сборы, сам позвонил её музыкальному руководителю и ночным поездом, не позволив допеть ресторанную программу, увёз в Москву.

Да, Кира был виртуозом по части убеждений и уговоров. У Танюшки была куча обязательств: помимо ресторана, днём она работала секретарём у директора рынка, а по выходным давала детям уроки игры на фортепиано.

Но Кира был для неё тем самым принцем на белом коне, и устоять не было ни сил, ни желания.