Метафизика души

Марина Брагина

Как это – судьба сложилась? Кто её складывает?Как смерти нет? А похороны?А душа – это что?Ответы на эти и другие вопросы ищет героиня повести – эстрадная певица Танюшка, пытаясь разгадать серию загадочных смертей. Кирилл, её избранник, принц на белом коне, периодически превращается в монстра.Счастье и несчастье, любовь и слёзы, страсть и равнодушие, поиск себя, прогулки в «Зазеркалье», где всё происходит само собой и ни о чём не нужно волноваться, – всё это есть в книге. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2.

Пётр Маркович и недоросль

Пётр Маркович торопливо шёл по пустынной ночной улице, нервно оглядываясь. У подъезда в последний раз обернулся и резко дёрнул ручку двери. Внутри, как обычно, воняло мочой и гниющим мусором, который кто-то с завидным упорством кидал под лестницу. Пётр Маркович потянул острым, как у ёжика, носом, пробормотал что-то типа: «Свиньи, а не научные работники» — и стал подниматься по лестнице. Его квартира располагалась на втором этаже, и он старался не пользоваться лифтом, чтобы тренировать ленивые, привыкшие к сидячей работе ноги.

Ничем не скреплённые листы из пачки бумаги, которую он нёс в руках, вылетали, почувствовав свободу, плавно кружились и оседали на ступеньках, как усталые от жизни бабочки-однодневки. Он не замечал их полёта, прокручивая в голове текст своей следующей статьи: «…Социализм в его современном истолковании можно определить как общество универсального самоуправления или как общество осуществлённого панперсонализма». Ему хотелось поскорее добраться до квартиры, чтобы сесть за пишущую машинку и вылить на бумагу так удачно сформулированную мысль. Достал ключ, чтобы открыть входную дверь, но не успел. Его отвлёк жуткий грохот, за которым последовала команда: «Ро-та, подъ-ём!», произносимая, как и положено в Советской армии, с раскатом и выделением последнего слога. После послышались стоны, крики и удары об пол.

Пётр Маркович посмотрел на свои наградные наручные часы, полученные им после жестокого боя за Берлин в 1945 году. «Что там может быть? — недоумевал он. — Какая рота, какой подъём в московской квартире в час ночи?» Не армейские сборы же. Что-то странное и, возможно, опасное происходило у ближайших соседей, с которыми он многие годы проживал, что называется, дверь в дверь.

Он толкнул соседскую дверь — не заперта. То, что открылось его взору, было настолько дико и странно, что какое-то время он остолбенело стоял на пороге, не понимая, что предпринять. Кира, недавно вернувшийся со срочной службы, высился посреди гостиной, размахивая и щёлкая цирковым хлыстом. Его отец в семейных трусах, мать с сестрой в ночных рубашках, глотая слёзы, маршировали по маленькой двушке, боясь ослушаться совершенно пьяного диктатора.

Пётр Маркович, когда-то боевой офицер, наконец оправившись от шока, оценил ситуацию: хлыст — грозное оружие в руках любого пьяного. Кира выше ростом и здоровее отца-полковника, не говоря о самом Петре Марковиче, который не блистал богатырским телосложением даже в молодости. А долгие годы, посвящённые научной работе, сделали своё чёрное дело: теперь его тело напоминало вопросительный знак. К счастью, никто из участников жуткого спектакля не заметил его появления. Он аккуратно, вдоль стены коридора, продвинулся к открытой комнате и замер.

Кира стоял спиной и зычно отдавал новую команду:

— Ро-та, стой! Первый напра-во, остальные нале-во, бегом!

Родственники тяжело побежали по кругу и неизбежно должны были столкнуться — так мала гостиная. Пётр Маркович, вспомнив, как брал языка во время войны, лёг на пол и неожиданно ловко пополз по-пластунски. Оказавшись рядом с Кирой, он схватил его обеими руками за щиколотку и дёрнул. Кира, и так некрепко державшийся на ногах, от неожиданного рывка потерял равновесие и рухнул, выронив хлыст.

Воспользовавшись общим замешательством, Пётр Маркович схватил хлыст и тремя прыжками добрался до своей квартиры. Ключи валялись на полу, а пачка бумаги, которую он нёс, разлетевшись по всей лестничной клетке, лежала живописными веерами. Но Петру Марковичу было не до бумаги. Дрожащими руками, с трудом попадая в замочную скважину, он отпер дверь и нырнул внутрь. Сердце билось так, что он не смог сделать и шага, а, прислонившись к стене, потихонечку сползал на пол, думая: «Хлыст, главное, хлыст здесь». Теперь ничего не страшно. Кира бешено колотился в его дверь, а он, сидя на полу, светло улыбался. Ему было не до статьи: перед глазами, как документальный фильм, проходила вся жизнь соседского отпрыска.

Вот Кира, ещё дошкольник, называет все элементы таблицы Менделеева и хвастается своими решениями задачек по высшей математике. Родители умиляются гениальности чада, да и сам Пётр Маркович восхищённо причмокивает и восклицает: «Поразительно, просто поразительно!»

Вот Кира умытым и причёсанным идёт в первый класс. С самого начала ясно, что там ему нет равных ни среди одноклассников, ни среди преподавателей. Его первая учительница вместо ответа на Кирин элементарный вопрос «Что такое квадратный трёхчлен?» бежит жаловаться директрисе, что ученик первого класса «выражается и дисциплину хулиганит».

— Я, Мария Петровна, чувствую себя школьницей, проваливающей выпускные экзамены, — захлёбываясь слезами, лопочет она.

— Да вы, милочка, не выпускные экзамены провалили, а испытание на профпригодность. Если вы с первоклассником справиться не можете, что же вы с четвероклассниками делать будете? Почитайте литературу, посоветуйтесь с коллегами. А для начала гоните его ко мне. Уж я-то смогу его обуздать.

Директриса сдаётся после четвёртой беседы, а учительница пишет заявление об уходе, осознав свою никчёмность.

С пятого класса более опытные преподаватели, уверенные в своих знаниях и педагогических способностях, поступают просто: удаляют его с урока за плохое поведение, чтобы не мешал им работать, а классу учиться. И он идёт на улицу. «Где же последователи Макаренко?» — недоумевает Пётр Маркович и сочувственно вздыхает вместе с родителями юного гения. А Кира, так и не обретя интереса к школьной программе, упражняется в химии в других местах: поджог в соседнем магазине, взрыв бомбочки на балконе — родители живут как на бочке с порохом в прямом и в переносном смысле. Если он теряет ключи от квартиры, лезет через балкон или легко вышибает входную дверь ногой, пока отец не устанавливает металлическую себе, а заодно и многострадальному соседу, которому тоже иногда достаётся от выходок недоросля.

Фильм продолжается: Кира в старших классах. Носится с американскими джинсами и куртками, кому-то что-то втюхивает и впаривает. Пачки долларов, приводы в милицию, дежурства у гостиниц в ожидании иностранцев — всё это Пётр Маркович узнаёт, когда его приглашают понятым во время обыска у соседей. Отец Киры хватается за погоны, как будто боится их потерять, а мать — за сердце, которое выпрыгивает наружу. Слава Богу, ничего не находят, и за небольшие деньги удаётся погасить надвигавшуюся грозу. Пётр Маркович, полный сочувствия к несчастным соседям, проводит разъяснительную беседу с юным бизнесменом.

— Оттепель закончилась, молодой человек. «Пражская весна» подавлена, никаких послаблений ждать не приходится, — вещает он, как с лекционной кафедры. — 88-я статья УК РСФСР за валютные операции применяется гораздо чаще и активнее, чем ты думаешь. Так что опасения и страхи твоих родителей имеют под собой весьма осязаемую основу.

Кира молча слушает сидя на диване и со скучающим видом смотрит то на давно не белённый пятнистый потолок, то на отваливающиеся обои квартиры соседа. Наконец, когда Пётр Маркович, захлебнувшись последней фразой, иссякает, изрекает:

— А вы считаете нормальным жить вот так? — И обводит широким жестом кабинет соседа, где проходит беседа. — Вы же профессор, доктор наук, а ютитесь в этом сарае! Да на Западе вы бы уже на «мерседесе» рассекали! И в загородном доме жили. А здесь так же, как и я, под статьёй ходите. Не удивлюсь, если чёрный воронок притормозит у нашего подъезда.

— Да под какой статьёй, молодой человек? О чём вы? Не тридцать седьмой год на дворе. Я пытаюсь достучаться до некоторых узколобых в нашем правительстве, объяснить им, что они построили вовсе не социализм. Это симбиоз государственного рабовладения, государственного феодализма и элементов государственного капитализма. А социализм — это другое, и его обязательно нужно строить.

— Во-во, я и говорю. Антисоветчина в полный рост! Вы думаете, долго так продержитесь со своими доказательствами? Попрут вас отовсюду, и в первую очередь из Академии наук. А я чего хочу? Свобода чтоб была, бизнес хотя бы мелкий. Это в какой части мира видано, что в гостиницу войти нельзя? Я гражданин этой страны и имею право ходить, где мне заблагорассудится. Тоже мне, секретный объект нашли!

— Видите ли, Кира, везде есть правила игры. В любом государстве, включая наше родное. Я, конечно, тоже кое-что нарушаю, но не в корыстных целях. Мне нужно как-то донести до народа правильные идеи — вот отсюда и то, что у нас величают самиздатом. А что я могу сделать, если ни один журнал мои статьи не принимает? А то, чем ты занимаешься, — коммерция, чистый криминал. Ладно бы себя подставлял — свою жизнь проживай как хочешь. Родителей пожалей. На мать смотреть больно — не дай бог инфаркт. А отец? Его же из армии попросить могут — с позором, без пенсии. Как ты в глаза ему будешь смотреть?

Пётр Маркович тяжело вздохнул. Теперь уже очевидно, что Кире глубоко наплевать на все эти обстоятельства: подонок не хотел «жить в дерьме», как родители. Его душа, разрывая грудную клетку, стремилась к шикарным машинам, фирменным шмоткам с яркими лейблами, модным девочкам, с которыми можно за небольшую взятку швейцару попасть в один из немногочисленных центральных ресторанов.

Фильм продолжается: Кира оканчивает школу. Учителя рисуют тройки по всем предметам в надежде никогда больше его не увидеть.

— В институт? А зачем? Я и так сделаю любого! — отвечает он на вполне закономерный вопрос Петра Марковича.

Кире восемнадцать. Вот он, шанс исправить недоросля. Отец с садистским удовольствием отправляет его в армию. Два года семья живёт спокойно и счастливо, в надежде, что армия сделает из обезьяны человека.

И вот возвращение. Финальные кадры, как принято у модных западных режиссёров, Пётр Маркович просмотрел в самом начале. Хлыст лежал рядом, приняв форму вопросительного знака. Значит, ничего не приснилось и не померещилось. Всё это было, было… Сколько времени прошло? Час? Полчаса? Да какая разница!

Он тяжело поднялся, пригладил вечно растрёпанные пегие волосы, прислушался. Тихо. Видно, Кира угомонился. Осторожно приоткрыл дверь, высунул голову. Никого. И только разлетевшиеся листки отпечатанной в пяти экземплярах статьи по-прежнему живописно лежали на грязном полу лестничной клетки.

Странно, но после этого случая соседи практически прервали общение с Петром Марковичем. Видимо, унизительное происшествие, невольным участником которого он явился, превратилось в тот самый сор, который никому не хочется выносить из избы. Дальнейшую жизнь Киры он теперь наблюдал только как зритель. От участия его отстранили. «Семейные дела, — думал Пётр Маркович, — большая загадка. Не зря же милиция отказывается приезжать на семейные конфликты». Да, собственно, он долго и не переживал, уйдя с головой в работу над главной целью жизни: донести до думающих людей свои идеи построения идеального общества.

Понеслись годы, полные больше разочарований, чем надежд. И невдомёк тогда было правдолюбцу, что когда-то сбудутся пророчества Киры и с ним произойдут такие события, которые ни один провидец не смог бы предсказать. Но всё это будет позже, через годы, и эти годы ещё надо прожить: и Петру Марковичу, и Кире, и его родителям, и ещё многим людям.