Третий круг рая

Марина Болдова, 2022

Что делать, если на пороге вдруг появляется человек, которого ты пыталась забыть много лет, и просит о помощи? Простить предательство и принять? Ляна не задумываясь соглашается предоставить Захару убежище, хотя тот признается, что только что убил жену. Она решает спрятать его в своем доме в заброшенном дачном поселке, где не так давно уже приютила найденного без сознания в лесу пожилого мужчину. Но, добравшись до места, Ляна и Захар находят того мертвым. Почти на том же месте, где восемь лет назад Ляна обнаружила тело отца. Пытаясь разобраться, кому и зачем понадобилось лишать жизни безобидного старика, Ляна понимает, что корни обоих преступлений – в далеком прошлом ее предков, которое от нее скрывали. А старая любовь вернулась всего лишь для того, чтобы уступить место новому настоящему чувству.

Глава 8

Пообещав Сотнику, что завтра к девяти привезу Захара в участок для дачи письменных объяснений, каким образом следы его сандалий оказались у мертвого тела, я заперла дом. Сотник суетился с желтой лентой, микроавтобус с экспертом и трупом деда, прощально мигнув задними фарами, отъехал от крыльца, вырулил на дорогу и вскоре скрылся за деревьями, а на меня вдруг навалилась такая усталость, что я присела на ступеньку лестницы и прислонилась головой к перилам. «Куда мне за руль?» — мысль мелькнула, и сознание тут же переключилось на какие-то новые ощущения: стало вдруг очень тепло, и… спокойно. Я повернула голову. Сидя рядом, меня обнимал Сотник. Я молчала, пытаясь разглядеть в темноте его лицо.

— Вот как-то так, Ляна Шандоровна… — глухо и виновато прозвучал голос. — Нравитесь вы мне! Сильно. И давно…

— Не очень удачный момент для признаний вы выбрали, господин майор. — Мне не хотелось даже шевелиться, да этого бы мне и не удалось: руки его на моем плече были крепко сцеплены в замок.

— Я и не выбирал. Вот сели бы в машину и уехали. Тогда бы — все. А то…

Он целовал меня жадно, с каждым вдохом отыскивая все новые, не тронутые его губами места: опущенное веко, ямку под глазом, ложбинку у носа. Отрываясь на миг, смотрел пытливо и требовательно, но, так ничего и не поняв, касался губ: сначала осторожно, словно пробуя на вкус, но уже через мгновение со всей силой захватывая своей властью. Было сладко и немного больно, я не сопротивлялась, слабо отвечая, но не испытывая желания чего-то большего. Мое тело молчало, мысли были трезвы, а самое яркое чувство я бы назвала благодарностью. За тепло и защиту. За то, что откуда-то появились силы вот прямо сейчас сесть за руль и ехать. Ехать в кромешной тьме по лесной дороге, зная, что, соблюдая дистанцию, в своей машине за мной следует Сотник.

Окажись сейчас на его месте Тальников, печать с двери дачного дома, скорее всего, была бы уже сорвана…

— Прости… Я тороплюсь, да? — Сотник замер, уткнувшись лбом мне в висок.

— Я не готова к отношениям. Да мне и нельзя. Ведьма должна быть одинокой, — усмехнулась я, сказав, в общем-то, правду.

— Таборная гадалка оказалась права. — Сотник отпустил мои плечи и встал. — Я не смогу тебе ничего дать. Ты если заберешь, то целиком. Я сначала не понял, о чем она. Сейчас дошло: для тебя просто переспать, получить удовольствие — ничего не значит. Подашь как милостыню из жалости. Закинешь на третий круг рая, а сама исчезнешь — нет там для тебя ничего нового, — потому что я не тот, кто тебе нужен. А я майся потом всю оставшуюся жизнь, сходи с ума от воспоминаний…

— Наверное, не родился тот, кто смог бы и меня… закинуть. — Я поняла, о чем он…

…Я тихо плакала, а отец молча стоял рядом, исподлобья глядя на мать. Она же была спокойна. Еле заметная презрительная гримаса застыла на красивом лице, совсем не испортив эту грешную красоту. Грешную… выражение отца, часто им повторяемое в адрес уже чужой ему женщины — они только что развелись официально, хотя не жили вместе почти год — почти со дня рождения Сани.

В детстве я таких слов от отца не слышала. Он звал маму «радость моя», «солнце мое», одним ласковым взглядом за короткое мгновение охватывая ее всю — от тонких щиколоток до овала лица. Задержавшись на сочно-розовых губах, поднимал взор выше и долго, требовательно смотрел глаза в глаза. Мама скоро отворачивалась. Мне в такие моменты становилось неловко, словно я подсматривала за ними тайком. Подрастая, начинала понимать: отец ее любит, она его — нет. Так же как и я любила Захара, а он меня — нет. Будучи внешне похожей на мать, я переняла судьбу отца. «Почему ты называешь свою любовь к маме грешной? Разве за грехи попадают не в ад?» — спросила я, когда она вышла из комнаты. Он вытер мои слезы тыльной стороной ладони и взял меня за подбородок. «Девочка моя, мы оба с мамой грешны. Мой грех в том, что не смог вовремя отпустить, ее — в том, что сама не ушла. Таким женщинам, как мама, отдаются целиком — душой, телом и мыслями. Сметая на пути все и всех, что бы ни мешало: обстоятельства или люди. Они принимают тебя, видимо, в какой-то тайной надежде, что ты — их второе я. И быстро понимают, что вновь ошиблись. Гаснут вмиг, оставляя тебе свою жалость. Но ты уже поднялся в рай. И вот бродишь ты по раю, а счастья нет. Когда-нибудь и тебя кто-то будет любить так же. Но ответишь ли ты? Не знаю… А мысли о Захаре оставь. Не он твоя судьба». Я тогда за последнюю фразу разозлилась на отца страшно…

— Ляна, нужно ехать. Ты как, сможешь за руль? Или отвезти? Машину можно и здесь оставить. — Сотник подал мне руку, помогая встать со ступеньки.

— Все в порядке, доберусь сама.

Прежде чем сесть в машину, я осмотрелась. Тревога, возникшая вдруг, была столь острой, что пришлось сделать глубокий вдох, чтобы унять часто забившееся сердце. Какая-то птица кричала пронзительно тонким голосом, напоминая рыдания профессиональной плакальщицы на похоронах. Вдруг совсем рядом ухнул филин, обрывая ее стенания, и наступила тишина. Я отчетливо «услышала» всплеск воды от погружения в нее весел. Лодка с человеком в плащ-палатке «проплыла» перед моим мысленным взором и словно растаяла в ночной мутной темени. Теперь мне слышна была лишь песня, которую тихо «напевал» лодочник. Это был известный романс «Не для меня…».

Я ничего не сказала Сотнику, торопливо сев за руль, пока майор не заметил моего волнения. Но я была уверена, что человек в лодке так же реален, как и мы с моим собеседником. И он, возможно, был сегодня на территории дач, вполне вероятно, что и в моем доме. Я бы даже смело приписала ему убийство деда, если бы того действительно убили. Убили… или довели до приступа, его убившего? Если этот исполнитель романса встречался с Егором Романовичем, между ними могла возникнуть ссора… Черт, ну почему я не могу до сих пор «открыть» старика? Даже мертвый он непробиваем. Единственная картинка, что я смогла «увидеть», — как он берет фотографию из альбома и прячет в карман. И кого-то окликает… того, кто потом в лодке уплыл, доведя старика до инфаркта? И еще и поколотив изрядно? Холодок, резво пробежавший по позвоночнику, был подтверждением моих догадок — так было всегда, когда я оказывалась права.

Машина Сотника так и плелась за мной по трассе — я по темноте ездить с нормальной скоростью боялась, даже в очках плохо видя дорогу. Впрочем, при наступлении сумерек я так же неуверенно передвигалась и по земле: официально диагноз «никтолопия», в простонародье «куриная слепота», был поставлен мне не так давно, но при слабом освещении я видела плохо с раннего детства.

Сотник сопроводил меня до моста через Татьянку, там развернулся и, помигав прощально фарами, уехал. А я вдруг пожалела, что вот так, сразу, оттолкнула его от себя.

Круглосуточный супермаркет на въезде в город приветливо встретил меня ярко освещенными витринами, но я, вовремя вспомнив, что на заднем сиденье так и остались лежать пакеты с продуктами, даже не притормозила. Въехав во двор, я заметила, что окна кухни и комнат темные. Понадеявшись, что Тальников не заснул, а ждет меня, я, слегка постучав по стеклу кухонного окна, открыла дверь магнитным ключом, дубликат которого хранила в бардачке машины.

Конец ознакомительного фрагмента.