Третий круг рая

Марина Болдова, 2022

Что делать, если на пороге вдруг появляется человек, которого ты пыталась забыть много лет, и просит о помощи? Простить предательство и принять? Ляна не задумываясь соглашается предоставить Захару убежище, хотя тот признается, что только что убил жену. Она решает спрятать его в своем доме в заброшенном дачном поселке, где не так давно уже приютила найденного без сознания в лесу пожилого мужчину. Но, добравшись до места, Ляна и Захар находят того мертвым. Почти на том же месте, где восемь лет назад Ляна обнаружила тело отца. Пытаясь разобраться, кому и зачем понадобилось лишать жизни безобидного старика, Ляна понимает, что корни обоих преступлений – в далеком прошлом ее предков, которое от нее скрывали. А старая любовь вернулась всего лишь для того, чтобы уступить место новому настоящему чувству.

Глава 7

— И как вы думаете, кому и зачем могла понадобиться фотография ваших предков? — слегка повысив голос, спросил Сотник.

Картинка, как Егор Романович вынимает снимок из альбома, возникла передо мной неожиданно четко. Вот он кладет его в карман спортивной куртки, выходит из спальни. Приближается к лестнице, задирает голову вверх. Я отчетливо вижу шевелящиеся губы, как будто он кому-то что-то кричит. Но слов не слышу — эти мои видения беззвучны, как немое кино. Но мне понятно, что в комнате в мансарде кто-то есть. Знать бы, из какого времени выплыла картинка… И второй вопрос — стоит ли обсуждать это с Сотником?

— Как с вами трудно, Ляна Шандоровна! Вы как будто в двух мирах одновременно пребываете. У вас даже лицо становится… неживым. Страшновато, знаете ли, наблюдать. Так что привиделось на сей раз?

— Фото из альбома взял Егор Романович. В этот момент в доме он был не один, наверху находился еще один человек, — нехотя ответила я.

— Имеется в виду мансарда?

— Да. Но когда это произошло, сказать не могу. Может быть, сегодня. Или же в течение этих двух месяцев… кто знает! Я так понимаю, фотография при обыске комнаты вам не попалась?

— Нет. Никаких фотографий не попалось, — вздохнул Сотник.

— Получается, унес ее опять же убийца, искать которого нужно среди тех, кто знал и Егора Романовича, и моих предков. Честно говоря, мне такие люди неизвестны.

«Можно поинтересоваться у Громова, хотя он в этом доме, кажется, поселился, лишь когда поступил на службу водителем к подполковнику Ларину. Так, по крайней мере, рассказывал сам. Да-да, это произошло после того, как он вернулся из армии, точно!» — вспомнила я давний разговор с Павлом Андреевичем, но мысли вслух озвучивать не спешила.

— Ваша мама должна бы помнить тех, кто обитал в поселке во времена ее детства и юности. — Сотник продолжал рассматривать фотографии в альбоме.

— Вовсе нет! Мне известно, что школьницей, да и студенткой, она серьезно занималась гимнастикой и лето проводила в спортивном лагере на той стороне Волги. Бабушка же одна сюда никогда не ездила.

— Почему?

— Вот уж не знаю. Вообще представить ее здесь не могу! — Я фыркнула. — Чтобы Софья Марковна — и без городских удобств… Очень сомнительно.

— Не жалуете вы свою родственницу, Ляна Шандоровна, — укоризненно покачал Сотник головой. — Веские причины имеются?

— Причина одна — взаимная нелюбовь. Она не любила меня, так как я — дочь цыгана, я ее — в ответ.

— То есть матушку вашу беспокоить расспросами о былом бесполезно.

— Да. Тем более что особой теплоты между мамой и бабушкой я тоже не наблюдала. Не думаю, что у них имелись темы для откровенного обсуждения. Софья Марковна была, хотя и плохо об умерших говорить не принято, холодным, равнодушным человеком. Я не представляю, как можно было ее любить. Сейчас я о мужчине — ведь дед женился на ней! Правда, он рано умер — еще до рождения моей мамы. Эта фотография, которая пропала, — единственная, где он есть.

— И, следуя логике, если ее из альбома, как вам привиделось… — он слегка запнулся, — забрал ваш постоялец, то он знал обоих. Смею предположить — довольно близко. И, возможно, кто-то из них был ему особенно дорог.

— Думаете, Софья Марковна? — признала я сразу его правоту.

— Допускаю — оба. То есть Егор Романович вполне мог быть другом обоих. Вот вам объяснение, что в трудный момент жизни он стремился туда, где когда-то был счастлив.

— Почему не к нам в городскую квартиру? Если он такой друг… близкий, должен бы знать адрес!

— Скорее всего, ему было известно, что ваша бабушка скончалась. Его притягивало само место. Знаете, как преступника тянет туда, где совершил преступление…

— Не знаю! — оборвала я его. — В одном уверена — Егор Романович искал уединения. Лучшего места для этого, поверьте, не найти.

— Давно это поняли? Поэтому и в полицию не сообщили?

— Да. Я не люблю вмешиваться в чужую личную жизнь!

— Ой, лукавите, Ляна Шандоровна! А как быть с теми, кому вы будущее вещаете?

— Послушайте, Сотник, — я разозлилась и повысила голос, — вы понятия не имеете о вещах, о которых пытаетесь судить. Я могу вмешаться, и не только карты разложить. Но только по просьбе самого человека, с его разрешения.

— Вот же вы… разошлись! Успокойтесь…

— А вы замечания свои при себе и держите. А то отправлю квакать… в камыши! Я же ведьма! — отрезала я, ничуть не жалея о сказанном.

— Хорошо-хорошо… Как часто вы здесь бывали за последние годы? Я так прикинул — в консерватории вы учились лет пять? Поступили сразу после школы? Хотя нет… по годам не сходится, — задумался он вдруг.

— Я ушла из школы после девятого класса, через два года поступила в музыкальное училище, — решила я ему помочь в расчетах.

— Почему только через два года? — живо перебил Сотник.

— По семейным обстоятельствам! — отговорилась я общей фразой. — В консерваторию я уехала учиться сразу после похорон отца. Вернулась окончательно через пять лет, приезжала сюда только летом. И скорее из любопытства — все меньше дачников становилось год от года. Конечно, оно понятно: цивилизации здесь нет, официально поселка не существует. Дорога постепенно зарастает, я сама нахожу съезд на нее с трудом. Да и то по ленточке, привязанной к ветке дерева. Летом, бывает, живу неделю-другую. Чаще с Татой Новицкой.

— Одним страшновато, наверное?

— Немного неуютно. Иногда кажется, в заброшенных домах кто-то обитает. Мы как-то года два назад с Павлом Андреевичем при дневном свете обошли все закрытые давно коттеджи — не нашли ни одной щели или оторванной доски. Все окна, двери заколочены, подвалы на замках. Дружно пришли к выводу, что в тот год на дачах мы с ним бывали одни. Стало грустно, мы оба помнили, как многолюдно было во времена моего раннего детства. Все восемнадцать коттеджей были заселены, детей куча на площадке, вечерами огни вдоль настила… А сейчас такая тоска вокруг! — вдруг расчувствовалась я.

— Давно общались с соседом? Это его дом на берегу? — Он подошел к кухонному окну. — Я правильно понял, в этом году Громова вы здесь не видели?

— Нет. Как ни приеду — закрыто. Возможно, мы бываем в разное время… Или же с его отцом совсем плохо, вырваться не может.

Я задумалась, вдруг вспомнив последнюю с ним встречу здесь, на даче, в начале прошлогоднего лета. Мы с Татой решили устроить себе отпуск и провести в доме не меньше недели — обе устали от потока людей: у меня прошла вереница мамочек, волнующихся за сдачу отпрысками ЕГЭ, Тата же в придачу к своим пациентам принимала больных захворавшей коллеги. Тишина ставшего практически диким места с первых минут подействовала на нас расслабляюще, и мы, наскоро разгрузив багажник, вынесли под ель два плетеных кресла и складной столик. Запустив в подвале генератор, я вернулась на кухню и поставила на электрическую плитку турку с водой. В этот момент и услышала голоса — Тата у дома была не одна. Тогда я даже обрадовалась, догадавшись сразу, что собеседником ее мог быть лишь Громов. Кофе я сварила на троих, но, спустившись с крыльца с подносом в руках, Павла Андреевича возле Таты не обнаружила. Тата, которую четверть часа назад я оставила в прекрасном расположении духа, выглядела недовольной. «Что случилось? Почему Громов ушел?» — спросила я, разливая кофе по чашкам. «Я думала, мы будем одни!» — резко ответила она и тут же завела разговор о моей матери — вот, мол, хорошо бы ее с Саней и Отто сюда вытащить на месяц-другой. Я даже рассмеялась, представив юнца пубертатного возраста, говорившего по-русски с акцентом, уныло сидящим на крыше дома и пытающимся подключить мобильную связь. Но меня не покидало чувство, что Тата ловко ушла от моего вопроса. С Громовым я столкнулась позже, на помосте у озера — он тоже пришел набрать воды. Пригласив его на ужин, я в ответ услышала отказ. Это было неожиданно, я считала наши отношения непринужденными и даже дружескими. «Без обид, Ляночка. К вам я бы с удовольствием, но Татьяна будет недовольна. И поверьте старику, у нее есть для этого основания», — ровно, без эмоций пояснил он. Все мои попытки расспросить Тату оканчивались ничем — та сразу меняла тему разговора. Я так до сих пор и не знаю, что скрывают эти двое.

Сотник, пока я была погружена в свои мысли, видимо, изучил весь альбом.

— Все фотографии, кажется, на местах, нет только одной. И это странно. Предположение, что он знал ваших дедов, перешло в уверенность. Просто он этот факт от вас почему-то скрыл. А пойдемте-ка на свежий воздух, Ляна Шандоровна. В доме осталась работа для экспертов. Но — завтра. — Он бросил взгляд на наручные часы. — Время к десяти, а следственные действия в ночное время, то есть после двадцати двух ноль-ноль, противозаконны, вы в курсе?

Я не ответила.

Сотник спустился к полицейской машине, я же задержалась на крыльце. Место, где лежало тело Егора Романовича, было ярко освещено фарами двух машин и переносным прожектором. Эксперт в белом защитном костюме, маске, бахилах и перчатках делал снимки с разного ракурса. Необъяснимую тревогу я почувствовала сразу, как только он, бросив на меня мимолетный взгляд, кивнул на кусок земли, огороженный булыжниками, который я именовала клумбой: каждую весну на этом месте кучкой расцветали нарциссы. Подойдя к перилам, я посмотрела вниз — отпечаток подошвы сандалии Тальникова был четко заметен на влажной после дневного дождя земле. Получается, моя попытка уничтожить все следы пребывания Захара возле дома не удалась. Эксперт что-то шепнул Сотнику. Чертыхнувшись, тот тут же повернулся ко мне.

— Ничего не хотите мне рассказать? Кто был сегодня с вами в машине? И где этот человек?

— Я приезжала на дачу с другом. Он вернулся в город, мне бы не хотелось вмешивать его в свои дела, — спокойно ответила я.

— Давайте-ка, Ляна Шандоровна, это я буду решать — вмешивать вашего… друга в дело об убийстве человека или нет. Например, сейчас я уже совсем не уверен, что вы оба оказались в столь поздний час на даче без весомой причины. И судя по количеству пакетов из продуктового магазина на заднем сиденье вашего автомобиля, собирались задержаться в доме надолго. Итак, имя, фамилия, адрес вашего спутника. И номер мобильного телефона!

— Захар Тальников, бывший одноклассник. Мобильника у него нет — потерял сегодня, новый не купил. Ушел от жены, я разрешила пожить на даче. Приехали сюда, как вы заметили, вместе. Обнаружили труп, я отвезла Захара на остановку у села Пенкино, чтобы тот вернулся на мою городскую квартиру. А сама позвонила вам.

— Почему отвезли?

— Потому что хватит человеку на сегодня волнений! — зло ответила я. — Не понимаю, в чем криминал?

— Вы правы, криминала нет. Но ваш друг — ценный свидетель. Вдруг вы о чем-то… умолчали? А он окажется более разговорчивым.

— Вы серьезно сейчас? Ну, знаете! Вы чисто иезуит, Сотник! Как все вывернули!

— В любом случае мне нужно его опросить. — Сотник бросил на меня недовольный взгляд и отвернулся к эксперту: — Сергей Петрович, время смерти примерно?

— Около полудня. Но по некоторым признакам, причина — сердечный приступ. На затылке небольшая гематома, которая образовалась при падении. И еще — вашего гостя избили.

— До смерти?!

— Внешние повреждения не критичны. После вскрытия скажу точно.

— То есть это не убийство?! — вдруг дошел до меня смысл сказанного.

— А вам, Ляна Шандоровна, что подсказывает ваша… интуиция?

— Ничего! — с досадой ответила я, уже ничего не понимая в происходящем.