Барабан бьет сбор

Марик Лернер, 2013

Война закончились. И что дальше? Ты как был человек второго сорта, так им и остался. Ордена после демобилизации годятся лишь звенеть перед девками. Денег надолго не хватит. Если ты не один, а с товарищами, то есть масса разных вариантов. Создать банду, например. Но это мелко. Есть вариант поинтереснее. Собственная партия звучит лучше. Почему в королевстве Шиол часть жителей не имеет равных прав? Ответ на самом деле известен. Данные территории когда-то были захвачены и покорены с большой кровью. Прошли столетия, а вы все еще живете в протекторате. На дворе новое время и неплохо бы повернуть его в нужном направлении. Дать цель людям задача нетривиальная. На этом пути одними лозунгами не отделаешься. Будет ложь, кровь и возможна смерть. Никто не может знать, к чему приведут твои действия. Зато приходит момент, и ты понимаешь, дело уже не в одних личных амбициях. Отступить, предав множество людей, нельзя. Наверное, безумие пытаться изменить мир, но только такие и могут добиться успеха.

Глава 5. Макс Геллер. Образованный снайпер. 2695 г

Макс машинально присел, собираясь вновь натянуть хромовые сапоги и усмехнулся. Обувку требуется беречь и надевать исключительно для походов молельный дом или по праздникам. Еще зимой. В остальное время можно походить и босым. Это не экономия — практичность. Зря про горцев анекдоты рассказывают, подчеркивая скупость. Если требуются для гостя или родича, с себя последнее снимет, страдать и не вздумает. Просто магазинного здесь почти и нет. Беречь надо и показывать не часто.

Как моментально вспомнились старые привычки, стоило показаться знакомым горам. Поднявшись на перевал, видишь внизу знакомые с детства места и коричневые горы, упирающиеся в небо. Там ко многому относятся совсем иначе, чем в долинах. Ага! И это выскочило. Там внизу. Будто здесь живут не в таком же ущелье, просто выше в горах.

Ну да сегодня он при полном параде. Вычищенная форма, две медали и орден — есть на что поглазеть соседям. Пройтись по улице после длительного отсутствия и не попасть на язык — такого не бывает. Дома стоят достаточно далеко друг от друга и взбираются на склоны холма, так что не пропустят внимательные наблюдатели никого. Почти как в театре расположение, чтобы не закрывать возможность поглазеть соседям.

Конечно, гораздо лучше приехать с форсом на собственной «линейке» с горячим рысаком, демонстративно держась с независимым и скучающим видом, но он не собирался впустую из себя изображать очередного пускающего в глаза пыль. Деньги у него имелись, однако глупо раскидываться ими не собирался.

Уже возле первых домов, заметив знакомый водопой, он свернул направо и двинулся вверх по широкой тропе. Когда-то здесь бил родник, со временем обложили камнями. Говорят в старину было положено приходя из дальних странствий непременно обливаться здешней водой, смывая с себя случайно прихваченную чуждость. Но сейчас ему не до этого. Не по сыновьи не навестить. Остальное подождет, мать огорчать нельзя.

Как и деревня, кладбище было старинным и давно расползлось с первоначального маленького участка по здешним холмам, благо почва глинистая и никто не претендовал что-либо сажать. Зимой оно заносилось глубоким снегом, так что обнаружить без точного знания могилу практически невозможно. Да и в другое время не слишком выделялись. Все зарастало травой, чуть ли не в рост человека.

Горные Кланы не считали нужным особо выделять места захоронения и памятники не ставили. Каждый приходя клал камень в кучу у изголовья и всегда заметно кого вспоминают чаще, а к кому не наведываются. Да и не принято без причины захаживать на погост. Все знают: не стоит лишний раз тревожить покой мертвых. Здесь нашло последнее место не одно поколение Геллеров. Со времен восстания Ангуса они здесь хозяйничают и тут ложатся в каменистую землю.

Макс убрал с могилы желтые осеньи листья и принесенный ветром мусор. Встал на колени и долго молился. Услышат его печаль на Небесах или нет, не волновало. Он это делал не по обязанности, а от души. Поднялся и, отряхнув брюки, присел на маленькую скамеечку, с одобрением вспомнив дядьку Либана.

Тяжелый человек. Вечно молчит, смотрит исподлобья и вид угрюмый. Жесткий, упрямый и справедливый, готовый пойти против всех в принципиальном вопросе. Если уж примется веско говорить, не отмахивайся, на пользу. Зря не скажет. Недаром его вся округа уважала и внимательно выслушивала мнение. Уж до работы жадный как никто. Больной в поле выйдет и не остановится, пока необходимее не закончит. И не из скупости или страха перед будущим — не умеет жить по-другому.

Вот и здесь Макс не просил, а сделано все в лучшем виде. И оградку выложил, и каменную плиту под столик для угощения приволок, и место для удобного сиденья приготовил. А деньги — мусор. Не из благодарности за переводы Либан старался.

Тогда Макс долго бродил у дома на морозе не понимая как жить дальше. Единственный близкий человек умер и совсем не старая была мать. Сам не знал, о чем думал и ведь нашел его дядька и привел к себе. Так ничего и не сумел сказать, язык у него будто гвоздем прибит к челюсти, зато действовал. И Макс это запомнил. Как и что произошло два дня спустя.

Он достал из мешка хлеб, кусок сыра и бутылку казенки. Плеснул на могилу ровно половину, положил еду и сказав: «За тебя, мама», глотнул из горлышка, закусив горбушкой. Особо поведать нового ничего не имелось, он и так постоянно мысленно с ней обсуждал свои дела и ни с кем подобными вещами не делился, предпочитая помалкивать. Тревожить лишний раз мертвых заботами не считалось правильным. Ну да плевать ему на общество и его правила.

Он оглянулся на шорох листьев и обнаружил всю здешнюю власть в единственном экземпляре. Толстый, с красной рожей, моментально подсказывающей незнакомым с ним людям про любовь к выпивке, уже пожилой коренастый мужчина в мундире сержанта жандармерии, при гражданских брюках и отсутствующих сапогах. Когда-то он тоже повоевал и больше ни дня не трудился на земле. Пятнадцать лет службы в армии давали привилегии и возможность после краткого инструктажа выполнять обязанности надзирающего за законностью.

Уж насколько сержант Бодров знал криминальный кодекс, Макс охоты выяснять не имел, но обычно углубленные познания и не требовались. Очень редко в округе случалось нечто действительно серьезное, а подавляющее большинство происшествий решались полюбовно, без обращения к начальству. А посему жандарм изредка отправлялся с проверками в другие деревни в отведенном ему районе, не столько в надежде выловить правонарушителей, сколько в расчете на обильную кормежку и приятое времяпровождение подальше от жены и трех отпрысков.

А в промежутках его всегда можно было обнаружить на террасе единственного в здешних краях приличного (по местным масштабам) магазина, попивающего пиво, а то и что покрепче. Производство самогона на Патре было запрещено. Алкоголь монополия государства. Тем не менее, в горах его делали все, не пытаясь прятаться. Слишком дорого платить за акциз.

Покупали в основном для ублажения начальника или соседа, когда происходило нечто из ряда вон выходящее и требовалось поощрение за оказанную помощь. По будням прекрасно обходились продуктом своего изготовления. Если и появлялся с грозным видом жандарм, так исключительно с целью получить свою долю. За все годы он ни разу не составил протокол на самогонщиков. А поддатый пребывал регулярно.

— Ты, Макс? — прищурившись, спросил Бодров неуверенно.

— Я, господин сержант, — согласился тот. — Будете?

— Хорошая была женщина, — не ломаясь, принял жандарм бутылку и отхлебнул большой глоток. — Пусть Судья Всезнающий будет благосклонен к делам ее.

Говорил он на местном варианте крэльского, даром приехал двадцать с лишним лет назад из долины. При жене, известной склочным характером на всю округу, еще и не то выучишь. Шиольский в горах знали немногие, а она еще и принципиально не желала на нем общаться, громогласно поминая свою родословную, якобы тянущуюся от герцогов. Как при этом ее пламенная нелюбовь к королевству уживалась с неместным мужем (хотя и патраном) тайна была глубока и в детстве очень Макса волновала.

А обидного в его словах ничего не имелось. У кого другого вполне вероятно, не у Бодрова. Простой мужик без заумствования. Что на уме, то и языке. Вечных кривых намеков скорее от баб приходилось ждать. Мальчишек-то он еще в детстве отучил. Кому носом разбитым, а кому и ногой сломанной. Его одно время всерьез боялись в дереве и на прощанье он доказал — не зря.

— Кто сообщил про меня?

— Да… видела страниц, Ви то урадите… слом за нас?^[5] — спросил Бодров насторожено.

— Не. Два или три дана. Ујак да посетите са породицом да разговарају.^[6] Сам не заметил, как заговорил на диалекте.

Макс старательно делая серьезный вид показал на могилу. Затем вниз на дома.

— Это хорошо, — глубокомысленно сказал Бодров и допил остатки. — В городе оно интереснее, чем у нас. Он подумал и добавил: — А ты герой, что ж таким в наших краях делати.

В голосе прозвучала зависть. Сержанта Бодров выслужил, а вот наград не имел. Всем известная история из его уст, давно превратившаяся в сказку, повествовала о похлопавшем его по плечу командире полка. Видимо предел мечтаний. Имел Макс всех своих знакомых офицеров за редчайшим исключением. Было б кого уважать.

Самомнение у аристократов имеется и все. А кровь у всех одинаковая. За ним не меньше двух десятков фадзийских и два шиольских числятся. Правда, королевство о причине гибели двух своих военных не в курсе. Нема дурных рассказывать. Вон Шаманов спроводил навстречу с Верховным Судией капитана Гриффина, а он чем хуже? Эти были не менее гадостные типы.

— Конечно, конечно, — заверил жандарм, аккуратно ставя бутылку на землю. — Как ж не проведать родные места. Ежели шо — заходи.

Пусть к тебе Слиповы если что бегут жаловаться, подумал Макс, чувствуя за поясом приятную тяжесть пистолета. Тогда это вышло случайно. Сказать на похоронах «шлюхин сын» и не получить в морду? За кого они меня держали? За франтика городского? Убивать не хотел. Так вышло. Нечего было дурной головой о камень трескаться. А вот угрызений совести не чувствую. Ни тогда, ни сейчас. За слова тоже надо платить. За подобные — кровью. Уж кости бы я ему точняк переломал. И уж взяли монеты (даже не подозревал, что у дядьки золото есть) пусть попробуют возникнуть. По закону Клана мир заключили. Я буду в своем праве ответить.

— Удачи тебе, — вполне искренне пожелал Бодров, прощаясь.

Хороший в принципе мужик, никому гадостей не делал. И Максу в каком-то смысле помог. Вместо того чтобы волочь вниз в тюрьму из долины и устраивать шум, сработал посредником между семьями. Либан заплатил виру за убитого, а Макс на всякий случай отправился добровольцем войну. Торчать рядом, неизвестно долго ли стерпят родственники. А так все довольны. А уж в окопах Бог решил — жить ему, соответственно невиновен.

На самом деле он и так каяться не собирался. Всю жизнь с детства ему тыкали в нос отсутствием отца. Вернее отец имелся и совсем не бедный. Один проблема — у него другая семья и дети. А Макс выходит непризнанный, хотя за его учебу платили. Десятилетку закончил. Для здешних практически чудо.

В деревне имелось четыре класса, а дальше требовалось ехать в город. А там платить, как минимум, за проживание, учебники и еду. Не каждый мог себе позволить. Как и трехлетнюю учебу в высшем торговом училище. Туда из грухов он первым попал. Вполне мог стать солидным, обеспеченным банкиром или управляющим. С хорошими оценками из Утнокского училища в серьезные торговые компании брали охотно. Он успел поработать свыше года, пока не потребовалась вернуться домой из-за матери.

Случилось то, что случилось. Отца Макс ненавидел и позови он его вручить миллион, не пошевели бы ухом. Пусть задавится. Мать совсем иное дело. Он с детства знал — она не стыдилась его и всегда заботилась. Если бы потребовалось, умерла бы за сына. Смерть не спрашивает и приходит без извещения. В течение трех месяцев неожиданно угасла и не помогли операция с лекарствами, после которой в доме ничего ценного не осталось. А потом в нем что-то сломалось. Дело даже не в войне, она утвердила его в решении, закалив в огне и боях.

Некому стало гордиться Максом и он спокойно пошел другой дорогой. На ней уже было много крови, а будет еще больше. Он сам не боялся смерти и собирался нести ее другим.

* * *

Либан долго таскал его за собой, показывая хозяйство. По сравнению с соседями Геллеры жили зажиточно. Земля благодаря дядькиным стараниям удобрялась, вовремя и качественно обрабатывалась и жила дружная семья неплохо. И скотины у них прибавилось. Две коровы с теленком, четыре лошади (огромное богатство!), местной низкорослой породы, но страшно выносливые. Они способны тащить в одиночку тяжело груженый воз. Овцы, как раз не обычной породы. Шерсть у них была много длиннее, шелковистее и плотнее. Куры, свиньи (годовалого боровка закололи специально к его визиту), гуси.

Следом пришлось внимательно изучать сельскохозяйственные машины, приобретенные на его сержантские капиталы. Как оказалось, в горах при рачительном употреблении они смотрятся совсем не мелочью. Сослуживцы и не подозревали, а Макс оставлял себе практически на сигареты и то курить бросил из экономии. Либан отдал за него запрятанное на черный день и он это крепко запомнил.

Это не возврат, от него никто не требовал — это восстановление справедливости. Ему они на фронте редко были необходимы, а здесь от мелочи могло зависеть выживание семьи. И про свои забавы, когда он у фадзийских трупаков золотые пломбы выковыривал, ни с кем не делился. Не то чтобы другие солдаты осудили, не он один такой, но объяснять ничего не хотел. Привез дядьке в подарок, расплавив предварительно. А то ведь пошлет с такими подношениями. Покойников обирать грех.

Новенький сепаратор, крупорушка, молотилка, сенокосилка, ручная соломорезка, свекловыжималка, веялка. Много всего. К управлению допускался или Либан, или его заметно подросший сын Логан. Старшая дочка в прошлом году вышла замуж в долине.

Отправил ее отец туда учиться в средней школе, а она нашла себе пригожего паренька из семьи с неплохим достатком. Одно название родителей спросили о благословлении. Заупрямься — обошлись бы без разрешения. Появлялась дома она редко из-за расстояния и собственного хозяйства. Зато обещала вскорости подарить внука или внучку.

После этого желание старшего Геллера отправить в учение и младшую, закончившую четырехлетку в деревне, привело всю округу в восхищение. Долго бабы обсуждали, присмотрел Либан себе второго зятя или в скорости ожидается сюрприз.

Так что все держалось на дядьке и его семнадцатилетнем сыне. Ни одному постороннему человеку, пусть он трижды добросовестен, он технику не доверял. Еще не хватает вручить собственное важнейшее имущество в чужие руки. Технику можно поломать, лошадей загнать, замучить, вовремя не накормить, не напоить. Не свое!

Все это звучало в основном от Логана, его отец предпочитал скупые жесты и внимательно наблюдал за произведенным на гостя впечатлением. Письма Макс получал не часто и состояли они в основном из бесконечных приветов от родственников и рассказов куда потрачены его деньги. На просьбы тратить как им угодно, не спрашиваясь, ответа не следовало и все продолжалось в неизменном виде.

Это еще ничего. Кое-кто из его сослуживцев получал стандартные письма. На почте для малограмотных или неграмотных предлагали к определенным датам стандартные писульки. Оставалось вписать имя, а адрес рисовал почтальон. Все-таки его родня четыре класса в местной школе вся прошла и написать связный текст умела. С трудом, но раз в три-четыре месяца можно и постараться. Тем более, он в своем роде, достаточно известен в округе и похвастаться очередным пришедшим письмом или денежным переводом всегда приятно.

Судя по установившейся погоде и озимым, год обещал быть очень урожайным, — вещал Логан. — Еще в начале весны сошел снег, что в конце позволило посадить картошку и отсеяться достаточно рано. После солнечных дней, сменившихся теплым дождем, поля быстро зазеленели, а в лугах, быстро пошла в рост трава.

Макс затосковал. Он и раньше не чувствовал в себе призвания ковыряться в земле, а уехав учиться двенадцать лет назад, появлялся дома лишь летом. Тут и работа на короткое время может стать в охотку, но заниматься этим всю жизнь? Магазинными здесь были лишь инструменты, которые кузнец сотворить не в состоянии. Даже мыло варили из павших животных и стирали по старинке мочой и глиной.

— Пойди, посмотри, банька уже готова? — неожиданно сказал Либан сыну, прерывая его на середине фразы.

Тот, не переспрашивая, послушно удалился. Макс невольно восхитился. Отвык он от здешней патриархальности и отсутствия возражений старшим. В порядке вещей, когда дед порет повинившегося отца, а тому уже под сорок. Даже в армии не так тяжко. В звании повышают по заслугам (не всегда), а не за возраст.

— Уедешь, — утвердительно сказал дядька.

— Не мое это, да и на землю претендовать не собираюсь, — прислонившись к забору, заверил племянник.

— И зря, — резко ответил Либан. — Свою собственность надо всегда ценить и беречь, потому что, не легко она дается. Пустить на ветер любой сможет. Приумножить для детей сложнее.

— Либан, — спросил Макс, — меня для того мать отправила учиться, чтобы я вернулся и в навозе ковырялся?

Дядька молча пожал плечами, всем видом выражая недовольство и возмущение. До него не доходило, как в принципе можно отказаться от своей земли. От своих корней. От связей с родственниками. А навоз — удобрение ничего ужасного в нем не присутствует.

— Место будешь искать?

Подразумевалось с хорошим жалованием и дальнейшей перспективой.

— Есть интересная идея.

Либан внимательно выслушал и скривился:

— В политику нонеча лезут кому не лень, а пользы для деревни она не принесла. Прогрессисты, популяры, — дальше позвучало непечатное. — А шо удивляешься, газеты читаем. Наша забота вовремя посеять, убрать. Толковый крестьянин всегда выживет. Неужто и впрямь политика такое доходное дело? — спросил после паузы озадаченно.

— А коли я не для себя, а для всех?

Макс заранее знал, всерьез обсуждать это в деревне глупо. Лендлорды в их краях не водились и основной проблемы арендаторов — повышения платы не существовало. Свой клочок земли с незапамятных времен имелся. Политика по здешним понятия была дурость городских и существовала отдельно от деревни. Повседневные будничные заботы не особо навевали желание интересоваться событиями, происходящими в соседней долине. Что уж говорить о побережье или метрополии.

Идеологические или политические бури, если и случались, крайне редко задевали кряжистых здешних мужиков с мозолистыми руками. Большинству крестьян совершенно безразлично, кто там наверху ими управляет. Лишь бы лишний раз не трогали. Где находятся Каренские острова, и на кой Макс там три года болтался редко кому известно. Вот причину отъезда все помнить будут до смерти.

— Я думал ты умнее, да видать образование мозгов не добавляет, — скорбно качая головой, удивился Либан.

Макс невольно рассмеялся. Он сам недавно почти слово в слово подобное сказал.

— Нельзя вечно сидеть в горах. Случись завтра очередной налог и что? Жаловаться здесь некому, а в город, никто из вас не поедет по той простой причине, что неизвестно, к кому там и обратиться. Будете пыхтеть и платить.

— А ты все изменишь! — с непередаваемым сарказмом в голосе согласился дядька.

— Мы. В одиночку бесполезно и пробовать. Для безродных, но достаточно честолюбивых попасть наверх много значит.

С дядькой он не стеснялся говорить о том, за что другому обязательно вырвал бы язык, посмей сказать нечто подобное вслух.

— Вона как, — протянул Либан. — Мы. Ты и твои товарищи. Вы вчера под смертью ходили, сегодня вместе за властью устремились.

— Да! Лучшая проверка для человека война. Там сразу видно кто чего стоит.

— Она закончилась. Теперь вы все хотите получить жирный кусок. А каравай не обязательно резать поровну.

— И что?

— Тогда подумай… Кто за своего вступится коли не семья и Клан? По сторонам глянь. Кабаки и рестораны кто держат? Итины. Хлеботорговля и даже булочники — насаги. Рыболовецкий промысел и консервные заводы — таузы, бакалея — сиолы…

— Ну не совсем так, — удивился неожиданным познаниям племянник, — но я понял.

Действительно, посмотреть внимательно, так обувь делают люди из определенных Кланов, шляпы и одежду шьют совсем иные, извозом занимаются почти всегда сиромы и даже на заводах и шахтах нередко выходцы из одних мест…

— Потому как свояка тянут. Сам устроился — помоги другому. А кому? Знакомому. Родственнику. Кого соседи или добрые люди посоветовали и плохого не скажут. Не все пробьются и не каждый доволен, зато при деле. А грухи где?

Наши все больше в долины идут, согласно кивнул Макс. Знакомое дело. Когда голодных ртов становилось с избытком, многие родители отправляли своих отпрысков на заработки в низины. Там редко плохо принимали. Все в курсе: приходят трудолюбивые молодые люди и всегда можно проверить с кем имеешь дело.

Отработав оговоренный срок, часть из них, обратно так и не возвращалась, особенно девушки, находя на новом месте своё семейное счастье. Связи между горными и долинными Кланами давно стали нормой, но действительно в города горцы шли редко, предпочитая знакомый труд на земле. А в промышленности целые отрасли были оккупированы выходцами из одного района, Клана, крайне редко племени.

— Понял, — довольно сказал Либан. — Идешь в политику, веди за собой наших ребят. Они выполнят твой приказ, а ты их потащишь за собой. Выше.

Макс хмыкнул. Занимательное дело. Кто идет на шахты, а кто в политику. А какая разница? И там, и там попытка выйти в люди. Парням сегодня все равно, им бы авторитетного человека, а слушаться старших научили в детстве.

— Есть кто на примете?

Либан удовлетворено кивнул. Племянник не стал изображать сильно умного и вытаскивать свои дипломы. Правильный совет с вежеством принимает — будет из него толк.

— Ты когда последний раз в Молельном доме был?

— Если нет иной возможности разрешено ходить в Ортодоксальную церковь, — поскучнев, сообщил Макс, основательно подзабывший, когда он посещал службу, — токмо исповедоваться запрещено и признавать над собой власть духовную епископата.

Горы испокон веков верующий край. Здесь веруют в Бога не формально, а на самом серьезе, и по всей правде. И это прекрасно совмещается с явными пережитками древних времен. Каждые пять лет все мужское население старше двадцати одного года собирается у старинного дуба, выслушивая отчет предводителя Клана или избирая нового. Естественно если умирает старый, то встреча состоится раньше, но сроки стараются выдерживать четко.

Из каких глубин веков идет обычай неизвестно, но древние хроники зафиксировали традицию еще у аборигенов. И именно в горах наиболее сильно пустила корни реформация. Что-то все-таки передается из прошлого и кровь ассимилированных народов не слишком благосклонна к ортодоксам.

И в остальном горцы ведут столетиями ничуть не меняющийся образ жизни. Сельскохозяйственная самодостаточность, стремление поменьше общаться с представителями власти и не показная вера. Молельные дома давно стали центрами общественной жизни. Стандартная приземистая постройка не особо отличающаяся от обычных домов имела обычно веранду, где собирались решая спорные вопросы жители деревень. По выходным здесь общались все и обменивались последними новостями. Обговаривали сделки, свадьбы и многое другое.

— Значит, завтра пойдем всей семьей, — твердо сказал Либан.

Макс покорно кивнул. Приятного мало, когда на тебя пялятся и обсуждают за спиной практически открыто, однако делать нечего. От похода не отвертеться.

— А после исповеди, — нажимая на «исповедь» продолжил дядька, — пообщаешься с нашими парнями. Посмотришь, кто чем дышит. Себя покажешь. Байками армейскими поделишься и наградами посверкаешь.

Макс озадачено моргнул. Конечно, молодежь всегда собиралась после молитвы и проповеди. Именно потом легко встретиться, не привлекая внимания окружающих еще и с девушкой. Принести выпивку и закуску, баян или гитару и показать себя во всей красе. Понятно, не возле стен молельного дома, а слегка подальше. Это был день отдыха и гуляний. Летом шли на опушку, в холодное время собирались у кого-нибудь в сарае и весело проводили время.

— С Логаном поговорю, выясню насчет его одногодков.

— А я созову всех сродичей, — произнес довольно дядька. Ему предложение понравилось. — Много у нас нонече подросло пареньков и хуже всего в малоземельных фамилиях. Ежели уходить в люди, почему не с тобой? Соберемся, обсудим и решим, кого в город отправлять. Вот опосля и проверим, — подмигивая, заявил Либан, — насколько в людях разбираешься. Когда сравним имена.

— Не зря я приехал, — честно сказал Макс. — Пусть твои закрома наполняются хлебом всегда и Бог будет благосклонен к тебе и семье.

— Помнишь, — одобрил дядька. — Обычно обещают еще на пиво свежее заглянуть. У нас будет самогонка. Как спивать станут — все дела серьезные обсудили и постановление вынесли. Заходи — дай и мужикам на тебя глянуть. Половину небойсь и не вспомнишь, мал был, разве на похоронах матери видеть мог. Да и им любопытственно на героя глянуть… Слушай, — просительно сказал, — а вправду за что ордена дали?

— В основном за убийства дядя. Они на тебя прут кучей, а ты стреляешь. И выбора на самом деле нет. Побежишь — тебя порубят. Вот и стоишь до конца и других заставляешь. Иногда пинками. Храбрость, самоотверженность, верность долгу — это в бумагах. Настоящий герой не боится взглядов и перешептывания за спиной. Он выше этого. Я, видимо, не дорос.

Либан молча хлопнул его по плечу. Что-то он для себя решил, понял Макс. Хотелось бы верить, что в глазах было уважение. Уж убивать дядьку учить не требуется. У него палец на курке не дрогнет, вся деревня знает. Единственно неизвестно где стражника зарыли семнадцать лет назад. А кто сделал и за что не секрет даже для Бодрова. Насильничать чужих баб в горах? Лучше б сразу повесился. Думал близкой родни нет, так можно над женщиной изгаляться. На то и Клан, чтобы помогать одиноким и сиротам. А мать ведь никогда не попрекал, понял вдруг Макс. И к нему замечательно относился. Не каждому так везет в жизни, иметь родного человека.

Примечания

5

Да… заметили чужака. Ты это… надолго до нас?

6

Нет. два три дня. Дядьку проведать, с семьей пообщаться.