Мертвые тоже скачут

Маргарита Малинина

Вы верите в воскрешение мертвых? Вот и Катя не верила, пока не узрела воочию результат вопиющего обряда магии Вуду. Жить в одном доме с восставшим из могилы мертвецом – то еще развлечение, а уж влюбиться в этого зомби… На такое способна только Катя – смелая, страстная, авантюрная девушка, при этом не обделенная разумом, в связи с чем она не перестает гадать: что за спектакль перед ней разыгрывают? А привез ее в дом, где состоялась эта мистическая встреча, неожиданно появившийся отец, который бросил свою дочь еще совсем маленькой. Теперь ему понадобилась ее помощь: дед Кати перед смертью спрятал где-то в доме фамильное изумрудное ожерелье, но оставил своей внучке подсказки, и, если она не сумеет отыскать украшение, отца убьют.

Глава 4

Обернувшись, я увидала… Кирюху! Обалдеть можно!

— Обалде-еть… — растянула я, повторив свои мысли. — Ты откуда взялся, родимый?

— Что-то ты подозрительно поспешно от меня избавилась и слишком уж заинтересованно глядела в эту сторону, пока мы шли. А когда я, затаившись, увидел, как ты сызнова выходишь из дома, поглядывая по сторонам… тут уж я не выдержал и решил последовать за тобой, прости! Всему виной мое исключительное любопытство!

— М-да… Только не говори, что это и есть твои прабабки!

— Нет, что ты, они живут в старой части поселка. Знакомься, баба Клара, бабушка моей однокурсницы Дианы.

Вот так. Однокурсница Диана. А я-то, блин, придумала, влюбился он в меня! Ага, щассс! Что ж, тем лучше.

— А вот и сама Дианка, — показал рыжеволосый Кирилл на соседний двухэтажный дом, более модернизированный, чем тот, в котором скрылась предыдущая бабка, откуда действительно выбежала девушка наших лет, высокая, довольно плотная, с длинной русой косой, не то в дачном платье, не то в домашнем халате. Короче, в чем-то длинном, цветочной расцветки и на пуговицах. И коса до попы, и фигура, и одеяние — все вписывалось в избитый стереотип «настоящей русской девы». Странно в нашем-то супермегасовременном двадцать первом веке такое диво встретить. Где ж они учатся-то, хотелось мне больше всего спросить, но я сдержалась. Видно, на каком-нибудь факультете истории Древней Руси. Сильно хотелось дать ей в руки испеченный в русской печи каравай или все десять расписных матрешек, сложенных одна в другую, но, увы, у меня их с собою не было.

Дианка, радостно улыбаясь, прискакала к нам чуть ли не на одной ноге и ласково обняла Кирилла.

— Кирка! Когда приехал?

— Да вот два дня как.

— Че сразу не зашел? — Тут взгляд ее больших зеленых с отсутствующим макияжем глаз устремился на мое довольно красивое (особенно с макияжем, снова будь он помянут) лицо. — А, понятно! Не до меня было! Это твоя невеста?

Нет, ну что за отсталое чудо? Кто ж так говорит? У меня даже бабуля (извиняюсь, не бабуля — Марго) употребляет в своей речи такие продвинутые западные определения как «бойфренд» или «лавер». Однако отсюда, как ни крути, вытекает, что она ему просто знакомая, в лучшем случае — подруга, но никак ни «гёлфренд».

Ох, видели бы вы Кирилла… Бедный так раскраснелся, что даже веснушек не стало видно. Никогда я не встречала прежде, чтобы так краснели.

— Да нет, это… Это… Ну то есть… Мы только… В общем, она… Как бы сказать… Она просто… Хотя не просто… Мы сегодня…

— Катя, — пришла я ему на помощь, представившись самостоятельно.

— Ну-ну, — ухмыльнулась девица и пошла себе дальше, не забывая иногда скакать.

— У вас очень жизнерадостная внучка, — поделилась я наблюдениями с бабкой Кларой, проводив дитя цветов хватким взглядом.

— Да, это сегодня она такая… Даже странно… Вчера бы на нее посмотрели! Все убивалась по нему, я думала, не вынесет любовной муки, руки на себя наложит. Ой, как боялась за нее, но вроде, тьфу-тьфу, оклемалось дитя.

— А что случилось? — заинтересовалась я чужими страстями. Что-то у меня жизнь скучная в последнее время, хоть про других послушать — всё отрада.

— Да влюбилась она в одного… бандюка. Девка-то простая, глупенькая, наивная, если по-вашему. А он… гад… Откуда только взялся на нашу голову? Быстро ее привязал к себе. Она привела как-то знакомить, я как глянула — боже! Как есть бандюк!

— Ну что вы так? Может, просто с виду показался. Надо же не по внешности судить о человеке, — позволила я себе сделать пожилой тете замечание.

— Да не, бандюк! Точно говорю тебе, как есть на духу — бандюк! Вона его и Кирюша видел!

Я обернулась через плечо: Кирилл выразительно моргнул, мол, да, так и есть.

— И что же стряслось? Обманул и бросил?

— Нет, Бог не довел до позора. — Бабушка перекрестилась. — Помер он. И слава Богу!

Нет, ну как это слава? Умер же человек! Никогда я не постигну старческую логику.

— А как он умер? — почему-то этот вопрос показался мне весьма занимательным. Хотя что удивляться? Расследования убийств — моя стихия. Мы с Юлькой любим это опасное дельце, эх жаль, что мы с ней в ссоре. Придется самой разбираться. А может, и ну его, расследование. У меня сейчас иная миссия — ожерелье деда.

— Подстрелили. Говорю ж — бандит! Тока так их и убивают.

— Ну не скажите, — опять заспорила я. Такова моя беспокойная натура. — Бывает, и честных граждан убивают из огнестрельного оружия, допустим, при ограблении. Или дебил обколотый — просто так, ради забавы.

Баба Клара сморщилась и отвернулась от меня, совсем как недавно ее подруга. Видать, женщина не любила, когда ей перечили. Сказала, бандит — значит, бандит! Ладно, мне и вправду не стоило сомневаться в ее словах, теперь вот потеряла важного свидетеля.

— А когда это случилось? Ну, убийство? — надеясь, что еще не все потеряно, вновь пристала я.

Однако бабка тут же забыла про обиду (возможно, она просто обернулась на морковь-капусту в огороде поглядеть) и ответила вполне доброжелательно:

— Дня три минуло.

Странно. И как же Диана так быстро оправилась, ежели любила? Поди, и не любила. Чего тогда бабка переживает? Поплакала два дня, соблюла приличия, и будет. Зачем носить траур, когда вокруг столько парней, к примеру, однокурсник?

Постояв немного молча, я решила, что пришло-таки время переходить к насущному:

— А вы знаете людей, что давно здесь живут?

— Нет, доча, — покачала она седой головушкой, чем конкретно меня расстроила: столько времени слону под хвост. — Я, чай, всего год здесь и обитаюсь. Сын местечко прикупил и выстроил дачку, — кивнула она на дом, откуда и выходила Диана.

Далее бабка переключилась на тему запредельной стоимости площади земельного участка и строительства на нем жилищного объекта, мол, она как могла отговаривала сына тратить деньги на лишнее, вполне-де обошлись бы тем, что имели. Это все мне было уже неинтересно, и я категорически распрощалась. Это явно не тот след, он не приведет меня к тому, что ищу. Но девица Диана мне почему-то залегла в душу, всю дорогу до дома я только и делала, что о ней думала. Все-таки ее поведение казалось мне довольно странным. Пришлось остановиться на том, что все люди имеют странности, кто-то больше, кто-то меньше, потому что Кирилл не дал мне продолжить размышления, начав разговор.

— Вижу, тебя страсть как занимают убийства. Ты что, в полиции работаешь?

Жуть как не хотелось объяснять свой подлинный интерес (ну как я скажу, что просто люблю расследовать убийства? Сочтет пациенткой всем известного заведения), потому я просто «угукнула».

— Наверно, интересная профессия?

— Когда как. Слушай, а ты где живешь? — срочно поменяла я тему.

— В смысле, вообще? В Первопрестольной живу я. С мамой и папой. На свои личные палаты пока не накопил.

— А учишься где?

— В МГУ, — обыденно ответил он, как будто по сто раз на дню это говорил. Однако что Кирилл, что его подруга Диана совсем не походили на студентов этого многоуважаемого университета, по крайней мере внешне. Насколько я могу представить, люди там должны учиться стильные, возможно, даже «выпендроидные», явно не простачки. И если на квартиру Кирюха денег не наскреб, кто, спрашивается, за учебу платит?

— А на каком факультете? — продолжила я допрос.

— Факультет современной поэзии, — хитро улыбнувшись, дали мне ответ.

— А есть такой? — усомнилась я.

Кирка забежал вперед и повернулся ко мне лицом, вынуждая свое тело идти задом, чтобы можно было поглядеть мне в лицо. Его собственное тем временем излучало радость пополам со смущенным трепетом.

— Конечно, есть! — сказал он громко и покраснел. Наверно, испугался, что я поверю, и выйдет, что он меня обманул.

— И чему же там учат? — уже совсем недоверчивым тоном продолжила я несерьезный диалог.

— Известно чему — стихи писать. У меня это выходит на раз, — щелкнул он пальцами. — Вот тебя увидел, и сразу стих родился. Слушай:

Я вижу дивный в тебе свет,

Что в мире лучше его нет.

Ты в отраженье посмотри,

Идет он прямо изнутри!

Ну как? Дальше пока не придумал, но время есть. Жди!

— Буду ждать, — заулыбалась я. — Спасибо, мне очень лестно. А вот и мой дом.

— Запомнила-таки? — сказал он странным тоном и, попрощавшись, удалился.

Когда я обернулась через плечо, застала такую картину: провожатый… бежал со всех ног. Если человек бежит, тому всегда имеются две причины: первая — бегут от кого-то, вторая — бегут к кому-то. Впрочем, есть еще третья: человек — спортсмен и совершает тренировку. Что же из перечисленного заставило Кирилла поработать ножками? Первое? Неужели он меня боится? Чего тогда стихи читал? Любопытный кадр, однако.

В кухне обнаружились следы отца: недопитая чашка чая, вскрытый пакетик мармелада, который вместе с кипой шоколадных плиток я выложила на стол за те три минуты, что ждала, когда на безопасное расстояние успеет уйти Кирилл, перед тем как посетить старушек, и записка вот такого содержания: «Дочка не скучай. Мне снова нужно по делам. Прийду за пол-ночь возможно завтра утром. Прими гостя».

Почему-то спервоначала меня поразили грамматические ошибки в письме (приходилось признать, что сантехник и картежник Михаил Любимов не имел представления, как пишутся слова «приду» и «полночь», и пропустил пару запятых), а потом уже до меня дошло, что сегодня к нам кто-то заявится, и отец желает, чтобы я «приняла» гостя. Каким это образом? В смысле, накормить-напоить да спать уложить? Ой, что-то мне не шибко улыбается встретиться нос к носу с малознакомым типом, наверняка из компании веселых игроков, да еще и остаться с ним вдвоем на ночь в доме, так как папаша «прийдет» только по утру.

— Жуть. Зачем я это делаю, а? — вслух спросила я себя.

Не зачем, а ради кого. Ради близких людей, и больше даже ради деда, чем ради отца, которого я практически не знаю.

— Это мой долг, — ответила сама себе, постаравшись, чтобы это звучало убедительно, и принялась за готовку: как ни крути, а гостя придется кормить, чтоб с голодухи не помер, ожидая отцовского прихода.

Нажарила картошки (это я пюре люблю, а гостю, поди, чтоб хрустела нужно, не иначе), отварила сосисок, найденных в морозильной камере холодильника и неизвестно с какого века тут хранившихся, настругала нехитрый салат. Ничего, насытится как-нибудь. Ежели что — яичницу себе нажарит, а с меня пас, в кухарки я к вам не нанималась.

Я немного почитала в спальне на втором этаже и решила вернуться к своей миссии. Вот такой я человек: не могу, не умею и не хочу сидеть без дела. Итак, что мы имеем? Участок я осмотрела, и без видимой пользы: вместо ожидаемого ожерелья из изумрудов я нашла невыясненного происхождения детские игрушки, вернее, игрушку и часть от игрушки — башмак. Разыскать старожилов и пообщаться с ними на данный момент не удалось. Короче, за сутки результат — ноль. Да, хорошая работка!

Вообще, немножко обидно, что отец действует по какому-то своему плану и меня в него не утруждается посвятить. Куда он отлучился с утра? Почему, вернувшись, не дождался меня и снова ушел? Что за гость обязан сегодня пожаловать? И (взглянув на часы) почему еще не пожаловал? Уже почти вечер, а если он должен приехать ради какого-то дела, то это обычно делается не ночью. Да, отца все равно нет, но гостю-то неведомо. Или ведомо, и он решил явиться позже, чтобы застать хозяина дома? Зачем тогда Михал Геннадич предупредил меня относительно его прихода?

Ладно, это все мы еще успеем выяснить. Сейчас же следует заняться домом. Как говорится: доверяй, но проверяй. Пусть я использовала это выражение в несколько несвойственной ему интерпретации, и все же резон определенно был: бывает так, что один человек чего-то не видит, даже пытаясь отыскать это месяцами, а второй заходит и — бац! — с лету, подобно фокуснику с его шляпой и зайцами, достает то, что нужно. Просто Любимов всего лишь человек, и ему свойственно ошибаться. Авось мне больше повезет.

С этими умозаключениями я спустилась вниз и принялась за обыск жилища, даром что опыт у меня в данных вещах имелся богатый. Решив начать с кухни, я целенаправленно вошла в дверь и, наклонившись, откинула в сторону половик: обычно в кухнях бывает подпол. Вот тут меня ждал неприятный сюрприз: подпол действительно имел место, но вход в него был… замурован. То есть по контуру квадратной крышки входа выделялась полоса темно-серого бетона. Понимая всю бессмысленность действий, я все равно попыталась приподнять ее, конечно, безрезультатно. Думая о том, что обязательно спрошу отца, зачем он оборудовал подпол, если собирался его впоследствии замуровать, я вернула половик на место и обследовала стены. То же самое проделала с остальными помещениями. В общем, ремонт был добротный, стены и пол выровнены, аккуратно заклеены обоями или заложены плиткой, ничего, похожего на тайник, не обнаружилось. К несчастью, эта пустая трата времени отняла много сил, и я поднялась к себе, чтобы отдохнуть.

Пока тело отдыхало, мозг сосредоточенно работал. Ежели ни в доме, ни в огороде ожерелья нет, то где оно? Куда дед мог спрятать? И правдивы ли отцовские домыслы о том, что Геннадий Алексеевич ездил за город не по совету врача, а с определенной целью? Мне кажется, ничего не мешало ему спрятать драгоценность в другом месте, не в Валищево.

— Что я делаю здесь? — в который раз спросила я себя.

Ладно, все равно у меня отпуск. А отпуск, как советуют психологи, нужно проводить, сменив привычную обстановку, тогда отдых оказывается более плодотворным. Опять же свежий воздух, знакомство с новыми людьми, в частности с родным батюшкой…

С кровати меня заставил подняться звонок мобильного, забытого в сумке на стуле возле лежбища. Это снова была мать.

— Ну что, Кать? Поиски продвигаются?

— Да как сказать…

— Этот старый хрен помогает тебе?

Удивившись, отчего это мать называет Любимова старым, коли сама приходится ему почти ровесницей, но себя пожилой отнюдь не считает — скорее всего, это просто фигура речи, — ответила:

— Нет. Он куда-то укатил, оставив мне записку. Кстати сказать, с ужасными ошибками. В кого ж я грамотная тогда, в тебя, что ли?

Мама удивилась.

— С ошибками? Слушай, совсем он мозги свои пропил, козел!

— Мам, он вроде непьющий…

— Ага! Все они непьющие, мать их! — раздраженно заявила маманя, чья вера в здравомыслие противоположного пола давно приказала жить, засим отключилась.

Через пару минут я ей перезвонила и спросила про Ритулю.

— Бабка твоя зажигает, как всегда. Весь санаторий на уши поставила. Вчера вечером на танцах из-за нее пять старичков передрались, точно молодые коршуны! Вот скажи, старые пни, а все туда же!

Я рассмеялась. Бабуля еще и не на такое способна.

— Сама-то чего?

— Сама говорит, они для нее слишком старые, ей помоложе подавай. Кстати, могла бы утихомирить свою гордость и сама ей позвонить!

— Посмотрим, — обтекаемо ответила я и попрощалась.

…За окном было мрачно. Солнце скрылось, на землю опустился густой туман. Туман… С ума сойти, как будто в Лондоне живем. Яблони на этом фоне смотрелись устрашающе, их тонкие ветви, словно руки скелетов, тянулись в разные стороны, создавалось впечатление, что еще немного, они дотянутся до окна второго этажа и сомкнутся на моей шее, прекратив мое существование на этом свете. Я поежилась и перевела взгляд на забор: из окна частично просматривалась главная дорога и край калитки. Сначала я равнодушно мазнула глазами по улице, собравшись уже отвернуться от окна, как тут мой взор внезапно наткнулся на такое, но я вся похолодела внутри. Какая-то темная фигура неподвижно стояла слева от калитки и смотрела прямо на меня, в окно второго этажа. В сгустившемся тумане казалось, что ее глаза светятся каким-то злым, потусторонним огнем. Фигура, судя по всему, принадлежала женщине, хотя я не могла сказать с полной уверенностью.

Я отпрянула от окна и залезла на кровать с ногами, начав трястись всем телом. Глубоко вдыхая и выдыхая, сумела слегка успокоиться. Все-таки что она мне сделает? Я внутри — она снаружи. Да, калитка хлипкая, открыть ее не представляется задачей уровня агента 007, однако дом заперт на два крепких замка, на окнах первого этажа решетки. Бояться положительно нечего.

Поразмыслив таким образом, я вновь поднялась и осторожно, шаг за шагом, приблизилась к окну. Фигура за это время даже не шелохнулась. Насколько я могла судить с этого расстояния, одежда на ней была длинная, до пят, и свободная, что-то вроде спадающей воланами черной юбки и бесформенной блузы темного оттенка. На голове повязан платок. Даже учитывая бесформенность обмундирования и невысокий рост, женщина выглядела очень худой.

— Да что же это такое, а? — прислонила я ладони к шевелящимся волосам. Свет в моей комнате не включен, как она, черт ее подери, может знать, что я здесь?! Почему же она смотрит именно на меня?..

Я отошла от окна и на еле гнущихся ногах стала спускаться вниз с намерением прекратить все это. Что же, она так и будет здесь стоять целую вечность? Я была уверена, что не смогу уснуть, зная, что она там. К тому же меня не покидало странное ощущение, что она хочет, чтобы я к ней вышла. Что она зовет меня. Чепуха, конечно, но проверить это можно было лишь одним-единственным способом.

Зайдя в кухню, я выдвинула ящик и достала средних размеров нож — на всякий случай. Фигура в просторном одеянии не выглядела враждебно настроенной, все же в ней была та необъяснимая таинственность и мистичность, заставляющая людей впадать в панику похуже, чем от встречи с опасным преступником. К тому же этот светящийся взгляд… Впрочем, мне могло и померещиться.

Подойдя к входной двери я замерла и сглотнула. Итак, нож в руке, осталось только повернуть в замке ключ.

Я отперла сперва один замок, потом, еще раз сглотнув, другой и вышла во влажную туманность улицы. Фигура маячила впереди, и почему-то я не могла сказать, такая же она застывшая, как была до этого, или все-таки что-то в ее позе изменилось. Она так зачаровывала, что я не могла размышлять объективно.

Я делала боязливые шаги вперед, спрятав нож за спиной, а фигура, по-моему, не шевелилась. Но теперь мне казалось, что она смотрит уже не на окно, а на меня, на мое приближение. Я снова не почувствовала агрессии, потому продолжила идти на сближение. Наконец я вышла за калитку и, оказавшись в трех шагах от фигуры, подняла на нее глаза.

Вблизи женщина не казалась такой уж страшной персоной. Да, одежда была странноватой, и платок этот никак не котировался с ее молодым, очень смуглым лицом. Вглядевшись, по очевидным особенностям черт я определила, что девушка — мулатка. Не совсем стандартные персонажи в этом поселке перестали меня удивлять, потому я поздоровалась.

— Здравствуйте, — приятным голосом отозвалась девушка лет двадцати пяти, и я мысленно рассмеялась сама над собой: ну как можно было ее так бояться? — Извините, если напугала, — словно прочитала она мои мысли. — Вам это покажется странным, но я не просто так пришла к этому дому. Но я здесь с добрыми помыслами, так что ваше оружие вам не понадобится. — Я ойкнула. Как она разглядела нож у меня за спиной? Или не разглядела? Или она просто знала, что у меня нож? — Мне нужно поговорить с вами. Итак. Я потомственная ведунья, как сейчас это называют — экстрасенс. Мой прадед жил на Гаити и был известным бокором.

— Кем? — не поняла я.

— Он занимался магией Вуду, — пояснила она. — Конечно, связь с темными силами не проходит просто так. Он очень мучился перед смертью, наконец, когда сумел передать свой дар моей бабке, отошел. С тех пор ясновиденье передается у нас по материнской линии. И до седьмого колена это будет нашим даром и проклятьем одновременно.

— Для чего вы мне это рассказываете? — изумилась я такой откровенности со стороны совершенно незнакомого человека.

— Меня зовут Азаза. Меня здесь знают все, так что простите, что сразу не представилась, привыкла. Можете поспрашивать местных, все ходят ко мне за советами или лечиться. Я умею исцелять.

— Я здорова, — со свойственной мне язвительной грубостью перебила я странную девушку, так как разговор уже начал мне порядком надоедать.

Она тихо улыбнулась.

— Да, я знаю. Но дело не в этом. Со многих я беру деньги за консультацию, вам же я просто дам совет. Мне было сказано это свыше. Я должна помочь вам.

— Но мне не нужна помощь, — как обычно ответила я раздраженно, но вдруг осеклась: а что, если барышня ведает, куда дед ожерелье припрятал?

— Мне велено просто передать, поступайте как хотите. Первое. Вы должны уезжать немедленно, пока еще не случилось непоправимое. Второе. Вам нужно бросить гадать на картах. Если вы вламываетесь в потусторонний мир, то и он сможет вломиться в ваш. И тогда добра не ждите.

— Вам же можно гадать, — стала я пререкаться, наплевать на вежливость. — Почему это мне нельзя?

— На мне проклятье, — прикрыв на миг глаза, как если бы ей тяжело было это говорить, ответила девушка. — Я ничего уже не могу исправить. А игры с этим могут довести до беды.

— Слушайте, Азаза. На мне тоже проклятье, мне одна женщина передала карты со своей смертью. Вам ясно? Спасибо, конечно, за попытку помочь, но чему быть, того не миновать. К тому же я не боюсь трудностей, я умею постоять за себя. До свидания.

Развернувшись, я отправилась обратно в дом.

Вдогонку молодая прорицательница кричала:

— Еще можно успеть! Истекают последние минуты! Вам нужно бежать отсюда! Пострадает невинная душа! — но я дала себе обещание ее не слушать.

…Чего только не бывает в жизни! Еще одна сумасшедшая на мою голову! Будут еще мне указывать, что мне делать!

Поедая ужин, я продолжала тихо бушевать. Со стороны могло показаться, что мне не нравится еда, до того сморщенным было мое лицо, но просто я была занята внутренним монологом ругательного содержания.

Достали!! Пусть еще кто-нибудь попробует мне сделать замечание, я их всех в порошок сотру! Вот так вот.

Выпив чай, я уселась в зале смотреть телевизор, для того чтобы отвлечься от неприятных мыслей. По всем каналам (я имею в виду, по всем, что ловила антенна, то есть по пяти хорошо показываемым и по трем, транслируемым с горем пополам) шла какая-то фигня. Наконец я дождалась комедии с Джимом Керри и, настроившись на веселое времяпрепровождение, откинулась на спинку дивана. Вот тут-то все и началось. Все то, о чем пыталась предупредить меня полусумасшедшая Азаза.

Громкий, угрожающий стук в дверь заставил меня подпрыгнуть. Ну и силища у того, кто стучится в дверь ко мне. Никак Илья Муромец пожаловал.

Я нехотя отправилась открывать, так как было понятно, что это не отец — у него ключи имеются, — а тот самый загадочный гость, которого я жду уже битых семь часов. Интересно все же, что это за человек и как он выглядит? Сейчас узнаю.

Поколдовав над замками, я распахнула дверь и… застыла на месте, мечтая умереть сиюминутно и безболезненно. Уж чего только мне не удалось пережить на этом свете, но так страшно, как в то мгновение, мне не было никогда.

…На фоне густого вечернего тумана вырисовывалось существо, некогда бывшее человеком. Высокое, с мертвенно бледной кожей, красными глазами и жгуче-черными волосами, ниспадающими на почти прозрачные щеки по обе стороны от прямого пробора. Ноздри прямого, аристократического, чуть заостренного носа хищно раздувались. Губы были серовато-лилового оттенка. Черный праздничный фрак, воротничок когда-то белой сорочки, архаический галстук-бабочка, черные брюки, лакированные дорогие ботинки — все было покрыто комками влажной почвы. Ей-богу, как будто это существо восстало прямо из-под земли, даже нос мог уловить едва ощутимый запах затхлости и разложения. Потому я и назвала его не человеком, а именно существом. Самым жутким было то, что в районе грудной клетки у этого субъекта наблюдался большой кровавый овал — рана, от которой никто не смог бы выжить. Вывод напрашивался один: передо мной… зомби.