Мертвые тоже скачут

Маргарита Малинина

Вы верите в воскрешение мертвых? Вот и Катя не верила, пока не узрела воочию результат вопиющего обряда магии Вуду. Жить в одном доме с восставшим из могилы мертвецом – то еще развлечение, а уж влюбиться в этого зомби… На такое способна только Катя – смелая, страстная, авантюрная девушка, при этом не обделенная разумом, в связи с чем она не перестает гадать: что за спектакль перед ней разыгрывают? А привез ее в дом, где состоялась эта мистическая встреча, неожиданно появившийся отец, который бросил свою дочь еще совсем маленькой. Теперь ему понадобилась ее помощь: дед Кати перед смертью спрятал где-то в доме фамильное изумрудное ожерелье, но оставил своей внучке подсказки, и, если она не сумеет отыскать украшение, отца убьют.

Глава 2

Крохотный поселок Валищево встретил нас отнюдь не радушно. Мы долго топали пешком от остановки, отец нес все мои три громоздких чемодана, у меня же был еще пакетик и дамская сумка. Из всего лишь четырех человек, что встретились нам за долгое путешествие к дому номер сто тридцать три (у них даже улиц нет, прикиньте!), трое на вежливое отцовское приветствие только едва заметно кивнули, а один вообще в нашу сторону и не глянул.

Я отчаянно копалась в себе, жаждая распознать внутри хоть малюсенький намек на узнавание местности, но почему-то этого не происходило, что изрядно подрывало мой боевой дух и позитивный заряд, полученный вначале.

— Здесь много чего изменилось за эти годы, — заметил отец, поняв причину моего испортившегося настроения. Сам того не ведая, он сделал только хуже.

Я встала на дороге и обернулась к нему.

— Изменилось?! Нет, а как, ты думаешь, я искать буду?! Я же ничего здесь не узна́ю, следовательно, и не вспомню!

Михаил Геннадьевич смутился.

— Ну… Конечно, и дом наш тоже изменился. То есть раньше был сарай, а я, воспользовавшись временной материальной обеспеченностью в результате крупного выигрыша, достроил его. Первый этаж утеплил, кое-что реконструировал, и достроил второй этаж.

— Мама! — театральным жестом запустила я пальцы в волосы, сдавив виски и выронив пакет. — Ты, я надеюсь, шутишь?!

— Н-нет. — Неудивительно, отец стал заикаться. Да, я сложный человек, но ко мне можно привыкнуть. Только у него не было на это времени. Пока я росла, он играл в карты, ставя на кон фамильные драгоценности. — Доча, ты только не кипятись! Двор остался прежним! Пока я дом обустраивал, я же проверял всякие потайные углы, и ничего не нашел. Я ведь думал как: отец припрятал все ценности где-то здесь, чтобы они не попадались мне на глаза и я не мог их продать или поставить на кон.

«И все-таки ты поставил», — подумала я, но не стала говорить вслух.

— Когда в доме я не нашел, то понял, что он передал их Иринке, твоей матери. Тут оказалось, что у нее была только часть, вот я опять и вернулся к предыдущей версии. Только оставил он, видать, не в доме, а где-то снаружи. Или во дворе, или в тех местах, где вы гуляли, пока жили здесь.

— Ладно, — успокоилась я. — Идем.

Мы уже подошли к нужному дому, поэтому сдавать назад было бы глупо. Забор стоял низкий и расшатанный — здесь воров не боялись; очевидно, просто нечего красть. Сам домишко был небольшим, хоть двухэтажным, и абсолютно разнородным: очень бросалось в глаза то, что крайняя часть дома была выложена деревянными досками, выкрашенными в цвет беж, остальная же была кирпичной, но первый этаж состоял из серого крупного кирпича, тогда как второй — из стандартного красного. Это было так забавно, что я даже вполголоса хмыкнула. Однако отец услышал.

— Что? Тебе не нравится? — спросил озабоченно.

Не хотелось его обижать.

— Нет, все очень чудесно. — Видя, что мне не верят, стала сочинять на ходу: — Смело подобранная композиция бежевого, серого и красного цветов подчеркивает индивидуальность строения и неординарность хозяина. Да и вообще, эклектика нынче в моде.

— Издеваешься, — констатировал отец печально.

Только я хотела заверить его в обратном, как поняла, что на самом деле сама давно уже запуталась, когда я ерничаю, а когда пытаюсь сказать приятное, так что, вполне возможно, папан прав, и я просто уже на автопилоте высказалась совершенно в своем стиле.

— Извини, — только и оставалось мне покаяться.

— Ничего. Пройдем в дом? — предложил он, почесав руку. — Или хочешь пройтись по двору для начала?

Подумав, ответила:

— Нет, сперва нужно обустроиться, а потом заниматься делами. У вас здесь все дома такие? — Испугавшись произнесенного слова «такие», поспешила уточнить, дабы отец вновь не обиделся: — Я имею в виду, на одного собственника? Многоквартирные есть?

— Да, имеются в конце поселка. — Михаил Геннадьевич вышел за калитку, чтобы показать направление. — Вон туда, Катя, видишь? В ту сторону идешь по дороге и выйдешь к ним. Парочка двухэтажных и один четырех-. В нем, кстати, расположен супермаркет. Везде понастроили этих «пятерочек», «магнитов», «дикси»! Вот и до нас уже добрались. Знаешь, если пойдешь туда, то смотри не попадись на обманки! Они просроченные товары на видном месте кладут, а ты дату внимательно читай. Не знаешь, лучше бери то, что на самых верхних полках лежит, там оно зачастую лучше. — Отчего-то смутившись (наверно, ему непривычно было поучать собственную уже взрослую дочь), добавил: — Это по телевизору показывали недавно. Хорошая программа, про то, как богатеи дурят простой народ.

— А у тебя дела какие сегодня, что ли? — Просто Михаил Геннадьевич говорил так, словно сам здесь жить не собирался и бросал меня одну на сражение с супермаркетом-обманщиком и играющим в прятки ожерельем Голицыных.

— Нет, сегодня я с тобой! — замахал руками папаша. — Но завтра я правда отлучусь по делам ненадолго, прямо с утра. Нужно будет отдать пока то, что есть. Так что не жди меня, как проснешься, сама спускайся, умывайся, завтракай, я тебе сегодня все покажу, расскажу… Ой! Так что мы в дом-то не заходим? — спохватился мужчина и забегал на месте. — Прости меня, растяпу! Сейчас открою замок, где ж ключи-то…

Отец нашел ключи, впустил меня в разнородное здание, которое внутри на удивление оказалось выдержанном в едином гармоничном стиле, что составляло резкий контраст с внешним обликом дома. Угловатый коридор при входе вел сперва в кухню, напротив которой разместился совмещенный санузел, затем выходил в обширную комнату, гостиную, из которой вела еще одна, но маленькая — спальня отца. А рядом с дверью в спальню внутри гостиной установили узкую, винтовую лестницу на второй этаж. По планировке он был намного меньше, там расположились только квадратный коридорчик и комната метров в одиннадцать-двенадцать. Я сразу поняла, что комната на втором этаже предназначается мне.

— А ты почему на втором не спишь?

— Да я это… высоты боюсь, — сознался родитель.

— Ну-ну…

Мало того что картежник, так еще и высоты боится. И как он ее боится, находясь на втором этаже своего дома, скажите на милость? В окошко не может смотреть? Так пусть не смотрит. Странно это.

Так вот, насчет стиля. На первом этаже обои в коридоре, кухне и комнатах были одинаковыми — нежно-зелеными с бежевыми вкраплениями. Мебель всюду была хоть и не новая, но вполне приличная, также бежевая, оттенок строго совпадал с пятнами на обоях. Ванная выложена плиткой — белой и зеленой, правда, кое-где потрескавшейся, но стиль был соблюден. Комната и коридор второго этажа, словно в противопоставление первому, красовались бежевыми обоями с рисунком в виде крупных зеленых цветов. Ночник на тумбе, занавески и покрывало на кровати тоже были зелеными, цвет идентичен цветам на стенах.

— Мне здесь нравится, — удовлетворенно заметила я, осматриваясь.

Отец просиял:

— Вот и замечательно. Пойдем поедим чего-нибудь.

Предложение мне пришлось по душе, и через минуту мы устроились за небольшим, рассчитанным на двух, максимум на трех, человек обеденным столом в кухне.

Отец накрыл на стол: поставил перед нами тарелки с картофельным пюре, достал вилки, налил зеленого жасминного чаю. Во мне проснулась совесть, и я на скорую руку сварганила примитивный салат из редиса, огурцов и помидоров — все свое, с огорода.

— Ты извини за картошку, — сказал отец, когда мы сели, — ты, наверно, жареную любишь, но я почему-то предпочитаю пюре.

— Удивительно! — улыбнулась я, моргая. — Я тоже не люблю жареную. На мой вкус, вареная, тем более мятая с молоком, — самый смак.

— Правда? — обрадовался папаня, но вдруг погрустнел: очевидно, не поверил моим словам, решив, что я его утешаю. Это он зря, на самом деле я про себя дивилась, насколько же мы похожи. Притом что знакомы пока всего несколько часов. Что же будет дальше?

— А какие фильмы ты любишь? — кинулась я с расспросами, поддавшись родившейся в душе дурной затее отыскать в нас еще что-нибудь схожее. Внешне мы все же не похожи, тогда, может, у нас много общих интересов и предпочтений? Мне было бы приятно об этом узнать, не знаю почему.

— Я фильмы-то не особо жалую. По телевизору только новости смотрю да документальные передачи.

— Надо же, я тоже люблю документальные фильмы! — изумилась я. — Кстати, сегодня вечером будут «Необъяснимые истории».

— Знаю, я всегда их смотрю! — пуще прежнего обрадовался Михаил Геннадьевич.

— И я! Никогда не пропускаю!

Мы рассмеялись.

Когда мы доели, я взялась мыть посуду. Любимов ушел в свою спальню, подозреваю, чтобы поспать: почему-то мужчин все время клонит в сон после обильной трапезы. Я же решила провести оставшееся до любимой передачи время с пользой.

Расставив посуду по полкам, я вышла из кухни, обулась и пошла на разведку во двор, что находился за домом. На улице было по-прежнему пасмурно, но вдруг начало парить. Видимо, к дождю. Что ж, зонт в небольшое путешествие из квартиры я с собой прихватила.

Пробираясь по узкой тропинке между грядок к центру двора, где была расположена беседка, оплетенная виноградной лозой, я пыталась сконцентрироваться на умершем родственнике. Жили ли мы здесь вместе, когда я была маленькой, как говорит новоявленный папаша? Если да, то где мы гуляли? И что мы, играя, прятали? И почему я этого не помню? Странное дело: помнить, как я сбежала в два годика из яслей и успела достигнуть близрасположенного дома, где жила, перед тем, как воспитательница меня догнала, но совсем не помнить о том, как прямо на моих небесно-голубых миндалевидных глазах дед прятал в каком-то очень укромном, таинственном и, безусловно, интересном для ребенка месте большую красивую искрящуюся штучку с зелеными камушками.

В мои размышления ворвались звуки тяжелого рока — то звонил мобильный.

Посмотрев на дисплей, я ответила:

— Да, мам?

— Ну что у вас там? Он ушел, наконец?

— Кто? Папаша?

— Кать, разве я тебя так воспитывала? — возмутилась мать. — Надеюсь, ты его-то так не называешь?

— Нет, его я называю по имени-отчеству.

— Все лучше… Ну так что там у вас?

— Я отдала ему перстень и серьги, но этого папаше оказалось мало, и он привез меня в Валищево.

— Куда?! — ошалела мать.

— В Валищево! Он здесь сейчас живет.

— Боже мой! Он привез тебя в эти трущобы, в этот прогнивший и заполненный тараканами сарай? Я-то надеялась, он давно сгорел! Или отошел бомжам!

— Мама-мама, ай-яй-яй! Между прочим, отец здесь отмахал классный ремонтище, ввиду чего прогнивший сарай чудесным образом преобразился в шикарный двухэтажный особняк.

— Ой, Катя, мне твоя манера шутки шутить!..

— Я не шучу, я только немножко преувеличиваю. А в принципе, все так и есть. Правда, снаружи этот монстр является диким смешением стилей, цивилизаций и временных пространств, — сказав это, я живо обернулась на окна дома: вдруг отец все слышал? Мне бы этого не хотелось. В то же время почему? Бог с ним, слышал, значит, слышал. Продолжила: — Но внутри все очень симпатично.

— Надо же! Ремонт сделал. Ай да Мишка, — поражалась мать, — я думала, он ни на что не способен. А баба где его? Не спросила?

— Мам, какая тебе разница, где его баба?

— Да и впрямь никакой. А че он тебя в гости-то позвал?

— Не в гости. Я здесь буду жить пока.

— Что?! Зачем?

— Мам, а это правда, что я здесь жила вместе с дедом, когда была маленькой? — понизив голос, ответила я вопросом на вопрос.

— Да, было дело, — с громким вздохом ответила родительница, у которой от сообщения, что дочь переселилась под кров главного врага — бросившего ее мужчины, — совершенно испортилось настроение. — У твоего деда астму нашли. Велели жить на свежем воздухе. Валищево и тогда, семнадцать лет назад, никому на хрен не нужно было. Вот дед и поехал туда с тобой, зная, что сына там не встретит. Они ведь поругались из-за того, что отец твой нас бросил. Ну вот, дед там вытерпел семь дней, в отличие от сверстников, он был крайне городским человеком, и вы с ним вернулись.

— Значит, мне было четыре? — справилась я со сложнейшей математической задачкой.

— Нет, по-моему, четырех тебе еще тогда не исполнилось. Это было вроде бы зимой. Не помню точно.

— Ладно, это не суть важно. — Я помолчала, пытаясь окунуться во внутренний мир, после сказала не то маме, не то самой себе: — Почему же мне все это незнакомо?

— А зачем тебе это узнавать? Не забивай себе голову, возвращайся в город.

— Я не могу, мне нужно отыскать ожерелье. Отец уверен, что дед спрятал его где-то здесь, пока мы с ним тут жили.

— Чего?! Этот хрен хочет, чтобы ты нашла ему оставшуюся фамильную драгоценность? Он что, спятил? Совсем обнаглел? Совесть растратил? Мораль в карты проиграл?.. — и так далее.

Мать до того увлеклась, что мне пришлось ее перебивать:

— Он заверил, что, как только отыграет с помощью ожерелья ту часть, что проиграл, он все это общим скопом отдаст мне, потому что, как он считает, эти сокровища должны оставаться в семье.

— Тебе? Он сказал, что тебе отдаст? И ты поверила? — хохотала мама. Единственное, что может вернуть ей хорошее расположение духа, — это смех над собственной дочерью, надо полагать.

— Перестань! Даже если нет, я должна ему помочь, это мой долг! Иначе его убьют!

— Да кому он нужен? Послушай свою мать, бросай заниматься всякой хренью и возвращайся домой!

Мать дала отбой.

«Возможно, она и права», — подумалось мне, но тем не менее я, убрав сотовый обратно в карман джинсов, дошла до беседки и села на одну из трех табуреток, стоявших вокруг самодельного круглого деревянного стола. Чуть поодаль виднелся мангал и сложенные на траве шампуры. Мне вдруг пришло в голову: интересно, зачем здесь три табуретки? Отец же живет один. Впрочем, наверно, у него бывают друзья. Те, с кем он играет. А можно ли их назвать друзьями? Тех, кто грозится убить тебя в случае, если не отдашь долг? Хм, вот уж не ведаю. В любом случае отцу не позавидуешь. Иметь такое окружение, так лучше вообще уйти жить в горы.

Итак, дед. Будем считать за аксиому, что он спрятал ожерелье именно здесь — так легче думается. Сразу возникают два вопроса. Первый: где он спрятал? Второй: а зачем, вернее, от кого он спрятал? От отца? Потому что знал, что тот сюда непременно вернется и захочет им завладеть? Так ценность-то фамильная, и передавалась она все чаще по мужской линии. Следовательно, отец-то как никто другой и должен был это получить, никаких братьев у него нет, он был единственным ребенком в семье. Но дед, видимо, хотел… что? Чтобы драгоценности достались именно мне? И поэтому первые два предмета просто убрал с глаз, но оставил в квартире, чтобы могли найти мама с бабушкой и, если того потребует его сын, отдать ему? Но чтобы главная ценность, ожерелье, ни за что на свете не смогла попасть в его руки?

Если так, то я совершаю глубокую ошибку, что пытаюсь найти предмет именно сейчас, когда того хочет отец. Получается, я предаю деда. Но он тоже хорош, мог бы предупредить как-то, хотя бы маме моей сказать, дескать, ежели вдруг найдете, то ни в коем!..

Есть еще одна версия. Дед опасался не собственного сына и не моей родни, а кого-то извне. Кого-то, кто охотился именно за ожерельем. Потому так небрежно отнесся к другим вещам, а эту зарыл поглубже, возможно, в прямом смысле слова. Тогда у нас вновь возникает альтернатива: тот, кто искал, уже мог найти, дед умер очень давно; в ином же случае, ожерелье продолжает томиться в одиночестве неизвестно где, но подальше от глаз людских.

Но ничего не остается, будем искать. Вернемся к первому вопросу: где оно покладено, где оно зарыто? В доме нет, отец там все просмотрел, вдоль и поперек. Мог не увидеть? В принципе, мог, но это навряд ли. Однако совсем уж скидывать со счетов эту версию не стоит. В то же время, если рассуждать логически, то человеку, приехавшему сюда, возможно, не с целью «подышать свежим воздухом» по совету врачей, а конкретно с целью спрятать ожерелье, не слишком разумно оставлять его на территории своего дома. Как говорится, если уж прятать, то прятать! Конечно, здесь, во дворе, мы посмотрим, и все же уповать на чудо особо не стоит. Искать нужно где-то далеко отсюда, таково заключение моей проницательной интуиции, спевшейся на время с железной логикой.

Все-таки я поднялась и вышла из окутанной растением беседки на волю. Справа теснились грядки с картошкой, давно запущенные. За ними, возле забора росли яблони и сливы. Успевшие созреть яблоки радовали глаз желтым и красным цветами. А вот под ногами у меня все было, мягко скажем, неухожено. Щавель вперемежку с укропом, петрушкой, осокой и крапивой. Просто прелесть!

Я наклонилась, сорвала лист щавеля и надкусила. Пожевала, покумекала, плюнула тем, что пожевала, и двинулась налево — там тоже было полно яблонь и слив, к ним прибавлялись груши, а под ногами, удивительное дело, очень опрятные грядки с помидорами, огурцами, редисом, морковью и зеленым лучком. Что ж, за этой частью сада папахен следит. Нужно ли тогда искать в этом месте? Коли грядки копались, выходит, в земле ничего не было. Реально ли, чтобы дед закопал ожерелье так глубоко, чтобы никто никогда не додумался копать на такую глубину? Конечно, нет. Во-первых, у Геннадия Любимова не то было здоровье, во-вторых, с головой все же у него было в порядке, как я уже говорила вначале.

На всякий пожарный я походила туда-сюда меж грядок, задирала голову на ветки деревьев, но ничего подозрительного, ничего, привлекающего внимание, не обнаружила.

С чего я взяла, что предмет он закопал? Просто мне так привычнее, с зарытыми в землю кладами я сталкивалась, а вот с исчезнувшими драгоценностями — нет. «Может, продать первые вещи, серьги и перстень, чтобы нанять на эти деньги детектива, который бы стал искать последнюю вещицу, ожерелье?» — захихикала я про себя, ведь вся ценность фамильных украшений в том, что они должны находится вместе, это один набор. Да, только дед, зная это, почему-то комплект разделил. М-да…

Мне снова стало казаться, что ничего дед не прятал. Просто оно пропало. Или его украли. Выходит, то, что чем я занимаюсь сейчас, — чистой воды поиск в черной комнате черной кошки, которой там нет. Вот это уже обидно.

Пригорюнившись, я дотопала до другой части огорода, той, где почти скончалась картошка. Присела и сложила голову на колени. Где же ты, мое ожерелье? Где ты?..

Внезапно мой скучающий взгляд выловил вдалеке что-то, не вписывающееся в общую картину. На зеленом фоне травы, у подножия дальнего дерева что-то лежало. Что-то, явно не относящееся ни к ветке дерева, ни к его плодам, а ничего другого быть там, вообще-то, не должно.

Я вскочила на ноги и быстрым шагом направилась туда.

…Белый башмачок длиною сантиметра в четыре, принадлежавший, видимо, какой-нибудь кукле Маше, пылился на траве. Неужели это… У меня сперло дыхание. Неужели это башмак от моей куклы, лежавший здесь с тех незапамятных времен, когда мы с дедом жили вдвоем в Валищево? И реально ли, чтобы он хранился на земле столько лет? Реально или не очень реально, однако сердце у меня закололо печально-сладкой ностальгической иглой.

Я взяла игрушечный башмак в руки, положила на ладонь левой руки и стала рассматривать. Да, он пыльный, грязный, когда-то был белым, но… семнадцать лет? Семнадцать лет?!

Тут мое внимание привлекло еще кое-что. Чуть дальше от места, где я нашла башмак, но все же довольно рядом, я обнаружила еще одну игрушку — маленького сине-красного спайдермэна — и принялась изучать. Его резиновые руки и ноги могли поворачиваться вперед и назад и сгибаться в локтях и коленях, но голова оставалась неподвижной. В мое детство, естественно, этой игрушки быть не могло, фильм появился позже. Значит, эти игрушки не мои. Но отец же сказал, у него не было других детей! Так что за ребенок оставил их здесь? И где он сам? Где ребенок?..