Мертвые тоже скачут

Маргарита Малинина

Вы верите в воскрешение мертвых? Вот и Катя не верила, пока не узрела воочию результат вопиющего обряда магии Вуду. Жить в одном доме с восставшим из могилы мертвецом – то еще развлечение, а уж влюбиться в этого зомби… На такое способна только Катя – смелая, страстная, авантюрная девушка, при этом не обделенная разумом, в связи с чем она не перестает гадать: что за спектакль перед ней разыгрывают? А привез ее в дом, где состоялась эта мистическая встреча, неожиданно появившийся отец, который бросил свою дочь еще совсем маленькой. Теперь ему понадобилась ее помощь: дед Кати перед смертью спрятал где-то в доме фамильное изумрудное ожерелье, но оставил своей внучке подсказки, и, если она не сумеет отыскать украшение, отца убьют.

Глава 3

За ответом я отправилась, разумеется, не к кому иному, как к отцу. Он все еще спал в своей комнате, куда я вломилась совершенно без спроса, мало того, начала его тормошить.

— М-м-м… М-м-м… — произносил он что-то нечленораздельное пару минут в процессе тряски его тела, пока не открыл глаза. — Что? Что такое? Что случилось?

— Ничего, — пожала я плечами хладнокровно. — Просто мне нужны ответы.

— Отлично! — Словно солдат, он с готовностью перешел в сидячее положение. — Спрашивай. — Я открыла рот, но тут зазвонил телефон. У меня такой мелодии не было, так что я даже не рыпнулась. — Ой, подожди малёк.

Папаня поднялся и взял с тумбы поющий аппарат, прокомментировав:

— Это не звонок, это будильник. Почему сейчас? — удивленно посмотрел он на меня, как будто кто-то, кроме него, мог знать ответ. Я пожала плечами. — Блин! Доча! — бросив взгляд на циферблат, завелся папаня. — Передача! Наша любимая телепередача началась! «Необъяснимые истории»!

Я не могла не рассмеяться: это было так на меня похоже! Встречи, свидания, любимые программы — все я заносила в телефон, не надеясь на свою память. К слову сказать, у меня напоминание про «Необъяснимые истории» раздалось минутой спустя — часы в телефоне чуток отстали.

Вопрос об игрушке на время отпал: не до него было. Каждую рекламу я порывалась ему рассказать о находке, но что-то удерживало. Под конец истории про телекинез я и вовсе убедила саму себя, что, пока сама не найду ответы, втягивать отца не стоит. Все-таки это подозрительно. Вообще, я никак не могла избавиться от ощущения, что все, окружавшее меня в тот момент, — крайне подозрительно.

Побеседовав с отцом об увиденном в сегодняшнем эфире, а также о других загадках — НЛО, Лохнесском чудовище, телепатии, оборотнях, вещих снах — за вечерним чаем и убедившись, что у нас практически во всех вопросах сходятся мнения и взгляды, я пошла принимать душ и чистить зубы в ванную, а отец занялся уборкой на столе. Поставив свою электрическую щетку рядышком с абсолютно идентичной отцовской, громко рассмеялась: ДНК — загадка похлеще всех тех, что обсуждаются в «Необъяснимых историях».

Утром, медленно пробуждаясь ото сна, я слышала, как отец внизу ходит, но не стала подниматься — было лень. Потом до меня донесся шум запираемой двери, после чего я повторно провалилась в кратковременный сон. Затем еще часик-другой понежилась в постели и только тогда встала. Умылась, выпила пустой чай, расчесалась, оделась, немного почитала и отправилась на миссию. Отец оставил мне запасные ключи от дома, так что проблем с уходом не возникло.

Выйдя за калитку, остановилась и призадумалась. Правильно ли я делаю, что ищу ожерелье за пределами дома и сада? Вчера мне мои умозаключения казались единственно верными, а теперь я уже сомневалась. Один мой знакомый любил повторять: для того, чтобы скорее достичь результата, действовать нужно сразу в нескольких направлениях. Что ж, стоит послушаться. Сегодня я здесь — завтра я там. Глядишь, и выйдет что-нибудь путное.

— Надо идти, — вздохнула я, смотря попеременно вправо и влево и стоя спиной к дому. — Надо идти.

Мы пришли слева, туда соваться снова смысла пока нет, а вот туда, направо, дорога зовет. Там, говорил Любимов, многоэтажки и супермаркет. Думается, семнадцать лет назад его еще не было и в проекте, но не все же там изменилось, вдруг что-либо навеет на меня воспоминания?

— Ну, вперед. С Богом.

Размахивая дамской сумкой, я пошлепала вверх по дороге на высоких шпильках, иногда проваливаясь в почву, где она еще не высохла после давешней череды дождей. Встреченные по пути люди смотрели на меня настороженно. Наверно, оттого, что люди были пожилыми, а я сегодня «выгуливала» новое коротенькое красное платьице и черные чулки в сеточку. Ну уж простите, старички, я всегда одеваюсь с определенным намеком: если мне нужно быть спокойной, немного меланхоличной, тогда я выбираю зеленые тона; если хочу произвести впечатление нежной умницы, но слегка холодной ко всем, кроме самых близких, — выбор падает на сине-голубую гамму; а ежели требуется придать себе смелости, активности и даже агрессии — то красный, красный, еще раз красный!

Через полкилометра дорога раздвоилась. Если идти прямо по дороге, которая немного дала крен вправо, то выйдешь прямо к супермаркету и стоящим за ним многоэтажкам. Альтернативой служил резкий поворот влево, здесь дорога была значительно уже, вероятно, даже автомобилю тут не по силам проехать. Почему-то меня туда страшно тянуло, но я решила придерживаться первоначального плана и посетить-таки супермаркет. К тому же после обеда вернется отец, вот у него и спрошу, есть ли там, в привлекшей меня части поселка, что-нибудь дельное, или это просто сплошные частные постройки в виде одноэтажных деревянных домиков, оставшиеся с незапамятных времен.

Супермаркет оказался маленьким, сразу у входа теснились тележки, но немногочисленные посетители их непреклонно игнорировали: проходы между стеллажами были до жути узкими, и с тележками ходить было бы неудобно. Я тоже решила не выделяться и взяла ярко-оранжевую корзинку, они наличествовали в руках абсолютно у всех людей, находящихся здесь, кроме разве что двух кассиров да уснувшего за столом охранника в форме.

— Приятных снов, — проходя мимо и наклонившись, язвительно пожелала я ему, тот вздрогнул, стал оборачиваться, но меня и след простыл.

Я, конечно, не собиралась особо затовариваться здесь, единственное, чего у нас дома не хватало, это чего-нибудь к чаю. Отец как-то за разговором заявил, что тоже, как и его дочь, обожает сладкое, но теперь зубы уже стали не те, что были прежде, потому предпочитает пить пустой чай или же с мягким мармеладом либо зефиром. Моя же чревоугодническая сущность не могла с этим смириться, потому видная девушка в красном мини-платье, мазнув быстрым безразличным взглядом по банкам с соленьями и бутылкам с всеразличной выпивкой, просто прилипла к полу напротив полок с тортиками, печеньем и — о да!!! — шоколадками.

— Хвала небесам! — обрадовалась было я и хотела уж сгрести их все до последней в висящую на локте оранжевую авоську, но, старательно ощупав свой зад, пришла к выводу, что со сладкими молочно-шоколадными плитками пора завязывать. Нет, я вовсе не толстая, напротив, окружающие считают меня эталоном красоты и стати, и все же волей-неволей люди равняются на тех, кого постоянно видят перед глазами, в моем случае это Кира Найтли, висящая у меня дома на стене возле компьютера, не в прямом смысле, конечно, а на плакате — кадр из «Пиратов», — и моя любимая подружка Юлька, которая, к слову вспомнить, очень на первую похожа. Юля весит меньше меня на целых три килограмма, тогда как ростом выше на четыре сантиметра, что заставляет меня постоянно заботиться о своей фигуре. Итак, восемьдесят шесть шоколадок — да, я люблю считать, я ж экономист, — выложенных на полке для отрады глаз таких вот, как я, сладкоежек, сокращаем до двадцати, положенных в корзинку.

— Эх, — горестно вздохнула я, так как двадцать шоколадок мне — на один зуб, но мысли о более плотном затоваривании покидают всякий раз, когда я вспоминаю лицо одной кассирши пару лет назад… М-да… Она была потрясена до глубины души, увидев вываленные на прилавок полсотни плиток разных производителей, но еще дышала, и тогда сама не понимаю, что заставило меня попытаться получить оправдание в ее глазах за такое несдерживаемое «шоколадолюбие». Обнадеживающе улыбнувшись, я сказала: «Не бойтесь, этого мне на целых три дня хватит!» До моей радостной реплики считавшая, что я покупаю товар по поручению соцзащиты для пятидесяти детишек из малоимущих семей, кассирша упала на пол без чувств. После того случая я научилась хитрить: обхожу несколько магазинов, в каждом покупаю понемногу, штук по пятнадцать. В общей сумме выходит нормально, мне хватает.

Снова я отвлеклась от повествования. Значит, так. Вспомнив ту кассиршу, я все же отложила пять шоколадок обратно, так как про пятнадцать я уже усвоила, что это еще допустимая партия для сохранения душевного равновесия обслуживающего персонала, а насчет двадцати мне пока ничего неизвестно, и экспериментировать в месте, где я выполняю миссию, думается, не стоит.

Обернувшись, я уже хотела направиться к кассам, но подумала, что общность представлений о летающих тарелках и хороших зубных щетках еще не говорит об общности в предпочтении шоколада, и вдруг отцу мой выбор не понравится? Тогда я, скрепя сердце, вернула еще две шоколадки на полку и взяла оттуда небольшую упаковку зеленого мармелада. Просто вспомнились изумруды… Посчитала, что если настроиться на зеленый цвет, то… что? Ожерелье выпорхнет из-под прилавка? Ну-ну…

Разозлившись на себя, я резко отпрянула от стойки и налетела всем весом на невысокого и щуплого рыжеволосого веснушчатого парня, проходившего мимо. В результате аварии из его корзинки вывалились чипсы, рыбные консервы и две банки энергетического напитка, покатившиеся по полу со скоростью мяча, летящего в ворота противника, а из моей — все шоколадки.

— Ой, простите! — кинулась я извиняться, думая про себя, как легко сказать это совершенно постороннему, и как сложно — кому-то родному и близкому. Парень же рьяно брал вину на себя и упрямо пытался извиниться передо мной, хотя виновата-то была именно я. Мы просили друг у друга прощения, перебивая один другого, и никак не могли додуматься, что остановить этот словесный поединок можно лишь одним способом — простить. Затем додумались, хором сказали:

— Прощаю! — и рассмеялись.

Рыжеволосый парень со смешными веснушками, большими зеленовато-голубыми глазами и громким голосом с задорными нотками показался мне очень забавным и милым. По виду парню было около двадцати — короче, мой ровесник. Он помог мне собрать мои продукты, невзирая на то, что его пинали другие покупатели со всех сторон, и при этом умудрился заболтать меня до смерти. Самое интересное, что он так много говорил, а передать-то нечего. Притом что о нем я ничего не узнала, даже его имени. Так бывает со скучной книгой — читаешь десять страниц, тридцать, пятьдесят — а пересказать не можешь. Аллегория верна с той лишь разницей, что, в отличие от книги, с парнем этим невозможно было заскучать, и это я поняла за те несчастные две-три минуты, пока он собирал все мои нескончаемые «Милки», «Давы» и «Бабаевские». Увлекшись свой речью и моим лицом, на которое он часто поднимал глаза от пола, парень, казалось, и не видел, что именно кладет в мою корзину. Наконец он точно протер глаза:

— Ни фига себе… Шоколад любите?

Я со скоростью звука сграбастала сладости и, спрятав их у себя за спиной, с невинным видом поинтересовалась:

— С чего вы взяли?

Он захохотал:

— Ладно, ладно! Я ничего не видел, клянусь! А вы здесь живете, или на каникулы приехали?

— На каникулы. А вы?

— Тоже. Прабабке приехал помогать. То есть даже… двум прабабкам.

— Двум? У вас живы две прабабушки? И они живут вместе? — искренне изумилась я. — Как интересно.

— Ну, одна из них является сестрой другой прабабушки, то есть фактически она мне, как это… прапратетка? Двоюродная прабабка? — Я пожала плечами, улыбаясь ему. — А, черт его знает! — весело махнул он рукой. — Чтоб не захламлять себе и ей мозги, я просто тоже зову ее прабабкой.

— Не проще ли по имени? — усмехнулась я, забирая у него мою корзинку.

Он повторно рассмеялся:

— Ну и прикольная ты! Конечно, к ней я обращаюсь по имени — баба Поля. Но родителям я сказал, что поехал к прабабкам. Не скажу же я: «К прабабушке и той, которая не то прапратетушка, не то двоюродная прабабушка».

— Да, это было бы слишком запущено, — хихикнула я и собиралась уж распрощаться с рыжим парнем, как тут он, явно намекая на возможное продолжение знакомства, представился:

— Кстати, я Кирилл, — и протянул ладонь.

Назвав свое имя, я потянулась к его руке, но вот наши корзинки от этого жеста вновь столкнулись, и обе банки энергетического напитка, словно только и ждали момента, когда можно будет предпринять очередную попытку побега от незадачливого покупателя, выпрыгнули и быстро покатились по полу, с точностью повторив первый маршрут.

— Вот блин! — закричал Кирилл и кинулся в погоню. Пару раз он, притормаживая, наклонялся, думая, что уже сможет их схватить, но проворные банки ускользали прямо из-под носа, и бедный парень вновь пускался в бег. Со стороны это смотрелось так комично, что я, не стесняясь, начала хохотать, как полоумная, сгибаясь пополам и держась руками за живот.

Наконец, когда ему удалось их отловить, он вернулся ко мне и с нарочитой обидой сказал:

— Смешно тебе, да?

Я хотела ответить «да», но лишь закашлялась и продолжила хохотать. Тогда Кирилл тоже рассмеялся.

— Теперь я понял, отчего на банке написано «Ягуар», — поделился он потом соображениями.

— Название напитка? — предположила я, иронически ухмыляясь и приподнимая бровь.

— Нет! — поднял он вверх указательный палец. — Скорость!

Мы стояли в кассу. Когда подошла очередь, кассир не по-доброму уставилась на тринадцать шоколадок — мне жутко хотелось пояснить: «Не бойтесь, это мне на целых полчаса!», но все же прикусила язык, — однако вышколенность заставила ее промолчать и просто назвать сумму. Кирилл не сделал попытку заплатить за меня, и я за это была ему очень благодарна. Иначе пришлось бы чувствовать себя несколько обязанной (как минимум, дать ему свой телефончик), а я люблю ощущать себя независимой.

Мы вышли на свежий воздух. Парень открыл банку и отпил.

— Хочешь? — протянул мне вторую.

— Нет, спасибо.

— А по виду не скажешь, что непьющая, — сделал он мне замечание. Ну что за наглец! Увидев выражение на моем фейсе, добавил: — Да шучу, шучу!

— Вообще-то я зашитая, — не осталась я в долгу.

— А-а! Ну тогда все ясно! — Да, чего-чего, а пошутить парень явно был мастак. Мне такие всегда нравились. — Чего оглядываешься? За нами следят? — Кирилл, прикидываясь, тоже стал вертеть головой с преувеличенной настороженностью, полагаю, чтобы меня насмешить.

— Кажется, мы оторвались! — по возможности задорно сказала я, но продолжала осматриваться теперь уже осторожнее, исподлобья. Действительно могло показаться, что я боюсь преследования, на самом же деле я пыталась вспомнить местность и, к сожалению, пока ничего не получалось. Что было на этом месте семнадцать лет назад? Могу лишь строить зыбкие догадки. И у кого спросить? Кирилл сам здесь новичок. А если он и был здесь в тот знаменательный год, то вряд ли в силу возраста помнит лучше меня. Нет, тут нужны старожилы.

Мне даже оглядываться не пришлось: впереди на скамье сидели две бабули. Мы шли по дороге, разделяющей поселок на две части. Скамья находилась по правую сторону, примыкая к чьему-то одноэтажному деревянному строению. Кстати сказать, в этой части района, в отличие от той, куда вел ранее отмеченный мною поворот, подобный дом смотрелся дико, поскольку кругом были двух — и трехэтажные частные особняки, не богатые, но все же не рухлядь.

— Ты их знаешь? — прервав сам себя (так как он все это время без устали о чем-то балаболил), поинтересовался спутник.

Блин, вот прицепился! Любопытный свалился на мою голову!

Я покачала головой и сделала вид, что бабки меня ничуть не привлекли, но шаг ускорила. Надо позволить ему проводить меня, а отделавшись от провожатого, вернуться к месту. Я не боялась, что пожилые жительницы могут уйти: сдавалось мне, место выбрано неслучайно, и дом за их спинами — это их же владение, так что, во-первых, торопиться им совершенно некуда, во-вторых, даже если что — постучусь в дом. Для этого, конечно, нужно придумать какой-то важный, правдоподобный повод, но пока волноваться об этом рано. Глядишь, повезет — и можно будет просто-напросто завести необременительную уличную беседу, в результате которой при определенном умении могут всплыть необходимые мне сведения.

— Катя, ты мне нравишься, — сознался рыжеволосый парень, сильно покраснев. — Но тебе не неприятно, что я тебя провожаю?

Он словно что-то почувствовал. Нет, мне не было неприятно, но действительно сейчас бы я предпочла оказаться одна.

Я посмотрела ему в глаза и мило проворковала:

— Нет, что ты. Конечно, нет.

Он еще больше зарделся и не смог боле глядеть мне в лицо. Мне эта стеснительность показалась настолько умилительной, что я едва не разрыдалась. С одного бока, это всегда приятно, когда ты кому-то нравишься, с другого же, если твое сердце при этом принадлежит другому человеку, становится как-то стыдно и не по себе, а по последней фразе было видно как ясный день, что двадцатилетний пацан в меня, увы, начал влюбляться. Но, может, обойдется?

Так как он теперь молчал, говорить пришлось мне. Я что-то рассказывала — уже не помню что, — стараясь быть милой, но больше своей в доску подругой, чем романтичной барышней, готовой принять ухаживания.

Слава богу, мы прибыли на место. Я резко остановилась, потому как еще не привыкла к месту, где живу, и сама толком не знала, пришли мы или же нет, пока не разглядела табличку с крупными цифрами «133» на доме.

— Ты точно здесь живешь? — удивился он, ибо я затормозила слишком резко, за секунду до этого, казалось, собираясь пройти как минимум еще пять километров. А может, еще почему, поди разбери.

— Да, точно. Ключи видишь? — достала я их из сумки и повертела перед его носом. — Ладно, мне пора, а то отец придет, надо еще что-нибудь на обед приготовить.

— А вы вдвоем живете?

— Да.

По-моему, он слишком много успел обо мне выяснить, пора удаляться. Не попрощавшись, я мгновенно влетела в калитку и побежала к дому.

Прошло три минуты (я считала, включив в мобильнике секундомер). Приоткрыв дверь дома, стала вглядываться через щели в дощатом покосившемся заборе. Вроде нет никого. Тогда я заперла дом и вышла в калитку. Воровато обернулась по сторонам — никого.

— О’кей, — сказала сама себе и скорым шагом отправилась вверх по дороге. Проходя мимо развилки, снова ощутила внутри себя какой-то укол. Но нет! Если уж я решила обследовать сперва ту местность, то ни одна сила не заставит меня раньше времени приняться за эту часть деревни, уж так я устроена: как решила — так и будет.

О чудо! Старушки все еще сидели на лавочке.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я, придав своему лику елейную улыбочку до самых ушей.

Обе сперва напялили свои тортилообразные очки плюс двадцать в старомодной роговой оправе, внимательнейшим образом меня изучили вдоль и поперек и сверху донизу, затем хором отозвались:

— Здравствуй, доченька.

— Вы не скажите, это хороший магазин? — сказала я первое, что пришло на ум, ткнув в высовывающуюся меж деревьев отдаленную вывеску «Супермаркет».

— Так ты же сама оттудова, деточка? — изумились пожилые женщины.

Вот так вот, я ведь оттуда. И что теперь?

— Я имею в виду, по сравнению с другими. Я в нем была сегодня, но что-то цены не понравились.

— Так ведь с пакетом шла, — укоризненно заметила одна, мол, ври да не завирайся.

Я напустила в голос побольше жалостливости:

— Так ведь дома долго не была, приехала — кушать нечего, что поделать, купила!

— Да, — кивнула вторая. — Это ты права, внуча. Государство знай себе цены повышает, а пенсии нет, и живи, бабка, как хошь! Точно хотят они поубивать нас, ироды, чтобы землю не топтали.

— Да, дорогу молодым, — закивала первая.

— Да что вы, — отмахнулась я с видом перебежчика из одного лагеря в другой. Зря, мол, вы меня в партию «государство» записали, хочу быть в «старушках деревенских». — У нас на фирме тоже срезали ползарплаты. Как жить, не знаю.

Мои поползновения на дружбу были вознаграждены: лица бабок сразу подобрели, одна даже сделала попытку подвинуться на сиденье, чтобы я заняла место рядом с ней, но я показала жестом: нет, что вы, сидите-сидите, я постою.

— А ты, чай, из какого дома будешь-то? — проявила она интерес.

— А я из сто тридцать третьего. К отцу приехала, — прибавила я пояснения, но мой ответ вызвал странную реакцию: женщина, уже было соблаговолившая перезаписать меня из касты врагов в противоположную, тут же сморщилась и демонстративно отвернулась, из чего я заключила следующее: папаню моего здесь не больно-то жаловали. Почему, хотелось бы знать? Вроде не депутат и не бандит. — Он сантехником работает! — на всякий случай заявила я, а то вдруг они нас с кем-то спутали, но тут же испугалась: а ну как он у бабки слив унитаза к стиральной машинке подключил? Да ну, нет. Вряд ли в сем домишке имеются такие излишки. О, рифмой сказала! Часто у меня это выходит.

— Ха, сантехником! — язвительно усмехнулась та, поворачиваясь к моему лицу. — Картежник он!

Почему-то этот язвительный тон вызвал внутри меня всплеск бурного негодования. Да как она смеет! Какой бы он ни был, но он мой отец!

— Он что, вас обыграл? — не удержалась я.

Сморщенное землистое лицо налилось агрессивным красным цветом.

— Ах! Да как ты… — Бабка плюнула мне под ноги, поднялась и резво поколесила домой, в хату. Зато вторая… рассмеялась! И громко так, заразительно, что я еле сохранила серьезное лицо. Но это был не последний сюрприз. За моей спиной неожиданно раздались аплодисменты и крик:

— Браво!