Танаис. Тайга

Марат Байпаков

770 год до нашей эры. Алтай. Племена северных выбрали вождём Адму, жену великого Таргетая. Адму предстоит посольство в долину. Впереди долгий путь через опасную тайгу. Какие испытания ждут вождя северных и её попутчиков? Сможет ли Адму заручиться поддержкой вождей долины в надвигающейся войне с таёжными племенами?

Глава 3. Поединок Адму

Верховный жрец медленно обернулся к Савлию. Вместе с советом пятисот Савлий поднял правую руку с кинжалом к звёздам. Долго смотрел жрец северных на покосившегося мужа, пока тот не опустил руку.

— Стало быть, достопочтенный Савлий, ты суждение переменил? — Морщины у глаз жреца расправились. Он шумно выдохнул, вытянув трубой губы. Широко добродушно улыбнулся. — Ну, тогда займи, дорогой Савлий, положенное место на земле.

— Нет, не переменил, — возразил Савлий чуть слышно, глядя в костёр. Но даже тем, кто и не слышал, по его виду, по виду упрямого бычка, стал ясен смысл ответа.

— Ты же только что, на моих глазах, за почтенную Адму руку поднял. Так? — примирительно произнёс верховный жрец, продолжая сдержанно улыбаться.

— Поднял руку. Да. Жена великого Таргетая, достопочтенная Адму, достойна ранга вождя. Не только временного, но и постоянного, вождя мирного времени. Вот только не согласен я! — почти выкрикнул последние слова Савлий.

Совет пятисот чинно сел на землю. В отблесках шести костров видны хмурые, даже злые лица.

— С чем же ты тогда, мудрый Савлий, не согласен? — не глядя на упрямого мужа, сурово спросил верховный жрец.

— А не согласен я со сговором вашим! — произнёс Савлий с горьким упрёком. — Вы всё сладили ещё до совета пятисот. Раздали выступающим песни. Согласно, хором спели и убедили совет пятисот. Вон вас сколько было-то! Всё как на свадебном торжестве, одно, второе, да за другим поют. То про жениха, то про невесту, потом про их совместные заслуги. Теперь война с таёжными уже как вроде и решённое дело. Новый вождь — у вас уже вождь не временный, не мирного времени — а грозный вождь военный. И это звание совет мудрых принял. Никто ныне и не помышляет о мирных временах. Вот с чем я не согласен!

— Что ж, дорогой Савлий, пропой и ты свою песню. А мы послушаем — про хвалёные мирные времена. — Жрец ладонями принялся потирать посох от навершия-оленя до середины, где поблёскивало бронзовое кольцо. — Ну же, Савлий! Не медли!

Муж шагнул, робко, на полшага. Поднял к луне руки и заговорил:

— Совет пятисот, таёжных убавилось из-за двух войн наполовину. Конечно же, с ними и другие дальние племена севера в союзе. Но тот союз по примирению великого Таргетая распался. Войны не будет. Слабы для тяжких битв таёжные племена. — Савлий опустил руки. Выждав недолгую паузу, продолжил громко: — Прошу же я от вас права посетить таёжных соседей. Если примут веру, особенно с юга тайги, присягнут на верность Табити, повода для войны не будет!

От столь нежданных слов лица стали задумчивы. Некоторые из совета прикрыли глаза ладонями. Однако иные, по большей части запальчивая молодёжь, криво улыбаясь, без затяжных раздумий уже сложили мнение. Вновь поднялся Раман и запросил слова. Перехватив одобрительный взгляд верховного жреца, рыжеволосый муж громко заговорил:

— Хоть ты меня, почтенный Савлий, и обвиняешь в каком-то там непонятном сговоре, скажу тебе прямиком: твой замысел — безумно храбрый. Один поедешь верой в Богов одаривать замирённых? Не знал, что ты удумал и по смерти нас укорять — дескать, за веру пал! Безумен твой замысел, потому как про Богов северных кочующие таёжные племена давно знают, но тёмных духов тайги на нашу веру до сих пор не сменили. — Рыжеволосый подбочился. Недобро улыбнулся. — И как, скажи мне на милость, ты веру с ними будешь обсуждать? Про три мира сказывать легенды? Савлий, ты знаешь их языки? Да неужто? Но ведь и таёжные иной раз не понимают друг друга! Север и юг, а ещё болотный говор у них. Дозволь узнать, разве ты не знаешь, что Мать-Богиня не разыскивает новых верующих? Не требуются Матери-Богине насильно приобщённые! — На этих словах Раман вынул из сумы круглое бронзовое зеркало. — Разве жрецы тебе не говорили, что нет нужды в свежепойманных последователях?

Савлий нахмурился. Вытянул правую руку, указуя на зеркало предков.

— Мой Раман, скажи, зачем ты вынул зеркало?

— Савлий, я тоже истинно верую в Богов. Не меньше, поверь, чем ты, верую. В суме всегда держу светило. Готов я, как и ты, идти с образом Создательницы Миров, Великой Табити. Но ведь различия меж северными и таёжными отнюдь не в вере сокрыты.

— А в чём же те различия? — угрюмо произнёс Савлий.

— Таёжные не держат слова, не ведут долгой дружбы. Всяк имел обманную мену с ними. А как наш скот крадут! — Раман наклонил голову и зло бросил Савлию: — Клятвы нарушать — самое страшное преступление! Так? — Савлий кивнул. Раман продолжил, уже смягчившись: — Но то у нас, мудрый Савлий, а у них-то, у таёжных, попроще. Сказал — и вовсе позабыл. Клятвы на крови для них дело пустое. Так как же верить их словам? То же, что ты намерен им подарить по широте степной души, их недостойно!

— Савлий, ты это… того… — Верховный жрец рукой указал на круг. Снисходительным тоном вполголоса молвил: — Сядь. Добрые оценили твою храбрость. Посмотри вокруг, тебе этого восхищения мало? Негоже смуту в рядах достойных поднимать. Ты же ведь знаешь, Савлий, чем закончится твоё стояние у костра?

Упрямец тяжело вздохнул, махнул рукой, понурился, нерешительно шагнул к месту, где сидел, видимо уже намереваясь последовать указанию жреца, да и, наверное, бы ушёл, но тут вдруг странным голосом провыло, а потом и громко треснуло горящее полено. Сноп искр заиграл в костре. Савлий вздрогнул, остановился. Искоса посмотрел на пляшущее пламя. С того места и заговорил, глядя в чёрную землю перед ногами:

— Дайте мне уйти к таёжным с миром. Не будет новой брани.

Совет пятисот загудел сердитым ульем. Послышались невнятные из-за гула гневные выкрики. С десяток правых рук указало на Рамана, который молча рассматривал сутулую фигуру Савлия в неясном свете костров. Верховный жрец высоко поднял посох. Раман громко заговорил:

— Если бы не знал твоих заслуг по прошлой войне… — молвил он быстро. Савлий же отвернулся к пламени. — Если б не знал, решил бы, что передо мной трус, у которого Боги по старости напрочь унесли разум.

Никто в совете не засмеялся. Многие мудрецы с осуждением зацокали языками. Храброго Савлия за труса не почитали. Однако Раман и не думал оскорблять мужа.

— Три раза ты отбивал наскоки таёжных на своё поселение, ведь так? — продолжил он серьёзно. — Поговаривают, что отряды аж под пять сотен, да всё ночами, ходили скрытно на тебя. Лютые атаки на валах в тумане отбивал ты. Там первый ты клевцом махал — так говорят достойные люди. Спасал ты и соседские поселения от погромов — то я лично застал. О чутье твоём бранном, Савлий, при всех в совете свидетельствую, оно как у матёрого волка. Но что с тобой, мой друг, сегодня приключилось?

Савлий не отвечал — видимо, узоры пламени поглотили его внимание. Раман воскликнул весело:

— Савлий, прошу тебя, не ты один упрямый! Мы все ой какие упрямцы. Гордимся, что уж скрывать, своим упрямством…

Послышался общий благодушный смех.

— Упрямо держим клятвы! — продолжил Раман, гордо подбоченясь. — Упрямо дружбу сберегаем. Жуны по родству давеча у нас попросили помощи супротив Чжоу. Мы жунам помогли. А ведь могли бы и отказать! Но нет, упрямо нарядились в бронзу…

Примирительный хохот стал громче.

— Савлий, отчего ты невзлюбил дорогую Адму? — Раман подался вперёд, силясь разглядеть лицо того, к кому обращался.

— Раман почтенный… — Савлий оторвался от созерцания пламени и встретился с товарищем тяжёлым взглядом. — Нет у меня обид на Адму. Не об Адму почтенной тревоги мои. И не о себе пекусь. В войнах с таёжными утратим племя, достаток, да и веру в Богов, нас, неразумных, создавших. Думу твёрдую держу, что смогу без войны таёжных склонить на нашу сторону. Особливо тех, кто к югу.

— Своим появлением у них ты, Савлий, не только вызовешь презрение к себе, известному герою прошлой войны… но и к нам, северным. Мы такого сраму, Савлий, не заслужили! А потом, когда ты… высмеянный ими… рот откроешь… ускоришь ту войну, от которой нас хочешь уберечь. Савлий, тебя же и убьют. А нам пришлют несчастную твою голову. Понимаешь?

Раман с шумом сел. Савлий остался у костра. Верховный жрец указал посохом на его тёмную фигуру.

— Совет пятисот, выскажемся за настойчивого Савлия?

Никто не поднял руки в поддержку упрямца. Савлий горько усмехнулся, словно гримаса боли на миг исказила его лицо. Впрочем, из-за неверного света костра немногие смогли рассмотреть в подробностях настроение Савлия. Ледяной голос верховного жреца стёр печальную гримасу с лица мужа, оставшегося в одиночестве:

— Готов ли ты, Савлий, бороться за звание временного вождя?

Савлий поднял правую руку с кинжалом, спящим в ножнах. Снял войлочную накидку. Обмотал левую руку — получилось подобие щита.

— Савлий, назначаю тебе в противники… о нет, не Адму. — Жрец мельком взглянул в глаза решительно поднявшей клевец Адму. — Достопочтенная уже определена советом в важное посольство. — Адму опустила клевец. Посох указал в сторону Рамана. В темноте угадывалось, как поднялись пять решительных мужей и Раман с ними. — Почтенного Рамана назначаю тебе в противники. Да разрешит воля Богов спор достойных!

Раман без промедлений подошёл к Адму. Принял от неё щит, клевец и кинжал, ей же отдал своё оружие. Кинжал Адму, простой, стариной работы, с вырезанной головой тигра на рукояти, в простых деревянных ножнах, Раман не подвязал к бедру, лишь приложил клинок в ножнах ко лбу, что-то неслышно прошептал ему. С тайным смыслом Раман опустил кинжал Адму за пазуху у левого бока. Муж вопросительно посмотрел в глаза девы. Та сняла шлем, за ним и кожаный подшлемный убор, передала Раману. Теперь муж стал похож на Адму. Он бережно вынул висящий на шее амулет — оправленные в золото зубы волка, — страстно поцеловал его и встал с обнажённым оружием напротив покосившегося Савлия.

Верховный жрец отошёл на пару шагов от двух мужей. За ним последовала Адму — с непокрытой головой, обеими руками держа у груди ножны с кинжалом Рамана.

И вот посох мудреца отрывается от земли. Два мужа приходят в неторопливое движение. Неяркие костры освещают танец смертельного поединка храбрецов.

Меж тем похолодало. Поздний осенний вечер отнимает у сидящих тепло, унося его паром во тьму. Но никто не хочет покидать совет. Напротив, словно от палящего летнего зноя, добрые скидывают тёплые накидки, войлочные плащи и меховые кафтаны. Остаются сидеть полунагими и в длинных белых рубахах. Их примеру следуют огромные круги свидетелей совета.

Танец мужей стремительно переходит в схватку. Савлий первым бросается в атаку, выставив далеко вперёд кинжал. Рукой с намотанной войлочной накидкой-щитом лоб от клевца прикрывает. Ожидает Савлий только удара по голове. Словно разъярённый медведь, нападает на противника. Раман замирает, уклоняется, заходит вбок атакующему. С силой толкает торцом щита под рёбра Савлия, затем следует короткий взмах правой руки. Чем закончилась короткая атака — неясно…

Мужи быстро расходятся шага на три. Савлий хромает, приволакивая правую ногу. Левую руку, замотанную в войлок, прижимает к правому бедру. Напрасно Савлий ожидал атаки в голову. Раман обманным ударом клевца задел мышцу бедра. Кровь бурым пятном расплывается по штанам Савлия. Приходит время ответной атаки Рамана. Неспешно обходит он по кругу покосившуюся гору. Савлий угрюмо наблюдает за каждым его шагом, поворачиваясь всем телом за Раманом. Противник не спешит. Даже раненый Савлий опасен. Раман останавливается. Пару раз двигает жилистой шеей, слово разминает её перед борьбой.

Неожиданно Раман бережно кладёт у левой ноги дорогой щит вождя Таргетая… Вынимает из-за пазухи кинжал Адму, обнажает и являет яркой луне. Теперь в левой руке его кинжал, а в правой — клевец. Смотрит хищным жалом в землю кинжал. Решительным шагом устремляется Раман на Савлия. Савлий отнимает руку от раны и пригибается. Перехватывает левой рукой, что в войлоке накидки, удар кинжалом, но не успевает отбить правой клевец, и оружие мощным коротким ударом пробивает живот мужа. Раман резко выдёргивает кинжал и клевец из тела соперника. Отходит на шаг назад, не сводя с Савлия глаз.

Раненый вздрагивает, белеет, сжимает зубы, подавляя стон. Набрасывается на Рамана и тут же получает удар бронзовым кинжалом в лицо. Раздаётся пронзительный, дикий крик. Савлий роняет оружие. Хватается за окровавленное лицо. Раман без промедления заходит сзади и наносит клевцом противнику смертельный удар в темя. Руки Савлия опускаются. Гора падает на чёрную землю. Окровавленное лицо его угрюмо смотрит в костёр.

Раман поднимает руки к звёздному небу, и только тогда победитель замечает, что левый бок его кафтана сменил цвет и порезан. Савлий всё же нанёс перед смертью удар. Уважительным взглядом победитель проводил побеждённого. Верховный жрец подошёл к Раману, приложил золотое навершие ритуального посоха к ране.

— Совет пятисот, вы узрели волю Богов? Достойный муж Савлий храбро сражался с нашей Адму. Слова его не разошлись с делами. Боги выбрали дорогую Адму. Достойно умер отмеченный муж из совета. Проводим героя прошлой войны Савлия с положенными почестями к предкам. Погребение будет таким, как и положено доброму.

Круг первый с шумом поднимается с земли. Правые руки сжаты в кулаки и подняты к небу. Упрямец Савлий, несомненно, заслужил посмертные почести. Однако молчание продолжается недолго. К тускло мерцающим звёздам летит:

— Адму — наш вождь!

За кругом первым встают тёмными рядами круги добрых и худых. Адму в сопровождении верховного жреца и Рамана идёт к двум перекрещённым копьям. Под слова молитвы, заглушаемые криками, новый избранный советом пятисот вождь проходит под копьями. Верховный жрец смыкает на белой шее жены Таргетая витую золотую гривну. Три мужа из добрых под руки, бережно придерживая пробитую голову, выносят тело погибшего Савлия. Сухие ветки папоротника и семена кориандра, припасы для ритуалов из парадной сумы жреца, прикрывают пустую глазницу.

Недолгие выборы вождя северных закончены.