Архив Шевалье

Максим Теплый, 2009

Канун и начало 90-х годов прошлого века. Россия и Германия – вечные заклятые друзья. В России – мышиная возня «тонкошеих вождей» возле партийного трона – уходящая натура – и опереточные страсти псевдодемократов. В Германии – полуфантастическая находка архива пожелтевших лагерных рисунков укрывшихся фашистских вождей, готовых к броску вперед – в прошлое. И невольное вмешательство в детективную русско-немецкую интригу молодого политолога Каленина. Как всякая хорошая литература, этот текст полифоничен. Кто-то прочтет его как по-булгаковски мастерски написанную безжалостную сатиру на нравы «лихих 90-х», кто-то вздрогнет, ощутив совсем близко щупальца опасного прошлого. Уходящая ли натура? Круто заваренный и насыщенный детективно-политический бульон Максима Теплого, несомненно, по вкусу читателю: к хорошему, как известно, быстро привыкаешь и начинаешь испытывать чувство благодарности к автору. Ведь появляется возможность узнать о чем-то под грифом «совершенно секретно», пусть и в лукавой литературной форме.

Часом позже… «Этот не утонет!»

В знаменитом на всю страну гастрономе номер 1 — или, как его еще называли, Елисеевском — в очереди в кондитерский отдел стояла моложавая женщина, одетая в длинную каракулевую шубу, которая смотрелась бы нелепо на абсолютно бесснежных московских улицах, если бы не холоднющий мартовский ветер… Женщина как женщина… Про таких говорят: в самом соку. Весьма симпатичная, с ухоженным лицом. Странность была только в том, что она разговаривала сама с собой, высоко подняв голову и обращаясь куда-то вверх. Не сразу было понятно, что она что-то говорит в затылок высокому дородному мужчине, который стоял в очереди перед ней. Даже соседям по временному и весьма тесному человеческому общежитию, каковым в данный момент и являлась тяжело дышащая очередь, было не разобрать слов, которые женщина говорила ухоженному мужскому затылку. А даже если кто-то и расслышал бы сказанное, то ничего бы не понял.

— Я только через полчаса туда попала…

Затылок едва заметно качнулся вперед.

— А лампу-то он переставил. Еле сняла…

Затылок снова дернулся.

— Но никто ничего не заметил. Кладу в правый карман…Конфеты брать будете? Сегодня «Стратосферу» завезли…

Затылок пошел вбок. Появился симпатичный мужской профиль с чуть отвисшими щеками, которые, впрочем, лицо не портили. Мужчина обернулся и громко, чтобы все слышали, сказал:

— Женщина, я стоять не буду — на поезд опаздываю. Занимайте мое место…

Мужчина вышел на улицу Горького и замахал рукой. Перед ним затормозила видавшая виды «Волга» с потертыми черными квадратами вдоль борта.

— До Ленинградского вокзала подбросите? На поезд опаздываю…

— Три! — раздалось из салона.

— С ума вы все посходили! От Горького до трех вокзалов — три рубля! Раньше за эти деньги два часа по всей Москве возили да еще сдачу давали.

— Не хотите — ждите другого. Но дешевле никто не поедет. Такса.

— Ладно! Пейте кровь мою, кровососы гнусные. — Мужчина нырнул на заднее сиденье.

— Не понял! — угрожающе обернулся в его сторону таксист. — Гнусный — это кто?

— Да это из Высоцкого, — успокоил пассажир. — Поехали!

Такси двинулось в сторону Садового кольца, но не прошло и минуты, как пассажир неожиданно произнес:

— Я передумал… Все равно уже опоздал. Давайте к кинотеатру «Россия» — если можно, прямо ко входу…

— Э-э, товарищ! Так дело не пойдет. Я на короткие дистанции не бегаю. Кто…

–…деньги будет платить? — перебил странный пассажир. — Я, конечно! Вот держите: трешка, как договаривались. Я здесь выйду…

Мужчина шагнул из машины навстречу ветру и надвинул на глаза меховую кепку, которая мгновенно покрылась бисером мелких, едва видимых капель.

–…То ли снег, то ли дождь… одно слово — пакость, — раздраженно буркнул он себе под нос и быстро, почти бегом, бросился внутрь ярко освещенного вестибюля.

До начала последнего сеанса в малом зале кинотеатра оставалось буквально несколько минут. Мужчина достал из кармана заранее купленный билет, вежливо кивнул грозной билетерше и скрылся в полутемном зале. Зрителей было совсем немного. Фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино» был снят почти десять лет назад и иногда повторно шел на малых экранах. В зале находились в основном редкие молодые парочки, выбравшие последний сеанс для уединения в темном зале.

Мужчина, не глядя на билет, уверенно двинулся в сторону одного из последних рядов и уселся рядом с очень пожилым седовласым зрителем, который опирался подбородком на рукоятку трости и дремал в полном одиночестве.

Погас свет, и пожилой, не открывая глаз, тихо, но очень отчетливо произнес:

— Хороший фильм. Третий раз смотрю. Самые хорошие фильмы снимают именно у нас, в СССР. — Он почувствовал, что его утверждение вызвало у собеседника усмешку, и добавил: — Говорю это абсолютно искренне и, как вы понимаете, со знанием дела. Перевоплощения — это моя давняя страсть…

— Просто это утверждение именно в ваших устах выглядит… как помягче сказать… странно, что ли, а можно сказать, даже смешно.

— Ну почему же? Объективность — это инструмент любого добросовестного исследователя.

— А что же американское кино? Великий Голливуд?

— Scheiße^[3] ваше американское кино. Да и все остальное… американское. Только это красивое слово из моего родного языка можно поставить в один ряд с замечательными русскими оборотами, которыми выражается мое отношение ко всему американскому.

— И Френсис Коппола? Он тоже это ваше замечательное немецкое слово? Его «Новый апокалипсис», к примеру?

— И он тоже! В этом фильме самое замечательное — это музыка Вагнера. А он, как известно, был немцем!..Принесли? — спросил пожилой.

Второй участник беседы непонимающе переспросил:

— Что? — Он не почувствовал резкой перемены беседы, которая скакнула в другую сторону.

— Я говорю, с вами то, что мне нужно?

— Ах да! Конечно!

— Слушали?

— Не успел. Дежурная по этажу только что передала «жучка», в «Елисеевском». Там такая давка за конфетами…

В зале неожиданно раздался странный, нарастающий по силе звук. Это один из героев фильма в исполнении актера Олега Табакова изображал свадебный крик марала. Пожилой прыснул и затрясся от смеха.

— Умора! — зашелестел он своим сипловатым голосом. — Люблю Табакова! Сильный актер. Кота хорошо играет… и Ленина.

— Кота?

— Ну да! Матроскина… Американцы сделали ставку на Горбачева. Знаете почему? — опять резко сменил тему разговора пожилой.

— Догадываюсь…

— Вряд ли догадываетесь. — Пожилой наконец открыл глаза и повернулся к собеседнику, лицо которого мертвенно бликовало отблесками экрана. — У американцев никогда не было сильных аналитиков. Таких, к примеру, как я. А те, что есть, считают только на один шаг вперед. — Старик замурлыкал какую-то мелодию, пытаясь попасть в такт с музыкой, которая сопровождала фильм. — Вся их так называемая советология — это перепев моих работ. Ничего нового, сплошной плагиат.

— Если бы они знали, с кого списывают, вот уж удивились бы. А может, и перепугались…

— Они списывают с Бруно Майсснера — известного на весь мир ученого. Другое дело, что они не догадываются, что этот псевдоним принадлежит мне.

— Я и говорю, подивились бы… Где Бруно Майсснер и где вы — скромный учитель немецкого языка из Тарту.

В ответ на эту реплику старец удовлетворенно заулыбался в экран.

— Я от природы очень тщеславен, — продолжил он. — А к старости мое тщеславие выросло до неимоверных размеров. Недавно мне в руки попалась книжка одного, с позволения сказать, ученого — кажется, из Уфы. Книжка пустая, как все, что называется «критикой буржуазной советологии». Но представьте, чуть ли не на каждой странице цитируются мои работы. Я имею в виду работы Бруно Майсснера. Чертовски приятно… Горбачева американцы видят наиболее удобным партнером для продвижения своих интересов, — опять вернулся к новому генсеку разговор, — и не замечают настоящего разрушителя, богатыря, который не побоится поставить автограф на руинах советской империи. Вы улыбаетесь? А я, кажется, его вычислил! — Старик радостно потер морщинистые ладошки. — Этот краснодарский парень еще удивит весь мир, поверьте мне! У Беляева инстинкт власти. Нам надо знать об этом человеке все, слушать его каждый день, по возможности записывать на кинопленку его похождения и внедрять в его окружение своих людей…

— Вы так в нем уверены? В смысле его возможностей заменить Горбачева?

— Я интересовался его психотипом у классных специалистов. Они поехали в Краснодар, посмотрели за ним неделю и сделали вывод: паранойя, очень схожая со сталинским вариантом. Этот пойдет по головам! Если надо, человечину станет есть, но своего добьется! Я напишу о нем книгу, и это будет мировая сенсация!

— Рисковый вы человек, товарищ Рейльян! — без тени восхищения, а, напротив, с раздражением сказал собеседник. — Двадцать лет я терплю эту историю с вашим Майсснером. И черт бы с вами и с вашими научными амбициями! Но ведь и моя голова на кону! Теперь вот этот Беляев! Когда вы угомонитесь только, Арнольд Янович…

— Никогда! — холодно откликнулся Рейльян. — Мы, немцы, люди системные и организованные. К тому же я солдат и буду вести свою войну до победного конца. Впрочем, вам этого не понять. Вы ведь все делаете за деньги. Надеюсь, по этой части у вас нет ко мне претензий? Ну вот и славно! — резко закончил он.

На экране главный герой фильма бежал к обрыву и, не сбавляя скорости, прыгнул.

— Не утонет! — хихикнул старик. — Он до воды не долетит. Умора!..Беляев тоже не утонет. Он же яхтсмен, мастер спорта, плавает как рыба…Мы сделаем ставку на него. Хотите, поспорим, что он скоро сменит Горбачева?…Правильно, что не хотите. Не было случая, чтобы мой прогноз не сбылся! Да, кстати, лет через пять не станет и вашей Родины — Союза Советских Социалистических Республик! Что смотрите? Не верите? Давайте поспорим… Я об этом уже давно написал.

— Послушайте, Мессер, хватит кликушествовать! Все эти ваши прогнозы, этот ваш менторский тон… Я устал от вашего высокомерия. Что за глупости вы несете? Как это, не будет СССР?

— Во-первых, я сниму вас с довольствия, если вы еще раз назовете меня этим именем. Мессер погиб в сорок пятом… Ясно? Будьте любезны, называйте меня Арнольдом Яновичем. Или товарищем Рейльяном, если угодно!

Старик для верности больно ткнул собеседника тростью в носок ботинка.

— А во-вторых, что ж тут обижаться? На правду не обижаются, даже если она горькая. Так, кажется, говорил один забавный персонаж из вашего фильма?

Старик наклонился к уху собеседника и свистящим шепотом произнес:

— Твое дело служить, а не рассуждать! Еще раз ляпнешь что-нибудь подобное, я попрошу Луку вспомнить свои навыки. Пожалеешь, что на свет появился…

Старец встал и, не прощаясь, вышел…

Примечания

3

Дерьмо, испражнения, навоз (нем.).