Творить по-русски. Пять жизней Александра Лапина

Максим Горохов, 2022

Мог, а не сделал… Такой итог жизни для личности одаренной – наибольшее разочарование. Не закопать свой талант в землю, а преумножить; оставить о себе не только добрую память, но и вполне осязаемый след – вот одни из главных его задач. Во всяком случае, в этом уверен Александр Лапин – человек в высшей степени неординарный. И к самому себе предъявляющий максимальные требования. Как результат, подойдя к 70-летнему рубежу, он констатирует: вместо одной жизни ему удалось прожить по меньшей мере пять. И проявить себя в самых разных ипостасях, главной из которых стал литературный труд. Сегодня основная идея писателя – необходимость религии творчества. О том, какие испытания пришлось преодолеть и что способствовало его собственному духовному росту, – эта книга. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 1

Отец

Отца Александра Лапина звали Алексеем. А деда — веселого, гулящего, сгинувшего в Гражданскую (на чьей стороне воевавшего, уже и не узнать) — Александром. Прадеда — тоже Алексеем. Такая в их роду традиция: в каждом поколении называть сына в честь деда. Но когда она появилась, неизвестно.

— Люди мы не восточные. Из родового строя уже вышли. И предков своих толком не помним, — сетует Лапин. — Хотя казаки, к которым я принадлежу по материнской линии, должны знать семь предыдущих поколений. Советское прошлое все это похерило. Такие бури и штормы прошлись по нашему народу. Волей партии, правительства и самой истории людей так перекидывали и перемешивали, что связи эти оборвались.

Но об отце своем он точно знает, что родом тот с Севера. Из Черевковского района Архангельской области. С берегов реки Сухона (левый приток Северной Двины). Где из ближайших городов — Котлас. А из средств к существованию — по большей части дары природы. Которые нужно еще добыть.

В щуку — из ружья

Сельским хозяйством в тех суровых краях особо не занимались. Мужики были рыбаками, охотниками. Что еще делать в северных лесах? И все отцовские рассказы об их образе жизни стали для Александра будто собственной историей.

Как ходили на зверя. Или в деревне устраивали соревнования на меткость. Как Алексей бил белку в глаз. Или охотился на соболя. Даже рыбу — и ту умудрялся подстрелить из ружья. Правда, однажды прицелился в здоровенную щуку и спустил курок. Но ствол при этом нечаянно окунул в воду — и его разорвало прямо в руках. Хорошо, отделался испугом.

Совершенно естественно там воспринимались вещи, которым сегодня, по отзывам людей воевавших, учат спецназовцев. Например, как ночевать в лесу на морозе, без укрытия, и не замерзнуть? Срубишь дерево — разделишь на три куска: два — снизу, один — сверху. Получается «донья». Зажжешь ее. И когда земля снизу прогрелась — сдвигаешь в сторону, а на это место кладешь свой тулуп. Ложишься рядом с огнем. Только не забывай поворачиваться.

Этими навыками таежных охотников обладали даже подростки. И когда старший брат Алексея все-таки замерз насмерть в лесу, все горестно недоумевали. Как же так? Парню было немногим больше двадцати. Но опыта уж точно хватало. Когда пропавшего нашли — лицо его, как и весь он, было удивительно белым. Так со слов отца и врезалась эта страшная картинка в память Александра много лет спустя.

Всего же в семье было шестеро детей: три сына и три дочки. И как-то справлялись. На зиму в основном запасали рыбу. По рекам шла треска, которую сейчас подают как деликатес. А тогда ею даже собак кормили. На огороде сажали рожь — пшеница там не растет. Сеяли лен. Держали коров.

Думал, водка сладкая

Уже на рубеже веков Александр Лапин ездил в Архангельск. В музей деревянного зодчества. И видел там огромные дома из исполинских сосен. Где все, включая двор, закрыто. Клети для скотины, сено — тоже под надежной кровлей. Не дом, а действительно крепость. И просто ахнул: вот как жили северяне в древние времена!

Кстати, сегодня он ужасно не любит утверждений о том, что русский народ всегда пил. И с этим стереотипом яростно боролся, затевая в тех же 2000-х антиалкогольную кампанию. По словам его отца, в их деревне пьянства никогда не было. Только осенью, после окончания работ — когда уже морозец прокрадывается в избу — могли позволить себе немного расслабиться. Под песни и хорошую закуску. И никогда не давали рюмку молодым.

Сам Алексей не пробовал спиртного лет до 18. Думал даже, что водка — сладкая. И вот однажды запряг лошадь, отправился в соседнее село. Мороз — минус 20. И вдруг видит: лежит на заснеженной дороге берестяной кузов — кто-то обронил. А в нем — десять литровых бутылей. Такое вот счастье привалило. Думает, отвезу домой. Но отчего ж, наконец, не попробовать? Так почти целую бутыль и выпил — легко шло на холоде. И упал на дно саней. Лошадь притащила его обратно полумертвого — еле откачали. Но с тех пор всю жизнь желудком маялся. Позже пришлось даже язву вырезать.

Но, слава Богу, уцелел. Как и остальные дети. Каждый потом пробивался сам. Брат-хитрован подался в Москву. Сестры разъехались: кто в Архангельск, кто в Таллин, кто куда. Одна из них уже во время войны как-то наведалась к Алексею погостить. А уехав, прихватила с собой ценные вещи. Обокрала. Лет через десять пришло от нее повинное письмо. Но это было уже позже.

Приписал год школы, чтобы стать шофером

А в родной деревне отцу Лапина, можно сказать, повезло: получил образование в четыре класса. Когда вырос, подался в Котлас трудиться на лесопилке. Потом устроился в пожарную команду. Работали. Тренировались: лазили по лестницам. Тогда же в их части появилась первая машина.

Алексей потом рассказывал сыну: «Бывало, смотришь на шофера. А тот в кожаной куртке, ботинки английские. Зарплата у него тоже хорошая. Ничего не скажешь: специалист высшего класса. Не работа — мечта! А мы носимся как угорелые».

В итоге приписал он себе год образования (в шоферы брали, если было не меньше пяти). И пошел на курсы. Отучился. И сам стал водителем на пожарке.

Затем отправился в армию. И так же шоферил на полуторке. В кузов ее грузили спаренные пулеметы Максима — сразу четыре ствола с одновременным спуском. Получалась зенитная установка. Сама машина слабенькая. Сядет расчет из трех человек, погрузит боеприпасы — и уже рессорами цепляет. На ней и служил.

Потом демобилизовался. Стал возить военного прокурора. Дали ему «Виллис». Оказался в Прибалтике. Там и встретил войну. Они как раз находились в приграничных районах. Отец позже вспоминал: все как начали бежать! Драпанули — только пятки сверкали. Прокурор тоже кричит: «Собирай вещи!» В общем, немцы, по его словам, шли, как нож в масло.

Добежали они так примерно до Ленинграда. Прокурор отправился записываться по своему ведомству. А водитель с «Виллисом» угодил под бомбежку — опять попало в живот. И снова его разрезали. А потом — списали. Белый билет: отвоевался. Так вышло, что молодой, но уже негодный.

«Брось его, Маруська — казака найдешь!»

Возвращаться на Север он не захотел. Рассудил просто: там сейчас как прокормиться? С голодухи ноги протянешь. В итоге побрел по свету. И решил осесть на Кавказе: и тепло, и сытнее. Тем более война сюда еще не пришла. Вдали от фронта люди еще жили своей обычной жизнью. Как по Толстому.

В станице Нагутской Ставропольского края устроился работать кузнецом (благо люди тогда все умели делать своими руками). Встретил мать. Была она младше на пару лет. Но уже вдова с двумя детьми на руках: мальчиком и девочкой. Муж-казак погиб в финскую войну 1939–1940-го. Сама она тоже казачка. Маленькая, черная. А отец — длинный, русоволосый.

Сразу невзлюбили его местные станичники-кубанцы, потомки славных запорожцев, у которых даже язык — и тот был свой, непонятный. Говорили: «Брось ты его, Маруська. Казака найдешь!»

Но так и поселились они в ее избе.

Война тогда шла на севере. Немцы рвались к Москве. А на Кавказе появились только в 1942-м, когда направились на Сталинград. Взяли Ростов, Краснодар… И в это время родители Лапина попали в оккупацию.

Наши войска освободили их станицу в 1943-м, когда гнали гитлеровцев обратно от Сталинграда.

Но после этого Лапины окончательно переругались с местными казаками и перебрались из своей станицы в поселок Янтарный. Там существовал совхоз «Прималкинский» — свиное племенное хозяйство, которое славилось в масштабах всего СССР.

Водителем здесь устроиться не получилось: все машины были на войне. Поэтому отец опять пошел работать помощником кузнеца: мужиков мало — дело нужное.

Вместо жены два года провел в лагерях

А уже после Великой Отечественной, примерно в 1946-м, произошла история, описанная Александром Лапиным в романе «Русский крест». Тогда еще действовал так называемый закон о трех колосках. Мать взяла пару початков на совхозном поле. А с соседкой не поделилась — та и написала куда следует. Пришел участковый, кукурузу изъял. Сравнил с той, что росла на их собственном огороде. Оказалось, сорта разные. Начал составлять протокол на мать. Тут отец возмутился: «Если ее в тюрьму, то детей куда?» А их тогда было уже трое: в 1943-м родился Михаил, старший брат Александра.

В итоге глава семьи взял вину на себя. И посадили его на два года — фактически дали срок по количеству кочанов. В том числе и поэтому его младший сын не испытывает сегодня к советской власти никакой любви. Но он в ту пору еще не родился. А отцу предстояло снова отправиться на север. Только теперь уже на лесоповал.

Снова из рассказов Лапина-старшего: набили их в холодный товарняк. В вагоне разместились кто как. А сам он спасся одним простым способом. Как человек опытный сразу понял: «Если сяду — конец». Поэтому встал. Обнял опору — деревянный столб. Да так три дня и простоял. А когда приехали на станцию, конвой кричит: «Выходи!» Но из их вагона вышли всего трое-четверо. Остальных — около полусотни — выгрузили, раздели да там же и закопали в мерзлую землю. Конечно, блатные устроились в местах потеплее. И до лагеря дотянули. Но в целом из эшелона в 500 сидельцев от силы осталось человек 300.

В пункте прибытия их построили в шеренгу. И спросили: «Специалисты есть? Кто работать хочет?» Те же воры в законе, конечно, отказались. А Лапин, простой работяга, вызвался: «Я пойду».

Так и попал на ферму. А там — огромные свиньи. Просто шикарные. И кормили их молочной сывороткой. Так и сам не пропал с голоду. А заодно увидел в действии «гениальное» изобретение командующего лагерями Френкеля — питание в зависимости от выполнения нормы. Кто не работает, пайку не получает. Так что к весне все блатные почернели, скрючились. Превратились в живые скелеты, с которых даже кожа облазит. С появлением первой травы стали есть ее — и пухнуть. А вскоре — дохнуть как мухи.

Тогда начальник лагеря поручил Алексею вместо кормов на ферму возить на лошади трупы к могилам. Каждый день загружал он их в телегу по пять, десять, а то и больше. И через месяц психика не выдержала: ночами стало сниться, что мертвецы эти идут прямо на него. Тянут руки. Просыпался в ужасе. И в итоге взмолился: «Схожу с ума!» После этого начальник наконец освободил его от такой работы. Перевел в кузню.

С полуторки — на бензовоз

Так и выжил. Вернулся к жене. Дальше продолжал работать помощником кузнеца — молотобойцем. Тогда уже появился на свет второй его сын. А вот приемный еще в годы войны умер от голода, холода и болезней. Маленький Александр сразу стал любимчиком отца. При этом непутевого Мишку он частенько драл как сидорову козу.

В совхоз стали поступать машины. И Алексей снова сел за баранку. Сначала была старая знакомая — полуторка. Потом трехтонный ЗИС — бензовоз. Возил на нем и барду, которой кормили свиней: достаточно было помыть бочку в реке после топлива. А уже позже появился ГАЗ. Конечно, держали Лапины и собственное хозяйство.

Но только техническими или бытовыми вопросами кругозор Алексея не ограничивался. Человек он был въедливый. Интересовался политикой. Советскую власть откровенно ненавидел. Мечтал: вот бы стать фермером, иметь свой кусок земли. Жить как на северах, когда сам кормишься и ни от кого не зависишь. Ночью, проснувшись от шипения отцовского радиоприемника, дети могли слышать «Голос Америки» или «Радио Ватикана». А если мужики вдруг начинали обсуждать вопросы государственного устройства, то тут Лапин-старший, конечно, был в центре внимания.

Так и прожил он свои без малого 80 лет. По дому работал до самого конца. Причем когда бросил шоферить, как-то даже воспрял, ожил. Видимо, бензовоз его угнетал. А умер хорошей смертью. Сначала потихоньку впал в детство. Потом однажды лег спать и не проснулся.

…Задумываясь сегодня об отце, Александр Лапин находит какие-то его черты и в собственном характере. Но любовью к свободе и нежеланием терпеть чужой произвол он обязан не только ему:

— С одной стороны у меня в роду северные охотники, не знавшие крепостного права. С другой — необузданные казаки, вольные люди. Ни у тех, ни у других не было раболепства. Привычки заглядывать в рот вождям. Сегодня даже ученые говорят: работа на помещика могла зафиксироваться на генетическом уровне. А мои предки рабами никогда не были.

И здесь, конечно, пора рассказать историю его матери.