Служба распределения

Максим Вселенский, 2023

Незаживающие раны? Неизлечимая болезнь? Нестерпимая боль? Потеряны средства к существованию? Невыносимое одиночество? Ушла любовь всей жизни? Непонимание окружающих? Вопиющая несправедливость? Разочарование в жизни? Агрессия общества? Бессилие? Депрессия? Нет выхода? Некуда бежать? Нет места в жизни?Служба распределения уже идет за тобой. Они сами тебя найдут. Служба существует вне времени и распределяет ресурсы человечества, например, любовь и счастье, ради высоких целей, недоступных для понимания современного человека. Инструкторы Службы обладают практически неограниченными возможностями.Убедительная просьба не сопротивляться и не мешать работе инструкторов Службы распределения. Из всех безвыходных положений будет показан выход. Все желания будут исполнены. На все поставленные вопросы будут даны ответы.Надо только выполнить небольшие поручения.

5

Уши мои начали замерзать. Закоулок за зданием непонятного предназначения становился совсем темным. Из отверстия в заборе, выходящего на железнодорожные пути, проливался свет фонарей вкупе с далеким лязгом вагонов по стыкам, голосов, запахом угольного дыма и гудками.

Луч фонаря вырывал из мрака поток снежинок, падающих в замерзающую лужу. Ноги мои совсем замерзали, я перестал их чувствовать. Чтоб чуть согреться, я стал бить каблуком по тонкому льду, он растрескивался и таял в крошеве холодной воды и грязи. Я только вымазал ботинки в грязи цвета поноса.

Это не окончательно. Это снег еще растает, будет еще немного осени. Тёплых солнечных дней с листопадом и бликами.

Я ждал турка уже почти час. Подожди, сказал он, я скоро приду. Общеизвестно, что время идет с разной скоростью для ушедшего и остающегося.

У меня есть огромное конкурентное преимущество над всеми ожидающими — Герда Шейн. Ее прекрасный образ утешает меня в минуты уныния. Образ берет меня за руку, мы поднимаемся в воздух и свободно летим за облака. На тысячи и тысячи километров вдаль, за горизонт. Ориентируясь по солнцу, мы летим в теплые края.

Сегодня мне приснился странный сон. Вороны (ну а кто же еще?) украли у нас с Гердой всю одежду. При осмотре места происшествия было выяснено, что ничего другого, кроме одежды, не было тронуто. Только одежда. Нам было очень грустно от потери гардероба.

Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили часть украденного на улице, в беспорядке висящую на деревьях! Скорее всего, преступники в панике бросили часть краденого или не смогли унести все и потеряли кое-что.

Сторона обвиняемых в кррррраааааааже прокомментировала это так: «Кратко? Край!»

Уже больше часа я жду турка. Это моя первая встреча с ним. И, пожалуй, последняя. Эта работа была очень кстати. Недалеко, недолго и хорошая оплата. Разгрузить грузовик для клиента. Какие-то строительные материалы. Что ж, думал тогда я, пусть будут строительные материалы.

Тут же, в тупике двора стояли бочки, мешки с мусором и явно вывеска, завернутая в несколько слоев пленки. Чтобы убедиться, что это именно та самая вывеска, кто-то проделал дыру в слоях пленки, и стало возможно увидеть буквы «шадь». Может быть, и «щадь», то есть, полностью «площадь». Да плевать, что у них там за площадь. Моей задачей было разгрузить машину. И все. Турок вовремя подъехал к условленному месту на грузовике, вышел и передал мне какие-то бумаги. Попросил подождать минут пять клиента, разгружать, куда он покажет и отдать бумаги. А сам он, мол, вернется через полчаса и рассчитается со мной.

Открыл двери фургона, хлопнул меня по плечу — работай, мол, брат. Фургон был полон коробок. Больших коробок, на которых из надписей были только иероглифы. Я пошевелил рукой одну ближайшую — она оказалась легкой и шуршащей внутри. Надеваю перчатки — и за работу. Коробки не будут проблемой, подумал я. Когда я обернулся, турок уже исчез. Деловой человек, все на бегу. Я припрятал бумаги между стенкой фургона и коробкой. Но ненадолго.

Из двери, к которой и подали фургон, вышел рабочий. Это я определил по фирменной спецодежде — куртке, комбинезону и ботинкам — все было дорогое и профессиональное.

Нет, он не рабочий, он некий «производитель работ», «ответственный» мастер. Мастер поинтересовался, кто я и что привез. Я молча протянул ему бумаги турка. Отлично, сказал он, ивовые прутья и панели. Хорошо, что не чугунные гири и слитки свинца, подумал я.

А это что за коробки? Я вытащил из фургона первую попавшуюся коробку и поставил прямо в грязь. Сверху на коробке, помимо иероглифов была небольшая надпись на человеческом языке: «Счастливая красота» и еще «Хороший материал».

Оторвав клейкую ленту по всей ширине, я открыл коробку. Для этого пришлось снять перчатки. В ней оказались квадратные панели под дерево. Пластиковые. Дерево подобного размера было бы гораздо тяжелее. Хотите посмотреть? Мастер кивнул. Я разорвал пакет и, поддев с угла, вынул одну панель. Она была практически невесомой. С лицевой стороны — пластмасса под дерево, дальше — пенополистирол. И утеплитель, и звукоизоляция, и декоративная отделка, подытожил мастер.

Спасибо, господи, что в коробке не оказалась какая-нибудь наркота. Пакетики с белым порошком, таблетки или молотая трава. Я только сейчас испугался, что мог бы оказаться втянутым в какую-то преступную операцию. Турка нет, чей товар? Полный грузовик наркотиков. Пожизненный срок. Кандалы. Ужас.

Пожелав быть внимательным и не ломать ивовые прутья, мастер нырнул в помещение, довольно темное даже по сравнению сумеречным уличным светом. Сюда раскладывай по типам материала. Да без проблем, дружище. Еще раз перелистав все бумаги, мастер удалился по делам.

Маршрут был недлинный — около десяти метров от дверей фургона с улицы через дверь, по коридору и в большой темный зал, где прямо у выхода из коридора и предполагалось разместить материалы.

Монотонная однообразная работа, регулярное ныряние в душный коридор и зал, полный запахов краски и сырости, цемента и распиленного дерева, ржавого железа и сгоревших проводов. Ныряние из молочного света облачной поздней осени в затхлую темноту, как маятник гипнотизера вытаскивало из памяти вчерашнюю встречу с Гердой Шейн. В темноте и сухости ремонтных работ я старался для забавы не дышать, но выныривая на улицу, во влажный холод, всей грудью всасывал воздух.

Дикая… Дикая она для меня. Для меня. Кот. Ее кот шарахнулся от меня. Я пытаюсь его погладить, он убегает и сидит в своей коробке. Неужели ему страшно? Из-за чего? Он не хочет менять коробку. Она тоже не хочет менять (коробку). То есть она уже не котенок, которому все интересно и он готов бросить коробку.

Герда, девочка моя, любимая, не бойся. Я не причиню тебе вреда. Я позабочусь о тебе. Буду любить тебя и нежно гладить. Что не так?

Я опять сейчас пойду к ней. Зачем? Видимо, она, как кот шарахнется от моих рук. Слишком долго я иду. Слишком долго ей было плохо. (Привыкла?) Я слишком стараюсь, но по-другому не умею. Для дальнейших действий мне необходимо выяснить, что конкретно ей нужно: покой, полупальто, удобное существование, что-то еще, все вместе.

Когда я выясню, что ей необходимо, мне будет значительно легче… (купить?) ее за это.

Легче всего обстоит дело с полупальто.

Давай вспомним этот старый танец.

И я поверю, что танцую с тобой.

И ты дашь мне волю.

Но я ее не возьму.

Только чуть-чуть…

чтобы поверить в ее

существование.

Может быть, легче щелкнуть выключателями и все забудется за неделю.

Чик — и нет ее.

Чик — и нет ее дочери.

У нее есть дочь? Вот бы не подумал! Герда же девственница! Когда она успела вырастить дочь?

Чик — и нет никого рядом, стоящего за спиной и целующего (плечи).

Чик — и нет будущего.

Чик — и нет меня.

Чик — и я снова есть, только другой и перезагрузившийся. Все чисто. Мозг отформатирован и дефрагментирован. Что дальше?

Нырнуть в банку с чернилами, с вопросом «для чего это все нужно?».

Пока еще не окончательно дан последний «Ок» (идет выяснение, пожалуйста, подождите) есть какие-то перспективы: семья, дом и прочие — дочь, взрослая жена, и так, мелочи — заботы и нехватка времени, и слова «папа», неожиданно адресованные тебе. Хороший был бы конец для сказочки. Но, скорее всего, у сказки (ожидаемое время прибытия — следующие полчаса) будет конец чуть более печальный. Надо застрелиться. Это быстрый и надежный выход из сложившейся ситуации.

Стреляться опасно — можно не попасть (в себя), необходимо достать подходящее оружие, и нужна сила воли, чтобы одним движением пальца отправить себя (на лифте) на тот свет. Отравиться гораздо легче — нет одного действия, есть последовательность, и, чтобы не сбиться (с ритма), необходимо забыть о том, что, в общем, делаешь, и сосредоточиться на процессе. Тогда первый шаг сделать легче, и после этого втягиваешься в процесс. То же самое относится и к сбрасыванию с высоты, вскрытию вен. Конечно, вопрос с венами спорный. В тоже время довольно красиво наполнить ванну пенной водой и пустить себе кровь под водой — тогда не почувствуешь холода (озноб) и под белой пеной будет расплываться (быстро) бордовое облако (туман).

Вот еще один ряд коробок перекочевал в темноту. Счастливой красоте самое место в темноте. А турок не торопится. Ну и к чему мне он? Он же не станет мне помогать — это не дело для гордого потомка янычар. Станет меня развлекать разговором на ломаном языке с акцентом? Или таращиться под руку, ожидая, что развлекать разговором стану его я? Да пошел бы он отсюда куда подальше!

За рядами легких, но больших коробок оказались действительно какие-то вязанки хвороста. Это те самые ивовые прутья, о которых говорил мастер. Около полутора метров в длину прутья толщиной с палец были собраны в снопы, перевязанные множеством веревочек. Попробовав носить по четыре снопа — два под мышками и по одному в руках, я решил не рисковать уронить и повредить прутья, и носить их по одной вязанке в каждой руке. Просили же осторожно с прутьями. Так получилось больше рейсов, но они были легче и быстрее. Легче думалось о самоубийстве, которое надо обтяпать попроще, побыстрее и безболезненно. У каждого варианта были свои плюсы и минусы. Складывая коробки то в левый ряд, то в правый, я мысленно складывал в стороны разные плюсы и минусы способов самоубийства. Проблемы и препятствия, затраты, последствия, общественный резонанс.

Ивовые прутья нашли свое место в темноте. Листы пенополистирола, розового как носик кота, носить было неудобно. Они были, хоть и легкие, но имели размеры два метра на метр, что мешало их быстро перемещать — мешал воздух. В двери их приходилось проносить боком, прижимаясь к косяку, сторонясь, чтобы было достаточно места. За листами были опять панели из «счастливой красоты», но уже какого-то другого сорта, несколько тяжелых коробок с надписями «не бросать» и «хрупкая вещь», катушки с черными и красными проводами, все испещренные иероглифами и цифрами.

За последним рядом коробок, у передней стены фургона стояла грустная щетка на длинной ручке. Что ж, милая, поразвлечемся, выметем из фургона крошки пенополистирола и мусор, облетевший с ивовых прутьев. Турка все не было. Самое время ему появиться.

Я спрыгнул из фургона, нарочито громко закрыл задний борт, задернул брезент. Никого. Ни звука. Только тепловозы на невидимой железнодорожной станции распевались перед ночным концертом.

Зашел через коридор в темный зал и, не надеясь ни на что, громко и отчетливо сказал: «Я закончил». К моему удивлению, из темноты раздался звук чашки кофе, поставленной на стол и обнадеживающее «сейчас».

Мастер вышел на улицу, чуть щурясь после темного помещения. Повернулся ко мне с немым вопросом, мол, что ты от меня хочешь. И уже через долю секунды улыбнулся, вынул бумаги на груз и шариковую ручку. Распишись, говорит, где «сопровождает груз».

А я говорю, что не сопровождаю груз, а просто выгрузил.

Мастер с нетерпением отметил, что ему, мягко говоря, плевать, кто и что сопровождает. Что он все оплатил, все подписал и даже поставил печати. Просто распишись. Я просто расписался.

Это огромная ответственность — быть сопровождающим груза. Это был сарказм, конечно.

Отняв у меня бумаги с подписями, он их внимательно рассмотрел. Каждую, и подписи.

Как материал, спросил он вдруг, все нормально?

Счастливая красота, хороший материал, сказал я. Мы двадцать лет на рынке хороших материалов. Поставляем хорошие материалы лучшим покупателям.

Что? — спросил мастер, внезапно поднял глаза и засмеялся. Отлично, сказал. Со своей стороны, говорит, я, как отличный покупатель, рад принять ваш хороший материал. Какие-то бумаги он оставил себе, остальные протянул мне, кивнул и исчез за дверью.

Турка все не было. Становилось все холоднее и темнее. Грузовик тоже ждал. Вдвоем нам было не так одиноко. Меня отчаянно клонило в сон.

А что, если все происходящее вокруг — это сон? То, что будет, если я засну во сне? Вселенная самоаннигилируется из-за парадокса «сон во все»?

Тысяча извинений, тысяча извинений, брат!

Наконец-то, этот негодяй вернулся. Не буду ничего говорить. Посмотрю многозначительно. Но назвавшийся братом не смотрел, он спрятал бумаги во внутренний карман, вынул бумажник, отсчитал деньги. Я только успевал следить за его руками, ловко жонглирующими вещами, несмотря на необоснованное количество перстней с бирюзой и еще какими-то синими камнями.

На чистейшем языке без акцента турок сказал мне, что я — «хороший помощник», то есть, сообразительный честный человек, что у него есть много мелких поручений каждый день — присмотреть за грузом, разгрузить-погрузить, съездить с бумагами в одно-два места, отвезти небольшие вещи. Несложные и нетяжелые поручения, которые можно поручить только честному ответственному человеку. Я закивал, мол, конечно, брат, какие проблемы. Турок улыбнулся неестественно белыми зубами и сказал «будем на связи». Сел в грузовик и уехал. Еще встретимся. Обязательно встретимся. Предприниматель.

Все это время я высчитывал в уме, сколько выйдет в месяц, если такая вот работа будет каждый день, кроме выходных. Получалась приличная сумма. Такая работа, конечно, лучше, чем совсем никакой. Но, сидеть в теплом офисе за столом с настольной лампой, сменной обувью и горячим обедом, мне представлялось уютнее и заманчивее.

Что ж, будет хотя бы такая работа. Уже неплохо. Не в моем положении выбирать.

В данный момент

кто-то совсем рядом

мечтает и плачет в подушку

так же, как я

и ждет, чтобы

хотя бы я

пришел к нему

и разделил всю

эту боль ночи

с воскресенья

на понедельник.

5 (читаю книгу)…

17 марта

Сегодня весь день идет дождь, и у меня есть время написать в дневник. Сегодня в наш семейный магазин зашла одна женщина. Не из местных. По одежде и по запаху. Мне она показалась очень грустной. Она попросила какие-нибудь сувениры, которые продаются только в нашем городе, и нигде в других местах таких нет. Что-то особенное. Я сразу же показал на каменные фигурки отца. Поверьте, сударыня, мой отец — он такой один, он уникален. С ее зонтика капало, и она долго рассматривала каменный (зачеркнуто) Приап, отцовскую гордость, Балерину (моя любимая скульптура, такая тонкая и воздушная, что непонятно, как можно сделать такое из камня, главное, чтобы она не разбилась до того времени, как ее купят), собак и корабли из ракушек. Смотрела совершенно мутными невидящими глазами. В конце концов, она выбрала бутылку с морской водой. Она сказала, что морская вода на вкус очень похожа на слезы. В дверях она обернулась и спросила, знаю ли я, какая вещь более всего необходима в разлуке с любимым человеком на курорте. Я вежливо промолчал, потому что еще не могу знать тех чувств, что она испытывала. Она сказала, что это альбом с его фотографиями. После нее осталась лужица дождевой воды, вскоре превратившаяся в темное пятно на полу. Бутылка — обыкновенная. Просто матированная кислотой и зашитая в матерчатый чехол. А вода внутри — настоящая, морская. Все без обмана — я лично принес с моря ведро воды для таких вот дурацких сувениров. Могла бы и сама набрать себе воды.

Альбом с фотографиями? Серьезно? Как вообще так вышло, что барышня на курорте без любимого? Так себе отдых получается. Страдания, а не развлечения.

Кстати, если увидишь где-то в доме синюю книжку «Заражение» в бумажном переплете про то, как парень заражал мир какой-то инопланетной перхотью с головы, выброси ее — не жалко!

(На этой странице оказался неизвестно откуда взявшийся засушенный лепесток темно-красной чайной розы).