Служба распределения

Максим Вселенский, 2023

Незаживающие раны? Неизлечимая болезнь? Нестерпимая боль? Потеряны средства к существованию? Невыносимое одиночество? Ушла любовь всей жизни? Непонимание окружающих? Вопиющая несправедливость? Разочарование в жизни? Агрессия общества? Бессилие? Депрессия? Нет выхода? Некуда бежать? Нет места в жизни?Служба распределения уже идет за тобой. Они сами тебя найдут. Служба существует вне времени и распределяет ресурсы человечества, например, любовь и счастье, ради высоких целей, недоступных для понимания современного человека. Инструкторы Службы обладают практически неограниченными возможностями.Убедительная просьба не сопротивляться и не мешать работе инструкторов Службы распределения. Из всех безвыходных положений будет показан выход. Все желания будут исполнены. На все поставленные вопросы будут даны ответы.Надо только выполнить небольшие поручения.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Служба распределения предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

8

9

— Теперь пригласи своих новых друзей в гости, — мягко проинструктировала меня мой инструктор. — Чаю налей.

Я повернул в сторону дома, и они пошли за мной. Вся эта бредовая ситуация начала меня бесить: чокнутый мальчик, парочка психов, черный дым на станции метро, трупы на тележках. Меня не оставляло ощущение нереальности происходящего и от этого я еще больше злился. Может я не иду сейчас в компании двух ненормальных домой, а лежу глубоко под землей среди развалин и всякого дерьма, и только благодаря какой-то случайности мое сердце пока не остановилось и я смотрю свой последний сон, а потом придут спасатели, поднимут меня наверх и положат в черный мешок? Нормальное объяснение, ничем не хуже других.

Я бегло осматривал улицу, надеясь увидеть возможность сбежать, выискивая хоть какую-нибудь лазейку в лабиринте домов и машин. Я пытался просчитывать возможные варианты своих действий, но мысли носились в голове как стайка обезумевших птиц, они кричали и били крыльями, и я ни на чем не мог сосредоточиться.

Натали взяла меня под руку, и я почувствовал, как что-то твердое упирается мне под ребра. Опустив глаза, я поискал взглядом большой пистолет, который она прикрывала краем плаща, но не нашел. Вот сука! В груди что-то неприятно сжалось, и я вдруг ощутил безмерную усталость и безразличие. А она улыбнулась мне, как ни в чем не бывало.

Мы шли по широкой улице, мимо с грохотом проносились машины, становилось жарко и душно. Но от неприятной близости Натали и пристального взгляда Лероя меня бил озноб. Было что-то в этих ублюдках, что заставляло прохожих, это уродливое и обычно невосприимчивое стадо, отодвигаться к обочинам и смотреть исключительно себе под ноги.

Большая овчарка бешено лаяла на подъемный кран. Отпусти ее — она бросилась бы и растерзала воющее железное чудовище. Она вцепилась бы в его гидравлическую шею и перегрызла бы ее.

Я и мои конвоиры свернули в переулок, прошли в подворотню и оказались во дворе моего дома. Маленький дворик с чахлой растительностью и плешивым газоном, старый, покрытый плесенью и облупившейся краской, дом. Сидевший у подъезда огромный рыжий кот сверкнул огненными глазами и скрылся. Мы поднялись в квартиру.

Изощренный разум матери, защищающей свое дитя, лихорадочно искал способ вырваться и скрыться. Выйти на балкон, перемахнуть ограждение и оказаться в соседней квартире? А если там никого нет? Не спасение, а ловушка для меня. Под каким предлогом меня могут выпустить из квартиры? Да ни под каким. Бегаю я плохо. Надо воспользоваться моими козырями — усыпить бдительность, не быть агрессивным, выполнять все требования. Подождать подходящего момента и решительно действовать по обстановке. Ага, ловко придумано. Но больше у меня ничего пока нет.

Под верхней одеждой инструкторов оказались майки. У одной — мерч съезда серийных убийц, у второго — на черном красовалась всего лишь надпись «Твиссел». Я пытался следить за обоими, но не заметил, как Натали откуда-то взяла три чашки чая.

Кивком показала мне место, сама с «названым братом» села на край дивана напротив. Ну что вы так смотрите на меня, будто ищете на мне вшей? Если мы еще чуть-чуть наклонимся друг к другу, то столкнемся лбами.

У этого Лероя, наверное, красивые глаза, заметил я. Цвета завядшего газона. Пустые-пустые. Невозможно понять, то ли он еле заметно улыбается, то ли уничтожает тебя этой пустотой. Белки такие белые-белые. Он весь такой чистый. Безупречный, как кукла. И даже шрам на лбу не выглядит последствием студенческой дуэли, а добавлен к образу опытным стилистом. Вся эта беспорядочная укладка волос явно рукотворная и запланированная.

После чашки чая у него пропал акцент, и он заговорил на родном языке.

— Хорошо, теперь ты будешь слушать внимательно, и говорить только правду. Учти: Натали — очень опытный инструктор. Поэтому говори правду и расслабься. Понятно?

Он поправил что-то сзади за поясом. Да выложи ты уже свой очень страшный пистолет на стол, если он там тебе так мешает!

— Чего ж тут непонятного! — я откинулся на спинку дивана. — Нет проблем, я не дергаюсь, веду себя спокойно, и вы тоже успокойтесь, я никуда не убегу (это неправда!). Мы тихо поговорим, без стрельбы и все такое…

— Я начну стрелять, только если ты не будешь отвечать, — успокоил меня инструктор. — Постарайся говорить кратко и правдиво, только то, что думаешь ты.

Я часто-часто закивал, мол, давайте уже, я сотрудничаю.

— Волки. Ассоциация? — быстро выпалил Лерой.

— Санитары леса. Регулируют популяции травоядных. Серые. Поле, покрытое снегом. Они в стае. Подбираются. У них голубые глаза, светящиеся в голубых и фиолетовых сумерках.

Я замолчал. Снег скрипел под ногами, как пакет с картофельным крахмалом, расстилался одеялом вековой лунной серебристой пыли. Рваный кашель еле различаемых боковым зрением среди ветвей далеких деревьев ворон прочерчивал черными штрихами тишину. Герда Шейн. Я не вижу ее. Только помню. Мгновения ее ресниц — как тихий полет филина в ночном лесу. А я… Кто я? Человек? Что я делаю на этом поле? Сейчас узнаем. Я оборачиваюсь назад. А позади меня НЕчеловеческие следы. Этакие глубокие точки и от них траектории в снижающейся фазе движения лап. Эти следы — мои получается. И линия горизонта непривычно высоко. И снег непривычно близко. Каждая крошка снега различима даже в этих уже прочно фиолетовых сумерках.

— Э! Да я и сам…

— Что сам? — помог мне Лерой.

— Да я и сам волк!

Лица обоих мразей осветились невесомыми улыбками типа «ну я ж говорил!». Какие-то из кожаных деталей их одежды удовлетворенно заскрипели.

— Все правильно, — похвалила Натали. — И глазки такие голубые, светодиодные.

— Светодиодные. Точно.

— Что ты думаешь о терроризме?

— Он меня не касается. — Отрезаю я. Не касается. Не касается.

— Как это — «не касается»? А если бы ТВОЮ задницу вынесли сейчас из подземки отдельно от остального ливера?

— Не вынесли же. Только стрелять не надо, ладно? — я заныл.

— Еще раз повторяю вопрос. Я не спрашиваю, касается или не касается. Как (пауза) ты (пауза) относишься к этому явлению?

— Да я помню. И опять говорю — пока арабы мочат евреев или узкоглазые мочат друг друга, папуасы всякие или американцы бегают по пустыням — меня это никак не касается. Даже не возбуждает. Когда что-то случается у нас — это интересно. Ну как всем интересно. Что там внутри у раненых или мертвых. Сколько убито, сколько раненых, какие страховки выплачены. Что разрушено, как долго будет восстанавливаться. Все смотрят, и я смотрю. Но я не боюсь. Запугать можно толпу. Но я не в толпе. Я сам по себе. Я успею избежать беды. Как и все. Не избегают беды только неудачники. Такие, которые вечно спотыкаются и бьются лбами.

— Или ты будешь говорить правду, — остановил меня Лерой. — Или лишишься способности воспроизводства. Я понятно выражаюсь?

— Да что за черт! — беседа эта мне показалась вдруг подозрительно знакомой, как будто я ее уже вел не один раз. Такими заученными и отработанными мне показались формулировки, вылетающие из моего рта. — Я не боюсь терроризма! Если и случится попасть в жертвы теракта, я постараюсь быть скорее мертвым, чем тяжелораненым. Терроризм — довольно высокооплачиваемое занятие. Хороший специалист стоит дорого — его знания, опыт, готовность, кураж, наконец. Террористы смелые люди, им нечего терять, но есть куча всего, что они могут получить. Все?

Лерой пару раз кивнул, не смотря мне в глаза, поскольку отхлебывал чай. Давай, мол, дальше.

— Я бы не смог стать террористом, потому что меня ограничивают страхи за себя, свою жизнь — ее могут отнять. За свою репутацию, родителей. Но больше — страх наказания — опять же боль, какие-то невообразимые сроки заключения в тюрьме, возможно — смерть!

— Ладно, не надо хныкать и бояться, — успокоила меня «мамочка» Натали. — Мы тебя в обиду не дадим.

Она прямо-таки обидно ухмыльнулась. И Лерой тут же предупредил:

— Разговор у нас донельзя серьезный. Чуть зазеваешься — отстрелим яйца. — И Натали опять улыбнулась.

— Да что вы все — «яйца, яйца»? — мне уже надоело слышать это слово и ощущать неприятный холодок опасности в упомянутых органах.

Натали приложила палец к губам. И я заткнулся. Шутить сумасшедшие не любят и не умеют. Могут и пальнуть — на нервах же все.

Такой знакомый и неожиданный переход из привычного мира, удобного, разношенного по ноге, мира, к которому уже принюхался и запаха не ощущаешь, в немного другой. Будто покрашенный заново. Дом, такой же, как твой по планировке, но с другими обоями и обстановкой, другими запахами и хозяевами. Он отдает какой-то пряностью и немного — незнакомыми духами. Старыми книгами незнакомых авторов. Но так легко ориентироваться в нем. Потому что ванная осталась ванной, и свет в окно с той же стороны. И на кухне плита на привычном месте. Легкая коррекция правил поведения — и я снова свой в этом мире. Проходит мимолетное ощущение чужого. Как будто припоминаешь эту обстановку. Будто был здесь, много лет назад, у своих добрых знакомых, провел здесь немало приятных минут.

А эти наглые морды смотрят на меня и изучают мои реакции. А что будет, если хомячку треснуть линейкой по голове? Что будет если ткнуть рыбку карандашом? Или дернуть кота за хвост? Как поступит подопытное? Растеряется? Проявит агрессию? Может быть, психологи — самые грязные из ученых? Они копаются в человеческих инстинктах, реакциях и рефлексах, связанных с интеллектом, опытом и теоретическими знаниями. Осторожно, как школьники, впервые делающие вскрытие лягушке, отделяют ткани одна от другой — инстинкты от рефлексов, знания от опыта, животное от — человеческого. Отрежут кусочек и смотрят, что получилось, как это повлияло на остальной организм. Ничего, думает лабораторная крыса, будет и на моей улице праздник, я вознесусь в рай, а вы вечно будете ковыряться в грязных потрохах.

— Что ты думаешь о времени? Говори быстро и по существу. — Натали привычно вела допрос.

— О времени, о времени, — я засуетился, заметался. — А вы, вообще, местные?

— Допустим, не местные.

— Ой, а откуда вы, — я совсем чуть-чуть игриво спросил. И зря. Оба инструктора синхронно скривили губы. — Вы, что из будущего?

— Сложно так сразу сказать, братишка, откуда мы. Не из Турции точно, не думай, — инструктор Лерой не очень-то охотно пояснял. — Мы в службе Распределения. Служба такая, понимаешь? Она нигде и везде сразу. Что распределяем? Всё подряд распределяем. Счастье, в основном, распределяем. Счастье, понимаешь? Одним людям немного, другим — побольше. Кому как назначат. Нет никакого будущего, брат. Есть одно время — сейчас. Но немного туда-сюда мы поездить можем. Работа такая, всякое разное достанем, отвезем, с людьми поговорим. Дело делаем. Дело делаешь — счастье получишь.

Счастье — это наркотики, сто процентов. Теперь заговорила инструктор женского пола.

— Твой вопрос довольно глуп для нас. Ты родился на этой улице? Нет? А как попал сюда, в эту квартиру? Ногами пришел. Ну, мы же вместе пришли, помнишь? Переместились из одного места в другое. Это не очень сложно было. Подумали, где мы тебя встретим, и туда переместились. А ты навстречу идешь. Вот и встретились. — Интонации больше подошли бы учительнице первого класса школы, объясняющей устройство обыкновенной двери.

— Пойми, — продолжала Натали. — Ты же не движешься постоянно и не стоишь на одном месте в пространстве. Вот, твои часы, идут только вперед…

— Да, кстати, что делать с моими часами? Мне их подарил отец на совершеннолетие.

— Да выброси, бесполезная вещь. Лучше, вот, плащ кожаный купи. — Она показала на вешалку.

— Жалко, хорошие часы. А вы обкурились и несете чушь, совсем как мой приятель по кличке Буратино.

— (Натали с нежной улыбкой) Ты думал, мы тебе стигмы будем демонстрировать? Мы выбрали тебя потому, что ты готов. — Ты, пожалуй, много раз слышал, что человечество катится в пропасть. Конец близко и всякое такое. Однако, это не совсем так. Катиться оно, безусловно, катится, но до пропасти еще далеко. Как и у каждой физической системы, у человечества есть свой цикл жизни. Медленное зарождение, взрывной рост, время насыщения, упадок и смерть. Солнечная система все еще находится в стадии зарождения. То есть, Солнце ожидает взрывной рост, в процессе которого оно просто поглотит все планеты вблизи себя, включая Землю. В то же время, условия для зарождения жизни появятся последовательно на более дальних, на данный момент ледяных планетах. По мере сжигания водорода термоядерный реактор Солнца перейдет на гелий и далее — на более тяжелые элементы. Но и этого топлива Солнцу хватит ненадолго. В масштабах одного человека, это гигантские сроки в несколько десятков поколений, но для человечества — это одна сточка в учебнике истории.

Натали встала с дивана, на меня пахнуло кожей. Не женской нежной желанной кожей, а кожей ее штанов. Подошла к окну и продолжила спиной ко мне.

— Конечно, к моменту, когда жизнь на Земле станет невыносимой, мы достигнем того уровня развития, который позволит собрать чемоданы и переехать на Марс. Начнет припекать на Марсе, переселимся на Юпитер. В итоге построим свое управляемое Солнце и рванем куда подальше, к Великой Пустоте.

Да, что-то припоминаю про Пустоту в миллион кубических мегапарсек в Волопасе.

— Но, в темные века человечество не могло бы даже представить себе подобные метаморфозы. Не имело ни знаний об окружающем мире, ни технической возможности, ни мотивов. Будь в то время техническая возможность, вряд ли духовность того времени позволила бы даже подумать о чем-то таком. Словом прогресс в науке, технике и мышлении должен в каких-то разумных пределах идти синхронно, не отставая и не вырываясь вперед. Нужны ответственные истопники у парового котла, который не должен погаснуть или взорваться.

Натали обернулась и взмахнула рукой, изображая, как она отпит котел. Она никогда не видела котлов, подумалось мне. Не держала в руках лопаты.

— Например, как ты знаешь, широкое распространение религиозной ветви власти может на столетия отсрочить промышленную революцию, переход от феодализма к капитализму. Напротив, сам капитализм и вызываемые им мировые войны подстегивают технический, да и гуманитарный прогресс так, что компенсируют все отсрочки. Не говоря уже о феноменальном коммунистическом самоотречении, граничащем с организацией муравейника, просто ракетой отправляющем все показатели прогресса к звездам. Жаль только духовное развитие граждан настолько отстало, что они предпочли хлебать сладкую жижу из корыта, откатившись на столетие назад. И всякий прогресс ведет ко всё большему расходованию ресурсов. Съев к концу двадцать первого века всех животных, люди принялись за насекомых. Израсходовав литий и кобальт, всеми силами накинулись на термоядерную энергию.

Натали развела руками.

— С каждым шагом технологии становились всё сложнее, все сложнее механизмы распределения ресурсов, все больше потери и глубже проблемы морали. Сложность общественных механизмов неизбежно приводила к ошибкам в их работе, развитии.

Человечество, не готовое к новым рубежам в развитии морали, получая технологические скачки, использует их в конфликтах, самоуничтожении. Было обидно потерять человечество в самом расцвете, с неистраченными ресурсами.

Натали наклонилась ко мне, явно проверяя, расширились ли у меня зрачки. Или что-то подобное.

— Жалко, когда непочатая девочка погибает, правда?

Инструктаж продолжился после пары глотков чая. Второй инструктор, как манекен уставился на меня. Изучает мои реакции, догадался я.

— Суть нашей работы состоит в избирательном снижении скорости прогресса человечества.

Ведь, если ты находишься среди этого самого человечества, которое катится в пропасть, хотелось бы катиться чуточку помедленнее, а то и вовсе остановиться.

Натали была здесь и сейчас. Потрясающая женщина, способная свести с ума пугающе превосходной внешностью, подавляющая интеллектуально, безупречная и шикарная. Почему я не чувствую притяжения к ней? Почему ее запах не заставляет меня дрожать от вожделения? Почему ее голос, плавный и четкий, не сверлит меня изнутри? Слова ее, такие простые и ясные, слова преподавателя, столь же идеального, как ее совершенная красота.

— Как думаешь, если бы из истории исчезла какая-то личность, например изобретатель радио, что, было бы с историей — так и жили бы без радио? Да черта с два! Созрели условия, накопились знания, духовное развитие позволило вообразить передачу звуков на расстояние — и, хлоп! Готово. Изобретение витало в воздухе, а фамилия в патенте не имеет существенного значения. Юридические детали всегда можно сфабриковать. — Она показала некие пассы ладонями.

— Существуют ли узловые точки во времени, в которых история может пойти тем или иным путем? Существуют фундаментальные законы жизни. Мировые войны и революции обусловлены противоречиями в обществе, а не подстроенным инцидентом. Допустим, мы изъяли условного Гитлера из истории. Его знамя подхватили единомышленники. С самой идеей эксплуатации слабых сильными, грабежа колоний, с идеей пожирания собственных детей на данном этапе эволюции ничего не поделаешь. — Инструктор пожала плечами.

— Так же невозможно внедрить идеи в неготовые к ним разумы. Никакое покушение на императора енотов не поднимет енотов на мировую войну против пингвинов. Мы не занимаемся бессмысленными делами, дурацкие фантазии не материализуем. — Отвела ладонью воображаемую фантазию.

— Роль отдельной личности в истории довольно мала, но маленькие капли сливаются в бурный поток, прорывающий все плотины. Мысли одного превращаются в идеологии, подводится материальная и техническая база, и мировая война начинает вращать маховик истории с устрашающей скоростью. Тонкими хирургическими вмешательствами можно, удаляя из Сущности людей, внушая какие-то идеи лидерам мнений, изменять процессы развития. — Натали показала указательным и большим пальцами, как она удаляет человека. Как нежелательный волосок выдернула.

— Думаешь, можно просчитать все процессы в человеческом обществе заранее? Нет, во всей Вселенной не найдется вычислительной мощности на такие расчеты. Однако можно посмотреть, что вышло из той или иной истории. И примерно прикинуть, как поведет себя человек. Базовые инстинкты человека известны и заставляют его действовать предсказуемо. Мы стрижем весь газон, не каждую травинку по отдельности. — Инструктор провела ладонью по ровной поверхности журнального столика, сметая крошки и пыль.

— Работающие над распределением обеспечены, конечно, всем, чем пожелают. И это не только материальные блага или телесные удовольствия. Все мыслимые и немыслимые потребности естественно удовлетворяются. При том, что ресурсов вокруг нас — с избытком. Документы, деньги, подкрепление, укрытия, связь. И это только то, к чему ты уже готов. То есть, можешь рассчитывать на чудеса. Да, для тебя это пока что чудеса. Теперь ты можешь все.

Ничего не бойся. Когда живешь вечно, то опасаешься только очередного Большого Взрыва. — Она всплеснула руками, что должно было проиллюстрировать взрыв.

— Ваше общество страдает от варварских убеждений. Счастье для них сейчас в том, чтобы потреблять, все больше и больше потреблять. Психогенное перепотребление. Потреблять все больше и больше виртуальных ценностей. Больно смотреть, как люди тратят свои жизни впустую. Впрочем, это справедливо для любого времени. — Инструктор с сожалением развела руками. Да, печальная картина получилась.

— Что мы можем сделать на данный момент? Объяснять, что ваше так называемое счастье напрямую зависит от физического состояния телесной оболочки, вырабатывающей гормоны? Пустая трата времени. Показать, где практически бесконечные ресурсы валяются буквально у вас под ногами? Стоит только наклониться и поднять их. Это для умных. Остальные настоятельно требуют удачи. — Натали вздохнула всем телом. Будто жалела глупых, несчастных и больных.

— Довольно энергозатратно размножать материальные ценности. Зато виртуальные — легко. Особенно те, которые существуют только в воображении. Для них даже не требуется места в виртуальном мире. — Обнадеживающе заверила меня Инструктор.

— Значит, мы будем всеми средствами снижать потребление реальных ресурсов, заменяя их виртуальными. Сделаем сверхпотребление доступным и не разрушающим телесные оболочки. Пусть лучше обмениваются изображениями по сети, чем дышат свинцовыми белилами и окисью хрома. Пусть тратят не золото, а одобрительные жесты. Пусть сидят по домам, общаются с воображаемыми друзьями и едят овощи. Меньше катаются на автомобилях, отравляющих свинцом все вокруг. Меньше самолетов, жгущих керосин, меньше примитивных атомных электростанций, превращающих ценнейшее сырье большей частью в крайне токсичные отходы. Меньше жечь хотя бы угля! Электрический транспорт с мизерной эффективностью предать анафеме, как дирижабли на водороде. Пусть технологии развиваются больше в области развлечений, чем энергетики и вооружений. — Натали интонацией дала понять, что лекция окончена. Она встала размять ноги. Посмотреть куда-то вдаль за окном.

Мне бы сейчас переварить эту информацию недельку-другую.

Но второй инструктор не дал мне и десяти секунд.

— Мы знаем, ты толковый парень. Ты готов работать. Работа интересная, оплачивается щедро. Проведешь время с пользой, будет интересно! Способности у тебя есть. Освоишь навыки. Важные дела будешь делать. Сущностью управлять. — Инструктор Лерой был конкретным, отрывистым, дробным.

— Распределять. — Прошептал я одними губами.

— Тебе не все равно, как что называется? — обернулась Натали. — Тебе же с утра еще было все равно, что с тобой дальше будет.

— Будущие поколения тебе спасибо скажут? — уговаривал Лерой. — Памятник не поставят, не думай, но тебе понравится «спасибо»! Ты всем свое веское слово сможешь сказать. Всему миру. Любимой. Обидел кто — всех накажешь. Личные дела немного можно поправить, не запрещено. Можешь девчонку свою убить. Просто, чтобы ее не было. Что, уже нет в живых? Воскресить можно, сам решишь. Мир посмотришь, страны, попробуешь все, что хочешь. Пока в этом времени. Женщины все твои, все деньги твои, представить себе не можешь, что можешь получить. Все тебе дадим. Счастье получишь, удовольствия все.

— Что, если не получится? Не получится у меня? — я сам удивился своему вопросу.

— Сомневаться не надо. Неси счастье. Апофеоз счастья, как… Оргазм, такой… полный, самый сильный в жизни. Когда подыхаешь. Изливаешься из тела вонючего, как фотоны из звезды. Истекаешь любовью. Горишь невидимо и ярко. Как реактор ядерный разворотило.

— Ты уже умирал? — еще больше удивился я.

— Да тысячу раз! Свободный разум! Без проклятой материи! Чистый идеализм. Красота неописуемая. — Лерой говорил как будто о спуске с горы на лыжах.

— Ты не все сразу делать сможешь. Научу тебя постепенно. Жизнь брать, давать. Счастье получать, раздавать кому надо. Форму эту пока носи. Потом поменяешь. — Он похлопал меня по колену, имея в виду мое тело.

— Это начало только. Будешь работать, форму сам возьмешь, какая нужна будет. Или без формы будешь, если не нужна будет. Без формы легко, красиво. Блаженство такое. — Лерой облизал губы замечтавшись.

— Блаженство? — Я посмотрел на Натали и демонстративно смерил ее взглядом. Снизу вверх.

— Хочешь Главный приз? — Заговорило блаженство. — Этот?

Натали повернулась спиной. Потом резко обернулась и наклонилась, приблизив ко мне декольте.

— Тут можно добавить, — она взялась руками за грудь. — Или совсем убрать. У твоей мамы как было?

Удовлетворенная эффектом, она продолжала:

— Тебе же сказали: у тебя фантазии пока не хватит. Ты пока примитивен. Хочешь то же, что и все. Твой мир крохотный и убогий. Безрадостный. Подружку ты себе найдешь. Из отбросов. Какое ты счастье испытаешь? Все предрешено и уныло. Бесперспективно, беспросветно. Нужда, тоска, мучительные болезни, угасание. А потом конец. Ты просто исчезнешь. Но мы, — Натали показала на себя и Лероя.

— Мы могли бы… показать выход. Выход отсюда. Туда.

— Слушай, — мне стало важно узнать прямо сейчас, — А бог существует, не смейся, может подобие, какое… Понимаешь, о чем я?

— Я и не думала смеяться. Я и есть тот самый бог. Проси, что хочешь, и если ты ведешь праведную жизнь, каешься в грехах, почему бы не сделать тебе приятное.

— А зачем вам моя праведность? — я сейчас их поймаю на лжи.

— Ограничивая свои возможности и потребности, уповая на высшие силы, не неся заряда прогресса, ты сильно облегчаешь нашу работу. Если приучать скот поедать сено, не нужно будет кормить его пирожными. Наполнив тебя счастьем, которое ты считаешь в рамках своей праведности достаточным, всунув тебе в рот сладкую пустышку, я добиваюсь снижения твоих потребностей. Снижая, таким образом, общие потребности населения, мы выводим бытие на более низкий уровень энергетического баланса. Приведя к общему знаменателю потребности, постепенно снижаем рост энтропии, приводящий к Большому взрыву. Гонка технологий приводит ко всё большим и большим затратам энергии и ресурсов.

— Так вы точно знаете, что такое «хорошо», а что такое «плохо»? — я все больше входил в раж.

— Более простая система была бы очень полезна — иногда мы занимаемся медвежьими услугами. Но это не твое дело. — Спокойно отвечала Натали. — Ты же хочешь найти мешок денег и тратить бы их на удовлетворение своих примитивных прихотей — ты был бы счастлив. Незаметно ты бы пришел к стандартной системе ценностей — право выбора, свобода выбора в рамках того, что можно обменять на ресурсы. Надо только чтобы выбор был настолько широк, чтобы ты забыл бы о том, что в него не включено очень многое…

— А любовь, удовлетворение потребности в нежности, заботе, дружбе, наконец… — удивился я.

— Ты говоришь, как вымышленный персонаж. Будь у тебя возможность купить то, о чем ты говоришь, подменить истинные чувства, купленными, ты, по своей недалекой природе, не заметил бы, как сам поверил бы в это.

— Ты думаешь, что можно купить любовь, верность, любовь детей… — решил не сдаваться я.

— Мы не подсовываем нашим клиентам всякую дрянь, — обнадежила меня Натали. — Такую, что они отличили бы ее от правды. Измерив твои способности, легко понять, насколько грубую подделку тебе можно подсунуть. Ты сам поймешь, что твои собственные чувства можно запросто купить. Затронь свои слабости — удовлетвори их, и волна счастья пройдет по твоему сознанию. Брось тебе огрызок кости, обмани тебя, и ты сам захочешь быть обманутым. Будь обман чуть глубже, чем твое понимание — и работа сделана. Пойми, ты настолько быстро придумаешь, что любовь твоя рождена неким таинством природы души, что даже не заметишь, что тебе подсунули огородное пугало. Не криви душой, ты будешь счастлив в своей любви. Рассказывать дальше?

Не дождавшись ответа, Натали продолжила.

— Видишь ли, ты будешь заниматься лишь тем, что разбираться в себе и не более. Это тебя так поглотит, что ты не будешь совать свой нос, куда не следует. Регулировка баланса низкоуровневой массы туземцев типа тебя, обильное кормление их дерьмом, в котором они так нуждаются, удерживает эту массу от продвижения вверх, к более высокому уровню дерьма, которое дороже, и способы его распределения сложнее. Без нашей службы процесс прогресса обогнал бы неуправляемую ядерную реакцию, и что бы произошло? Исчезло бы будущее, в нем некому было бы жить, а вместе с ним и мы, настоящее, прошлое, и вообще произошло бы полное разрушение взаимодействующих частей Сущности. В общем, нужно, чтобы все шло помедленнее подольше.

— Знаете что, инструкторы, — начал я решительно какую-то решающую часть переговоров. Инструкторы переглянулись. Я собирался сразить их наповал задорным духом противоречия. — Я легко найду себе симпатичную и добродушную подружку, работу, разбогатею и проживу счастливо до старости. Я буду купаться в простом человеческом счастье. В Любви! Собаку заведу!

— Посмотри вокруг, — спокойно сказала Натали. — На свой мир, свое время. Такая турбулентность, что дух захватывает. Войны не прекращаются, карта мира меняется каждый день. В начале века мировые кризисы каждый год. К концу века не вспомните, что такое мирное время, без катастроф и эпидемий. Инфляция такая, что о завтрашнем дне больно думать. Вам всем пора отдохнуть, но мир рушится так быстро, что еле успеваешь перескакивать с обломка на обломок. Тут бы сохранить рассудок до того, чтобы просто умереть в своей постели… Без боли. Какая еще любовь? — скривилась Натали.

— У меня есть девушка! Ее зовут Герда. Мы просто повздорили немного, — я почти вскочил со своего места.

Натали наклонила вправо голову, как бы говоря: «Серьезно? Уверен?».

— Ну почему именно я? — Опять стало интересно мне.

— Да ты не один такой! Но ты толковый, — успокоил Лерой. — Давно наблюдаем, как ты и что ты. Ты наклонности имеешь. Серьезное дело делать. Обстановку читаешь.

— Будет какой-то испытательный срок? Сразу начнем? — Что ж, пусть будет так.

— Сразу начнем. Дело есть, работы много. — Инструктор Лерой задумался.

— Общий регресс, который нам необходим, наблюдается во многих областях. — Продолжила за него Натали. — Там, где люди думают, как увеличить потребление, а не о прогрессе людской расы, технических средств, морали и мысли, там мы считаем свое дело сделанным. Остается микрохирургическими мерами поддерживать это состояние. Я очень хотела найти человека, который первым открыл огонь из пистолета по обрызгавшей его грязью автомашине. Мне нужен такой врач, который первым придумал не отправлять в холодильник детей, родившихся с весом менее килограмма, не признавать их нежизнеспособными, а сохранять им жизнь. Жизнь инвалида, не способного к здоровому воспроизведению. Мне по душе так называемая гуманность, позволяющая жить практически умершим людям. Неимоверные усилия тратятся на поддержание жизни не способных к самостоятельной жизни людей. Психически больным людям, не способным самостоятельно общаться с внешним миром, позволяют плодиться, плодить уродцев, приносящих жизнь еще большему количеству уродцев. Такой гуманизм мне и нужен. Не улучшать породу, а поднимать неполноценных до общего среднего уровня. Люди, живущие с помощью искусственных почек, сердец и прочих органов. Люди, живущие только за счет регулярно принимаемых лекарств, старики, отнимающие пространство, пищу и время у немногочисленных здоровых молодых людей, способных к воспроизводству. Стареющая раса, постепенно впадающая в старческий маразм, старики поглощают все больше и больше валового продукта, воздуха, чистой воды, пространства; обеспечение их «достойной старости» должно стать основной задачей молодых и здоровых. Также неплохо занять валовой продукт обеспечением нетрудоспособных инвалидов, неизлечимо больных, преступников, психов и прочих иждивенцев, поглощающих необходимые для воспроизведения здоровой части нации ресурсы. Детская смертность, массовые детские болезни, техногенные мутации и прочие факторы природного характера неуклонно ведут к превышению смертности над рождаемостью, общему старению. Прирост населения, обеспеченный, в основном, странами низкого уровня, порождает регрессирующие нации. Расизм, ограждающий и ограничивающий смешение рас, ограничивает и прогресс, и эволюцию человеческого рода. Люди не видят выхода. Больше и больше зацикливаясь на ограничениях, перекрывают все возможности каких-либо прорывов. Государственные машины вгоняют людей в механический искусственный сон. Люди подозревают, что так продолжаться больше не может, но поделать ничего не могут.

Натали перестала вышагивать по комнате, остановилась и посмотрела мне прямо в глаза.

— Человечество на глазах, но само не замечая того, погружается в новые Темные века. Поддержание декадентских настроений среди элиты человечества ведет к тому, что они ищут себе все более и более изощренных развлечений, кровавых игрищ, наркотиков, извращений, успокоившись относительно судьбы всего мира. Человек отрицает эволюцию, но эволюция идет своим чередом. Поощрять смирение, декаданс — наша задача.

И выживают не гомосексуалисты, не наркоманы — они становятся жертвами собственных оболочек. Выживают люди с низким интеллектом, крестьяне, подсобные рабочие. Но и их подстерегают мутации, техногенные катастрофы, эпидемии, безысходность. Чем ниже интеллект, тем более простым будет и удовольствие, которым можно выключить извечную, тягу человека ввысь. Пусть деградируют интеллектуально, духовно, лишь бы не физически.

Предоставить человеку тактическую задачу — и он не увидит за ней стратегии. Убираем пресыщение, сытость и успокоение, как признак надвигающихся перемен, революции, прорыва. Подменяем цели, идеалы, образцы.

Секта христиан в начале своего пути подвергалась гонениям, как и прочие другие. Полторы тысячи лет понадобилось для того, чтобы безумцев стали считать нормальными, эта религия стала официальной. Бездна времени по вашим меркам. Религиозный ученый не может усомниться в догматах, а когда опыты его заходят слишком далеко, он уничтожает себя вместе с результатами своих опытов.

Сектантов уничтожают, те огрызаются терактами. Тем временем сторонники господствующей, победившей секты ликуют и улюлюкают вслед новым великомученикам. Секта сменяет секту, безумие становится нормой. Вера окончательно выметает знания. Убеждения превращают человека в домашнее животное. Животное обожествляет человека, как, наверное, стоило тебе обожествить меня, — улыбнулась Натали.

— Пока собака не выйдет из плоскости веры в хозяина, она не станет супер-собакой. Больше веры, дольше Темные века. Людям проще просить и ждать, чем добывать и создавать. Никто не решается обвинить религию в обмане. Она ограничивает отклонения, срезает выпирающие индивидуальности, зачищает мутации — ключевой фактор прогресса, как эволюции.

— Естественный отбор. Человек выживает, неважно каким, выживает, же. — Не понял я. — Как акула, как амеба, и продолжает переживать многие другие виды.

Не обращая внимания на это замечание, Натали продолжала.

— Очень просто управлять обманутой толпой, которая не видит в жизни другого смысла, как поддержание своего сытого состояния в заданных свыше границах. Людям не нравится, когда их заставляют задумываться, они воспринимают то, что заставляет их думать, как зло.

Человеку тяжело задумываться о причинах природных явлений, и он просто верит в них. Служба распределения отлично сработала — огненные круги и всякое такое. Мракобесие у нас получается отлично. Никто не хочет остаться один на один с Вселенной. Все прячутся за устоявшуюся повседневность. Сиюминутное заслоняет будущее. Страх парализует. Заставляет думать только о страхе.

— Я уже ничего не понимаю! — почти закричал я.

— Давай по-простому, — спокойно заговорил Лерой. — Нужно сделать дело. Авария с сотней жертв. Транспорт, энергетика. Большой спад энергопотребления. Люди радуются, какое счастье, что их там не было! Забыли про все свои беды. Заботы бросили. Стали думать по-другому. Стали пешком ходить. Дома с семьей посидели. Гормоны получили, ударную дозу. Такое дело. Не бойся. Сам все посчитай, обдумай. Внимательно все. Вопросы будут — всё помогу.

Чего-то подобного я и ожидал. Серьезное дело. Большое и опасное.

— Важно, чтобы информации было как можно больше, — Добавила Натали. — Чтобы на каждом углу об этом говорили. Что-то волнующее, леденящее кровь. Это станет кусочком большой картины.

— Потом все вместе сам увидишь, — перебил Лерой.

— Пусть обсуждают аварию, боятся техники. Пусть устраняют последствия, что угодно лишь бы не думали о будущем. Не думали, как вырваться из этого заколдованного круга. Пусть они все время думают об этом и боятся.

— Это, конечно, все просто звучит на слух. Но могут быть последствия! Меня поймают и посадят пожизненно.

— Пожизненно? Вот, сразу и выйдешь. Не бери в голову. Еще чаю?

9 (читаю книгу).

17 апреля

Плюс четыре, плюс три, ветер северо-восточный умеренный.

Евгения! Я люблю тебя! Может быть твое тело, когда потеет, пахнет неприятно, но я люблю и этот запах, потому что он — твой. Люблю все, что с тобой связано. Люблю, даже может быть запах твоей грязной одежды, лишь потому, что она — твоя. Не говоря уже о твоих руках, губах, носике… Я не подарил тебе сегодня цветов, ты это заметила и запомнила. А то, что ты пообедала на последние деньги, что у меня были, ты не оценила. А я сидел и смотрел, как ты ешь, и чудовищные спазмы скручивали мой желудок, разъедаемый слюной. Может быть, дело в денежном эквиваленте. Если бы я тебе подарил цветов на миллион, ты была бы счастлива? А если я делюсь с тобой последним, этого ты не замечаешь и не желаешь со мной разговаривать.

Поговорим, когда деньги утратят свой сакральный смысл?

Вещи, похоже, уже утратили его. Ценность вещей сомнительна. Теплая тряпка может быть совсем копеечной, но нужнее древней потрескавшейся вазы. Перчатки — ценная вещь. Куда как ценнее книги. Одеяло важнее модного пиджака. Сапоги куда желаннее туфель. Калорийность — теперь основополагающее качество пищи. Теплоизоляция. Теплотворная способность. Теплоемкость.

Совершенно ничего не можем продать. В магазин никто не заходит. Погреться немного и укрыться дот ветра с дождем? Вряд ли. Продать что-то из домашнего имущества так же не получается. Зачем сейчас кому-то мебель? Топить камин? Газонокосилка? Допустим, ее можно переделать в генератор. Но зачем электричество? Жечь бензин, чтобы посмотреть фильм или почитать что-то? Надо беречь все, что можно надеть, съесть или сжечь.

Можно пройтись до школы, где обустроены места для обогрева и ночлега. Говорят, там более-менее тепло и можно полакомиться теплым чаем. Просто теплой водой. Надо представить себе вкус чая и пить теплую воду. Однако до школы еще надо дойти. А потом вернуться обратно. По дороге так продрогнешь, что сведется на нет весь эффект теплого чая. Так и заболеть недолго. Остаться там, среди панически настроенных соседей по городу? Еще скорее заболеешь от плаксивых разговоров. Говорят, днем будут раздавать горячий суп. Мы, что, бродяги? Нищие? Это что, ночлежка с бесплатной похлебкой? Вы, земляки, не забыли, памятник кому стоит на центральной площади? Будем достойными потомками и не опустимся до очереди за супом в ночлежке! Пусть мы тут все сдохнем от холода и голода, но пусть уж наши тела лежат в наших кроватях, в наших собственных домах. А не лежат в ряд у ночлежки.

Наше положение сложное, но не безнадежное. Пусть хотя бы останется микроскопическая надежда на то, что Солнечная система после аномального возмущения, все-таки придет в равновесие. Силы всемирного тяготения понемногу выправят орбиту Земли. Наш город станет опять теплым и гостеприимным. Море прогреется. Все вокруг зацветет. Пусть не сразу, но климат вернется к своим старым значениям. Равновесие, в которое пришли гигантские небесные тела за миллиарды лет, не может так необратимо и стремительно пропасть. Мы привыкнем к более поздней весне. Пусть будет немного холоднее, зато, наверное будет чуть меньше вредных насекомых.

В городе организована выдача дров и угля. Отличная идея для курортного города, где камины — глупая роскошь. Мы не станем побираться или протягивать руку за поданными дровами.

Не с протянутой рукой, но со сжатыми зубами будет стоять народ наш на нашей земле.

Допустим, благотворительные дрова помогут нам продержаться еще неделю. Месяц. Пусть полгода. Но дальше? Если весна не наступит? Никакая — ни холодная, ни последняя, ни теплая, как раньше. Синоптики стыдливо произносят прогноз погоды только на завтра. Все более дальние прогнозы как будто разом отовсюду исчезли. Как и астрологические на следующие год, месяц, неделю. Новая мода — не думать о будущем, не говорить о будущем, не писать о будущем.

Мать попыталась «раздобыть» на вокзале жильца. У нее ничего не вышло. Ее прогнали с вокзала занявшие места ранее. Угрожали. И в итоге просто вытолкали на парковку.

Конец ознакомительного фрагмента.

8

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Служба распределения предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я