Проклятие

Майкл Терри, 2021

Прошлое семьи Вудвард хранит страшную тайну, виновники которой давным-давно унесли ее с собой в могилу. Но Патрисии Софт, приехавшей навестить дядюшку, которого она не видела ни разу в жизни, не остается ничего другого, как попытаться раскрыть эту тайну, ведь на кон поставлена ее собственная жизнь.

3. Рассказ Марты

(12 июня 1987 года)

Когда малышка уснула, мы с Алестером вместе пошли в ванную комнату и занялись вечерним туалетом, наслаждаясь редкими минутами покоя и возможностью поговорить друг с другом на отвлеченные темы. Несмотря на то, что Патрисия родилась довольно спокойной и тихой девочкой, она все равно успевала извести меня за день, и по вечерам я чувствовала себя, словно выжатый лимон.

— Как же я жду завтра, чтобы поскорей увидеть Оби, — произнесла я, обращаясь к мужу, который, стоя перед зеркалом, с самым серьезным выражением лица подравнивал щипцами форму своих роскошных каштановых усов, точь-в-точь таких же, как у его покойного отца. Меня всегда забавляла мимика супруга в то время, когда он занимался этим нехитрым делом: словно он не просто выщипывал лишние волосики, а решал сверхсложную логическую задачу, от которой зависела судьба всего человечества. Впрочем, Алестер во всем был таким, с любовью подумала я и добавила. — Я так соскучилась по ней, несмотря на то, что после рождения Патрисии она стала приезжать гораздо чаще.

— Да, со времени ее последнего визита не прошло и месяца, — благосклонно отозвался Алестер, не поворачивая головы. — Невооруженным взглядом видно, что Оби сильно полюбила девочку. И малышка платит ей тем же.

— Это совсем не удивительно, учитывая произошедшие с ней обстоятельства, — с грустью вздохнула я. — Не представляю, как она держится. Я бы сошла с ума, зная, что никогда в жизни не смогу стать матерью… И зачем она решилась на аборт, даже не посоветовавшись со мной?

— Кто знает… Возможно, ей было стыдно признаться, что она поддалась авантюре с подонком, который использовал ее и бросил.

— Но у нас никогда раньше не было секретов друг от друга, — снова вздохнула я и добавила. — Бедная девочка… Через общение с Патрисией она хоть как-то старается компенсировать свое несостоявшееся материнство.

— Никогда не нужно спешить, — тоже с грустью ответил Алестер и добавил. — Как показывает жизнь, прежде, чем что-то сделать один раз, нужно тысячу раз подумать, просчитать любой из возможных вариантов и только потом выбрать среди них лучший… Пусть Оби приезжает почаще, дорога в наш дом для нее открыта в любое время. Наверное, опять будет целыми днями возиться с Патрисией, тем самым подарив тебе возможность перевести дух. Хорошо, что вы остались с ней близки. В современном мире родные братья и сестры очень часто ненавидят друг друга, словно лютые враги, — покачал головой Алестер и разочарованно добавил. — Глупые люди…

— Даже в момент нашего с тобой знакомства Оби была рядом со мной, — улыбнулась я. — Помнишь тот день?

— Ну, если согласиться с тем, что наша первая секундная встреча, во время которой ты успела измазать мой пиджак мороженным, была знакомством, то, пожалуй, да, Оби была первым свидетелем, — благосклонно отозвался Алестер.

— Ты был так красиво одет, — мечтательно протянула я и потрепала его только-только начинающие седеть каштановые волосы. — Совсем не похож на деревенских мальчишек! Настоящий франт! Однако взгляд у тебя был такой, словно ты только что совершил что-то страшное и пытался скрыться с места преступления… Может быть, спустя почти тридцать лет, признаешься, откуда и куда ты так сильно спешил?

В ответ на это Алестер мгновенно помрачнел. Благодушная улыбка исчезла с его лица и, нахмурившись, он возобновил свое занятие, с остервенением выдирая из усов выбившиеся волосы, а потом с раздражением выдавил сквозь плотно сжатые губы:

— Я не хочу говорить на эту тему, дорогая, и ты прекрасно знаешь об этом… То был один из худших дней в моей жизни, который чуть было не разрушил мою жизнь.

— Прости, милый, — смутилась я. — Но для меня тот день, пожалуй, был одним из лучших в жизни, ведь я встретила тебя… Прошло уже столько лет, и я подумала, что ты изменил свое мнение.

— Я никогда не меняю мнения, и об этом ты тоже знаешь. Я всегда придерживаюсь убеждений, которые считаю правильными, и не стараюсь разорваться между умными и красивыми… — Алестер замолчал, а потом сварливо добавил. — Может быть, именно поэтому я до сих пор жив, в отличие от Хлои.

Я снова погладила затылок мужа, понимая, что никогда не получу ответ на свой вопрос. Алестер очень не любил вспоминать тот день, а я знала только то, что наша с ним первая короткая встреча в Гамильтоне случилась на следующий день после внезапной смерти его младшей сестры Хлои, которую я не успела застать в живых.

— Что ты делаешь, Марта? — с тревогой спросил вдруг Алестер через отражение в зеркале, а потом повернул ко мне озабоченное лицо. — Ты решила вычистить зубы массажной расческой?

Я опустила глаза и поняла, что он абсолютно прав: в одной моей руке находился тюбик, а в другой — массажная расческа с нанесенной на нее пастой.

— Материнство дает о себе знать, — вздохнул Алестер и провел рукой по моему лбу, видимо, желая убедиться, что у меня нет повышенной температуры. — Тебе нужно больше высыпаться, дорогая. Надеюсь, тебе удастся сделать это за ту неделю, что проведет в нашем доме Оби. Она очень любит Патрисию и, думаю, с радостью взвалит часть материнских обязанностей на себя.

Согласно кивнув, но не особо вникая в слова Алестера, я переводила глупый взгляд с расчески на тюбик и обратно, понимая, что не знаю, как это произошло. Чувствуя беспомощность, я медленно отложила тюбик и расческу в сторону, развернулась и на ослабших ногах двинулась из ванной комнаты. Алестер проводил меня встревоженным взглядом и спросил в спину:

— Все в порядке, милая?

— Я… — задержавшись на пороге и не поворачивая головы, выдавила я. — У меня разболелась голова…

— Опять?

— Ерунда. Ты прав, мне нужно как следует выспаться, вот и все. Я буду ждать тебя в постели, дорогой…

Оказавшись в коридоре, я побрела в сторону спальни и, оказавшись в ней, упала ничком в супружеское ложе и уткнулась лицом в подушку. Туман в голове начал понемногу рассеиваться, но это не принесло облегчения. Я прекрасно осознавала, что в последние дни с моим разумом, явно, происходит что-то странное: я часто путала элементарные вещи, забывала слова, а на прошлой неделе долго не могла вспомнить собственное имя. Особенно такие проблемы беспокоили меня по вечерам, утром и днем совершенно не проявляя себя.

Надеюсь, что не схожу с ума…

Мне бы очень не хотелось сойти с ума именно сейчас, когда я, наконец-то, стала матерью. Теперь я не имела никакого права на то, чтобы стать слабоумной. Я не имела никакого права на то, чтобы оказаться не в состоянии заботиться о своей маленькой, но самой лучшей семье в мире.

После того, как разум пришел в норму, я немного успокоилась и стала ждать Алестера, который, спустя еще некоторое время, появился на пороге спальни, обернутый в теплый халат. Мы перебросились парой любезных фраз, признанием в любви и пожеланием друг другу приятных снов, а потом поцеловались и, обнявшись, уснули.

Но спала я недолго и, проснувшись среди ночи, долго лежала в абсолютной темноте на спине и вглядывалась в потолок, прислушиваясь к мирному посапыванию Алестера, лежащего рядом, и размышляя о том, что же могло меня разбудить. В доме царила умиротворенная тишина, но я чувствовала, что проснулась не просто так. Может быть, Патрисия вскрикнула во сне?

Решив проверить, как там дочурка, я осторожно, стараясь не разбудить мужа, выбралась из постели и на цыпочках выскользнула из спальни. Остановившись в темном коридоре, я снова прислушалась к торжественной тишине особняка, нарушаемой только лишь тиканьем настенных часов, висевших где-то над моей головой, и, не услышав ничего подозрительного, направилась в комнату Патрисии.

Оказавшись в детской комнате, залитой мраморным лунным светом, я бесшумно, словно привидение, прокралась к кроватке и посмотрела на спящую и улыбающуюся во сне малышку, которая выглядела, будто ангелочек. Убедившись в том, что она крепко спит, я успокоилась и, продолжая разглядывать ее, тоже улыбнулась. Интересно, подумала я, кем она станет, когда вырастет? Я бы очень хотела, чтобы она помогала людям, может быть стала врачом или еще кем-то в этом же духе… Да, думаю, я была бы счастлива, если бы Патрисия стала врачом. А кроме того, я надеялась, что выращу очень красивую и достойную дочь, которой повезет в жизни, как и мне, встретить любимого человека и обрести свое счастье. На мгновение в голове снова всплыла моя первая встреча с Алестером, которую можно было бы назвать случайностью, но никак не знакомством и, не сводя взгляд с Патрисии, улыбнулась еще шире. В отличие от Алестера я очень любила вспоминать тот день. Как давно это было, подумать только… Через два дня, четырнадцатого июня исполнится ровно двадцать восемь лет с того момента. С тех пор Алестер совсем не изменился: все такой же упрямый, прямолинейный мальчишка, разве что стал гораздо выше ростом, шире в плечах, да на висках появился первый, пока еще едва заметный пепел.

В этот день я обязательно помолюсь за здоровье Алестера и малышки и поблагодарю Господа за то, что наградил меня счастьем. Интересно, как бы сложилась моя жизнь, если бы в тот прекрасный день наши пути случайно не пересеклись на те самые несколько секунд?

Во времена моего детства мы с родителями жили в Гармфлинте, который является центром округа, а в Гамильтон приезжали раз в году на скучную сельскохозяйственную ярмарку, которую очень любил мой покойный батюшка. Мне никогда не нравился Гамильтон, этот захолустный спящий городишка с пыльными улочками, но каково же было мое удивление повстречать в этом богом забытом месте модно и джентельменски одетого мальчишку, так не похожего на деревенских ребят. Держа за руку четырехлетнюю Оби, я, ничего не подозревая, шла по второстепенной улице и облизывала шарик клубничного мороженого, которое несколько минут назад нам с сестрой купила мама. Алестер появился внезапно и он, явно, не был настроен на знакомство. Что-то пряча под пиджаком, он, бешено оглядываясь по сторонам и прерывисто дыша, выскочил из какой-то переулочка и с размаху врезался в меня, размазав только что начатый мною шарик с мороженым по моему платью и своему пиджаку. В его взгляде светилось безумие, а нижняя челюсть дрожала то ли от перевозбуждения, то ли страха. Тогда я была больше чем уверена, что этот юноша или сумасшедший, или какой-то преступник, который что-то украл или хуже того, кого-то убил. Он, словно загнанный зверь, спасался бегством и, не ответив на мои попытки сгладить ситуацию, исчез в противоположном переулке так же внезапно, как и появился, даже не извинившись. Однако никто за ним не гнался, никто не преследовал и сонная улочка, встревоженная на несколько секунд появлением этого парня, снова задремала под полуденным солнцем.

Следующая наша встреча состоялась годом позже, но мы сразу же узнали друг друга. Я поняла, что Алестер никакой не вор и не убийца, но на все мои расспросы о том, что с ним приключилось и от кого он убегал в тот день, он начинал нервничать и просил никогда не расспрашивать его об этом.

«Я не люблю ложь, — любил он повторять слова своего ныне покойного отца. — И, чтобы не вынуждать меня лгать, никогда не спрашивай то, о чем я не хочу говорить».

Я довольно долго привыкала к педантичности, строгости, пунктуальности и щепетильности своего супруга, но, могу сказать точно, что мне повезло в жизни — встретить любимого человека. И мне повезло, что этот человек отвечал полной взаимностью. Успев представить меня своему сильно пьющему отцу — мистеру Блэйку Вудварду — который к тому времени доживал свой последний год, Алестер на пять лет уехал в Гарвардский университет, по возвращению из которого сразу же сделал мне предложение руки и сердца, которое я не смогла не принять, так как очень любила его.

Он стал для меня самым близким человеком, даже ближе, чем Оби, которая продолжала жить с родителями в Гармфлинте. Окончив школу, сестра покинула отчий дом и уехала в Нью-Йорк, чтобы выучиться на архитектора, прижилась там и осталась работать по специальности. В тысяча девятьсот семьдесят девятом году с родителями случилась трагедия — они попали под снежную лавину, находясь на зимнем отдыхе в Аспене, но их тела не нашли, поэтому окружная комиссия вынуждена была признать их сначала пропавшими без вести, а еще через пять лет — погибшими. Дом в Гармфлинте мы с сестрой продали, поделив вырученные за него средства пополам. В общем, у каждой из нас была собственная жизнь, но мы с Оби, чувствуя кровную привязанность, крепко дружили, старались поддерживать друг друга и встречаться при любой возможности. До появления на свет дочери я иногда гостила у нее в Нью-Йорке, Оби тоже приезжала к нам во время своих коротких отпусков, а после рождения Патрисии стала наведываться гораздо чаще. Вообще, сестра очень полюбила малышку, и я чувствовала это, понимая, откуда растут ноги: будучи студенткой, она забеременела от одного подонка, который притворялся хорошим парнем. Тот начал уговаривать ее сделать аборт, упирая на то, что они еще слишком молоды и, для начала, нужно подумать о карьере, а уж потом о детях. Оби, перед глазами которой расстилалась пелена первой любви, поддалась на его уговоры, но это не помешало юному «Казанове» исчезнуть из ее жизни так же внезапно, как и появиться. Самой страшной ошибкой сестры было то, что она ничего не сказала мне, так как знала, что я не позволю ей убить собственного ребенка. В общем, аборт она сделала, но, с тех самых пор ей больше не дано было забеременеть, поэтому через общение с Патрисией сестра восполняла свой дефект, хоть ненадолго представляя себя матерью.

Бедная Оби… Нет ничего хуже для женщины, чем осознавать то, что никогда не станешь матерью. Женщина, неспособная стать матерью, остается женщиной только внешне, но изнутри ее начинает разъедать чувство собственной неполноценности, заполняя душу увеличивающейся черной ямой. Это чувство приходит не сразу. Поначалу, когда мы молоды, то совсем не задумываемся об этом, забивая жизнь другими делами и позволяя в голове крутиться совершенно иным мыслям. Но с годами это чувство начинает нарастать, будто снежный ком, разъедая несостоявшуюся мать изнутри. Думаю, самое страшное начнется для Оби в почтенном возрасте, когда, сев в одиночестве за пустой кухонный стол, она поймет, что прожила бездарную, никому не нужную жизнь. Когда она будет печально смотреть на не занятые детьми и внуками стулья вокруг пустого стола, с грустью осознавая, что никто не позвонит, не поинтересуется ее здоровьем и не приедет проведать на Рождество или в День Благодарения…

Конечно же, у Оби есть я, Алестер и Патрисия, но это совсем не то, потому что мы никогда не станем предметом гордости ее собственной жизни, и никогда не станем ее достижением, тем, чего она добилась сама. На людях Оби никогда не покажет своего отчаяния, но черная яма в душе сестры будет становиться глубже, шире и еще чернее, разъедая ее изнутри.

Я говорю об этом с такой уверенностью, потому что знаю это чувство по себе, ведь я смогла забеременеть только в тридцать девять лет, а родить в сорок. Черная яма, которую я почти не замечала в молодости, росла в душе, ширясь год от года и выжигая меня изнутри незаметно для окружающих, но, как только появилась Патрисия, она тут же затянулась: мгновенно засыпалась благородной почвой, на которой начали расти самые прекрасные цветы, какие только можно себе представить. Я поняла, что моя жизнь обрела истинный смысл. Поверьте, ни карьера, ни общественное положение, ни влияние, ни богатство не наполняют жизнь смыслом так, как делает это материнство.

Я никогда не знала, сколько денег отдал Алестер врачам, которые только разводили руками, не понимая, в чем наша проблема, но, думаю, счет шел на десятки тысяч долларов. Мы мечтали о детях с самого начала нашей брачной жизни, и я, наконец-то, стала матерью. Я выполнила долг, возложенный на меня Господом, а посему стала бессмертной, ведь наше бессмертие заключается в наших детях.

Очень осторожно, стараясь не разбудить Патрисию, я наклонилась и поцеловала дочь в теплый лобик, а потом в задумчивости подошла к окну и оглядела задний двор, на котором царила тихая и теплая безветренная летняя ночь, залитая загадочным и сказочным светом мраморной Луны. Завораживающая картина, на которую можно смотреть вечно. Я задержала взгляд на застывшей, словно спящей, дубовой роще, единой стеной чернеющей в отдалении, и треугольной крыше мавзолея — семейной усыпальнице Вудвардов, торжественно, немного зловеще торчащей в разрыве крон и отчетливо выделяющейся на фоне звездного неба.

Место, где лежат предки Алестера и где когда-то буду лежать я…

И вдруг…

Я услышала, как где-то в отдалении, со стороны рощи зарождается слабый скребущий звук, словно кто-то усиленно скоблит каким-то твердым предметом по асфальту или по поверхности каменной стены.

Или натирает наждачной бумагой грубую поверхность необработанной древесины.

Или точит нож о кусок кремня…

Немного удивившись, я повнимательней вгляделась в темноту и почти сразу увидела в роще какую-то человеческую фигуру, едва различимую во мраке. Почувствовав на спине легкие мурашки, я поближе прильнула к стеклу, все больше убеждаясь в том, что это не игра лунного света в тенях извилистых ветвей.

Сомнений быть не могло.

Мне не казалось это.

Возле могучего ствола одного из дубов, стоящего почти на краю рощи, отчетливо вырисовывалась женская фигура, завернутая в какие-то лохмотья. Я не видела ее лица, но совершенно точно, что голова женщины была направлена в мою сторону, а это значит, что она смотрела прямо на меня. От осознания этого немного закружилась голова, волосы на затылке пошевелил холодный ветер, и я инстинктивно отпрянула от окна, прячась в спасительном мраке комнаты.

Кто эта женщина?

И что делает в нашем саду?

Почему она следит за нашим домом?

Сердце бешено застучало в груди и первой мыслью было срочно разбудить Алестера, но…

А что, если я, все же, схожу с ума? Что, если это действительно всего лишь игра теней или, что еще хуже, продукт моего воспаленного воображения или какой-то прогрессирующей болезни? После рождения дочери с моей головой явно творился непорядок, вызванный постоянным переутомлением. Все началось с забывания элементарных вещей и частых потерях мыслей, а теперь дошло дело до галлюцинаций…

Решив не будить Алестера и не тревожить его понапрасну, я подумала о том, что самым верным решением будет выйти в сад и убедиться в том, что на территории поместья нет посторонних и это всего лишь игра ночных теней и воображение играют со мной злые шутки.

Осторожно, как мышь, я выскользнула из детской и, прикрыв за собой дверь, по темному коридору двинулась в сторону лестницы. Спустившись на первый этаж, я ненадолго задержалась у очень красивых напольных старинных часов с застывшем на них временем — без четверти девять. По рассказам Алестера, даже он не застал того времени, когда эти часы исправно работали, так как был еще слишком мал. Во времена его детства они располагались в рабочем кабинете между двумя книжными шкафами, и отец Алестера неоднократно предпринимал попытки починить их, для чего нанимал лучших мастеров Нового Света, но безуспешно. Дойдя до без четверти девять, часы застывали вновь, ни разу не сумев преодолеть этот рубеж. Часовщики только лишь разводили руками, не понимая, что может быть причиной остановки механизма. В конце концов, потратив кучу денег и нервов, мистер Блэйк Вудвард оставил эту затею, заменил их на большие настенные часы, а эти с тех самых пор стояли в центральном зале недалеко от камина, словно музейный экспонат или, если выражаться правильно, семейная реликвия.

Вздохнув с сожалением к часам, я пересекла центральный зал и, стараясь ни на что не наткнуться в темноте, добралась до задней двери, которая была полностью идентична парадной за исключением того, что состояла всего лишь из одной створки.

И вдруг…

Я отчетливо услышала где-то за спиной звонкий короткий удар, как будто что-то металлическое с силой ударилось об пол. Замерев и затаив дыхание, я прислушалась.

Тишина.

Показалось? Я снова напрягла слух, но ничто не нарушало ночную идиллию спящего особняка. Ладно, подумала я, разберусь с этим завтра, а сейчас есть дела поважнее.

Повернув голову медного льва, чтобы отщелкнуть замок, я выскользнула на свежий воздух и почувствовала босыми ногами прохладу гранитного крыльца. Спустившись вниз и ступив на влажный, коротко стриженый газон, я подняла глаза к небу и полной грудью вдохнула благоухание летних ночных ароматов. Обожаю июнь. Мир цветет, наполняя воздух теми бесподобными запахами, которых не почуешь ни в одном другом месяце года. Лето только началось и впереди еще много-много теплых дней…

Но, постойте…

Зачем я вышла из дома? Ведь не для того же, чтобы просто прогуляться под луной в одиночестве. Хотя, почему бы и нет? По-моему, это прекрасная идея. Я уставилась на темнеющую в отдалении рощу и призадумалась. И вдруг я снова услышала скрежет, шедший откуда-то из рощи.

Ах, да!

Вспомнила! Когда я смотрела на рощу из окна комнаты дочурки, мне показалось, что между дубов стоит какая-то женщина, одетая в рваные тряпки, и вышла из дома для того, чтобы убедиться в том, что в нашем саду нет посторонних. Я замерла, пристально всматриваясь между исполинскими размашистыми стволами.

Ни единого порыва ветра.

Ни шелеста листьев.

Ни единого намека на то, что кто-то может находиться здесь, кроме меня. Темные кроны словно были нарисованы передо мной или наклеены черной бумагой на темно-синий фон с вкраплениями звезд.

Никого.

Да и кому, собственно, взбредет в голову бродить по ночам среди дубов, да еще на территории чужой частной собственности, успокоившись, подумала я.

Но что же, все-таки, является источником этого странного скребущего звука, идущего откуда-то из рощи? Или мне это тоже кажется? Сглотнув в горле ком, я по усыпанной красной крошкой дорожке медленно двинулась навстречу спящим деревьям.

Оказавшись, наконец, под размашистыми кронами и дойдя до того места, где, как мне показалось, стояла непрошеная гостья, я убедилась, что в роще гораздо темнее, чем на поляне, хотя скрежет теперь звучал гораздо ближе и стал более настойчивым и сильным. Завороженно вглядываясь в темноту, я пыталась хоть что-то разглядеть в глубинах рощи, но эта затея оказалась бессмысленной: лунный свет был не в состоянии пробиться сквозь густую листву.

Что же там происходит?

Я осторожно двинулась дальше по дорожке, а звук, который постепенно становился все громче, подтверждал то, что я приближаюсь к его источнику. Наконец, деревья расступились в стороны и, глянув вперед, я завороженно посмотрела на представший перед моим взором мавзолей, который в красках ночи выглядел очень устрашающе, но самым странным было то, что скребущий звук шел словно изнутри его потемневших от времени каменных стен.

Конец ознакомительного фрагмента.