Серая Мышка. Первый том о приключениях подполковника Натальи Крупиной

Василий Иванович Лягоскин

Рухнула страна, ушла в небытие ее тайная служба. Подполковник КГБ Наталья Крупина, агент три нуля один, решила, что ее служба закончилась. Что новой России она не нужна. Но судьба таких, как Наталья, Серая Мышка, предопределена. Они рождаются, чтобы служить Родине; чтобы противостоять врагу – в каком бы обличье он не предстал. Военно-морской флот Японии и таинственный клан якудза; тайный клуб американских миллиардеров и колумбийские наркобароны… Трепещите – Серая Мышка на тропе войны!

Глава 6. Август 1998 года. Ковров — Москва

Все смотрят НТВ

Иван Николаевич Стасов проснулся от пронзительного писка. Не меняя положения тела, он осторожно открыл глаза и в течение нескольких долгих секунд наблюдал, как буквально в трех шагах от его лица занимаются любовью две крысы. Наверное, про животных — а крысы были самыми настоящими — так было говорить не совсем корректно. Подобное времяпровождение грызунов имело какое-то другое название, однако Ивану Николаевичу было не до тонкостей. Он буквально оцепенел от такого нахальства домашних грызунов; от того, что мерзкие серые «влюбленные» не боятся, ни в грош не ставят его, «непотопляемого» заместителя министра России.

И только когда он поднял руку, чтобы прогнать крыс, в памяти всплыли события сегодняшнего дня — если только он, конечно, еще не закончился. Он вдруг понял, что лежит на полу, полураздетый. И что рука, которой он дернул в направлении наглых грызунов, прикована к батарее центрального отопления. Стальной звон наручников и спугнул крыс. Крупный серый самец не спеша, с видимым достоинством — если можно так назвать поведение неторопливого грызуна — сполз со своей более мелкой подруги и еще более медленно потрусил к встроенному шкафу, волоча за собой длинный голый хвост. Самочка, чей визг, собственно, и разбудил Стасова, последовала за ним.

Иван Николаевич проследил, как они исчезают за приоткрытой дверцей шкафа и осторожно сел на полу. Холодный паркет неприятно студил голый зад, но гораздо неприятней оказался внутренний зуд в том же самом месте, который вдруг не на шутку разгорелся — так что замминистра срочно захотелось в туалет. Скорее не потому, что забунтовал кишечник. Нет, Стасову вдруг показалось, что он таким образом — смыв в унитазе — уничтожит что-то постыдное и ужасное. А потом все перебил еще один казус — мерзкий запах, который Иван Николаевич вдруг ощутил в собственном рту. Он почувствовал себя так, словно за один присест сожрал целый ящик с наполнителем для кошачьего туалета; причем с наполнителем, неоднократно использованным.

У Стасова был кот — огромный сиамец Тимофей. Сейчас Иван Николаевич вспомнил его не с умилением, а… В общем, в туалет ему захотелось еще сильнее. Между тем лязганье оков услышали не только сам Стасов и крысы, но и неведомые пока хозяева дома. Дверь отворилась, и в комнату вошли три человека, как три медведя в известной сказке — большой, маленький, и совсем маленький.

Главным, как оказалось, был средний.

— Это Максик, — кивнул он в сторону огромного детины, — это (его палец ткнулся в грудь малыша) Валера. А я, значит, Федя.

Детина при этом хохотнул, но быстро заткнулся, как только Федя дернул щекой. Последний продолжил:

— А ты, — Стасов даже не попытался возмутиться от такого запанибратства, — Стасов Иван Николаевич; стало быть, Ваня. Ну что, Ваня, будем говорить?

— О чем? — разлепил губы Стасов.

Федя буквально отскочил от него — такой жуткий запах вырвался из открытого рта «непотопляемого» вместе со словами. При этом он бросил выразительный взгляд на малыша, на Валеру, но тот только пожал плечами.

— О Хозяине будем говорить, Ваня, — ответил почти радостно Федя, — о твоем Хозяине. О том, где и когда вы встречаетесь с покупателями.

— Вы ошибаетесь! — исторг в ужасе очередную порцию вони Стасов.

— В чем ошибаемся? Может ты не Ваня Стасов?

— Не тот? — всполошился детина, — мочить будем?

Бандитского жаргона замминистра практически не знал, однако догадался, что «мочить» его будут не водичкой.

— Нет, — дернулся он голым задом на полу, уже не обращая внимания на мерзкий запах, — я действительно Стасов. Но я не знаю никакого Хозяина и никаких покупателей. Если вы имеете в виду премьер-министра…

— Нет, — перебил его с улыбкой Топор, он же Федя, — я имею в виду не его. Я имею в виду Николая Яковлевича Куделина.

Стасов опять дернулся всем телом.

— Достаточно имени Хозяина, — жестко продолжил Федя, — или назвать по именам арабского султана… или японских банкиров… или американца?

Иван Николаевич дернулся совсем уже судорожно, но рта не открыл.

— Понятно, — нейтральным голосом произнес Федя, поворачиваясь к Леше с Валерой, — Хозяина он боится больше, чем нас. А с нами даже говорить не хочет.

— Мочить будем? — опять обрадовался Макс.

— Нет, — ответил теперь с улыбкой Федя, — кино будем смотреть.

— Какое кино? — отвисла челюсть у парня.

— Интересное кино, Максик, — Федя теперь кивнул малышу, — несите телек.

Валера вышел вместе с Максом. Вернулись они очень быстро, видимо телевизор и видеомагнитофон, которые они внесли, стояли за дверью. Аппаратура была дорогой, фирменной — «Панасоник». Такой же небольшой телевизор стоял у Стасова на кухне. Ему вдруг стало страшно, а в прямой кишке зазудело сильнее и требовательней. Однако остатки цивилизованности еще не покинули заместителя министра; он не решился при посторонних почесать в срамном месте, лишь поерзал им по полу.

Федя заметил его телодвижения, усмехнулся и кивнул Валере:

— Запускай!

Малыш протянул шнур к розетке, подключил «Панасоник» и ловко вогнал кассету в жадную пасть видеомагнитофона.

От первых кадров фильма у Ивана Николаевича больно стиснуло сердце. Впервые он видел себя на экране таким — жалким, беспомощным, сидящим на стуле посреди этой комнаты. Но это было только прелюдией настоящих страданий. В кадре вдруг появились два звероподобных молодца, один из которых грубо стащил Стасова на пол. Другой склонился над ним, начав расстегивать свой ремень. Стасов на экране неумело отбивался. Второй — тот, что сейчас сидел голым задом на полу, безуспешно пытался зажмурить глаза, чтобы не видеть, как два бугая достали два естественных орудия насилия и взялись за него; один спереди, другой сзади. Не видеть, как сам он извивался подобно дождевому червяку, насаженному на крючок, от боли… А потом — Иван Николаевич не верил собственным глазам, которые так и не удалось закрыть — застонал от наслаждения. Последнее отключило его сознание.

Вернули Стасова в пустую комнату слова Феди, вернее одно слово, стоящее и этой кассеты, и всех его неправедно нажитых богатств. И слово это было «Йоркшир». Именно там, в далеком английском графстве, учились его внуки — самое дорогое, что было у него.

— И вот идет в этой школе урок… скажем математики или физики. Учитель ставит учебный фильм. И что видят все? Незнакомого мужичка трахают два других. А мужичок-то очень даже знакомый; мужичок — дедушка наших учеников, Мишеньки и Раечки…

— Не надо, — простонал Стасов, — я все расскажу.

— Все расскажешь, — согласился Стасов, — иначе Мишеньке и Раечке будет не до кино. Детишек ведь можно привезти сюда… Что с ними будет?

Он повернулся к Максу. Тот предсказуемо предположил:

— Мочить будем?..

Иван Яковлевич рассказывал недолго. В общем-то, главное можно было выложить за две минуты: переговоры пройдут в подземном бункере Куделина, что под дачей на окраине Нахабина в один день, второго сентября. С американцем — в двенадцать часов ровно, с японцами — в четырнадцать, с арабом — в шестнадцать ноль-ноль по московскому времени. Но Иван Николаевич очень старался, поэтому рассказ занял больше десяти минут.

Федя одобрительно кивал.

— Молодец, — похвалил он, когда Стасов наконец замолчал, — если не наврал, конечно.

Заместитель министра порылся в памяти, выискивая клятву пострашнее, а главное — соответствующую его представлениям о собеседниках:

— Гадом буду! — выпалил он, наконец.

— Будешь, — пообещал Федя, — и не только гадом — если хоть в одном слове соврал.

Иван Николаевич залез в память поглубже и выдал еще один шедевр:

— Век воли не видать!

— Ого, — уважительно откликнулся Макс, — он по фене почище Япончика ботает.

Федя решил, что Стасов заслужил послабление режима. Он освободил руку «непотопляемого» от наручников и рывком поставил его на ноги. Топор с подозрением осмотрел место, которое уже успел согреть Стасов и одобрительно кивнул:

— Молодец, — опять похвалил он, — не наложил от страха. Можешь сходить.

Федя показал рукой на другую дверь, у которой как раз валялись штаны заместителя министра. За ней, как оказалось, находился туалет. Впрочем, Топор сначала сам заглянул туда. В туалете не было ничего лишнего — только мыло, да зубная паста с щеткой на раковине, полотенце над ней, да рулончик пипифакса отечественного производства. Еще в углу завалялась забытая кем-то упаковка пенталгина.

— Заходи, — кивнул он Стасову, а затем Максу, — присмотри.

Иван Николаевич действительно почувствовал тяжесть в низу живота — обед, которым потчевали московского гостя заводчане, просился наружу. Однако справить нужду оказалось не так-то просто. Под взглядом Максика, как ему представили ухмыляющегося громилу, из него никак не хотело ничего лезть. Ну а когда он все-таки вытолкнул из себя это ничего, бедная кишка заполыхала таким огнем, что Иван Николаевич чуть не выскочил из туалета, не подтеревшись. «Бархатная» — судя по названию — ковровская бумажка показалась ему наждачной. Трясущимися руками он натянул на себя трусы с брюками и чуть не заплакал, бросив взгляд в мусорную корзину. На использованной им бумажке отчетливо виднелась красная кровавая полоса. Только теперь он до конца поверил в страшную правду. Стасов покачнулся и оперся руками о раковину. Потом он долго и остервенело отмывал руки, почти до конца смылив обмылок. Еще дольше он чистил зубы, так и не избавившись от мерзкого запаха во рту. Но ему все таки-полегчало, и в комнату он вышел уже на твердых ногах. Уже здесь его вдруг осенило:

— А как же?.. Что же я ничего не помню?

Топор с Валерой переглянулись; такого быстрого поворота они не ожидали. И хотя спектакль можно было заканчивать, Некрасов решил, что «непотопляемый» еще не испил своей горькой чаши до дна.

— Как же ты можешь помнить? — он запнулся, подыскивая нужное название; вспомнил про упаковку в углу туалетной комнаты, и закончил, едва сохраняя серьезность на лице, — тебя такой дозой хреналгина угостили — слон бы все забыл.

— Хреналгина? — недоверчиво переспросил Стасов, и Топор не выдержал, захохотал; вслед за ним мелко захихикал Валера.

— Покажи, — скомандовал ему Некрасов.

Валера отмотал кассету назад, попав точно в нужное место, и включил покадровую смену записи. Стасов снова впился взглядом в свое лицо — нет, не свое! Он провел языком по зубам — все они были на месте, ровные, ухоженные, частично вживленные по самой последней технологии. А мужичок в экране совсем закатил глаза и открыл в экстазе рот. И Стасов отчетливо увидел, что у его двойника нет двух зубов — рядом с правым верхним клыком. Да и все лицо, так похожее на его собственное, на крупном плане выглядело потасканным, даже дряхлым. Не то что лицо заместителя министра, привыкшее к заботливым рукам массажисток и косметологов.

— Но зачем? Зачем?! — простонал он.

— Затем! — веско ответил ему Топор одним словом.

Он не стал говорить сейчас о психологии, о том, что подавленный, уничтоженный в собственных глазах Стасов вывернулся наизнанку; выложил все без остатка.

— И помни! Этих трех «артистов», — Некрасов кивнул на «Панасоник», — пришлось кончить, только чтобы тебя не попортить.

— А это? — Иван Николаевич хлопнул себя по мягкому месту.

— Это перчик чили, — вступил в разговор Валера, протягивая Стасову бутылочку масла «Джонсон бэби», — на, возьми — помажь там, полегчает.

— Так что Николай Яковлевич получит тебя целеньким, непорченным, — это добавил уже Топор.

— Зря вы все это затеяли, ребята, — заявил почти снисходительно Стасов; он быстро приходил в себя, — Куделин вам не по зубам. Он никому не по зубам. К тому же… Он ведь не дурак, поймет, зачем меня похитили.

— Поймет ли? — жестко спросил Топор.

Стасов спохватился, но было поздно. Ругая себя последними словами, он с надеждой уставился в лицо Некрасова. А тот словно и не замечал «непотопляемого», говорил только со своими:

— А ведь действительно догадается! Что же мы, зря тут бегали? И что теперь с этим делать? — он махнул в сторону Стасова.

Ответ был у Макса; у него был ответ на все вопросы, причем один на все:

— Мочить будем?

— Может, придумаем что-нибудь? — робко встрял Иван Николаевич.

— Что тут придумаешь? — грубо прервал его Топор, — а впрочем… может Танюша поможет?

Его словно только что осенило — так красноречиво скривилась жесткая физиономия.

— Какая Танюша? — оторопел Стасов.

— Миткова.

— Миткова? — Иван Николаевич мучительно пытался вспомнить, кто такая загадочная Миткова.

— Ты че, мужик, телек не смотришь? — подсказал Макс, который сам не досмотрел ни одного выпуска «Сегодня» даже до середины; однако фамилию ведущей он знал.

Валера тем временем тянул от окна длинный белый шнур с штекером на конце. Экран «Панасоника» снова осветился; бодрый голос рекламировал жевательную резинку. На единственном стуле теперь сидел Некрасов, и заместителя министра это почему-то не задело. Нет — он весь устремился к экрану, ведь он, по словам Феди, был последней надеждой Стасова.

Наконец поползла знакомая заставка информационной программы «Сегодня». Топор бросил быстрый взгляд на часы — ровно девятнадцать ноль-ноль. Увы — Татьяна Миткова ничем помочь Ивану Николаевичу не могла по вполне уважительной причине. Эта неделя была для нее выходной. Соответственно рабочей неделя была для Михаила Осокина. Он и появился на экране, сидя, как всегда, вполоборота к зрителям, со своей знаменитой улыбкой — полунасмешливой, полувымученной. Ведущий НТВ быстро пробежал словами по заголовкам новостей и перешел к тем известиям, которые больше всего интересовали собравшихся в этой комнате.

— А теперь, — радостно сообщил Осокин, — главная новость дня. Терроризм и захват заложников вышли за границы Кавказского региона и достигли центра России. Сегодня днем, а точнее в пятнадцать часов по московскому времени в городе Коврове Владимирской области группой неизвестных был похищен заместитель министра промышленности России Иван Николаевич Стасов. Наш корреспондент оказался в самой гуще событий. Передаю ему слово.

«Панасоник» показал знакомую уже Топору картинку торжественного выхода из дверей завода имени Дегтярева «непотопляемого» и его свиты; физиономию исчезнувшего из реального мира господина Хреннарыло с двумя микрофонами у рта. Физиономия была немного смазанной, потому что камеру оператор сфокусировал на буквы «НТВ», украшающие один из микрофонов.

Но голос Некрасова прозвучал четко, словно его заранее записали в студии. Топор заметно поморщился — по голосу его можно было опознать. Этот момент они с Крюком не учли. Оставалось надеяться, что те немногие, что знали Топора достаточно хорошо, в это вечернее время нашли себе более интересных собеседников, чем Михаил Осокин, или — если такие все-таки нашлись — вряд ли могли даже представить себе, что уважаемый авторитет мог назваться таким позорным именем.

Сопровождаемый бодрым комментарием репортера, Варфоломей Иванович на экране снял с себя плащ, представив многомиллионной аудитории на обозрение бутафорскую взрывчатку. Оба микрофона дернулись, так что на экране стала видна принадлежность второго «Комсомольской правде». Затем камера переместилась на руку Топора в перчатке, которая вытянула из кармана плаща пачку листовок. В следующий момент незримые нити, соединяющие треугольник — Хреннарыло, микрофон НТВ, видеокамера — лопнули и микрофон с камерой, проводив спины «непотопляемого» и Варфоломея Ивановича, стали жить отдельной жизнью. Слова за кадром вернулись к лицу, их издававшему; теперь героем репортажа был репортер.

— Я держу в руках обращение партии, один из членов которой только что на глазах десятков человек, в центре мирного города Коврова похитил высокопоставленного работника правительства России…

Корреспондент еще некоторое время шевелил беззвучно губами, но кто-то в студии уже решил, что тот уже достаточно посветил на экране своей интеллигентной физиономией. Этот «кто-то» опять вызвал к жизни Осокина. Ведущий «Сегодня» держал в руках точно такой же листок.

— Вот это обращение, — повернул листок к зрителям Осокин, — оно достаточно короткое, поэтому я процитирую его полностью:

«Кто не работает, тот не ест!», — это — усмехнулся Осокин, проводя пальцем по верхней строке воззвания, — как я понял, девиз новой партии… «Мы, боевой отряд рабочего класса России, протестуем против нищенского положения трудящихся, Вслед за лучшими людьми страны мы говорим: «Работу — рабочим! Зарплату — заработавшим ее! Справедливость — для всех! Отчаявшись добиться справедливости мирным путем, мы переходим к силовым акциям. Первый наймит российской буржуазии будет возвращен своим хозяевам первого сентября, в День знаний, по частям, если до этого дня не будет погашена ВСЯ задолженность по зарплате трудящимся города Коврова.

Такая участь ждет всех зажравшихся олигархов и их потерявших совесть прислужников».

— Подписал воззвание, — Осокин бросил листок на стол, — ковровский подпольный комитет партии трудящихся России. Впрочем (усмехнулся ведущий) сам комитет далеко не бедствует, судя по финской бумаге отличного качества и дорогому ксероксу, на котором были отпечатаны эти листовки.

Милиция города Коврова интенсивно ищет похищенного члена правительства и террористов; правда, пока без каких-либо результатов. Реакция Правительства и министерства внутренних дел пока неизвестна, однако из неофициальных источников в Белом доме нам стало известно, что из самых высоких кабинетов поступила команда — во избежание повторных захватов ни на какие уступки террористам не идти; своеобразный выкуп в виде зарплаты рабочим ковровских заводов, учителям школ и медработникам выплачен не будет.

Ведущий «Сегодня» сделал многозначительную паузу и продолжил:

— Город Ковров сегодня стал ареной еще одного чрезвычайного происшествия. Примерно в те же минуты, когда был похищен Иван Николаевич Стасов, трое молодых людей, вооруженных автоматами, совершили попытку ограбления электропоезда в пяти километрах от города. Неизвестно, насколько богатую добычу ожидали найти бандиты в обычном пригородном поезде, однако встретили их там пассажиры, вооруженные не хуже нападавших. По последним данным (Осокин принял из чьих-то рук за кадром листок) нападавшие охотились за неким чемоданом, перевозимым членами другой преступной группировки. Результат — пять трупов и двое тяжелораненых. На месте схватки обнаружены два пистолета-пулемета «Бизон» и три пистолета Макарова. Исчез сам предмет спора — чемодан. По свидетельству очевидцев, он похищен местной жительницей.

Мы намерены и дальше следить за ходом расследования этих происшествий и сообщать телезрителям последние новости из Коврова.

Лицо Михаила Осокина сменилось заставкой программы «Сегодня в мире»…

Куделин недовольно посмотрел на Полковника. Собственно говоря, Олег Летунов полковником никогда не был. В свое время он заслужил только по две большие звездочки на погоны кителя, который, впрочем, он одевал очень редко. Подполковник Летунов когда-то служил в очень серьезном отделе; настолько серьезном, что даже сейчас, на службе у Хозяина, когда Олег обладал поистине всеобъемлющей информацией, ему ни разу не попалось упоминание о прежнем месте работы.

Недовольство Куделина он отлично понял, но ни капельки не испугался. В отличие от многочисленных лизоблюдов, окружавших Хозяина, Летунов не боялся ни самого Николая Яковлевича, ни молчаливой куклы за его спиной — Горелого. Олег вообще своей жизни боялся только одного человека — женщину, Серую Мышку. Но она (Летунов глубоко внутри себя перекрестился, хотя ни в бога, ни в черта никогда не верил) почти семь лет как умерла. Иногда он просыпался в холодном поту — ему снилось, что Мышка вернулась, что тот давний взрыв разметал на части не ее — совсем чужое тело…

Сейчас Летунов не только ясно понимал, чем недоволен Хозяин, но и успел прикинуть, как его успокоить.

— Да.., — протянул он совершенно спокойно, — похоже Крюк совсем не та лошадка, на которую нужно было ставить. «Бизоны» — то его ребята потеряли…

— Еще не хватало, чтобы их там похватали, а через оружие вышли на нас… на тебя, — поправился Куделин.

— Не выйдут, — невозмутимо ответил Олег, — оружие Крюку подставили аккуратно, все концы обрублены. А этот случай, — он показал пультом на экран телевизора, где опять появился Михаил Осокин, теперь уже беззвучно шевеливший губами, — можно использовать в свою пользу.

— Как? — заинтересовался Николай Яковлевич.

— По-умному сбросить информацию, что похищение Стасова и нападение на вагон — дело одной группы; тогда Крюк вообще останется в стороне. Надо только решить небольшой вопрос со свидетелями — теми, двумя тяжелоранеными.

Куделин с минуту помолчал. В его большой круглой голове бешено метались мысли; прокручивалось множество вариантов развития событий. Наконец изощренный мозг, превосходивший самый навороченный компьютер, выдал результат — предложение Полковника было стоящим.

— Действуй!

Летунов легко поднялся с низкого кресла, оставив пульт на подлокотнике, и пошел к двери. На полпути к ней его остановил хохоток Хозяина:

— Значит, Хреннарыло? Придумали ведь, гады. Кто это был, не узнал?

— Узнал, — ответил Олег, полуобернувшись, — по голосу. Правая рука Крюка — Федор Некрасов, Топор.

— Топор, — повторил задумчиво Куделин, — ну ладно, иди…

Дверь за Полковником бесшумно закрылась. Куделин колобком подкатился к столику, на котором стояло сразу несколько телефонов. Нажав одну из трубок, Хозяин нажал пухлым пальчиком на три кнопки и почти сразу отдернул трубку от уха — голос ответившего ему был слишком громким и уверенным.

— Вот именно, слишком уверенный, — усмехнулся Куделин, — с тебя, господин первый заместитель премьер-министра приставки и.о. еще не сняли. Ничего, скоро снимут — вместе с табличкой на кабинете.

В трубку же он сказал дружелюбно, медово:

— Добрый вечер, Игорь Евгеньевич! Куделин говорит.

— Добрый вечер Николай Яковлевич, — заметно тише пророкотал голос и.о. первого заместителя главы правительства.

— Что творится-то, Игорь Евгеньевич!

— А что творится? — осторожно переспросил голос, чей обладатель прекрасно понял, что имеет в виду Куделин.

— Выручать надо господина Стасова.

На другом конце трубки повздыхали.

— Что — денег нет у правительства? — поинтересовался Николай Яковлевич.

— Не в деньгах счастье, — мрачно выдал афоризм зампремьера, — мы тут пришли к выводу, что нельзя создавать прецедент.

— А вы подумайте еще раз, и передумайте, — вежливо посоветовал Куделин, — и еще… насчет денег. У меня как раз завалялась сотня миллионов рубликов — наших, отечественных — уже загруженная в автомобиль.

— Может, не надо? — нерешительно попытался отказаться Игорь Евгеньевич.

— Надо! — отрезал Николай Яковлевич, — автомобиль сейчас выезжает к Белому дому. Обеспечь охрану. Я надеюсь, что завтра утром ковровские рабочие начнут получать зарплату. И еще… передай по неофициальным каналам — если хоть один рублик из МОИХ денег попадет не в тот карман… В общем, ты понял, Игорь Евгеньевич?

— Понял, — послушно отрапортовал зам. премьера, — только… как быть с журналистами, с НТВ?

— Ничего, — успокоил его, хохотнув, Куделин, — скоро им будет не до этого.

О том, что через пару дней Государственная Дума не утвердит старого нового премьер-министра, Николай Яковлевич говорить не стал.

Мягкая ладошка положила трубку. Через мгновение другая рука — жесткая, крепкая — аккуратно опустила другую. Олег Летунов, он же Полковник, отвечавший в бункере за многое, в том числе за электронную защиту от посягательств извне, загадочно улыбнулся…

Настроение Николая Ивановича Крючкина резко поменялось с благодушного и веселого на мрачное, как только в устах телеведущего прозвучало слово «Бизон». Только что Крюк весело хохотал, глядя, как Топор лихо справляется с ролью героя кинобоевика. Теперь же он грязно выругался. Что-то пошло не так; Топор в чем-то лопухнулся, и Крючкину теперь оставалось надеяться на лучшее. Возможностей повлиять на ситуацию у него не было, и это взбесило старого уголовника больше, чем сама возможность провала операции. Крюк никак не был завязан на Ковров, никого там не имел, и обращаться за помощью не хотел, да и не мог. Не потому, что не хотел делиться. Просто он хорошо представлял себе реакцию тех, к кому он мог обратиться — узнай только они, на кого посмел замахнуться Крючкин.

Теперь ему оставалось только скрипеть зубами от ярости и ждать, чем все закончится…

Александр Шунтиков по кличке Шунт уже не помнил, когда смотрел телевизор. Собственно говоря, телевизор у него был; даже не один, а три — все супернавороченные «Сони», с биоэкраном и прочими прибамбасами. При желании он мог себе позволить и тысячу таких аппаратов. Александр Шунтиков не бедствовал, как и полагалось одному из главных действующих лиц в сфере московской торговли наркотиками. Но ему хватало и этих трех, тем более, что смотрел он их исключительно в связке с видеомагнитофонами. В те редкие часы отдыха, который мог себе позволить Шунт — еще не наркобарон, но упорно к этому званию стремившийся — на телеэкране мелькали герои боевиков или крутых порнофильмов.

Естественно, Шунтиков понимал, что телеканалы тоже могли выдать что-то полезное для его уже не маленькой «империи». Но отслеживать эту информацию, процеживать ее через мелкое сито полезности, был назначен специальный человек, разбирающийся в этом — умный и головастый. Его так и звали — Голова.

Голова неслышно вошел в голову и несмело кашлянул. Шунтиков повернул голову. Еще мгновенье назад расслабленный, он собрался, завел внутри себя невидимую тугую пружину. Ту самую пружину, которая готова была выбросить наружу гнев хозяина. А именно за этим — понял Шунт — и явился сейчас Голова. Этот нескладный человек с непропорционально большим черепом был сейчас неестественно бледным; в его глазах затаился животный ужас. Тонкие длинные пальцы Головы теребили видеокассету. Шунт понял, что переживания Головы связаны именно с этой черной коробочкой.

— Ставь, — кивнул Шунтиков в сторону большого телевизора, на экране которого мускулистый чернокожий герой разложил на громадной посели сразу трех грудастых красавиц.

Мелькание голых тел сменилось ехидной, как показалось Шунту, улыбкой Михаила Осокина. Наркобосс расплывался телом в кресле с каждым словом ведущего НТВ; тугая пружина внутри медленно разжималась — до тех пор, пока не прозвучало волшебное слово «чемодан». Пружина тут же свернулась; к Голове, скромно стоящему у двери повернулся совсем другой человек, хищный и опасный.

— Наши? — прохрипел он в ярости.

Голова кивнул.

— Судя по времени — они. К тому же у Волчары и Сереги с Пашкой были именно «Макаровы».

Страх, который плескался в глазах Головы, никак не отразился на его способности рассуждать здраво. Может поэтому Шунт и не прибил его тут же, на месте. В назидание другим — чтобы не лезли своими «гениальными» идеями куда не следовало. Андрей — так звали Голову — совершенно случайно оказался рядом с Шунтом и Волчарой, когда те перебирали варианты доставки крупной суммы денег в Нижний Новгород. Именно оттуда и приехал когда-то на электричках в столицу совсем юный Голова. Он и сейчас был еще очень молод; может потому тогда не сдержался и выпалил: «Электричка!».

Кандидат в наркобароны и его главный помощник с недоумением посмотрели на Андрея, словно сейчас заговорило кресло в углу.

— Заткнись! — коротко отреагировал Волчара.

— Погоди, — остановил его Шунт, и кивнул Андрею, — говори.

— Ну.., — испугался вдруг собственной смелости Андрей, — если кто захочет перехватить баксы… Где он будет ждать курьеров? На трассе! Тачки наши известны. Прижмут грузовиками или автоматами изрешетят на ходу. А в электричке хоть и подольше, зато никому даже в голову не придет искать там. Рано утром выехать на Петушки, потом Владимир, Вязники и Нижний (это он сейчас перечислял свой маршрут до родного дома). Вечером будут на месте.

— Заткнись, — снова пробурчал Волчара.

И опять Шунт отмахнулся.

— Погоди, может попробовать? — задумчиво спросил себя Шунтиков.

Миллион баксов необходимо было доставить в Нижний в течение двух дней, иначе поставщики откажутся иметь дело с ним. За такой срок обеспечить надежность перевозки нелегко. Тем более, что по Москве давно ползут слухи о беспредельщиках, которые бомбят авторитетов одного за другим. Причем в первую очередь бомбят именно курьеров — с товаром или деньгами.

— Ты что, Шунт? — попробовал отговорить его Волчара, — ты знаешь, что про нас будут говорить, если кто-нибудь узнает? Скажут, что у Шунта баксов не хватило, чтобы купить бензин для «Мерса».

Шунтиков заколебался. И снова вмешался осмелевший Андрей:

— А кто узнает? Деловые люди по электричкам не ездят.

— Попробуем! — решил Шунт.

— Ну, смотри, — зло бросил Голове Волчара, — если что случится, я твою тыкву шестьдесят шестого размера о стенку расколю.

Андрей поежился; он вдруг пожалел о своей смелости. Впервые за годы работы у Шунта на подхвате у него появилась ответственность за исход дела, чего он никак не ожидал, открывая рот, чтобы произнести всего одно слово: «Электричка!».

Пришло время Голове расплачиваться за длинный язык. Лицо Шунта, и без того злое, стало вдруг страшным. До него, оглушенного известием о пропаже миллиона, только что дошли слова о пяти трупах в вагоне.

— Слушай, ты, — схватил он Андрея за грудки, отчего большая голова резко мотнулась назад, — хрен с ним, с миллионом — ты мне его отработаешь до последнего цента. Но если там кончили Волчару… Я из твоей тыквы колобок сделаю, или футбольный мяч. Живо сюда Седого, Рожу и Рэмбо!

Через пять минут в сторону Горьковского шоссе помчались три иномарки, полные вооруженных боевиков. Первый микроавтобус, где главным был Седой, имел задание привезти в Москву, к Шунту, всех оставшихся в живых из команды Волчары. Рожа — красивый молодчик, сидевший рядом с водителем второго джипа — должен был привезти по тому же адресу уцелевших грабителей, осмелившихся поднять руку на добро наркобосса.

Наконец третий, самый накачанный, звероподобный Рэмбо, имел задачей привезти боссу тезку. Шунтиков так и сказал, отпуская его:

— Привези мне эту… Рэмбу в юбке. Да смотри — привези целой. Здесь вместе подумаем, что с ней делать, — тут ему на глаза попался Голова, и Шунт ткнул в него пальцем, — этого возьми с собой. Пусть там умничает.

Так что пришлось Голове мчаться в ночь в сторону родного дома на крутом джипе. Только вот радости в душе от этого он совсем не ощущал. А в особняке Шунтикова чернокожий здоровяк на экране через пару минут все-таки сообразил, как ему справиться сразу с тремя. В отличие от Михаила Осокина этот герой ничего не обещал — он действовал.

Валера щелкнул пультом, выключая «Панасоник». В комнате воцарилось молчание. Наконец Макс громко откашлялся и заявил:

— Где-то я этого чувака, который Хрен-на-рыле, уже видел.

Эти слова мгновенно перевели поток мыслей Топора с «Бизонов», всплывших в вагоне электрички, на недавнее террористическое прошлое.

— Давай вниз, — приказал он Максу, — составь Алексу компанию.

Алекс уже третий час сидел в подвале, у дыры в дощатом полу — в засаде, значит. Макс, невнятно рыча, отправился вниз.

— Ничего у вас, ребята не выйдет, — уже обычным, лишенным ужаса голосом, заявил Иван Николаевич.

— Почему? — лениво поинтересовался Некрасов.

Ход мыслей «непотопляемого» его практически не интересовал; у него своих мыслей хватало.

— Никто за меня не даст даже копейки. А вы стразу миллионов сто у правительства потребовали.

— Что-то ты себя, Ваня, дешево оценил.

— Я себе цену знаю, — обиделся Стасов, — только они там, в Москве, тоже не дураки (Иван Николаевич уже дистанцировал себя от тех, в столице). Если заплатят сейчас, придется платить всей России; все чиновники в заложники переквалифицируются. К тому же у Белого дома не то что ста — одного миллиона в мошне не наберется. Это я точно знаю.

— Ничего, — усмехнулся Топор, — Николай Яковлевич займет.

— Хозяин?! — чуть не поперхнулся Стасов, — у него таких как я — как галстуков в шкафу, штук триста. Он их каждый день меняет. А какой не нравится — выбрасывает.

А Некрасов успокоил заложника:

— Не боись, Ваня! Успеешь на встречу и с японцами, и с арабским султаном. А теперь — ужинать. Заработал, Ванюша, — он похлопал заместителя министра по плечу.

Топор вышел из комнаты последним. Внешне спокойный, он в мыслях тревожно пытался представить себе реакцию Крюка на репортаж НТВ — особенно на его завершающую часть. О реакции миллионов других телезрителей он не думал. А зря — многие из них могли оказать огромное влияние и на ход операции, и на судьбу самого Топора. Федор Некрасов не мог даже представить, что один из таких зрителей, вернее одна — женщина — смотрела и слушала Михаила Осокина в одно время с ним. Но что самое интересное — на экране того самого «Панасоника», который в гордом одиночестве стоял посреди пустой комнаты.