Аня из Зелёных Мезонинов

Люси Мод Монтгомери, 1908

Впервые роман «Аня из Зелёных Мезонинов» канадской писательницы Люси Мод Монтгомери (1874–1972) увидел свет в 1908 году. Спустя полстолетия история про добрую и непосредственную девочку-сироту Аню Ширли, попавшую на ферму Зеленые Мезонины, покорила сердца юных читателей. Произведение приобрело большую популярность и сегодня публикуется во многих странах. По роману сняты фильмы и даже мультфильмы, а дом-музей на острове Принца Эдуарда, посвященный Ане, постоянно посещают толпы туристов – поклонников. Произведение впервые публикуется в рисунках современной художницы Марии Рязанцевой. Для среднего школьного возраста.

Глава 3

Марилла Касберт удивляется

Когда Мэтью открыл дверь, Марилла быстро поднялась ему навстречу. Но как только ее взгляд упал на маленькую странную фигурку с длинными ярко-рыжими косами и радостно сияющими глазами, она остановилась в изумлении.

— Мэтью, кто это? — воскликнула она. — Где же мальчик?

— Там не было мальчика, — отвечал Мэтью с несчастным видом.

— Как не было мальчика? Ведь мы просили миссис Спенсер привезти мальчика, — настаивала Марилла.

— Она привезла вот… ее. — Он кивнул на девочку, только теперь вспомнив, что даже не спросил, как ее зовут. — Пришлось взять ее домой. Нельзя же было оставить ребенка одного на ночь на станции, хоть и произошла ошибка.

— Хорошенькое дело! — воскликнула Марилла.

Все оживление погасло в лице девочки. Уронив свой драгоценный саквояж, она заломила руки.

— Вы не хотите взять меня, потому что я не мальчик! Я вам не нужна!

Упав на стул, она закрыла лицо руками и отчаянно зарыдала. Марилла и Мэтью растерянно переглянулись. Затем Марилла неуклюже попыталась поправить дело:

— Ну-ну, не о чем плакать.

— Не о чем? — Девочка подняла голову, и показалось залитое слезами лицо и дрожащие губы. — Да это самая трагичная минута в моей жизни!

Что-то вроде невольной улыбки смягчило суровое выражение лица Мариллы.

— Ну-ну, не плачь. Мы же не выгоняем тебя из дома. Как тебя зовут?

Девочка на мгновение заколебалась, а затем горячо сказала:

— Пожалуйста, называйте меня Корделией! Ведь вам все равно, как называть меня, если я останусь у вас ненадолго, правда?

— Называть Корделией? Ничего не понимаю. Если твое имя не Корделия, то как тебя зовут?

— Аня Ширли, — неохотно пробормотала девочка. — Такое неромантичное имя…

— Неромантичное! Чепуха! — сказала Марилла без всякого сочувствия. — Послушай, Аня Ширли, не можешь ли ты объяснить, что за ошибка произошла? Мы просили передать миссис Спенсер, чтобы она привезла нам мальчика. Разве в приюте нет мальчиков?

— Их там даже слишком много. Но миссис Спенсер ясно сказала, что вы хотите девочку лет одиннадцати. И заведующая решила, что я вам подойду. Я не могла спать от радости всю прошлую ночь. Ах, — добавила она с упреком, обернувшись к Мэтью, — почему вы не сказали мне на станции, что я вам не нужна, и не оставили меня там? Если бы я не видела Белого Пути Очарования и Озера Сверкающих Вод, мне не было бы теперь так тяжело на душе.

— О чем она говорит? — спросила Марилла, удивленно взглянув на Мэтью.

— Она вспоминает, о чем мы говорили по дороге, — сказал Мэтью поспешно. — Я пойду распрягу кобылу, Марилла. Приготовь чай к моему возвращению.

— Миссис Спенсер везла еще какого-нибудь ребенка кроме тебя? — продолжила расспросы Марилла, когда Мэтью вышел.

— Она везла Лили Джоунс для себя. Лили всего пять лет, и она очень красивая. У нее каштановые волосы. Если бы я была очень красивая и с каштановыми волосами, вы бы все равно меня не взяли?

— Нет. Нам нужен мальчик, чтобы помогать Мэтью на ферме. Девочка нам ни к чему. Сними шляпу. Я положу ее и твою сумку на столе в передней.

Аня послушно сняла шляпу. В этот момент вернулся Мэтью, и они сели ужинать. Но Аня не могла есть. Напрасно она щипала хлеб с маслом и клевала яблочное повидло из маленького блюдечка, стоявшего возле ее тарелки. Она совсем не продвинулась в этом деле.

— Ты ничего не ешь, — сказала Марилла сурово, как будто это был поступок, достойный осуждения.

— Не могу, — вздохнула Аня. — Я в пучине горя. Очень неприятное чувство. Когда пытаешься есть, комок встает в горле и невозможно ничего проглотить, даже если бы это была шоколадная конфета. Я однажды ела шоколадную конфету. Это было восхитительно. Мне часто после этого снится, что у меня много шоколадных конфет, но я всегда просыпаюсь, как только хочу съесть хоть одну. Все здесь невероятно вкусно, но все равно я не могу есть.

— Я думаю, она устала, — сказал Мэтью, который не проронил еще ни слова с тех пор, как вернулся из конюшни. — Лучше всего, Марилла, уложить ее в постель.

Марилла как раз размышляла о том, где положить Аню спать. Она приготовила кушетку в каморке возле кухни для желанного и долгожданного мальчика. Но хотя там было чисто и опрятно, все-таки для девочки это место казалось неподходящим. О том, чтобы поместить это бездомное со-здание в комнате для гостей, не могло быть и речи, так что оставалась только комната в мезонине, выходившая окнами на восток. Марилла зажгла свечу и велела Ане следовать за собой, что та и сделала, забрав по дороге со стола в передней свою шляпу и саквояж. Передняя была пугающе чистой, а маленькая комнатка в мезонине, куда они вошли через минуту, казалась еще чище.

Марилла поставила свечу на маленький треугольный столик и откинула одеяло на постели.

— Раздевайся и ложись. Сама свечку не гаси, а то еще пожар устроишь. Я приду за ней через пять минут.

Когда Марилла ушла, Аня печально огляделась кругом. Голые выбеленные стены и пол, казалось, сами страдали от своей наготы. В одном углу стояла высокая, старомодная кровать, в другом — упомянутый треугольный столик, а у стены напротив окна — умывальник. От всей комнаты веяло холодом, который пробрал Аню до мозга костей. С рыданием она стянула с себя одежду, надела тесную приютскую ночную рубашку, прыгнула в кровать и спряталась с головой под одеяло. Когда Марилла вернулась за свечой, жалкие предметы одежды, разбросанные по полу, и взбаламученная постель были единственными признаками человеческого присутствия в комнате. Она собрала Анину одежду, аккуратно положила ее на жесткий желтый стул, а затем, подняв свечу, обернулась к кровати и сказала, немного смущенно, но не сердито:

— Доброй ночи.

Из-под одеяла неожиданно появились бледное лицо и большие глаза.

— Как вы можете называть ее доброй, когда знаете, что это будет самая ужасная ночь в моей жизни? — сказала Аня с упреком и снова нырнула под одеяло.

Марилла спустилась в кухню и занялась мытьем посуды. Мэтью курил трубку — явный признак смятения чувств. Он редко курил, так как Марилла решительно выступала против этой скверной привычки. Но иногда его неодолимо тянуло покурить, и тогда Марилла смотрела на это сквозь пальцы, понимая, что и мужчине надо дать выход своим чувствам.

— Веселенькая история! — сказала она гневно. — Родственники Роберта Спенсера что-то напутали, когда передавали нашу просьбу. Придется завтра поехать к миссис Спенсер. Девочку нужно отправить обратно в приют.

— М-м… она очень милое создание. Жалко отправлять ее назад, раз уж она так хочет остаться.

— Что нам пользы от нее?

— Может быть, ей от нас была бы польза, — сказал Мэтью неожиданно.

— Мэтью, этот ребенок тебя прямо околдовал. Я ясно вижу, что ты хочешь ее оставить.

— Она интересное существо, — убеждал Мэтью. — Ты бы послушала, что она говорила, когда мы ехали со станции.

— Не люблю болтливых детей. Она отправится туда, откуда явилась!

— Как ты скажешь, — ответил Мэтью, вставая и откладывая трубку. — Я иду спать.

Так он и поступил. Спать, вымыв все тарелки, отправилась и Марилла. И наверху, в комнатке мезонина, одинокий, заброшенный, истосковавшийся по любви ребенок, наплакавшись, тоже уснул.