Выжившие

Люси Кларк, 2021

Сестры Лори и Эрин должны были улететь в отпуск мечты на уединенный остров Фиджи. Но по случайности Эрин не попала на самолет… который так и не долетел до пункта назначения. Он просто исчез с радаров – и больше о нем никто ничего не слышал. Вот уже два года Эрин упорно ищет сестру и собирает по крупицам информацию обо всех пассажирах, находившихся на борту. И однажды случается чудо. Она узнает, что в больнице на Фиджи найден пилот того злополучного рейса и ему осталось жить считаные дни. Но, быть может, он успеет ответить на ее главный вопрос? Что же случилось с Лори на самом деле и есть ли шанс, что она еще жива?..

Глава 11

Теперь ЭРИН

Утром следующего дня я паркуюсь на больничной стоянке. Ноги в шлепанцах соскальзывают с педали, машина глохнет, я привычно тяну руку к замку, чтобы перезапустить двигатель, но, как назло, ключ в арендованной машине дистанционный. Шарю по салону в поисках пульта и ненароком опираюсь на кнопку сигнала, в ответ — оглушительный гудок.

«Молодец, Эрин. Само изящество», — язвит голосок Лори.

Ныряю во влагу утреннего зноя: вся раскраснелась, под коленями липко. Сердце выпрыгивает из груди — зря выпила кофе натощак, но кусок в горло не лез. В итоге я взвинчена кофеином, умираю-спать-хочу из-за смены часового пояса, и сама не своя от волнения. Лихорадочно перебираю в голове вопросы для интервью.

В больницу я позвонила заранее, представилась сотрудником местной полиции и уточнила номер палаты. Не знаю, нарушила ли я уголовный кодекс Фиджи, назвавшись полицейской, однако свой телефон скрыла, так что, надеюсь, порядок.

Во время разговора с персоналом больницы обнаружились три факта: во-первых, пилот еще жив; во-вторых, его перевели в хоспис — тут же, в больничном городке; в-третьих, состояние Майка Брасса ухудшилось.

Перед одноэтажным бежевым зданием хосписа — декоративный фонтан. Прохожу мимо пожилого фиджийца в инвалидной коляске, тот наблюдает, как в струях воды плещутся две яркие птицы. Он желает мне доброго утра, я отвечаю на приветствие сквозь зубы. Напоминаю себе, что хмуриться необязательно. Однажды Лори дразнила меня: «Знаешь, о чем говорит твое обычное выражение лица? Меня все бесит, лучше не подходите!»

В воздухе пахнет хлоркой и пищей — тошнотворное сочетание. Окно приемной; за стойкой, склонив головы друг к другу, беседуют две девушки в больничных робах — иду, не глядя, мимо.

Прохожу по коридору, заглядываю в открытые двери палат. В одной — фиджийка в ярко-зеленом платье прикорнула на гостевом раскладном кресле рядом с кроватью родственника: глаза прикрыты, ладонь прижата к его груди; в другой — подросток в полосатой спортивной рубашке смотрит телевизор.

Следующая комната принадлежит ему — Майку Брассу, капитану рейса FJ209.

Вот он, человек, по вине которого разбился самолет, где летела Лори. Тот, кто выжил, когда остальные умерли. Кто жил на материковом острове, скрываясь от семьи, полиции, прессы. Он один может ответить на мои вопросы.

Пилот лежит на спине, приоткрыв рот, глаза закрыты. Волосы с одной стороны выбриты. Будь я в настроении, придумала бы что-нибудь смешное о наших похожих прическах. Но мне не до шуток. К левой руке мужчины подведена капельница, на металлической стойке рядом с кроватью закреплен мешок с прозрачной жидкостью. Чуть подальше попискивает аппарат, мигая черно-зеленым экраном.

Делаю глубокий вдох, захожу в комнату, закрываю дверь. Подхожу к постели и сажусь на пластмассовый больничный стул.

— Майк?

Нет ответа.

— Майк! — громче зову я.

Он не реагирует. В комнате ужасно душно, футболка прилипла к спине.

Не знаю, сколько у меня времени. Тянусь к его руке и замираю в нерешительности. Его запястье обведено больничной лентой поверх светлой растительности. В конце концов сжимаю его ладонь в своей.

— Майк!

Веки затрепетали. Он задышал по-другому.

Я сжимаю ладонь сильнее и зову еще громче.

Он открывает глаза. Моргает, что-то бормочет, цепляет растопыренными пальцами воздух.

Беру с прикроватного столика бумажный стаканчик с водой, подношу ко рту, направляя соломинку к его губам. Он делает глоток, я убираю стакан, и только сейчас он поднимает голову и оглядывает мое лицо, присматриваясь.

Какое-то время он молчит, пытаясь разглядеть, кто перед ним. Я жду, когда он меня узнает.

— Это ты? — голос хриплый, слабый.

Он долго смотрит мне в глаза.

В моей памяти — ночной бар, звон льда в бокалах.

— Да, — отвечаю.

Тишина. Мы смотрим друг на друга, припоминая разные фрагменты одного вечера.

— Ты никому не сказала, — говорит он.

Молчание затягивается. У меня в душе невысказанная буря.

— Пока нет.

Он хочет приподняться на локтях, изо рта вырывается несвежее дыхание. Попытка сесть кажется невыполнимой, Майк падает на подушку.

— Тем рейсом летела Лори Холм — моя сестра, — у меня в голосе сталь.

Он меняется в лице. Отводит взгляд.

— Выкладывай все.

— Я уже дал показания.

— Эту чушь я видела. Мне нужна правда.

Он смотрит на дверь, как будто ожидая спасения, но она закрыта: мы одни.

— Мы оба знаем, ты не должен был лететь. Оправдания или извинения меня не интересуют. Я жду фактов. Где вы разбились?

— Над каким-то… островом…

— Каким?

Он качает головой.

— Мы потеряли курс. Там… полно островов.

Я часто брала интервью и сразу вижу, когда люди изворачиваются. В таких случаях я задаю серию легких, ничего не значащих вопросов, чтобы человек, отвечая без перерыва, ослабил бдительность. Однако сейчас времени нет.

— Что было после крушения?

— Мне удалось выжить, — помолчав, отвечает он хрипло.

— Радость-то какая, — не удерживаюсь от ехидной реплики. — А остальные что?

Он моргает.

— Выжил только я. Тебе должны выслать мои показания.

— Я хотела услышать твой ответ лично, а не из расшифровки. — Задаю вопрос по-другому, предельно односложно: — Моя сестра жива?

Этот вопрос я лелеяла с тех самых пор, как исчез злополучный самолет. Тело ведь не нашли, значит, оставалась хрупкая надежда. Правильное ли это слово — «надежда»? С одной стороны, вселяет веру в лучшее, а с другой — в шаге от отчаяния. Надежда — единственное, что держит на плаву, когда рассыпаются в прах сколько-нибудь достоверные данные. Она зыбка, словно ветер, и все же я чувствую, она здесь, вокруг меня, и надеюсь, надеюсь, надеюсь…

На лице Майка растерянность, он как будто удивлен, что я вообще об этом спросила. Только чему удивляться? Я два года прожила в мире теней — имею право предполагать, если он жив, может, спаслась и Лори?

Пилот медленно качает головой.

— Она умерла, — снова удар под дых, тупой и беспощадный…

С какой стати? Я не обязана принимать его слова на веру.

И все же в глубине души, где-то в ее закоулках, я знаю — это правда.

— Где ее тело? — отстраненно спрашиваю я.

— Прости…

Ну уж нет, извинение за ответ не принимаю. Я наклоняюсь вперед, прямо к его лицу:

— Где. Ее. Тело. Где оно? Говори сейчас же! Ты знаешь, где оно. Все еще в самолете? Ты оставил ее там? Только не там…

Она боялась летать… мало того что разбилась, так еще лежит в треклятом самолете…

— Нет… — еле шепчет он.

— «Нет» — не оставил?

Лицо пилота искажает глубокая боль. Он тянется к пульту подачи обезболивающего. Не достает. Я могла бы ему помочь, но воздерживаюсь.

— Что ты сделал с телом моей сестры? С телами остальных?

Я жду. Ногти впиваются в ладони. Меня разрывает от ярости, хочу выплеснуть все на него, но он так слаб и неподвижен, не воспринимает ничего, и мой гнев отражают стены палаты.

— Я не хотел… правда…

Я жду.

Жду еще.

— Чего не хотел?

Тишина.

— Майк? — я наклоняюсь ближе, почти задевая кончик его носа. — Не хотел чего?

Его глаза недвижны. Он забылся.

За дверью послышались голоса. Выглядываю: спиной к двери стоит медсестра, разговаривает с молодым человеком. Я видела его в газетах — это Натан, сын Майка. Рядом женщина постарше, скорее всего, жена: седые волосы собраны в пучок у шеи. Оба внимательно смотрят на медсестру, меня пока не заметили.

Скоро войдут, надо торопиться.

Возвращаюсь, крепко сжимаю руку Майка. Он просыпается.

— Где их тела? Говори!

Из его уст выходит одно слово или слог:

— Мо-ор…

Может, я не расслышала?

— Мор?… — переспрашиваю я.

Он молчит. И тут я понимаю: море.

— Море? Ты бросил их в море?

— Не мог похоронить… лопаты не было… копать нечем.

Он снова тянется к пульту, на этот раз его пальцы находят кнопку. Нажимает. Доза обезболивающего идет по трубке в вену.

Тело больного обмякает.

— Жара… нельзя было оставлять. У нас не было выбора.

— У нас? — встрепенулась я. Сердце чеканит в ушах.

Он смотрит на меня: на долю секунды глаза расширяются, или мне показалось?

— Ты сказал: «У нас не было выбора».

— Нет. Ошибся… — тяжело дыша оправдывается он. Его веки начинают подрагивать.

Скрипнула металлом дверная ручка.

— Майк? Почему ты сказал «у нас»? — не унимаюсь я.

Его глаза закрываются, дыхание успокаивается. Он плывет в наркотическом потоке.

— Кто-то еще выжил в крушении? — мои ногти впиваются в пергамент его кожи. — Ответь!

Дверь распахивается, в комнату врывается шум из коридора. Поворачиваю голову: в дверном проеме Натан — видит, как я вцепилась в руку его отца.

— Что вы делаете? — недоумевает он.

Я наклоняюсь к лицу Майка:

— В катастрофе выжил не только ты, да?

Он еле заметно и бесконечно медленно двигает головой, не пойму — кивок это, или он глотает.

— Кто еще? — я прижала его плечи обеими руками. — Моя сестра?

Увы, Майк Брасс не шевелится, не отвечает. Подбегает сын, крепкими руками отрывает меня от пилота.

Пока меня силой выталкивают из комнаты, я оглядываюсь на Майка и умоляю:

— Скажи! Кто еще выбрался живым?

К сожалению, вопрос повисает в воздухе.