Выжившие

Люси Кларк, 2021

Сестры Лори и Эрин должны были улететь в отпуск мечты на уединенный остров Фиджи. Но по случайности Эрин не попала на самолет… который так и не долетел до пункта назначения. Он просто исчез с радаров – и больше о нем никто ничего не слышал. Вот уже два года Эрин упорно ищет сестру и собирает по крупицам информацию обо всех пассажирах, находившихся на борту. И однажды случается чудо. Она узнает, что в больнице на Фиджи найден пилот того злополучного рейса и ему осталось жить считаные дни. Но, быть может, он успеет ответить на ее главный вопрос? Что же случилось с Лори на самом деле и есть ли шанс, что она еще жива?..

Глава 8

Теперь ЭРИН

Горящий самолет стремительно падает, из хвоста валит дым.

«Лори! Лооориии!» — кричу я, глядя в небо.

Самолет близко, в иллюминаторе белое от ужаса лицо сестры. Снова ее зову, но она меня не слышит. Не знает, что я там.

Поднимаю руки, словно хочу вырвать ее оттуда.

Но не могу.

Самолет врезается в землю — взрыв пламени…

Вскакиваю в холодном поту, судорожно хватая воздух — мое обычное пробуждение…

Из дома выхожу рано. Налегая на педали, еду по серому утреннему Лондону. Пролетаю мимо строителей, бурящих асфальт: пыль оседает в горле. Мои мысли мчатся со мной, скачут по зияющим пробелам в стенограмме пилота.

Мчу на всех парах, икры налились кровью. Я поглощена мыслями, не слышу коротких гудков сдающего назад грузовика. Железный бок кузова толкает переднее колесо велосипеда — лязг металла! — и я улетаю вперед, раскинув руки…

Все вверх тормашками: лобовые стекла машин накренились под неестественным углом, яркий свет уличных фонарей бьет в глаза. Кажется, я лечу бесконечно медленно, все дальше от велосипеда, земли, дороги.

Думаю о Лори. Что она видела, когда самолет стремился к земле? Возможно, мимо нее промчалась тележка с едой, все гудело…

Удар! С грохотом приземляюсь на тротуар, бездыханная пустота в груди.

Я не двигаюсь: при падении хрустнул шлем, наверное, сотрясение мозга…

Дверца грузовика открывается. Ко мне топает человек в тяжелых ботинках.

— Ох ты ж! Жива, дорогая?

Набрав в легкие воздуха, отвечаю:

— Да…

Тротуарная плитка обжигает холодом. Подходят зеваки: вижу чьи-то кожаные туфли, запачканные белые кроссовки с трениками, черные колготки и высокие шпильки.

— Куда ж ты смотрела? Куда смотрела, говорю? — водитель грузовика явно паникует. — Не слышала, я сигналил, назад сдавал?

— Извините, — к горлу подкатил ком.

Кто-то присел рядом: серьезный, узкое лицо.

— Вам помощь нужна? Я фельдшер.

Понятия не имею, насколько сильно я пострадала. К глазам подступили слезы. Слишком много людей. Не хочу здесь оставаться. Нужно уходить.

Поднимаюсь, меня пошатывает, не знаю, куда идти. Где велосипед?.. Вон он, далеко позади: неужели меня отбросило в такую даль? Прикидываю, сколько метров я летела по воздуху, и… не выдерживаю: из глаз брызгают слезы.

— Давайте помогу, — предлагает фельдшер.

— Извините, — похоже, других слов у меня не осталось. Прихрамывая, иду к велосипеду, поднимаю с земли: колесо не погнуто, хоть бы поехал! Быстрее сажусь и жму на педали.

Локоть прожигает болью, на коленке — липкая сырость. Водитель грузовика кричит вслед:

— Доедешь, не сильно расшиблась?

— Подождите! — кричит кто-то.

Но я сильнее кручу педали, уезжая прочь. Подальше отсюда.

На работе иду прямо в туалет и, как могу, привожу себя в порядок, счищаю песок с пореза на подбородке. Любимые черные джинсы порваны у колена. Закатываю рукав: локоть кровоточит. Прикладываю к ране скомканную салфетку и опускаю рукав: надеюсь, будет держаться. Где-то в офисе есть аптечка, но, чтобы взять ее, потребуется найти человека с ключом от кладовки, а, значит, разговора об опасностях езды на велосипеде в Лондоне не избежать. Лучше выпью кофе.

Утреннее собрание в девять, на офисной кухне толкутся те, кто пришел пораньше. Незаметно вхожу, достаю из сушилки треснутую кружку с надписью «Сохраняй спокойствие и двигайся вперед». Пока закипает чайник, рассматриваю кофейные потеки внутри ее. Интересно, можно ли определить возраст кружки, сосчитав потеки, словно кольца на стволе дерева?

— Как тот случай, помните? Пара исчезла в Панаме, — Талия рассказывает что-то остальным. — Ради страховки притворились мертвыми перед собственными детьми! Ради каких-то ста тысяч.

— Вот эгоисты, — вмешивается в разговор кто-то другой.

— Может, пилот тоже хотел, чтобы жена получила страховку?

Кто-то оборачивается и замечает меня. Все переглядываются, замолкают.

Коллеги знают, что тем самолетом летела моя сестра. Знают, но я с ними это не обсуждала. Я устроилась помощником редактора три года назад, потом какая-то журналистка ушла в декрет, и мне дали ее место. Она так и не вернулась, а я все еще здесь: гоняюсь за историями и до сих пор гадаю, мое ли это предназначение. Каждый месяц в офис прибывают новые, голодные до работы стажеры. Каждый раз, видя их рвение получить у нас работу, чувствую себя мошенницей: словно украла чужую роль.

— Что с подбородком? — спрашивает Даррен, мой единственный друг на работе.

— С велосипеда упала, — трогаю саднящую царапину рукой.

— Выглядит не очень. В целом-то как, нормально?

Я бодро отвечаю:

— Конечно!

Даррен прикладывает руку к виску, отдавая честь.

— Давай, — говорит он, забирая кружку, — хоть кофе тебе налью. Скоро собрание.

Мы сидим за большим столом перед раскрытыми блокнотами. Отпиваю из кружки: молока в два раза больше, чем я люблю.

— Спасибо за латте, Даррен.

Он усмехается, затем открывает блокнот, там у него мультяшные наброски с маленькими облачками речевых пузырей. Поворачивается ко мне и внимательно смотрит.

— Точно все нормально, Эрин? — участливо спрашивает он.

Уф, можно не отвечать: в комнату входит Ребекка, наш редактор — высокая, худощавая, говорит, немного коверкая гласные.

По пятницам мы представляем идеи для журнала на следующую неделю. На собрании заведен особый порядок: приходить подготовленным, за пределами конференц-зала планы не раскрывать, чтобы не перехватили. Некоторые не затыкаются и выносят на обсуждение пустяковые задумки. Другие до поры до времени молчат, а потом выдают сногсшибательную идею.

Голубоглазая Ребекка оглядывает зал и останавливает взгляд на мне.

— Эрин, — все смотрят, я краснею. — Пилот, — завершает она фразу.

Вот так, пара слов. Больше ничего. Даррен говорит, она работает редактором так долго, что говорит заголовками.

Она знает, к этой истории у меня особое отношение. И да, для нее это не больше, чем история.

Открываю блокнот. Скольжу взглядом по пустым строкам. Молчу.

В руках до сих пор дрожь после падения. Все на меня уставились, щеки пылают.

Вдох. Начинаю.

— Родственникам пассажиров рейса FJ209 выслали по электронной почте расшифровку интервью с пилотом. Выяснить удалось немного, он почти не разговаривает. Мы знаем, что самолет разбился и выжил только пилот. Нет никаких сведений о том, что произошло во время полета и где сейчас самолет. Как ему удалось выжить, тоже неясно. — Смотрю на Ребекку в упор и продолжаю: — Я хочу знать, что скрывает пилот.

Так оно и есть. Мне мало односложных, несвязных ответов из стенограммы. Хочу смотреть в глаза, слышать голос, видеть выражение лица, когда он будет отвечать. Я должна выяснить, что произошло, когда самолет разбился. Почему пилот выбрался из-под обломков, а Лори нет?

Он отвечал за безопасность каждого из семи пассажиров, однако же они мертвы, а он жив. Почему он не связался со своей семьей и друзьями? Почему не пришел в полицию? Мне важно знать, что заставило человека отказаться от прежней жизни.

— Я полечу на Фиджи и возьму интервью у пилота, — неожиданно для себя самой объявляю во всеуслышание.