Кое-что по секрету

Люси Даймонд, 2018

Люси Даймонд – автор бестселлеров Sunday Times. «Кое-что по секрету» – история о семейных тайнах, скандалах, любви и преданности. Секреты вскрываются один за другим, поэтому семье Мортимеров придется принять ряд непростых решений. Это лето навсегда изменит их жизнь. Семейная история, которая заставит вас смеяться, негодовать, сочувствовать героям. Фрэнки Карлайл едет в Йоркшир, чтобы познакомиться со своим биологическим отцом. Девушка и не подозревала, что выбрала для этого самый неудачный день – пятидесятилетний юбилей его свадьбы. Появление Фрэнки разделило жизнь дружной семьи Мортимеров на до и после. Но так ли все было идеально до ее появления? Оказывается, у всех есть свои скелеты в шкафу. «Блестящая история, в которой идеальная семья начинает распадаться на мелкие кусочки». – Goodreads «Многослойно, убедительно и красиво». – Daily Express «Поистине великолепная история от королевы семейных тайн. Как будто вы сидите со своими лучшими друзьями и делитесь секретами за кружкой горячего шоколада. Десять из десяти». – Victoria Fox «Обязательно к прочтению для всех, кто любит хорошие семейные драмы». – Woman's Weekly

Глава пятая

Жара как будто давила на Робин, когда она в понедельник днем торопливо шла по тротуару к зданию школы, в которой учились Сэм и Дейзи. «Снова выдался ужасный день на работе», — сердито думала она, глядя на свои часы и надеясь, что не опаздывает. Предполагалось, что она заканчивает работу в два часа дня. Теоретически у нее было достаточно времени, чтобы доехать до дома, выпить чашку чая, а потом пешком дойти до школы, чтобы встретить детей. Но, как обычно, ее задержали дополнительные задания.

Раньше Робин работала в университете, как и Джон, читала лекции на факультете биохимии, но в последнее время она была скорее девочкой на побегушках. («Робин? Когда-то она высоко метила, — услышала она однажды обращенные к очередному бойфренду слова тети Пен, полагавшей, что невестка ее не слышит. — Но теперь… Честно говоря, я не знаю, чем она занимается. Пылесосит? Кексы печет?») Вся домашняя работа плюс три раза в неделю работа лаборанта в средней школе на другом конце города — таким стал удел Робин. Разумеется, это была не самая подходящая работа для человека с ее образованием, но зато отлично подходил график, и эта работа, по крайней мере, позволяла ей выбираться из дома куда-то кроме супермаркета. Только время от времени, вот как сегодня, находился какой-нибудь учитель, который разговаривал с ней свысока, словно Робин была тупицей, неспособной отличить лабораторный стакан от бунзеновской горелки. А на прошлой неделе два самых противных мальчишки исподтишка «освободили» насекомых из стеклянного ящика, и Робин пришлось их ловить. Она ползала по полу, пытаясь поймать мелких мерзавцев, думая о своей степени магистра и о том уважении, которым когда-то пользовалась среди коллег.

Иногда Робин просто скучала по тому, чтобы быть «кем-то».

Влетев в ворота школы и смешавшись с толпой родителей, ожидавших своих чад на игровой площадке, она ощутила, как на нее навалилась усталость. Из ближайшего окна раздавались нежные высокие голоса детей, которые пели песню «Ты мое солнышко». «Уф, успела», — подумала она, роясь в кармане в поисках бумажного носового платка, надеясь промокнуть вспотевший лоб, пока никто не заметил, как он блестит. Было очень душно, а она столько времени провела в школе, где окна как следует не открывались. От жары ученики весь день сходили с ума.

Робин промокала лоб — неловкий момент! — когда поняла, что к ней обращается одна из мам, и с виноватым выражением лица повернулась к ней, комкая в кулаке бумажный платок. На нее выжидающе смотрела Бет Бродвуд, суперзвезда родительского комитета и мать четырех умных спортивных девчонок.

— Прости, я задумалась, — призналась Робин. — О чем ты говорила?

Бет как-то странно ей улыбнулась, и Робин не смогла расшифровать эту улыбку.

— Я сказала, что сожалею о случившемся. Надеюсь, вы все в порядке.

Робин непонимающе уставилась на нее.

— О случившемся? — повторила она, но тут догадалась, что Бет, вероятно, говорит о родителях Джона. Боже мой! Неужели новости разлетелись так быстро? — Ты… о Гарри и Джини? — слабым голосом уточнила Робин. Интересно, Бет имела в виду то, что произошло в аэропорту, или то, что у Гарри есть внебрачная дочь? Она не могла не чувствовать себя предательницей, вступив в разговор об этом. Накануне Джон с такой неохотой рассказал всю историю ей, своей жене. Робин не сомневалась, что ему бы не хотелось, чтобы об этом сплетничала вся игровая площадка. И с какой стати Бет Бродвуд решила, что это ее дело?

— О! — Бет смутилась. — Нет, я имела в виду Джона. Он же потерял работу, — добавила она спустя секунду, когда Робин ей не ответила. Бет покраснела. — Прости… Я не хотела совать нос не в свое дело. Просто Пол мне об этом сказал… Но, возможно, я что-то не так поняла. Я только хотела сказать… надеюсь, ты в порядке.

Мозг Робин работал очень быстро, но она все равно не понимала смысла разговора. О чем это толкует Бет? Джон потерял работу?

— У нас все хорошо, спасибо, — сумела сказать Робин. Мысли по-прежнему неслись вскачь. Она вспомнила, что Пол, муж Бет, тоже работал в университете.

— Правильно. Разумеется, у вас все в порядке. В любом случае я… — лицо Бет исказилось в неловкой гримасе. — А вот и дети, — с явным облегчением добавила она.

Пение прекратилось, и ученики начали выходить из школы. Некоторые держались за руки и были увлечены разговором, другие только что не прыгали от ощущения свободы. Один мальчик с мечтательным взглядом задумчиво скользил рукой по перилам. Бет смешалась с толпой, заметив одну из своих белокурых дочек с хвостиками по бокам головы. Ошеломленная Робин осталась стоять на месте. Бет наверняка ошиблась. Джон сказал бы ей, если бы потерял работу! Если только… Она вспомнила, как странно муж вел себя в последнее время, каким рассеянным он казался. Но ведь такую новость он бы ей рассказал, так?

Среди школьников Робин увидела Сэма, который был на голову выше остальных, сколько бы ни пытался сутулиться и стать меньше ростом. Робин помахала ему рукой, стараясь перестать думать о муже. Она заметила, что темные волосы сына стоят дыбом. Вероятно, он пытался пригладить их мокрой от пота рукой. На рубашке спереди красовалось пятно от травы. Сэм с его карими глазами, россыпью веснушек и широкими плечами был Мортимером до мозга костей, маленькой копией Джона. Глубоко в душе Робин радовалась тому, что ее мальчик отлит в той же форме, что и его предки. Но в этот раз она взглянула на сына и увидела замкнутое лицо Джона. «Что случилось, Джон? Почему у тебя появились от меня секреты?»

А вот и Дейзи. Она что-то увлеченно говорила другой девочке. Вероятно, рассказывала о личинках москитов или жизненном цикле таракана-прусака, если судить по замешательству на лице ее спутницы. Робин почувствовала прилив жалости к дочери, которая как будто не осознавала, что другие дети находили ее поведение странным.

— Она такая чудная, — однажды услышала Робин разговор хихикавших девчонок, и ей с трудом удалось сдержаться, чтобы не вцепиться им в горло и не разорвать на части. Чувствительная Дейзи с роскошными рыжими волосами и широкой улыбкой отчаянно нуждалась в лучшей подруге, но ее не принимали ни в одну компанию и болезненно часто не приглашали на вечеринки.

— Привет, дорогая, — окликнула ее Робин, когда увлеченная разговором дочь едва не прошла мимо нее.

— Ой! — Дейзи моргнула от удивления и тут же просияла. — Мам, а ты знала, что божья коровка может съесть пять тысяч насекомых за свою жизнь? Пять ТЫСЯЧ, мам!

— Вот это да! — воскликнула Робин, обнимая ее и Сэма. Она достала из сумки пачку сырных крекеров, и брат с сестрой набросились на них, словно голодные гиены. Робин заметила, что Бет снова смотрит на нее с другой стороны игровой площадки с тем же странным выражением в глазах. Робин поспешно отвернулась, но успела понять, как женщина на нее смотрела.

Это была жалость. Бет Бродвуд смотрела на нее с жалостью.

Банни было не по себе из-за того, что она оставила Дэйва одного вечером в понедельник, когда он еще не пришел в себя после новости о своих родителях. Но встреча в Уиллоудине была назначена еще два месяца назад, и дама, организовавшая ее, в последнюю неделю звонила трижды, сообщая информацию о парковке и спрашивая о требованиях Банни. Микрофон? Дисплей PowerPoint? Закуски? «Или мне не следовало спрашивать об этом?» — заговорщически хихикнула она. Нет, отменить встречу было невозможно.

— Пойди прогуляйся и составь компанию отцу, — предложила она бойфренду, хватая ключи от машины и поправляя волосы пред зеркалом в прихожей. — Сходите выпейте пива, поиграйте в дартс, развлеки его светской беседой. И кстати, может быть, он захочет несколько дней пожить у нас? Наверняка ему не слишком приятно сидеть одному дома.

— Хорошая идея. Что бы я без тебя делал? — с благодарностью сказал Дэйв, когда Банни поцеловала его на прощание.

— Вероятно, все еще лежал бы на дороге возле своего велосипеда, — ответила Банни. Она всегда так отвечала на этот вопрос.

— Определенно так оно и было бы, — согласился Дэйв. В конце концов, не каждый так встречает любовь всей своей жизни. Около года назад Банни утром ехала на работу, когда увидела, как автомобиль «Воксхолл» подрезал велосипедиста напротив Майклгейт-Бар^[5]. В тот день Банни замечательно себя чувствовала: она избавилась от лишнего веса и от ужасного мужа. Поэтому она тут же остановила автобус, вызвала «Скорую» и уложила потерявшего сознание велосипедиста в «спасительное положение», т. е. так, чтобы пострадавший не захлебнулся собственной рвотой. Когда его забрала «Скорая», Банни поехала дальше, но через несколько минут, повинуясь порыву, развернулась и села в автобус, идущий в больницу, чтобы проверить, как там дела у (предположительно очень симпатичного) велосипедиста.

Когда Дэйв очнулся в больнице, накачанный обезболивающими и с сотрясением мозга, он увидел перед собой доброе лицо Банни в ореоле белокурых волос, моргнул и спросил: «Ты ангел?» (Его братья потом всегда гоготали именно на этом моменте истории; наверное, не стоило им об этом рассказывать.) Банни улыбнулась, глядя на побитое красивое лицо, и ответила: «Сегодня тебе повезло». Как оказалось, повезло им обоим.

Банни сбросила скорость, подъезжая к деревне Уиллоудин, и несколько минут спустя уверенно припарковалась между двумя машинами возле зала при приходской церкви. Люди всегда удивлялись тому, как отлично она водит машину, особенно мужчины, как будто ожидавшие, что женщина, любящая накладные ресницы, короткие юбки и маникюр цвета «морозный розовый», совершенно беспомощна. «Я полна сюрпризов», — обычно отвечала она на подобные комментарии. Ей нравилось не оправдывать ожидания людей, чтобы они продолжали гадать, кто же она на самом деле. «Не судите эту книгу по обложке».

Посмотрев на себя в зеркало заднего вида, она перевела взгляд на картонную фигурку, лежавшую на заднем сиденье.

— Ну, вот мы и на месте, детка, — сказала Банни. — Давай снова поразим всех худеющих. — С тех пор как она стала «Худеющей года» по программе SlimmerYou, Банни читала вдохновляющие лекции для групп, соблюдающих диету, по всему северу, демонстрируя, какой она была, с помощью картонной фигурки, изображавшей ее саму, какой она была «до» — с двумя подбородками, — и наслаждаясь тем, что люди с искренним уважением смотрят на ее нынешнее стройное воплощение. «Ты сделала это», — говорили их глаза, и на лицах читалось желание стать такой же, не говоря уже о восхищении и, что случалось довольно часто, зависти.

SlimmerYou платила ей небольшие деньги и оплачивала транспортные расходы, но Банни занималась этим не ради денег. Она ощущала своего рода катарсис, рассказывая эту историю снова и снова в Йоркшире, Ланкашире и Мерсисайде. И к тому же это стало еще и поддержкой. Стоя в каком-нибудь мрачном церковном зале напротив жадно слушавших людей, Банни снова и снова удивлялась собственной отчаянной решимости, когда она подробно рассказывала о своем пути к успеху. «Я действительно сделала это», — иногда изумлялась она, мило улыбаясь в ответ на аплодисменты аудитории.

Банни нагнулась к бардачку, чтобы достать розовый пояс, который она надевала по настоянию SlimmerYou, вышла из машины и открыла заднюю дверцу, чтобы вытащить с заднего сиденья картонную фигурку в полный рост.

— Идем, дорогая, — сказала она, беря фигурку под мышку. Хотя она когда-то ненавидела свое тело весом девятнадцать стоунов^[6], теперь Банни испытывала лишь сострадание к своему картонному двойнику. Та женщина была раздавленной, забитой и испуганной, но все же она смогла найти в себе мужество и сказать: «Все, хватит».

У нее сдавило горло, как бывало всегда при воспоминании о прежних плохих временах. Но они остались позади, напомнила себе Банни. Теперь ее звали Банни Холлидей, и она могла со всем справиться.

Хорошо. Ее ждал зал, полный желающих похудеть, и им нужно было вдохновение. Им нужна была она. Быстро заперев машину, Банни высоко подняла голову и направилась ко входу в зал при церкви.

Есть ли что-то приятнее, чем войти в дверь собственного дома после суматошного рабочего дня и знать, что тебя ждут любимые телепередачи, вкусное блюдо, которое с готовностью согреет микроволновка, и бутылочка отличного вина? «Нет, — ответила себе Элисон, задвигая щеколду на двери и сбрасывая туфли. — Нет, ничего приятнее быть не может». Она знала, как весело провести вечер. Что бы об этом ни думала ее дочь.

— Неужели тебе не одиноко? Приходи к нам, если захочешь посидеть в компании, — предлагала Робин примерно девять миллионов раз только за прошедший год. К «нам» означало к Робин и всем остальным Мортимерам. Они были единым целым, а Элисон — явно лишней. Нет, она не сомневалась, что родственники ее зятя — милейшие люди. Робин обожала их всех. Но от этого Элисон лишь сильнее чувствовала, что проигрывает в сравнении с ними, как будто Мортимеры были настоящей семьей, давая Робин все то, что Элисон не сумела ей дать. Они подарили Сэму и Дейзи двоюродных братьев и сестер, теть и дядь, дедушку и бабушку, устраивавших вечеринки. Она такого веселья своим внукам дать не могла.

Ей следовало догадаться, что так оно и будет, еще на свадьбе Робин и Джона, когда в церкви на стороне Мортимеров было столько родственников и друзей, что им пришлось занять и сторону Робин, где сидели только Элисон и несколько университетских друзей невесты. Но все равно все увидели соотношение сил. Хуже того, Джини несколько лет назад пожалела Элисон, проявив неуместное сочувствие: «Должно быть, тебе порой бывает одиноко, Элисон». Ладно, хорошо, она сказала это по доброте душевной, но все равно каждое слово впилось в Элисон, словно колючка. Жалость другой женщины. Снисхождение другой женщины. Как смертельно тяжело должно быть Элисон, не устраивавшей семейных сборищ, не имеющей мужа и кучи детей, не чающих в ней души!

Ну, не совсем так. И зачем столько снисходительности? Элисон не было трудно, и она не чувствовала себя одинокой. Ничего подобного. Как человек может быть одиноким, работая парикмахером, проводя каждый день в новом доме, делая стрижки и слушая истории клиенток? И потом, у нее было столько друзей на форуме «Теленаркоманов»! Некоторые стали ей очень близки за прошедшие годы. А еще у Элисон была гордость, и поэтому с тех пор на все приглашения Джини Мортимер она отвечала: «Спасибо, нет». Потому что, по мнению Элисон, жизнь была слишком коротка, чтобы тебя тыкали носом. На нее не рассчитывайте.

Двадцать минут спустя она уже устроилась перед телевизором, подняв ноги повыше. Тарелка с разогретой в микроволновке лазаньей у нее на коленях, бокал с охлажденным вином на кофейном столике, открытый ноутбук рядом. Духота сменилась дождем. Капли стучали в окно, оставляя длинные мокрые полосы. Раздался раскат грома. Хорошо. Элисон любила грозу: в доме сразу становилось так тепло и уютно. И она только что вспомнила, что в морозилке остался последний кусочек мороженого. Рай…

Откусив кусочек лазаньи и войдя на форум, она напечатала: Добрый вечер всем! Как у вас дела сегодня вечером? Я вижу, что к нам присоединились новички. Добро пожаловать! Мы очень дружелюбные и будем рады поговорить с вами о телепрограммах! Ну, а теперь самый главный вопрос: что каждый из вас смотрит сегодня вечером?

Элисон включила телевизор, напевая себе под нос, пока просматривала вечернюю программу. В девять детективная драма, первая серия которой ей очень понравилась на прошлой неделе. До этого по BBC2 транслировали теннис, который ее всегда успокаивал. Для нее это были звуки лета — удар ракетки и свист летящего мяча. И, разумеется, она не без удовольствия смотрела на атлетически сложенных молодых мужчин в красивых белых шортах. Приятное времяпрепровождение. Что еще? Ага, старая добрая «Улица коронации» и…

БУМ! Раздался треск.

На улице прогремел гром, свет замигал, над головой раздался жуткий грохот. Телевизор зашипел и отключился.

— Ох! — воскликнула Элисон, расплескав от неожиданности вино. На мгновение она застыла, втянув голову в плечи, как будто потолок вот-вот мог обрушиться на нее, но тут же выпрямилась и с тревогой огляделась. К сожалению, телевизор молчал, не подавая признаков жизни. — Ну надо же… — с несчастным видом пробормотала Элисон. Она нажала на кнопку пульта, чтобы включить телевизор, но тщетно. — Не может быть… — простонала она, снова и снова нажимая на кнопку включения. — Пожалуйста, нет!

Так, во всем виновата гроза, это точно. Неужели молния ударила в спутниковую тарелку? И все электричество в доме вышло из строя? Элисон с тревогой вспомнила о мороженом, ожидавшем ее в морозилке, и вскочила. Нет, свет в доме был, сообразила она, включая и выключая лампы. Она прошла в кухню. Холодильник послушно гудел, часы на духовке показывали правильное время.

Дождь продолжал стучать в окна, когда Элисон вернулась на диван и съела еще немного лазаньи. «Ладно, — подумала она, — придется смотреть передачи на ноутбуке, пока я не выясню, что произошло с телевизором. У одной из моих клиенток, Бекки, муж — электрик. Он наверняка сможет его починить», — успокаивала она себя. Но когда она попыталась оживить экран ноутбука, оказалось, что на ее домашней странице висит сообщение об ошибке. Нет выхода в Интернет. Элисон была вне себя от досады.

— Только не это! — Неужели молния лишила ее еще и Интернета? Надо честно признать, что Элисон плохо разбиралась в электричестве, сетях и вообще в технологиях, поэтому ни малейшего оптимизма не испытывала.

Элисон мрачно доела лазанью, отодвинула от себя тарелку. Настроение упало. Ни телевизора. Ни Интернета. По крайней мере, у нее оставался мобильный телефон… Но кто захочет смотреть передачу на крошечном экране? Через две минуты у нее разболится голова, даже если она наденет очки для чтения. Ну и что ей теперь делать?

В таких ситуациях — очень редких, надо признать — ей не хватало Рича. После его смерти прошло тридцать три года, но она все еще иногда вспоминала о нем. Он как будто застыл во времени, Рич в его любимой клетчатой рубашке и вельветовых брюках, Рич с неровно постриженными темными волосами, Рич, умеющий спокойно справляться с проблемами. «Давай-ка посмотрим, что тут можно сделать», — сказал бы Рич, если бы был с ней. Он взял бы отвертку, сунул бы карандаш за ухо и ушел, жизнерадостно насвистывая, чтобы справиться с новой задачей, которую ему подкинула жизнь. Элисон была уверена, что в их старом доме в Вулвергемптоне все еще повсюду стояли бы ящики, стоял бы и сарай, который он однажды построил в субботу днем, разложив по всей лужайке доски, словно элементы гигантского пазла. Остался бы и огромный верстак, который он установил в гараже, крепкий, как и все остальное. Чтобы его сломать, крышу гаража должен был пробить метеорит. Вечера, которые Рич проводил там, возясь со своим любимым винтажным автомобилем — красным «Дженсен Интерцептор», — были для него воплощением блаженства.

Разумеется, Элисон старалась не думать об их старом гараже. О таких вещах лучше вспоминать пореже. Но воспоминания все равно возвращались: как она проснулась в то тихое воскресное утро, чтобы обнаружить, что его половина кровати пуста; как у нее стиснуло горло от страха и она на цыпочках прокралась мимо комнаты Робин и спустилась вниз. За три месяца до этого Рич потерял должность мастера на заводе, потому что его по ошибке обвинили в воровстве, и с тех пор был сам не свой. Элисон вошла в кухню, где на столе рядом с чайником лежала записка всего в два слова: «Мне жаль». Элисон увидела, что дверь, ведущая из кладовки в гараж, раскрыта настежь. Она бросилась туда и…

Горький запах скипидара. Мягкие опилки на верстаке. И эта веревка, на которой висело тело ее мужа, обмякшее и мертвое. Она отскочила в сторону, как будто ее ударили кулаком в живот, опрокинув коробку с ролплагами. Ее рот распахнулся в безмолвном крике. Нет. Нет!

Много лет спустя, сидя в своей тихой безопасной гостиной, Элисон вздрогнула и одним глотком допила вино, пытаясь отключить картинку, вновь захлопнуть дверь, как в тот день. Она крепко закрыла ту дверь, заперла ее, положила ключ в карман халата, потому что некоторые вещи ребенок видеть не должен, тем более иметь с ними дело, и ему никогда не следует об этом говорить. Потом, все в той же оцепенелой собранности, Элисон позвонила матери: «Мне нужно, чтобы ты приехала и увезла Робин. Пожалуйста. Как можно быстрее», — а потом смяла записку Рича. («Почему ему жаль? Он что, разбил что-то?» Робин обязательно задала бы эти вопросы, если бы увидела записку.) Потом Элисон сунула скомканную записку в самую глубину мусорного ведра, под чайные пакетики, картофельные очистки и яичную скорлупу.

«Внезапный сердечный приступ», — сказала она Робин несколько дней спустя, когда дочка могла спокойно вернуться домой и когда все свидетельства смерти ее отца были тайком унесены добрыми полицейскими. На прикроватной тумбочке Элисон появились только что выписанные таблетки от бессонницы, единственное, что помогало ей спать по ночам. Была ли она не права, переписывая историю, вычеркивая кое-какие строки, потому что защищала собственного ребенка? Как бы там ни было, с тех пор она ни разу не изменила своей версии. Они переехали в новый город, в новый дом, только бы до Робин не дошли никакие слухи.

— Бога ради, прекрати! — велела себе Элисон, резко вставая и выходя в кухню, как будто пытаясь стряхнуть с себя мрачные воспоминания. — Какого черта? Прекрати думать об этом, глупая женщина.

Элисон налила себе еще вина и залпом выпила весь бокал, стоя возле рабочего стола в кухне. От вина у нее свело рот, словно от лекарства. На улице все еще гремел гром.

В следующую минуту, когда раскаты стихли, из гостиной до нее донесся мужской голос. На мгновение Элисон решила, что сошла с ума, что каким-то образом сумела воскресить своего давно умершего мужа. Сошла с ума? Или напилась? Элисон торопливо вернулась в гостиную и увидела — хвала небесам! — что телевизор снова заработал, а ведущий выпуска новостей торжественно вещал о последнем кризисе с беженцами. Элисон тяжело рухнула на диван, из ее горла вырвалось рыдание.

— Спасибо, — хрипло сказала она телевизору.

Перепад напряжения? Нарушение соединения? Кто знает, но и ее ноутбук деловито обновлялся. Все вернулось к норме. Паника прошла.

Элисон вытерла глаза, высморкалась, дрожа от облегчения.

— Соберись, — приказала она себе. — Рехнулась, старая корова, довела себя до такого состояния. — Элисон прижала руку к груди, чувствуя, что сердце бьется слишком быстро. — Теперь все в порядке. У тебя все хорошо.

Примечания

5

Майклгейт-Бар (Micklegate Bar) — южные ворота города Йорка, которые долго считались самыми важными воротами и отмечали начало пути на Лондон. Эти ворота построены по плану норманнов, которые, по слухам, использовали старинные каменные гробницы как строительный материал. Здесь позднее выставляли головы казненных преступников и мятежников. В музее Майклгейт-Бар, разместившемся в укрепленной башне, находятся старые литографии, модели, картины и черепа (прим. переводчика).

6

120,7 кг (прим. переводчика).