Удар ниже пояса. Повесть

Людмила Андреевна Евсюкова

Семейная жизнь Корнея Тибетского терпит фиаско в считанные мгновения. Возвратившись домой с трехмесячной вахты, он обнаружил свою жену в объятиях друга. На выходе его задерживают, обвиняя в похищении сына. Корней не знает, где искать Петра или свидетелей, как доказать свою невиновность? Он решается на побег из автозака по дороге в суд. И становится отшельником в лесах Дальнего Востока без гроша в кармане, одежды утвари. Наездами они с другом Тимохой ищут сына. Интересно, добьются ли они правды?

Глава 2. Корней в КПЗ. Договор с Романом о побеге

После допроса Корнея отвели в какую-то другую камеру — большую комнату с плотной металлической дверью, закрыли на несколько прочных замков. Там стояли несколько заполненных людьми двухэтажных нар, большой деревянный стол для приема пищи и туалет в углу.

Солдат подтолкнул Корнея в спину. У того заходили желваки от злости. Сдержался. На звук открывающейся двери более десяти пар глаз с любопытством оглядели новенького. Корней бегло поздоровался, осмотрелся, забрался на свободные верхние нары, и отвернулся к стене.

Голова разрывалась от дум и предположений. Что могло произойти? Как узнать, жив ли сын и где его искать, если это так? А вдруг похитили? Кому он помешал, перешел дорогу? Да нет, если бы похитили, требовали бы выкуп. Пока о этом молчат.

Был бы на свободе, поспрашивал бы знакомых, друзей, соседей или просто прохожих. В камере он чисто патетически связан по рукам и ногам. Лежит, как бревно, и только голову мучает, мозг все больше накаляет. Корней переворачивался с боку на бок, вздыхал и, наконец, сел, спустив вниз ноги и почесывая живот.

— Чего ты там маешься, дружище? Прямо жук навозный. И только. — Подал голос пожилой мужик с нижних нар. — Пришел сам не свой, теперь места себе не находишь. Спускайся вниз, познакомимся, поделишься бедой. Один ум хорошо, два лучше. Все равно тут делать нечего, а так хоть время скоротаем.

Корней спустился. Они сели за стол друг против друга.

— Меня, кстати, Романом зовут. А тебя как кличут? Видать, в оборот следователь берет? — Да надоел уже. Признайся да признайся. В чем я должен признаваться, если не был в городе три месяца и вернулся домой в день задержания? И вообще, я же не кретин похищать или убивать своего сына?! Ладно, жена оказалась неверной и написала фиктивное заявление. При чем тут все остальное? А кличут меня уже тридцать шесть лет Корнеем.

Он рассказал, что произошло дома, о чем узнал от следователя, как он ведет себя и каково на душе после разговора с ним.

— Это они могут. Привыкай. А про жену когда узнал?

— Как зашел в квартиру, так и увидел. Рванул прочь, а у подъезда уже ждут.

— Вот так скорость! Жинка, видать, и сообщила примерное время твоего приезда?!

— Выходит, так.

— Вот так подруга.

— Я так кумекаю, может и к исчезновению сына она каким-то боком имеет отношение. — Потер подбородок сосед по камере. — Как думаешь? Может?

— Теперь уже все возможно, — вздохнул Корней. — Сам иногда так предполагаю. Не зря же она за день до моего появления заявила о пропаже. Хотя, чем черт не шутит?! Вполне возможно совпадение.

Долго беседовали, голова слегка успокоилась. Он брезгливо стал рассматривать голые стены.

— Никогда не думал, что окажусь в тюрьме.

— Это еще не тюрьма, дружок, но условия содержания практически как там. В камере несколько человек. И у каждого своя статья, придурь тоже разная. Слава Богу, сокамерники оказались нормальными. Могли ведь нарваться на ярых зеков.

Тогда б мы с тобой не сидели спокойно за столом, не беседовали по душам. А-то ведь вместе содержатся люди, которые переживают за свою судьбу и за жизнь больше, чем те, кто на свободе.

— Повезло хоть в этом. А то показывают по телевизору: в камерах избивают, унижают и всякое прочее.

— Так оно и есть, Корней. Тогда наблюдай в оба глаза, думай обоими полушариями. Шаг не так ступишь, не то сделаешь, пиши-пропало. Кто не впервой тут, говорили: с ними нельзя заводить разговор первым, а уж тем более подавать руки — не очень разговорчивы и не любят людей из общества, которое презирают. Даже если предлагаешь помощь и поддержку, можешь попасть в немилость.

— Смотрю вот, — подставил руку под подбородок Корней, — на дворец камера мало похожа.

— Этого добра не дождешься. Есть, правда, тут и единичные камеры с удобствами всякими, мылом и туалетной бумагой. Так это для шишек. Не про нашу честь. А что, дома осталось добротное жилье?

— Да так, обычная хрущевка с высокими потолками, но маленькими комнатами, прямо игрушечными. Когда получил, нарадоваться не могли. После съемных квартир показалась райским уголком. Все-таки у каждого по комнате. Никто не мешает. Мебель, как у всех: ковры, посуда, кухонный гарнитур, люстра над столом. По стенам картины, на окнах цвет.

— Сам в таком жилье кантовался с жинкой. Дети давно разлетелись по своим закуткам. Я больше всего балкончик люблю.

— Вот и я тоже. Закроешься там, как в коконе. И сам себе хозяин. Никто не рычит на тебя, не шпыняет. Сидишь себе книжку читаешь, куришь или пивко попиваешь. И такое блаженство на душе, — потянулся от разлившейся неги Корней.

— Вижу, отпустило тебя маненько, — улыбнулся Роман. — Может, пора подумать, как лучше поступить в твоей ситуации? Да и в моей тоже.

— Разве здесь такое возможно? Куча замков, охранник на охраннике.. А ты, как тростинка на ветру, стой и клонись то в одну, то в другую сторону.

— Э, нет, дружище, если хорошенько подумать, из любой ситуации можно найти выход или хотя бы лазейку. Я вот думаю: скорее всего завтра повезут нас в суд. Есть мыслишка дать деру по дороге. Я тут прозондировал почву, только так возможно, не иначе. Ты, гляжу, мужик сурьезный. Потому доверяюсь.

Да и ждать нам обоим от правосудия нечего.

— Ладно, мне нечего. А как ты здесь оказался?

— Так я зарезал подонка, который надругался над дочкой и убил ее, чтоб не было свидетелей. Мечтали работать начнет, замуж выйдет, внучат нарожает. А пришлось хоронить. Мы, старики, хоронили свою свеженькую, чистенькую выпускницу института. Выли потом с женой всю ночь. А наутро и ее не стало.

После того, как менты нашли Настеньку, куча полицейских была там чуть раньше, истоптали все дорожки вокруг, а только я потом в кустах увидел утерянный или отброшенный им нож и пропуск на завод. Представляешь, какой растяпа! И фото, и фамилия с именем все там было.

Я решил: раз полиция не нашла улик, им наплевать, кто это сделал. Не их ведь ребенок. И пошел к проходной сам. Поспрашивал у людей. Мне показали его. И я, самый что ни на есть дружелюбный человек, всадил ему в живот его собственный нож несколько раз на виду у заводских.

Меня тут же повязали, били от души, пригрозили, что живым из тюрьмы не выйду.

Такие-то вот у меня дела, Корней. А теперь сам себе удивляюсь, как смог сделать это? Наверное, если человека довести до белого каления, он и не такое способен. А я за несколько дней потерял все, что было в жизни.

— Я тоже всегда думал, что не смогу кого-то уничтожить. А сейчас понимаю, своими собственными руками бы задушил любого, кто посягнул на жизнь и благополучие сына.

Пусть земля у них горит под ногами. И мы с ним ночами сниться станем, не дадим им спокойного отдыха.

— Ладно, что-то мы с тобой отвлеклись от главного: и это сейчас побег, — изрек Роман.

Всю ночь Корней и Роман шептались, сидя на нижних нарах. Они обдумывали план предстоящего побега.

То и дело слышалось:

— Нет, так не пойдет. Сразу же укокошат.

— А вдруг вот возьмут и не откроют клетку?

— А что, если…

Глубокой ночью Романа вдруг осенило:

— Вот я — колода старая! Нам в первую очередь нужен транспорт, чтобы скрыться как можно быстрее и дальше. Перекроют дороги, — пиши-пропало. Бежать будет поздно.

А все остальное по мере поступления.

— У меня-то есть машина. Но как дотянуться до нее отсюда? У товарища, правда, запасные ключи и доверенность на ее использование есть. Но как он узнает? Да и отобрали у меня все водительские документы при аресте.

— Не такой же преданный, как твой друг — любовник? — Не без сарказма прошептал Роман, усмехаясь.

— Вроде, не такой. С самого восьмого класса дружим.

— На этом и остановимся. — Роман подпер в задумчивости подбородок. — Ладно, ложимся спать. Утром достану телефон, позвонишь ему.

— Это как? Сквозь стену проберемся что ли?

— Есть у меня задумка одна. За деньги здесь и не такое возможно. Все. Отдыхаем.

Только он лег на нары, тут же захрапел на всю камеру:

— Хыр, хыр, хыр-хыр.= несся храп с каким-то бульканьем в придачу.

Это ж надо иметь спокойствие: только коснулся телом нар, уже отключился.

Сокамерники стали недовольно бурчать:

— Вот гад! Никакого спокойствия! Полночи шептался с новеньким, остальные часы будем его концерты слушать.

— Толкните, кто-нибудь его в бок!

Но никто не толкал.

А Корней снова вертелся, как муха на скользком стекле. Вставал, ложился. Снова вставал. Нервишки ни к черту. Все думал, как пройдет их с Романом рискованная задумка? Но пропавший сын стоял перед глазами. К рассвету Корней решил: жизнь сына-превыше всего. Все остальное-ерунда.

Как только подумал это, забылся в нервном сне, вскакивая и бормоча отдельные фразы.

— Вот еще выискалась находка для врага на нашу голову. Бормочет что — то — поди разбери, — вздохнул сокамерник с рядом стоящих нар. — Когда только проклятое утро наступит?

Корней сквозь дрему слышал, как загалдели сокамерники, слышал лязг затворов, когда принесли завтрак. Не было сил открыть глаза.

Мужики стучали ложками по железным чашкам, что-то говорили. Корней не вслушивался. Он понимал: от отдыха зависит, сможет он бежать в нужный момент так, как бегал в школьной секции легкой атлетики. Столько времени минуло с тех пор.

Он хоть еще молодой, а как справится с бегом Роман? Ему — то уже под шестьдесят. И сам же себе отвечал: ничего, страх толкает иногда даже на рекорды. И вообще, спит он или просто лежит с закрытыми глазами? Мозг работал бесперебойно и на удивление спокойно. Отдохнул все-таки.

Вдруг почувствовал толчок в бок. Открыл глаза. Из-за его головы выглядывал Роман.

— Вставай. Пора. Я сунул под подушку телефон. Поговори с другом. Много не рассусоливай. Скажи главное. И все. Я прикрою тебя спиной. Пока мужики едят, это вполне реально.

Как ни странно, товарищ ответил с первого звонка.

— Тимоха, друг, спасай! Пропал мой сын. Обвиняют меня. В оборот взяли нехилый. Чувствую, прямо горят желанием засадить за решетку. Ничего не остается, как завтра по пути в суд бежать.

— Все понял. Что надо сделать? Ты будешь один?

— Пригони мою заправленную машину под мост, спрячь, чтоб не было видно, ключи положи под колесо с водительской стороны. Удираем вдвоем.

— Все будет тип-топ. Хорошо, что позвонил утром. В обед уезжаю в командировку. Кстати, надо сохранить билеты. Вдруг докопаются. Ну, Корнюха, удачи. Буду держать сжатыми кулаки. В бардачок положу телефон. Если что, обращайся.

— Спасибо. Пока.

Телефон Корней засунул Роману за воротник. Тот тут же лег, придерживая воротник и потягиваясь:

— Что за погода? Дождь что ли собирается? Ломит все тело и клонит ко сну.

Один из сокамерников засмеялся:

— Еще б не клонило. Полночи глаз не смыкали. И нам не дали.

— А, ничо! На том свете отоспимся. — Роман сделал вид, что чешет шею. Сам зажал в ладони телефон и поднялся с нар, второй рукой стал собирать посуду на столе. Телефон спрятал между первой и второй тарелкой.

Раздался лязг затворов, открылось окошко, послышался бас:

— Посуду собираетесь отдавать?

— Конечно, конечно! Вот, возьмите.-Он протянул стопку тарелок с ложками работнику кухни.

Тот посмотрел пристально на Романа, который сделал перед ним реверанс. И наклонил голову вправо. Мужики засмеялись.

— Никак толстяка на танец приглашаешь?!

— А то! Чего б и не повеселиться?! — Так же, шутя, ответил Роман.

Мужики достали из тайника карты, стали играть. Роман покрутился возле них, заглядывая каждому через плечо. Изрек:

— Ну, не игрок я. — Развел руками. — А вот до водки и до баб охочий. Тут любого переплюну, заткну за пояс. Был у меня случай. Приглянулась одна: тот не такой, этот не эдакий. Любит рестораны и букеты. Так я ее за день так раздраконил, что отдалась прямо в кустах на стояка.

— Во, ловелас!

— Класс!

Сокамерники развеселились и стали топать ногами так, что снова открылось окошко, и хриплый голос заорал:

— Чего бузим? В карцер захотели? Так это всегда пожалуйста.

Карты тут же скрылись со стола. Наступила гробовая тишина.

— Вот! — усмехнулся надсмотрщик, перебрасывая ментовскую палочку с одной ладони в другую. — Совсем другое дело. А-то смотрите, вмиг в карцер отправим.

Роман вернулся к Корнею:

— Ну, вот. Машина завертелась. Лиха беда начало. Все решили, теперь только ждем.

Кстати, сопровождать будет новенький. Салага, можно сказать. это уже неплохо. Нам только на руку.

— Какая разница?

— Это как кто-то зажимает в углу, а кто-то только дразнится. Потом узнаешь.

Где-то спустя час снова лязг засовов и такой же металлический голос:

— Шумейко, Тибетский! На выход. С вещами.

Подскочили, как ошпаренные, переглянулись. Снова заколыхалось желе внутри, задрожали поджилки: кто знает, может этот взгляд станет последним в жизни.