Куплю тебя, Девочка

Любовь Попова

Глава 11.

Успокаиваюсь только, когда самолет набирает высоту. Наверное, был страх, что Никита передумает. Что поймет, какую головную боль купил.

Он скорее всего и понимает. Именно это и беспокоит. До сведенных скул. До третьего стакана виски. Как вспомню вкус, так плохо становится.

Меня пытались как-то накачать этой дрянью. И еще чем-то. Но все, что у них вышло, это оттирать мою рвоту со своих брюк, а не снять их.

Было смешно. Но за смех я поплатилась сломанным носом.

Спасибо и на этом. Больницы я любила всегда больше всего. Часто имитировала, чтобы оставаться там подольше. Иногда мне казалось, что вот этот добрый врач планирует меня удочерить. Ведь я рассказывала о своих бедах. Но в итоге это мне выходило боком и попыткой изнасилования в безопасных стенах больницы. После трех таких случаев я зареклась о себе вообще что-то рассказывать. Молчание — золото, и мне пришлось наступить не на одни грабли, чтобы это осознать. Всегда думала, да что же во мне такого, что пробуждает даже в самых добропорядочных мужчинах низменные инстинкты.

Даже сейчас, смотря в свое отражение в стеклянной бутылке с минералкой, не понимаю.

Блондинка. Голубые глаза. Вечно припухшие губы. Как по мне, ничего особенного, таких миллионы. И только почему-то у меня на лбу как будто написано «продается». Вернее, даже не так. Вход открыт. Проходите, кто хотите.

— Любуешься?

Отрываю взгляд от себя и утыкаюсь в насмешку. Даже обидно, что Никита портит ею такие красивые губы. Ведь он умеет так красиво улыбаться. Еще сильнее будоражит его смех.

— Слежу, чтобы товар был в порядке. Ты как, сам планируешь пользоваться? Или меня ждут эротические приключения в России? — играю я бровями.

Никита может и хотел сказать что-то колкое, но внезапно смеется. А мне больно на него смотреть в этот момент. Как и ночью на парковке. Потому что именно такой смех заставляет влюбляться женщин, терять гордость. Терять себя.

Если, конечно, это может быть ко мне применимо.

— Черт… Ты слышала про цену. Тебя не проймешь. Я все жду, когда ты вцепишься мне в глотку. Начнешь орать, что у тебя не было выбора. Что я в отличие от тебя не знаю о реальности ничего. И вообще не имею права тебя обвинять.

Он отклоняется на кресло, а я отвожу взгляд от кучевых облаков за окном самолета и возвращаю внимание Никите. Он успокоился.

Только сам ли? Или помогли три бокала виски?

— Ну почему же. У меня всегда была прекрасная альтернатива. Ты сам о ней сказал.

— Смерть…

— Она родная. Она. Можешь мне поверить, мы с ней старые подруги.

— Ну теперь она тебя заберет только через мой труп, — заявляет Никита, и сейчас он сильно напоминает мне того мальчика, который так долго был для меня маяком во мраке грязи.

— Категорично… И что ты под этим подразумеваешь? — спрашиваю тише, делая новый глоток воды.

Сердце барабанит, горло пересохло, и мой язык, слизавший пару капель с губ, не остается незамеченным. Мне надо знать, что он имеет в виду. Мне надо знать его к себе отношение. Теперь особенно, когда первые эмоции улеглись.

— Ну не могу же я позволить взорваться тачке за пару десятков миллионов рублей.

— Мило, — кривлю лицо. Ну вот на что ты рассчитывала, что он в любви признается?

— Не дуйся.

Заняться мне больше нечем. Но лицо отворачиваю. Никита отцепляет ремень и чуть наклоняется вперед, теперь смотря на меня исподлобья.

— Я не желаю тебе смерти. Просто мне тяжело принять…

— Ты же все понимал! — резко выдыхаю я и неожиданно отшатываюсь. Его лицо слишком близко. А колено почти задевает мое. И почему в частном самолете кресла расположены настолько тесно?

— Ты прекрасно понимал, кем я стану. И ты бы им стал. Но тебе повезло, верно? У тебя появилась мама. Папа. Дом. Школа. Первый поцелуй. Первый секс в презервативе. Идеальная жизнь, о которой я не смела даже мечтать. Так что не смей меня обвинять! Нет никаких гарантий, что после секса с любителем вскрывать мальчиков, ты бы не вскрылся сам… — последние слова выплевываю ему в лицо и тоже отцепляю ремень.

Резко так. Надрывно. Словно оторвать хочу.

Давно во мне так не бушевали эмоции. Давно я не злилась на мужчину. Обычно единственное желание — это их убить. Чаще всего хладнокровное.

Вскакиваю с кресла, обхожу его и поворачиваюсь обратно. Смотрю в синие глаза, в которых даже не мелькнуло чувство вины. Да и откуда бы. Ему повезло. Мне нет. Расходимся.

— Я бы не вскрылся. А ты пыталась?

— Спрашиваешь меня о том, пыталась ли я покончить с собой? Или тебя интересует, трахали ли меня в жопу? — горько усмехаюсь я. — Ты даже не можешь пожалеть меня?

— А тебе это нужно? Жалость?

— Знаешь! Немного не помешало бы. Хотя бы попытайся! — срываюсь я и лечу. Еще немного и я действительно вцеплюсь в глотку.

— Мне жаль! Мне жаль, Алена, что ты стала проституткой!

— Спасибо!

— Пожалуйста! — отвечает он столько же резко, и я отворачиваюсь, иду в сторону туалета, но натыкаюсь на стюардессу. Веллу, кажется. Она мне улыбается, предлагает воды.

И я пью ее, обхватив стакан дрожащими пальцами.

Вода сладчайший напиток для того, кто знает ей настоящую цену. Проведя пять дней в пустыне Арабских Эмиратов, я знаю. Я вообще много чего теперь знаю.

— Мне не жаль… — шагаю обратно, пока он пытается успокоиться еще одним стаканом виски.

— Что? О чем ты?

— Мне не жаль, что я проститутка. Мне по крайней мере известна истинная цена человека. И то, кем он является — не важно. Важно, что он из себя представляет. Например, ты — ничего. Мажор, покупающий все и всех. Велика ли цена того, что ты остался на свободе?!

— Ты права. Ты, разумеется, права, и я подонок.

— Верно… — задираю подбородок. Неужели он все осознал.

— А еще я убийца…

— Это было…

— Необходимо, знаю.

Никита неожиданно встает, не сказав ни слова. Оглядывается по сторонам и довольно бодро проходит мимо меня. Потом резко дергает и заталкивает в скрытое на первый взгляд помещение.

Здесь небольшая полутороспальная кровать. Бежевые тона. Кресла. До отвратительного мало места. А воздуха и совсем не остается, стоит стояку коснуться моей задницы.

Разворачиваюсь и почти падаю на кровать.

— Проблема в том, Алена, что я действительно подонок. Потому что буду тебя трахать, потому что купил. Но даже не это самое важное, — подходит он. Куда уж ближе.

— А что, — подкашиваются ноги, и я таю, словно ледники в глобальном потеплении. Не хочу, но его тело излучает аромат похоти, а дыхание виски только усугубляют ситуацию.

Перестань. Ты же все знаешь. Зачем ты так смотришь. Зачем ставишь колено на кровать между моих ног.

— Только то, что я бы трахал тебя в любом случае. Потому что ты сама этого хочешь… И мне очень интересно, скольких мужиков ты хотела до меня?

Его рука уже в волосах, затылок в плену, губы непозволительно близко, и я облизываю свои, потому что горло пересохло.

Упираюсь ладонью в его рот, второй останавливаю его пальцы, что уже лезут мне в штаны.

— Сколько? — спрашивает он сквозь барьер и вытаскивает язык, скользит им по коже, добавляя в тело огня.

— Тебе лучше не знать этой страшной цифры.

— Не сомневаюсь. Ведь одно дело, когда шлюха ложится и просто продает свое тело. А ты еще и удовольствие от этого получала… Дрянь! Я прекрасно помню, как ты извивалась в оргазме. И очень хочу увидеть это снова. Покажи мне, как ты полюбила это…

— Пошел ты! Как ты правильно сказал, я шлюха. Так что максимум, на что ты можешь рассчитывать, это потыкать бревно своим сучком.

— Мой сучок еле в твой рот влазит, — усмехается Никита и проводит пальцем по моим губам. Сует внутрь, касается языка. — Рабочий ротик. Понравилась моя сперма?

— Я выплюнула ее. И не обольщайся, твой член самый обычный. Это инструмент. Им надо уметь пользоваться.

— Давай поспорим?

— Что? — теряюсь я в собственных чувствах от тянущей боли в волосах, от языка, что скользит по шее. Спаси…те.

— Буду тебя трахать. Если не кончишь, оставлю тебя до конца дня…

Меня тянет рассмеяться, но его рука уже в штанах, и там отвратительно мокро.

— Сука течная, — хрипит он, сдергивая с меня штаны и пробуя собственные пальцы в моей смазке на вкус. Господи. Кто вообще такое вытворяет? — Вкусная сука…

И я понимаю, что вот сейчас он помешан. Он не в себе. Смогу ли я на этом сыграть?

— Давай проверим и твою выдержку. Если кончишь, то ты оставляешь меня в покое. Навсегда…

— Нет, — отрезает. — Даже не обсуждается.

— До конца недели! — вспоминаю я, что сегодня четверг. Четыре дня спокойствия.

— Тебе не выиграть, так что ладно… — сдирает он с меня кофту и впивается в сосок, и я выгибаюсь, кайфуя от его губ и внутри себя смеюсь.

Этот дурак уверен, что важен оргазм, но еще не понимает, что мне нравится с ним именно процесс. Только с ним. Только, чтобы его губы спускались все ниже, язык забирался в пупок и вызывал острую нехватку воздуха. Ровно в тот момент, когда коснулся киски.