Судья. Рассказ второй «Жестокие дети»

Любовь Ив, 2019

Очерки-рассказы "Судья" повествуют о жизни офицера, ставшего председателем суда во времена сложного постсоветского периода, начала девяностых годов двадцатого века. Действия происходят в России в маленьком провинциальном городке. Основано на реальных событиях.

ОТ АВТОРА

Помните время перестройки, когда в Россию бесконтрольно хлынули наркотики, на улицах процветала преступность несовершеннолетних, школьная форма была отменена, а на голубых экранах телевизоров впервые появились стринги? Постсоветскую страну накрыла волна эротической Эммануэль и не менее вызывающей музыкальной Энигмы, открылись первые кабаки, толпой овладел бесконтрольный хаос. Советские люди не понимали — как дальше жить, пока современная молодёжь с жадным блеском в глазах пробовала на вкус Запад и секс.

Чем тише казалась девочка, тем хуже смотрелась она среди сверстниц. Одноклассники разделяли таких по двум рангам: «ботанка» или «тихушница».

Что могло происходить в голове подростка своего времени и многое ли изменилось сегодня?

На мой взгляд — нет предрассудков столетий. Нет лучших или худших поколений. А есть лишь нормы и правила общества, благодаря которым люди могут хоть как-то спасти человеческую суть и вырастить здоровое поколение.

Просто — не ешьте друг друга.

Отцу посвящается.

-/-

Девчонка подросток стояла в нерешительности рядом с шустрой подружкой, пока та уговаривала пойти с ней дальше:

— Всё равно в школе никого нет уже! Пошли зайдём — по-маленькому хочу! Покарауль! Не надо в наш «тубзик» наверх подниматься!

— К… Куда!?…

Ленка шмыгнула в мужской туалет, расположенный на первом этаже городской гимназии, и скрылась за дверью. Миг спустя, выглянув в щель, она настойчиво и любопытно смотрела на одноклассницу, которая замерла на месте, точно вкопанная.

— Ну!? — Упрямо спросила та.

Испытывая глубокое чувство неловкости, девочка робела и краснела, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

— Так я к… караулю! Тут. Я тут покараулю.

Ленка выскочила из-за дверей, резким движением затащила девчонку внутрь.

В нос ударил резкий, застоялый запах немытой уборной. Школьница огляделась вокруг: старая напольная плитка светло-коричневого цвета потемнела от времени, местами покрылась толстым сальным слоем грязи. Стены, до середины окрашенные в тёмную зелёную краску, были испачканы так, словно их никогда не протирали.

— А что это за запятые наверху?!

— Где?

— А вон! — Девочка показала пальцем на жирные размазанные кривые пятна, точно углём нарисованные посреди стен.

— А это?.… Косяк!

— Что?

— Косяк так забивают. Накуриваются травой пацаны и забивают косяк… — Тушат скрутку.

— В смысле? Что наркотики что ли?

— Угу….

Восьмиклассница отшатнулась назад, поморщилась и замолчала, глядя на Ленку, которая тут же спросила:

— Ты пробовала когда-нибудь накуриваться?

— Нет конечно! Для меня это страшно. Меня это пугает. Не интересно…

— И я тоже. Пошли отсюда.

Шокированная, девочка ворчала, шагая в след за раскрепощённой приятельницей в класс:

— Ужас! Это в школе творится?…

— Это ещё что! Знаешь Ольгу Белозёрцеву из восьмого «в»?

— Знаю. Она живёт на нашей улице в посёлке — в детстве даже играли вместе.

— Её поймали в женском туалете с каким-то старшеклассником. Они делали это прямо на подоконнике.

–Что?!

— Это!…

— Что это!? Курили?

— Нет! Он её того…. Ну чпокал!

— Чп..!? — Лия остановилась на месте с широко распахнутыми наивными глазами и раскрытым ртом. — Да ну!?

Ничего не ответив, Ленка вбежала в класс, тут же переключившись на уборку:

— Делим дежурство! Чур я мою доску и подметаю, а ты моешь полы.

Лилия посмотрела на неё с осторожностью, но перечить не стала. Ей всегда было проще не доводить до конфликта ситуацию. Предпочитая спокойствие, она молча взяла ведро и пошла за водой, но на этот раз в женский туалет, который находился на втором этаже и когда та вернулась в класс, одноклассницы завязали беседу о дружбе.

— С кем бы ты хотела дружить из нашего класса? — Блистала любопытством невысокая, худощавая, русоволосая голубоглазая Ленка. Вопрос не понравился Лилии. Как на него можно ответить так, чтоб не оскорбить ни чьих интересов?

— Даже не знаю.

— Как тебе наша Ната?! С ней все ищут дружбу. Ты уже третий год с нами учишься…

— Ты же видишь, что я особо не общаюсь. Ну Ната и Ната…

— Во характерец! Да?

— Она всегда была такой?

— Какой?

— Почему она постоянно матерится и ногами дёргает?

— Да она всегда была такой. Ты бы хотела с ней дружить?

— Даже не знаю… — Лилия задумалась. Она отчётливо понимала, что скорее нет, чем да, но обижать никого не хотелось. Потому предпочла ответить уклончиво. — Я когда только в класс перешла, мы даже общались. Она тогда пригласила меня к себе в гости. Мы готовились к осеннему балу, вместе пекли вафли. Дома она мне показалась совсем другой, спокойной, интересной и хорошей. Не то, что в школе. Ведёт себя иногда, как дурочка дёрганная!

— Точно! Ага! — Засмеялась в ответ Ленка и принялась отчаянно мести пол, подымая осевшую пыль.

Девчонки более почти не разговаривали. Быстро выполнив свою работу, одна из них бросила веник и спешно распрощавшись, убежала домой. Лия в одиночестве осталась домывать полы даже не предполагая, какими последствиями обернётся эта непринуждённая внеурочная болтовня. Несмотря на то, что она была достаточно настороженной девочкой в общении с одноклассницами, всё же проблем избежать не удавалось. Поэтому на протяжении длительного времени она старалась держаться особняком в классе. Маленькая ростом, темноволосая, щупленькая, молчаливая и наблюдательная, Лиля обладала широкой улыбкой и большими глазами. Вела себя слишком скромно, что порой это мешало в учёбе. Мальчиков сторонилась. Но они проявляли к ней любезность, в особенности старшеклассники — друзья родной сестры. Видно, тем и навлекла на себя очевидную нелюбовь среди сверстниц.

О, как она любила петь! После каждого выхода на школьную сцену Лия получала не только удовольствие от музыки, но и новую порцию зависти. За спокойную реакцию на издевки сверстниц, одноклассницы устраивали Лилии неравный бой, встречая её утром дружной компанией в раздевалке в начале нового учебного дня, обзывая, а порой и пиная её вещи. День не задавался с самого начала и, нагруженная нервной встряской, Лия с трудом справлялась с мыслями, чтобы отвечать на уроках. Стоя у доски, она наблюдала кривые и недоброжелательные оскалы одноклассниц. Страхи перед учителями и саркастическим судом сверстников брали верх и, растерявшись, девочка заваливала ответы, получая неуд за молчание. Но когда одноклассницы прознали о приятельстве Лилии с девятым «в» и парнями — красавцами, друзьями ее родной сестры, так вовсе воспламенили дикой ревностью. Началась не учеба в школе, а гонка на выживание, из-за которой девочка скатилась по всем предметам.

Особенно не разбираясь в чём дело, педагогический состав школы, словно клеймо налепил на девочку, закрепив за ней звание слабой ученицы.

Думая об этом, Лилия закончила дежурство и с нетерпением ринулась домой — туда, где можно было снять накопившееся напряжение после школьных будней и вновь стать собой среди родных и близких людей.

Время неумолимо тикало, приближая вечер. Ожидаемое родительское собрание на тему успеваемости не давало покоя. Ох! Какой страх испытывали две сестренки, рыжеволосая Алла и брюнетка Лиля, от одной только мысли, что ждёт их вечером дома, когда отец увидит классный журнал с отметками…

— Перед смертью не надышишься… Чего уже?! Что будет — то будет… Ну накажут… Ну и что? — вопросительно смотрела Алла на младшую, пока та дрожала, словно осиновый лист на ветру… — Исправлять будем…

— Да. Надо бы… Только, мне кажется, я не исправлю.

— Почему?

— Не знаю. Мне иногда кажется, что оценки занижают…

— Мне тоже иногда так кажется. Но я не сильно переживаю об этом…

— Ага! Папа сейчас зайдёт и запереживаешь…

— Хи-и!

Сдерживая утвердительное смущение, выдавила старшая сестра. Щёки её тут же налились румянцем…

В подъезде послышались тяжёлые шаги.

— Слышишь?!

— Идут похоже!

Девочки шмыгнули по своим кроватям, схватив в руки первые попавшиеся учебники и с усердием принялись создавать видимость домашней зубрёжки.

Дверь квартиры тихо распахнулась. Едва дыша, сёстры глядели в открытые книги, но видели там обеспеченный «втык», поскольку знали удовлетворительные оценки родителей вряд ли устроят. Поджилки с каждой новой секундой тряслись сильнее.

«Даже не поздоровался», — подумала младшая Лия. — "…дело плохо».

Она опустила свои огромные синие глаза в пол и, точно зная, как сейчас влетит за учёбу, обречённо захлопнула учебник.

В дверях детской застыли мать и отец. Они молча наблюдали за дочками. Их лица отражали неприятную молчаливую злость, перемешанную с непониманием — от чего их дети так плохо учатся?

— Ну что голубушки! — Молвила мать, тут же подчёркнуто раздражительно развернувшись, направилась в кухню с пакетом продуктов, проворчав под нос: — Бесстыжие! Ужас какой! На весь город семью позорят!

Лиля взглянула в глаза отца. Он всё так же молча смотрел на дочерей, его веки казались настолько тяжёлыми, а взгляд серьёзным, сосредоточенным, но обречённым, что младшей стало неловко и она тут же понуро ссутулилась.

«Лучше бы он что-нибудь сказал, чем молчал!» — подумала Лиля. Девочки не любили, когда отец молчит. Эти паузы усугубляли и без того шаткое, надрывное настроение. Они больше всего боялись его правды, которая всегда била по самым больным местам, заставляя думать над собой. Иногда они так стыдились себя самих, что это влияло на их самооценку. Подростковая спесь и максимализм притуплялись до покорности отцовской воли. Они и без того знали о своих отметках в классном журнале и испытывали дикое чувство срама! Но положение в школе было действительно трудно изменить.

Наконец тихо и твердо, Александр Иванович процедил:

— В большую комнату. Обе!

Точно по команде, бесшумной поступью, девочки проследовали за родителем.

— У меня к вам один единственный вопрос: что не хватает?!

Это отеческое вопрошание всегда ставило их в тупик. А действительно?! Чего?!

— Мать и отец не пьют, не курят, пальцем вас не трогают, матов в доме нет, у вас есть всё! Чего вам не хватает?! От чего у вас плохие оценки?!

Отец замолчал, пристально разглядывая своих детей. Помедлив ещё какое-то время, добавил.

— Мне было так стыдно! Я готов был под парту залезть! Дочери судьи!

Вошедшая мать процедила:

— Позорище! Завтра весь город будет смеяться…

— Вы обе уже взрослыми становитесь. Как жить собираетесь? Говна за другими убирать в туалетах будете?

Это звучало оскорбительно для девочек и точно приговор. Мгновеньем бесчестья, те в унисон неуверенно протестовали:

— Нет!…

— А что вам останется?! Кем вы станете, когда вырастете с такими отметками? О чём вы вообще думаете?

— Мы исправим… — Робко призналась старшая сестра, пока младшая сопела, угрюмо уставившись в пол. Глаза её были полны слёз. Но она не проронила ни капельки.

— Срок — неделю. Исправить всё! Подходите к учителям, просите дополнительные задания и — делайте! И после каждой исправленной отметки дневник мне на стол. Шутки и разговоры закончились. Сколько можно с вами говорить!?

— Хорошо. — Согласились девочки.

— Наказаны на месяц! Никаких выступлений, репетиций, танцулек. Никаких друзей в доме!

Дочери знали, если отец так говорит — ответственности не миновать. Надо слушать. По-другому и быть не могло. Перечить нельзя.

Для них лишение любимого занятия было сродни заточению. Как это вообще возможно: не петь и не участвовать в активной и творческой жизни школы?!

Но делать нечего. Разговор окончен — отделались малой кровью без ругани до потолка. Но от чего-то осадок в душе у девочек был не хорош. Настолько подавленным после родительского собрания они увидели отца впервые, потому — без лишних вопросов — удалились в собственную комнату и молча принялись за уроки, пока родители никак не могли прийти в себя, муссируя эту тему весь вечер за ужином между собой и в постели перед сном.

Что не так?! Всё детям дано: и внимание, и забота, и ласка материнская, и мужское тепло, и поддержка в любую минуту. От чего так явно девчонки отстают в учёбе?

— Может мы неправильно живём, жена? Может надо пить, таскаться, как все мужики… Детей лупить ремнём, как… — сидоровых коз? Посмотреть на семьи, где не идеальная обстановка — так всё в порядке в учёбе…

— Так не только в школе! И в жизни выбиваются!

— У меня в школе были хорошие отметки, а дома обстановка разительно отличалась от той, что сегодня у нас — было совсем неспокойно. Но я всегда учился на отлично! Не боялся спрашивать, если что-то не понимал…

— А я дико робела отвечать перед классом. Когда меня вызывали к доске — у меня тряслись поджилки, в горле пересыхало. Я и трёх слов связать не могла. Учитель спрашивал, а я мычала, даже если знала ответ.

— Возможно… — Александр Иванович задумался: — Не любишь публики? Не понимаю — чего бояться?

— Не люблю.

Вот уже действительно — насколько разными бывают люди! Со школьной скамьи Елена Васильевна интуитивно чуяла, что она выйдет за хорошего мужа, за которым, точно за каменной стеной, можно будет обустраивать семейное гнездо без лишнего самовыражения пред людьми. От того не видела ни в учёбе, ни в общественных выступлениях особенного смысла, кроме необходимости. Она с юности угадала собственное предназначение и безошибочно выбрала спутника жизни. Округ диву давались: а почему так? Раннее замужество — в восемнадцать лет и не прогадать! Скромность — это то, что она действительно ценила в будущем супруге. Наблюдая за ним на танцах, она отмечала для себя всё то, что отличало его от остальных: он не проявлял наглость. Ругательные слова на неё действовали словно отворот — любому ухажеру она сразу делала поворот и сама бежала наутёк.

Конец ознакомительного фрагмента.