12 друзей Евы

Любовь Бортник, 2018

Ева – молодая девушка из Санкт-Петербурга. Она страдает психическим заболеванием – каждый раз, когда происходит что-то такое, что не укладывается в её голове, она пытается покончить с собой. После многочисленных попыток свести счёты с жизнью она попадает в частную клинику польского доктора. Там она встречает людей, которые делятся с ней своими историями. Некоторые из обитателей этой клиники станут для неё друзьями, а кое-кто – чем-то большим, чем просто друг. Ева пробудет в этом месте всего несколько месяцев, и за это время переживёт множество передряг и настоящих трагедий.Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Мама разбудила меня пол шестого утра. Я спала меньше трёх часов, но усталости не чувствовала. Мне хватило этого времени, чтобы не быть разбитой. То, что несколько часов назад меня вырвало, сказалось. Я посмотрела в зеркало. Лицо было опухшим. «Ну и видок» — подумала я. «И как в таком виде появляться у этого доктора? Он сразу заподозрит, что я ненормальная, и положит в самую закрытую камеру.» И тут я подумала, а почему меня это вообще волнует? Почему меня волнует то, что скажет этот доктор Гжегож. Плевать. Когда-нибудь они опоздают. А в гробу будет плевать, как я выгляжу. Я пошла на кухню. Мама допивала свой горький до кислого кофе. Она всегда такой пьёт. Однажды я отпила из её кружки и меня перекосило. Сколько она кладет? Четыре, пять ложек? Она всегда такой пьёт. Я взяла замызганный чайник. Открыла. Только осадок шевелился на дне.

— Почему ты не оставила мне кипяток?

— Я не думала, что тебе нужно. Погрей заново. Поспеши, через сорок минут мы выезжаем.

Она ушла в комнату. Оттуда послышалось невнятное мычанье Олега. Опять нажрался…Когда он успевает? И почему ему так легко? Почему он не чувствует вины за собой, или хотя бы стыда? Хотя…Плевать. Сегодня я буду ночевать в другом месте. А это не плохо, что мама увозит меня. Есть плюсы в этом. Хоть я и буду скучать по маме, радует то, что я не увижу косую морду этой пропившейся свиньи. Кнопка щёлкнула, вода успокаивалась. Я подождала пока мусор осядет, налила себе кипяток. Пара капель упала на пол. Я вытерла ногой. У меня на ногах были красные махровые носки, они хорошо впитывают влагу. Если бы мама увидела воду на полу, обязательно не удержалась бы. Ляпнула бы что-нибудь, чтоб уколоть меня. Язва. Иногда я так думаю про неё. Но я люблю её, хоть и ведет она иногда себя хуже змеи. И нянчится с Олегом. Как будто он ребёнок. Пока я думала об этом, я не заметила, как пила пустой кипяток. Я кинула пакетик зеленого чая. Без сахара. Чай этот был редкой дрянью, но от одного запаха кофе меня уже тошнило, и я решила не пить его этим утром. Зелёный чай бодрит. Я пошла к себе в комнату, села напротив зеркала. Девушка, что смотрела на меня оттуда, казалась мне уродливой. Растрепанные жидкие волосы, лопнувшие сосуды в глазах. Лицо земельного цвета, будто её вот-вот стошнит. Я выпила чай и решила изменить отражение. Волосы забрала в пучок, предварительно начесав, чтобы казались гуще. Косметики у меня было не много. Я воспользовалась тоном, тушью и карандашом для губ. Мама зашла в комнату.

— Ты ещё не готова? А где вещи? Ты ещё не собрала вещи?! Хватит тут прихорашиваться, ты не на свидание идёшь! Быстро соберись, у тебя десять минут.

Боже, мама… Я не иду на свидание, а ты видимо идёшь. Я не помню, когда она в последний раз надевала это синее шифоновое платье. Такие ещё носят? Она хотела казаться моложе. А еще больше-хотела казаться богаче. Её ослепляющая красная помада сразу ударила мне в глаза, как только открылась дверь. Я даже не сразу уловила суть её слов. Так сильно горели её губы, что моё внимание было приковано только к ним. Только бы она не влюбилась в этого доктора Гжегожа. Хотя, он вряд ли хуже той свиньи, из соседней комнаты. Мы спустились, вышли из подъезда. Нас уже ждало такси. И откуда у матери деньги на такси? Я думала, мы поедем на метро. Мы ехали пару часов, может чуть больше. Всё это время я сидела молча, уставившись в окно. Мама тоже не говорила. Это было так странно. И села она ко мне, на заднее сиденье. Обычно она не упускала возможность пококетничать с водителем, даже если мы ехали в автобусе. Я сидела и вспоминала, как однажды ехала в такси встречать папу. Мама была со мной. Мне было десять или одиннадцать. Папа был в Калининграде. Он делал операцию по просьбе знакомого. Ему пришлось ехать.

— Однажды, этот человек выручил меня так, что я за всю жизнь с ним не расплачусь. Я должен помочь. Должен уехать.

Так он говорил перед отъездом. Но вот мы с мамой уже встречаем его. По дороге она заговорила с таксистом.

— Разве может прекрасная молодая женщина вынести это? Постоянно его нет дома, а мне так нужно внимание. Вы одобряете измену в таких ситуация? Таксист покосился на меня в зеркало, что в салоне. Я поймала его взгляд. Он замялся.

— Не стесняйтесь её, она ещё маленькая и пока не понимает всех трудностей жизни. Так что? Одобряете измену, или нет?

— Я не думаю, что измена такой уж страшный грех. В конце концов нам иногда надоедают тела тех, кто с нами годы спит в одной постели и чавкает за одним столом.

Мама громко рассмеялась.

— А вы имеете того, кто чавкает с вами за одним столом?

Она было до тошноты кокетлива. Ей что, пятнадцать? Боже, как она глупо выглядела тогда. Но она об этом не подозревала.

— Женщину? Нет, я не женат. И не вижу пока в этом нужды. Мне комфортно жить так. Ночевать где хочу, и с кем хочу. Просыпаться там, где никогда не подумал бы, что окажусь.

Таксист улыбнулся. Вот глупец. Ещё один. Он не видел себя со стороны. Как он выпрямился, положил руку на колено, раздвинул коленки. Будто о нём мечтаю все женщины. По его лицу было видно обратное, что ОН мечтает обо всех женщинах. Озабоченность. Вот что связывало этого противного таксиста и мою маму. И это же отталкивало меня в людях, как только я подозревала их в этом. Я вспоминала как мама флиртовала с этим уродливым водилой, а через пол часа горячо обнимала отца. Позже она уже открыто выражала свой холод по отношению к нему. Машина дёрнулась. Я вернулась в реальность и отошла от мыслей. Вопросительно посмотрела на маму.

— Мы проехали поворот. Не волнуйся, всё в порядке.

Я кивнула и снова уставилась в окно. Эти старинные здания воодушевляют меня. Хотела бы я оказаться в Петербурге века пятнадцатого — шестнадцатого. Там бы не было этой свиньи Олега. Общество уничтожило бы эту грязь, на корню. Мы подъехали к огромному бежевому зданию. Оно напомнило мне больше торговый центр, нежели больницу. Четвёртый этаж был полностью застеклён, и я видела, как там шныряют люди. Женщины в белых и розовых халатах, вот прошёл мужчина в голубой шапочке и костюме такого же цвета. Наверное главврач. Может это доктор Гжегож? Потом я увидела, как хрупкая девушка тащила коляску. На коляске сидел человек, но я не поняла, мужчина или женщина. Этот человек был абсолютно неподвижным. Вдруг он дёрнулся и замахал руками. Меня это испугало, да так, что я невольно отшатнулась. Девушка остановилась. К ним подошёл какой-то мужчина в длинном сером свитере и черных брюках. Из кармана он вытащил очки. Наклонился перед человеком на коляске, что-то сказал ему и похлопал по спине. Мужчина пошёл дальше, а человек на коляске пытался оглянуться и помахать уходившему. Но не мог, что-то сковывало его движения. Наверное, это посетитель. Пришёл проведать родственника, которого выбросил сюда, как на помойку. Конечно, кому хочется ухаживать за больным. Почему люди не осознают ценность семьи и родных? Если папу можно было бы вернуть… Я бы делала всё. Сутками вертелась подле него. Готовила бы ему, мыла бы его. Меняла белье. Только бы он был рядом. Интересно, если бы он был жив, позволил бы он отвезти меня в это место…Не думаю. Он слишком любил меня, и не подписал бы мне смертный приговор.

— Ева? Ты что там рассматриваешь? Идём, нас ждут к девяти.

Мама пошла вперёд, толкая мой чемодан с вещами. Она положила туда каких-то вещей от себя, не спросив, нужно ли мне это. Но ничего, я привыкла что она указывает мне. Мы прошли внутрь. Ничего не напоминало больницу, кроме женщин и мужчин в сугубо рабочей одежде. Девушка в регистратуре была очень приветлива.

— Девушка, мы к доктору Гжегожу. У нас приём на 9 часов.

— Пройдите по лестнице на второй этаж. Его кабинет прямо по коридору. Не могли бы вы мне сказать свои данные, я внесу вас в список пациентов.

Пока мама информировала девушку за окошком, я подошла к лестнице на второй этаж. Вдруг кровь ударила мне в голову и глухо застучала в висках. Страх? Да, мне стало страшно. Что ждёт меня? А вдруг и меня обколют чем-то, как того на коляске, и я истерично буду пытаться помахать маме, когда она придёт навестить меня…Если придет.

— Идём Ева.

Мама взяла меня за руку, и мы пошли наверх. Миновав лестницу из серо-зелёного камня, я увидела впереди дверь. «Доктор Гжегож Робертович Левановски». Дверь была широкой и высокой, не стандартного размера. Она блестела золотом, а на ручке висела милая записка. «Вход без улыбки воспрещён». Я улыбнулась. Мы постучались, нам ответила женщина.

— Проходите, доктор сейчас подойдёт. Кто из вас на приём?

Мама указала на меня

— Вы прошли запись в регистратуре? Хорошо. Тогда проходите в кабинет, располагайтесь. Я принесу вам чай.

–Можно зелёный?

Неожиданно спросила я, а женщина мне улыбчиво кивнула. Здесь так мило, что я почувствовала, как мне стало спокойнее. Действительно не похоже на больницу. Совсем не похоже. На рабочем столе доктора были разбросаны бумаги, лежали какие-то фотографии и вырезки из газет. У окна стоял большой белый диван. Мы устроились на нём. На столике перед диваном лежали книги и журналы, и даже стояли фрукты в синей пластмассовой вазочке в форме яблока. Интересно. Креативно. Знать бы, он также мило подходит ко всему, как к обустройству своего кабинета, или это лишь видимость. Часто бывает, что люди делают из себя милых созданий, чтобы их не боялись и раньше времени не сбежали. Вдруг эти улыбки искусственные. А эти фрукты? Я взяла яблоко и откусила. Настоящее. Может и улыбки этих людей такие же… Вдруг дверь открылась и в кабинет зашёл мужчина. В сером свитере и черных брюках. Я почему-то застыла с откусанным яблоком в руке.

— Ты Ева?

Я кивнула.

— Хорошо. Вы подождите за дверью. Когда закончим, я сообщу что мы решили с Евой.

Мама вышла и мне стало страшно. Наверное, сейчас он будет задавать идиотские и неприличные вопросы. Или такие, на которые я не знаю ответов, чтобы выставить меня глупой и засунуть в самую глубь мира идиотов.

— Присядь здесь.

Он показал мне на стул у его рабочего стола. Я села. Он был напротив.

— Почему ты взяла это яблоко? Не думаю, что тебе хотелось есть, или что ты просто невоспитанная девчонка.

— Я проверяла.

— Не искусственное ли оно?

Он засмеялся. Я тоже улыбнулась.

— Хорошо. Ева, твоя мама говорила мне о проблеме. Но ты же знаешь, родители, они такие. Они не всегда передают реальность такой, какая она есть. Расскажи мне сама, что тебя беспокоит.

— Я глотаю таблетки или режу себя. Пытаюсь всячески избавить свою душу от ноши в виде этого тела. Мама называет это склонностью к суицидам.

— Я знаю, знаю это. Но я спрашиваю не о том, как ты пытаешься покончить с собой, а почему ты делаешь это? Что беспокоит тебя? Не на пустом же месте тебе приходит в голову умереть.

Я молчала. Я не знала что сказать.

— Не бойся. Ты можешь сказать в этом кабинете все, что приходит в голову. Никто не осудит тебя и не будет ругать.

Он что, думает, что я ребёнок? Почему он так говорит со мной?

— Мне двадцать один.

— Я знаю. Так почему? Ты можешь ответить мне на этот вопрос?

— Я не знаю. Чаще всего из-за маминого нового мужа. Ещё из-за отца.

Меня пробила дрожь и я стала задыхаться. Мне вдруг захотелось убежать, далеко. Уединиться и кричать. Я хотела плакать. Я вспоминала всё, что творилось со мной до смерти отца, и что было после.

— Ты не должна нервничать так, Ева. Всё, что с тобой происходило раньше, теперь не произойдёт. Мы не знаем, что будет с нами в будущем, нам не дано это предвидеть. Но мы можем предотвратить нежелательные ситуации.

Он был задумчивым, что-то записывал в тетрадь.

— Что это у вас за фотографии? Газетные вырезки…Это какой-то ваш бывший пациент? Он умер?

— Эти фотографии делались каждые два месяца дней в течении трёх лет. Я лечил этого человека от синдрома Дауна. Его привезли ко мне, когда ему было двадцать два. Не умеющий писать, читать, даже держать ложку и самостоятельно ходить в туалет. Я начал применять к нему методику, которую разработал когда ещё жил в Польше. Через три года лечения он не встал, и не научился писать. Но научился читать и говорить вполне внятно. Он прочитал уйму книг. Больше чем я. Он рассказывал мне о чем читал, какие герои ему нравились. Ты не поверишь, но у него даже была девушка. Его имя было в некоторых газетах. Вырезки из них перед тобой. Но попал он в газеты не потому, что после лечения он стал гением и сотворил что-то невозможное. Он перерезал себе вены. На глазах у сотни людей. В ресторане, куда его пригласила девушка, чтобы сказать, что она уходит от него. Тогда я жалел, что научил его пальцы работать. Теперь я занимаюсь тем, что ищу связь психоэмоционального уровня человека с любовью. Когда человек не понимает ничего вокруг, он не понимает, как это — любить. Но всё же нуждается в любви. Как думаешь, почему? И почему люди с более низким психоэмоциональным уровнем больше нуждаются в любви, чем среднестатистический человек? И почему они умеют отдавать эту любовь, платить за неё своей любовью, хоть и неосознанно, а мы не всегда это можем?

Я смотрела с недоумением.

— Проще говоря, почем глупец любит честнее и искреннее, чем нормальный человек?

— Может потому, что он не такой как все? И когда кто-то испытывает к нему чувства, значит он выделил его из огромной массы нормальных людей.

— Может и так. Но разве глупый человек поймёт, что его выделили. У них свой мир, и нам не дано его понять. Суть в том Ева, что те, кто был рождён человеком не совсем здоровым, тоже люди. Но некоторые особы это забывают. Думают, если дурак, то и любить не может, и ему любовь не нужна…

Доктор задумался…

— Гжегож Робер…

— Просто, доктор Гжегож. Так привычнее для меня и легче для тебя.

— Доктор Гжегож. Что это за человек, на коляске. Я видела с улицы, когда подъехала. Он был рад вам.

— Это Роберт Левановски. Это мой отец.

Я выкатила глаза.

— Хочешь спросить, почему он в таком состоянии и почему я так жесток со своим отцом? У него — сенильная деменция альцгеймеровского типа — болезнь Альцгеймера,-уточнил он, когда увидел мой непонимающий взгляд. — И он находится здесь на постоянном содержании. На пятом этаже моя квартира. Я живу в том же здании, где работаю. Но я, бывает, уезжаю. И тогда отец находится под присмотром проверенных людей. Людей которые не причинят ему зла.

Мне стало неловко из-за того, что вызвала его на такой откровенный разговор. Он покачал головой.

— Хорошо. Всё понятно, Ева. Можешь идти. Внизу тебя будет ждать машина, она отвезёт тебя куда нужно. Но Ева, ты едешь одна. Маму отправим домой.

— А вы не поедите?

— Я прибуду позже, у меня ещё есть дела здесь. Увидимся, Ева.

Доктор Гжегож…Если мама не влюбилась в него, то обязательно ещё влюбится. От излучает такое добро, буквально светится. Всем своим видом он вселяет надежду на лучшее будущее в этом мире. Я вышла из кабинета, мама нервно теребила ручку сумки.

— Ну что? Они возьмутся за тебя?

— Да. Он сказал, что внизу меня уже ждёт машина. Но я поеду без тебя.

— Как это без меня?

Она стала изображать такую озабоченность, такое переживание за меня, чтобы медсестре было видно, что она действительно волнуется за меня. Лицемерие и лживость-вот что увидела я. Она хотела сплавить меня, у неё это получилось. Живи спокойно, мама. Живи и терпи своего Олега. Ведь его ты терпишь, и будешь терпеть, а меня не смогла вытерпеть.

Конец ознакомительного фрагмента.