Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

Луис Броули, 2011

Юджи (У. Г.) Кришнамурти – наиболее радикальный и шокирующий учитель, не вписывающийся ни в одни существующие духовные и светские рамки и представления. В 49 лет с ним произошла грандиозная мутация, впечатляюще изменившая его восприятие, работу всех органов чувств и физиологию тела. Все накопленное знание было полностью выметено из него, в том числе и представление о независимом «я» и противостоящем ему обществе. Автор этой книги описывает «парадоксальную истину», ярким воплощением которой был Юджи (У. Г.) Кришнамурти, во всей ее беспощадности, рассказывая о событиях и своих переживаниях, происходивших в присутствии этого учителя с 2002 года и вплоть до оставления им тела в 2007 году. Это честное описание человеческого существа, которому действительно удалось выйти за рамки как обычного человека, так и святого – за пределы царства диктата мысли.

Глава 2

«Моя личная история бесполезна: она не может служить образцом для кого бы то ни было, потому что ваша история уникальна в своем роде. У вас свои условия жизни, свое окружение, свое происхождение — у вас все другое. Отличается каждое событие в вашей жизни».^[2]

Я родился в католической семье в пригороде Средней Америки. Каждое воскресенье я неизменно ходил в церковь, а в остальные дни посещал церковно-приходскую школу. После восьми лет ношения обязательной униформы с рубашкой и галстуком я облегченно вздохнул, перейдя в государственную среднюю школу. Полагаю, религия была своего рода социальной обязанностью, но в моей семье, казалось, все поголовно верили в бородатого дядьку на небесах. Для матери это было более важно, чем для отца, поскольку ему было достаточно подтверждения его тождественности и обещания небесного наследства. Он был стопроцентным ирландцем из Бостона и гордился этим.

Когда мне было шестнадцать, мы переехали в престижный район на Восточном побережье. Переехали на мое счастье, поскольку на старом месте я уже начинал делать карьеру малолетнего преступника. Новое окружение заставило меня более полно осознать тот факт, что растущий средний класс оказывается зажатым между двумя реальностями — бедностью и богатством, словно в прослойке сэндвича. Казалось, мы постоянно стремились к одному берегу и отталкивались от другого. Как бы то ни было, пытаясь избежать пригородной скуки, я стал выпивать и употреблять наркотики, как любой обычный американский подросток, а также, скрываясь в мире литературы, читать Германа Гессе, Карлоса Кастанеду и «Двери восприятия» Олдоса Хаксли. Винсент Ван Гог и Энди Уорхол натолкнули меня на мысль, что профессия художника может помочь мне вырваться из окраины. Главное было — не работать в офисе, как мой отец.

Меня приняли в местный университет, где я взялся за учебу и смог поступить на обучение по специальной премиум-программе.

Однажды профессор по искусству, взявшая меня под свое крыло, вручила мне книгу, написанную человеком по имени Джидду Кришнамурти. Поначалу имя автора меня сильно смутило. Выскользнув из лап католической церкви, я меньше всего хотел иметь дело с каким-нибудь индийским гуру, но из уважения к преподавателю книгу прочел. Автор книги считал сомнение необходимым инструментом при рассмотрении вопроса жизни и духовности. У меня сложилось впечатление, что он пережил то, что называется подлинной трансформацией сознания. Казалось, он действительно мог быть просветленным. Идею просветления я взял из книг Гессе и других авторов, но было что-то такое в его тоне, что заставило меня поверить в его истинность. Во время бесед он не цитировал других людей, а в том, что говорил, присутствовало какое-то особое качество. Могло ли такое быть? Мог ли он оказаться человеком, подобным Сиддхартхе?

«Религия — это скептическое исследование всего нашего существования, которое есть сознание. Ваша медитация абсолютно бессмысленна, если присутствует страх. Непременное условие исследования — свободный ум: там, где есть страх, свободы быть не может»^[3].

То, что он говорил, вызывало во мне резонанс. Это был совсем новый подход к волнующему меня вопросу религии. Я понимал, что в религии что-то есть, но что? Ссылки на пережитые им «необъятные» опыты были интересными, поскольку звучали очень правдоподобно и разумно. «Не принимайте на веру ни слова из того, что вам говорят», — постоянно повторял он, призывая к собственному исследованию. Я никогда не слышал ничего подобного в своей католической молодости: на все существовавшие у меня тогда вопросы я получал готовые и настолько неубедительные ответы, что они рассеивались как в поле дым.

Читая в одной из книг Дж. Кришнамурти диалог между ним и физиком Дэвидом Бомом о ментальной природе происхождения пространства и времени, я почувствовал, словно кто-то залез ко мне в мозг и развернул его в другом направлении.

«Времени нет. И что тогда имеет место? Что происходит? Не со мной, не с моим мозгом. Что происходит? Мы сказали, что когда отвергают время, существует ничто. В итоге этого долгого разговора ничто означает все. А все — это энергия. И мы тут остановились. Но это не конец»^[4].

А затем эти двое продолжали всесторонне рассматривать механизм ума, создающий ощущение времени и пространства. По какой-то причине их слова оказали на меня глубочайшее воздействие. Я никогда не забуду комнату и маленький обшарпанный стол, за которым я сидел, читая этот отрывок. Прежде духовность была для меня просто теорией, но во время чтения у меня возникло четкое ощущение некоего присутствия в комнате рядом со мной. Это чувство было настолько сильным, что мне даже стало не по себе — казалось, что-то или кто-то невидимый разглядывал меня сразу со всех сторон. В результате этого переживания курс моей жизни изменился настолько радикально, что поворот вспять стал невозможным. Я не мог понять, что это было за необычное ощущение, я не мог его объяснить, а уж тем более не мог кого-либо спросить о нем. Я отправился в путь без пути, о котором говорил Джидду Кришнамурти, на поиски абсолютной истины, будучи почти полностью слепым.

Я постарался увидеть его лично как можно скорее. Эта встреча состоялась в Мэдисон-сквер-гарден. Он появился из-за занавески и, выглядя слегка потерянным, сел на простой складной стул, стоящий перед зрителями. Безупречно одетый пожилой индиец аккуратно подложил трясущиеся руки себе под бедра и молча сидел несколько минут, пока зрители не начали аплодировать.

Он был явно раздражен.

«Чему вы аплодируете, господа? Это не развлекательное мероприятие», — сказал он, поворачивая голову вместе с негнущейся шеей и сканируя взглядом аудиторию. Затем он прикрыл глаза, внутренне собрался и не спеша начал свою речь. В течение последующих полутора часов тишина стояла такая, что слышно было, как пролетает муха.

«Можем ли мы отправиться в путешествие вместе, как двое друзей?»

Он говорил на очень приличном британском английском с небольшим индийским акцентом, завораживая аудиторию тщательно подобранными словами и поощряя ее отвечать согласными взглядами, когда слова находили у нее отклик. Говоря о бедах человечества, о поиске свободы, счастья и истины, он призывал слушателей внимательно всматриваться в эти понятия, следуя за ним слово за словом. Он призывал быть «беспристрастно осознанными» к тем реакциям, которые вызывали его слова.

«Знаете ли вы, что означает изучать? Если вы действительно изучаете, то изучаете на протяжении всей своей жизни, и нет какого-то одного учителя, который бы вас учил. Вас учит все: опавший лист, летящая птица, запах, слеза, богатство и бедность, плачущие люди, улыбка женщины, заносчивость мужчины. Вы учитесь у всего, поэтому нет никакого наставника, философа или гуру. Сама жизнь — ваш учитель, и вы в состоянии постоянного изучения»^[5].

«Не верьте мне на слово, господа! Убедитесь во всем сами!»

Он не уставал повторять эти слова в каждой своей книге, и, тем не менее, было здорово вживую послушать человека, чья история пробуждения к тому времени стала очень известной. Он был очень необычен, поскольку имел мужество выйти из всемирно известной организации — Теософского общества — как раз тогда, когда оно собиралось провозгласить его учителем мира.

После личного знакомства с Джидду Кришнамурти я уговорил профессора по искусству поехать со мной на его беседы в Охай. Мы расположились в горах в лагере неподалеку. Это было мое первое знакомство со Скалистыми горами. Холмы пестрели лавандой, а дорожные знаки — дырами от пуль. Во время бесед смущал тот факт, что приходилось занимать место на огромной парковке и затем, заплатив за привилегию быть свидетелем бесед бывшего мирового учителя со своими «друзьями», стоять в очереди.

«Если вы рассмотрите природу организованной религии, вы увидите, что все религии в сущности своей одинаковы, будь то индуизм, буддизм, ислам, христианство или коммунизм — другая, самая последняя форма религии. В тот момент, когда вы поймете сущность тюрьмы, — а это значит увидеть суть веры, ритуалов, священников, — вы никогда более не будете принадлежать ни к какой религии; потому что только человек, свободный от веры, может открыть находящееся за пределами всякой веры — неизмеримое»^[6].

Пока мы оставались в Охае, до меня постоянно доходили слухи о разрыве между Джидду Кришнамурти и его бывшим менеджером Раджагопалом, до сих пор жившим при доме. Чего я тогда не понимал, так это того, что существовавшие в моей жизни отношения были очень похожи на те, в которых состоял, как оказалось, этот не-гуру с женой его менеджера в течение двадцати восьми лет. Я не видел поразительного сходства наших ситуаций в определенный момент времени, но тогда я был с головой увлечен этим «благочестивым» человеком.

Как и прежде, он сидел на небольшом возвышении, изредка вытирая аккуратно сложенным белоснежным платком большие слезящиеся выразительные глаза. Из-за болезни Паркинсона руки его дрожали. Слышно было, как ветерок тихо шелестел в дубовой роще, в то время как плотная толпа собравшихся старалась уловить каждое его слово. Он всегда начинал примерно одинаково.

«Если во время слушания говорящего вы просто интерпретируете его слова в соответствии со своими пристрастиями и предубеждениями, не сознавая собственных тенденций в интерпретации, то слово становится тюрьмой, в которую оказывается пойманным, к сожалению, большинство из нас. Но если вы осознаете значение слова и то, что лежит за ним, тогда общение становится возможным. Общение подразумевает не только понимание слов, но и совместное продвижение, совместное исследование, открытость по отношению друг к другу, совместное созидание»^[7].

Он был мастером перформанса, управляющим вниманием огромной толпы, но я чувствовал беспокойство. Дело в том, что мне было скучно и меня отвлекали мысли о женщине из коммуны Ошо Раджниша в Орегоне, пригласившей меня на горячий источник.

«Итак, что случилось с вашим умом, с вашим мозгом, который услышал все это — не просто ухватил несколько слов, а действительно слушал, делился, контактировал, изучал? Что случилось с вашим умом, который слушал, относясь с чрезвычайным вниманием к сложности проблемы, осознавая свои собственные страхи, и обнаружил, что мысль взращивает и поддерживает страх, равно как и удовольствие? Что стало с качеством ума, слушавшим подобным образом? Является ли качество вашего ума совершенно отличным от того, каким оно было в начале нашей беседы утром, или это все тот же повторяющийся ум, пойманный в ловушку страха и удовольствия?» ^[8]

Мне было даже трудно сконцентрироваться, когда я думал о том, сколько, должно быть, теряю. А осознание, что он выше всего этого, лишь ухудшало мое состояние. Уходя с бесед, я уже находился в депрессивном состоянии и ругал себя за отсутствие силы воли. К этому времени я уже завязал с алкоголем и наркотиками, но у меня было четкое ощущение, что он был гораздо более чистым человеком, чем я когда-либо мог бы быть. Мне в голову пришла мысль о том, чтобы устроиться на работу в одну из его школ или взять обет безбрачия, но это означало бы конец моих амбиций как художника и расставание с женщиной, которая меня с ним познакомила. Идея целибата была удобным предлогом, чтобы дистанцироваться от нее, но пролитых ею слез оказалось достаточно, чтобы отказаться от обеих идей.

Моя жизнь продолжалась, но что-то в ней поменялось. Я был молод, не уверен в себе, беден и нереализован. Я чувствовал себя потерянным.

В конце концов книги Кришнамурти начали пылиться на полке. Время от времени я погружался в них, пытаясь «ухватить это», может быть, с другой стороны, может быть, через месяц или через год, или через пару лет.

«Если вы не уделили все свое внимание, не отдали все, что у вас есть, выяснению вопроса, что есть мышление, вы никогда не сможете узнать, возможно ли наблюдение без «я». Если вы не можете наблюдать без «я», проблемы продолжатся — одна за другой»^[9].

Как бы я ни старался, в конечном итоге это было похоже на игру в прятки с неизвестным. Потребовалось еще двадцать лет и другой Кришнамурти, чтобы окончательно освободиться от влияния этого человека.

Примечания

2

Эпиграфы и другие цитаты из Юджи Кришнамурти взяты из «Ошибки просветления» (The Mystique of Enlightenment), если не указан другой источник. На русском языке книга издана ИД «Ганга» в 2012 г.

3

Lutyens, M. Krishnamurti «The open door». John Murray Publishers Ltd., 1988. p. 37.

4

Krishnamurti, J. and Bohm, D. Ending of time. New York: Harper and Row, 1985.

5

Krishnamurti, J. Think of these things. New York: HarperOne, 1989. p. 10.

6

Krishnamurti, J. Think of these things. New York: HarperOne, 1989. p. 149.

7

Krishnamurti, J. The impossible question. London: Victor Gollancz, 1972. Р. 32.

8

Krishnamurti, J. The impossible question. London: Victor Gollancz, 1972. Р. 36.

9

Krishnamurti, J. The impossible question. London: Victor Gollancz, 1972. Р. 29.