Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

Луис Броули, 2011

Юджи (У. Г.) Кришнамурти – наиболее радикальный и шокирующий учитель, не вписывающийся ни в одни существующие духовные и светские рамки и представления. В 49 лет с ним произошла грандиозная мутация, впечатляюще изменившая его восприятие, работу всех органов чувств и физиологию тела. Все накопленное знание было полностью выметено из него, в том числе и представление о независимом «я» и противостоящем ему обществе. Автор этой книги описывает «парадоксальную истину», ярким воплощением которой был Юджи (У. Г.) Кришнамурти, во всей ее беспощадности, рассказывая о событиях и своих переживаниях, происходивших в присутствии этого учителя с 2002 года и вплоть до оставления им тела в 2007 году. Это честное описание человеческого существа, которому действительно удалось выйти за рамки как обычного человека, так и святого – за пределы царства диктата мысли.

Глава 10

«Я не имею права говорить что-либо против кого-либо в Индии, потому что я здесь не работаю».

Жаркой сентябрьской ночью 2002 года я прибыл в Мумбай. Чудовищные качающиеся тени пальмовых деревьев над головой, вырастающие в темноте из тягучей плотной влажности, напоминали мне размытые пейзажи Сутина. В воздухе витали совершенно незнакомые запахи: какая-то смесь пыли, плесени, дерьма, специй и пота. Едва я занес ногу, чтобы сойти с тротуара, толпа нетерпеливых таксистов тут же кинулась ко мне. Борясь с головокружением и усталостью после долгого перелета, я выбрал одного из них, чтобы доехать до отеля, заранее забронированного онлайн. Шоссе, с которого мы начали свой путь, вскоре превратилось в клубок запутанных грунтовых дорог, чередующихся с широкими людными улицами. По обеим сторонам открытого заднего сиденья тесного трехколесного тук-тука взмывали вверх огромные ветхие здания. После небольших чертыханий и ворчания водитель нашел наш отель на грунтовой дороге в самом центре города. Слово «потеряться» приобрело для меня новый смысл, когда, прибыв в отель, я понял, что ожидавшие меня люди понятия не имели о моем местонахождении.

Проснувшись в Индии, я обнаружил, что специфический запах приобрел новые оттенки: в нем чувствовалась примесь дезинфицирующего средства и табака. Никакого желания выходить на знойную, кишащую людьми улицу у меня не было, поэтому после вполне сносного завтрака в отеле я, сколько мог, скрывался в помещениях с кондиционерами и кабельным телевидением. По телевизору не шло ничего, кроме индийских фильмов и соревнований по крикету. Мало-помалу индийские песни и выкрики, которых я не понимал, стали действовать мне на нервы и в конце концов выгнали меня из отеля в уличную жару. Не мог же я сидеть в помещении целый день, уткнувшись в телевизор, который лишь нагонял на меня тоску по дому. Пришло время встретиться с музыкальным хаосом Бомбея. В любом случае до приезда Юджи было еще минимум пару дней, и мне нужно было как-то их убить.

Двигаясь по паутине улиц, я думал, что иду по направлению к железнодорожной станции, однако пыльные повороты и аллейки быстро заглотили меня и выплюнули в какой-то тупик на улице, идущей параллельно магистрали. Было совсем не похоже, что улица, ведущая в противоположную от тупика сторону, идет в нужном направлении, однако, не желая останавливаться, я потащился дальше по пеклу, твердо решив продолжать движение. Остановка была невозможной — от солнца спрятаться некуда, присесть негде. Казалось, остановись я, и все станет только хуже: соберется толпа или я расплавлюсь на солнце.

По ходу слева от меня тянулась бесконечная череда маленьких лачуг, некоторые из которых представляли собой одни лишь стены без крыш. Мужчины в изношенных рубашках и оборванных до колена штанах барабанили по металлу, рубили дрова, двигали камни или просто пытались починить какую-то рухлядь, пережившую, похоже, не одно воплощение. Удивительно, какими трудолюбивыми были эти люди при такой бедности. В Индии переработка отходов — это не столько забота об окружающей среде, сколько экономическая необходимость.

Никто из них не посмотрел на залитого потом чудака с Запада, бредущего по дороге. Тонкие длинные мышцы, навечно приговоренные к труду, были заняты работой с инструментами. Уличную жару пронзали постоянные звуки ударов. Сновавшие тут и там собаки искали себе местечко в тени, устраиваясь под мятыми листами железа и полуразрушенными бетонными стенами. Все дворняги были одинаковыми, все светло-коричневого цвета, все с тревожными глазами.

Я понятия не имел, куда меня к черту занесло и куда я иду. Вперед вела только одна дорога. Вскоре материализовалась улица с мостом и многообещающей тенью под ним, но стойкий запах мочи в тени погнал меня дальше. Продолжай идти! Вон впереди деревья, возможно, под ними менее зловонная тень. То здесь, то там в оконных стеклах осколками отражалась фигура едва волочащего ноги белокожего придурка, совершенно не вписывающегося в окружающий пейзаж.

Наконец я увидел знак Эм-Джи-роуд — главной улицы, которая могла вывести меня куда-нибудь в более приятное место из этой юдоли нищеты. Будучи абсолютно уверенным в бесполезности карты, из-за которой я и потерялся вначале, я, тем не менее, нашел на ней несколько знакомых названий, среди которых был железнодорожный вокзал неподалеку.

На этом месте я решил, что могу со спокойной совестью вернуться в отель после двух часов кошмарной прогулки и освежиться в своей безопасной и относительно чистой комнате. С наступлением сумерек я снова пошел на улицу и направился в Джуху-Бич — район, считающийся в Мумбае престижным. Однако прогулка по престижному району Мумбая сильно отличалась от прогулки по престижному району Нью-Йорка. Небольшое отклонение от маршрута в пользу небольшой и не слишком парадной улочки привело меня к огромному грязному полю, по обеим сторонам которого люди жили в палатках и лачугах. В сгустившейся темноте я еще сильнее ощущал на себе их взгляды, и вызывавшая ужас мысль о том, чтобы спросить дорогу, заставляла меня делать вид, что я, к черту, знаю, куда иду. Вскоре огни магазинов изменили окрестности до неузнаваемости, превратив их в неимоверный пазл улиц и дорожек. Я сам был удивлен, когда в итоге каким-то чудом нашел в темноте дорогу в отель. Решив больше не испытывать судьбу, я переключился на задачу найти что-нибудь съедобное, от чего мне потом не было бы плохо, и на этом день можно было считать законченным.

На следующий день смена временных поясов выгнала меня из гостиницы еще до рассвета. Приятная прохладная тишина окутывала малолюдные улицы, и только обеспокоенные дворняги коричневого окраса бродили там и тут, словно призрачные стражники, да какая-нибудь случайная корова издавала чавкающие звуки у кучи с мусором. Собаки здесь были похожи на стаю суровых койотов, слишком занятых своими внутренними делами для того, чтобы отвлекаться на каких-то представителей человеческой расы. Они были полной противоположностью средней американской собаке, живущей в роскошных условиях и являющейся символом гостеприимства и семейного благополучия. А эта бедная скотина едва выживала в сутолоке людей и безумного городского хаоса. Коровы, обезьяны, козы вплетались в уличное движение, создавая параллельный поток.

На Западе все не так. Если взрослому человеку случится встретить настоящую корову или лошадь, не говоря уже о козе или свинье, он приходит в состояние ужаса. Мы скорее заберемся в машину и оттуда сфотографируем животное. Мы едим их каждый день, но никогда их не видим. На Западе всему отведено свое место, нищие убраны подальше с глаз, животные обязательно держатся на привязи, их откармливают и убивают — все для удобства человеческой популяции. Ну может быть, только общество крыс и тараканов, живущих в стенах и под цементом, где мы их не видим, еще более многочисленно и упорядоченно, чем сообщество людей.

В тихие утренние часы, до того как солнце начинало поджаривать мир, натянутые повсюду сверху яркие цветные нити фестивальных огней подсвечивали сучковатые деревья и угрюмые здания с желтыми, розовыми и оранжевыми воротами под названием Ганеша чатуртхи пандалс. На входе в улочки поменьше были установлены весело поблескивающие конструкции с праздничными огоньками, извещающие всех и каждого о праздновании религиозного фестиваля. Невысокие шершавые стены все сплошь были увешаны нарисованными от руки плакатами с рекламой фильмов, фитнес-клубов, мыл, кастрюль и сковородок. Реклама какого-нибудь ширпотреба, носящего имя одного из многочисленных индуистских божеств, прекрасно уживалась с настоящими религиозными фигурами и символами. Это был коллаж из смеси культур, и я полной грудью вдыхал его богатство и новизну.

Дом, в котором должен был остановиться Юджи, находился в нескольких кварталах от железнодорожного вокзала, в лабиринте улиц в противоположной стороне от моего отеля. Расположенное прямо напротив школы, это бетонное здание с изрядно потертыми цементными ступеньками пыльно-розового цвета с патиной, казалось, пережило века. Вообще любопытно, что хотя в Индии все выглядит и ощущается очень старым и ветхим, редко какая постройка имеет возраст более тридцати, ну, максимум пятидесяти лет. Ощущение старины создает, видимо, древняя индийская культура, насчитывающая десятки тысяч лет. Большинство зданий здесь такие же типичные, как и арендуемые кривобокие многоквартирные дома в Нью-Йорке. В вечерние часы, словно отполированные янтарным светом, они приобретают желтоватый оттенок.

Случайно или по удачному стечению обстоятельств, но на противоположной стороне дороги стояла Тэа — тихая англичанка, с которой я познакомился у Юджи в Швейцарии. Ее светлая кожа и летящие белые одежды делали ее похожей на маяк, выделяющийся на фоне суетливой улицы. Она показала мне ресторан рядом со станцией, где можно было пообедать, — она знала в нем хозяина и половину посетителей. Говорившая едва ли не шепотом, она, словно тихий островок в бесконечной человеческой сумятице, годами путешествовала по Индии из конца в конец и знала улицы Мумбая как свои пять пальцев. Весьма прилично и недорого пообедав, мы вернулись назад, чтобы выяснить, когда появится Юджи. За решетчатой деревянной дверью показался пожилой мужчина в одежде Ганди — белой шапочке и курте, которые он носил в знак преданности стандартам индийской независимости. Безразличный к нам, он не смотрел в глаза — напротив, опустил голову вниз и немного в сторону, что напомнило мне священника в кабинке для исповеди. Он разговаривал с нами тихо, из-за двери.

Ровным мягким тоном Тэа поинтересовалась о Юджи.

— Его здесь нет, — сказал он без малейшей эмоции в голосе, отводя глаза, чтобы не лицезреть наше нечестивое западное присутствие.

— Вы знаете, когда он приедет?

— Не сегодня, — последовал односложный ответ. — Зайдите позже.