Природа зверя

Луиза Пенни, 2015

Роман «Природа зверя» продолжает серию расследований старшего инспектора Армана Гамаша. Этот обаятельный персонаж создан пером Луизы Пенни, единственного в мире пятикратного лауреата премии Агаты Кристи. Не проходит и дня, чтобы девятилетний Лоран Лепаж не сочинил какую-нибудь фантастическую историю – о вторжении марсиан, громадной пушке, крылатых монстрах, увиденных им в лесу. Конечно, никто из жителей деревушки Три Сосны не воспринимает всерьез его болтовню, в том числе бывший старший инспектор полиции Арман Гамаш, поселившийся здесь после выхода в отставку. Но мальчик исчезает, и вскоре поисковая группа глубоко в лесу натыкается на загадочную находку, доказывающую, что монстр все-таки побывал в здешних местах. Люди начинают подозревать, что далеко не все из рассказов Лорана чистая выдумка. Арман Гамаш понимает: возможно, он сам, не поверив мальчику, повлиял на роковой ход событий. Впервые на русском языке!

Глава десятая

Оперативный штаб Квебекской полиции снова разместился в здании старого вокзала, который давно уже не использовался как вокзал. Длинное кирпичное здание по ту сторону речушки Белла-Белла занимала добровольная пожарная команда во главе с Рут Зардо, которая, как всем было известно, водила знакомство с адским огнем.

А сейчас вокзал служил вместилищем для команды, занятой еще более скорбными делами.

В здании старого вокзала кипела жизнь — техники и агенты устанавливали оборудование, необходимое для расследования современного убийства. Столы, компьютеры, принтеры, сканеры. Телефонные линии. Много линий, поскольку деревня располагалась в долине среди гор, куда не был проведен высокоскоростной Интернет и не доходили даже сигналы со спутника. Им приходилось пользоваться телефонной линией и модемами.

Подобная техника действовала на нервы, раздражала и работала ужасающе медленно.

Арман Гамаш только что пришел сюда и остановился посреди этого бурления. Теперь ему было под шестьдесят, а когда он поступал в Квебекскую полицию, не существовало даже факсов и последним достижением техники считался телетайп.

Изабель Лакост, глядя на Гамаша, вспомнила свое первое участие в расследовании убийства под руководством старшего инспектора. Они оказались тогда в охотничьем лагере с трупом и отпечатками пальцев, но не имели возможности передать информацию криминалистам.

Старший инспектор Гамаш снял тогда телефонную трубку, отвинтил ее нижнюю часть, удалил микрофон и подключился к линии напрямую.

«Вы закоротили телефон?» — спросила Изабель.

«Вроде того», — ответил он. И показал, как это делается.

«Ну и работенка у вас была в прежние времена, — заметила она. — Когда ничего другого еще не придумали».

«Оставалось больше времени на размышления», — сказал Гамаш.

А потом они сидели у печки и размышляли. И к тому времени, когда информация дошла по телефонной линии до получателя, они раскрыли дело.

Теперь Изабель стала старшим инспектором. И смотрела на всю эту устанавливаемую аппаратуру в полной уверенности, что техника играет решающую роль в раскрытии дела.

Но она знала, что это еще не все. И Жан Ги Бовуар знал.

И человек, который только что вошел, тоже знал.

— Спасибо, что пришли, сэр, — сказала она, пробираясь вместе с ним через провода и коробки.

— Всегда рад, — ответил Гамаш. — Чем могу быть полезен?

Изабель показала на стол для совещаний в дальнем углу вокзального помещения.

— Настало время подумать, — ответила она и увидела улыбку на его лице.

Она помедлила у стула во главе стола. Неловкая ситуация. Прежде это место неизменно занимал старший инспектор Гамаш.

Но на сей раз он прошел мимо и сел слева от нее. Оставляя инспектору Бовуару место по правую руку от Изабель.

Арман Гамаш знал свое место. Собственно говоря, он сам его и выбрал.

— Итак, вот что нам известно, — сказала Лакост. — У нас есть огромная пушка, спрятанная в лесу, и мальчик, которого убили рядом с ней, а затем перенесли тело в другое место. Вы знали Лорана лучше, чем мы, — сказала Лакост Гамашу. — Что, по-вашему, произошло?

— Очевидно, он обнаружил орудие, — сказал Гамаш. — И похоже, кто-то очень не хотел, чтобы мальчик рассказывал о своей находке.

— Но он уже многим успел рассказать, — возразил Жан Ги. — Для начала — всем нам. Все в бистро тогда слышали его.

— Возможно, убийца не знал этого, — ответил Гамаш. — Возможно, его не было в бистро в тот момент.

— Значит, по-вашему, после нас он рассказал свою историю кому-то еще? — спросила Лакост. — Человеку, который убил его, чтобы заставить замолчать?

Гамаш кивнул:

— Не исключено также, что он сам по себе снова отправился туда и наткнулся на преступника. Хотя на первый взгляд кажется, что там никто не бывает.

— Мы будем знать больше, когда криминалисты закончат, — сказала Лакост. — Но у меня тоже создалось такое впечатление.

— И что же мы тогда имеем? — спросил Бовуар.

— Я думаю, убийца Лорана плохо его знал, — сказал Гамаш.

— Почему вы так думаете? — спросил Жан Ги.

— Ну, прежде всего, он поверил Лорану. Парень он был замечательный, но большой фантазер. Все знали, что он любит присочинить, и рассказ про пушку ничем не отличался от остальных его историй. Гигантская пушка в лесу, больше дома.

— А на ней монстр, — добавила Лакост.

Словно призрак, перед ними возник мальчик. Худенький. Заляпанный грязью и листьями, взволнованный. Глаза горят. Руки распахнуты во всю ширину. Рассказывает очередную свою небылицу. Такую невероятную, что невозможно поверить.

Но кто-то услышал его историю. И поверил в нее.

— Убийца, вероятно, понял, что на сей раз Лоран говорит правду, — сказал Бовуар.

— Exactement^[21], — кивнул Гамаш.

— Вы думаете, кто-то знал про пушку и хранил эту тайну долгие годы? Десятилетия? — спросила Лакост.

— Может, даже охранял ее, — подхватил Бовуар, которому понравилась такая версия. — И тут Лоран находит пушку. Катастрофа. Он решает заткнуть рот мальчику единственным возможным способом — убийством.

— Кто мог знать, что там спрятана пушка? — вслух подумала Лакост.

— Прежде всего тот, кто поставил ее туда, — ответил Гамаш.

— Вы думаете, создатель пушки все еще жив? — спросила Лакост.

— Возможно, — сказал Гамаш, подаваясь вперед.

— Кому еще Лоран рассказал о пушке? — спросила Лакост. — Куда он отправился из бистро?

— Домой, — ответил Бовуар, посмотрев на Гамаша. — Вы отвезли его домой.

— Да, отвез. Можно мне?

Гамаш показал на собранные ими улики. Они лежали в пакетиках на столе.

— Oui, — кивнула Лакост. — Они очищены, отпечатки пальцев сняты.

Гамаш взял кассету. «Лучшие песни Пита Сигера».

Он прочитал список песен. «Куда исчезли все цветы?». «Майкл, греби к берегу». «Уимове»^[22]. Гамаш улыбнулся. Это была любимая песенка Анни в детстве. Он тоже любил Пита Сигера. Точнее, любил до тех пор, пока не провел первый год ее жизни, ежечасно слушая «Сегодня ночью лев спит». Днем и ночью.

Он просмотрел другие названия. Все классические народные песни, включая «Как было, так и будет». Гамаш и забыл, что эту песню, основанную на тексте Екклесиаста, написал Пит Сигер.

— Всему свое время^[23], — произнес он.

— Pardon? — переспросила Лакост. — Что вы сказали?

— У Ала Лепажа в машине много магнитофонных кассет.

Он протянул ей кассету, думая: неужели, доставив тогда Лорана домой, он отдал его в руки убийцы?

— Генерал Ланжелье? Говорит старший инспектор Лакост из Квебекской полиции.

— Добрый вечер, старший инспектор.

В голосе генерала прозвучала настороженность. Поздний звонок на армейскую базу явно не доставил ему удовольствия. Изабель почти видела, как он смотрит на часы и думает: уж лучше бы вторжение Соединенных Штатов, чем этот звонок.

Шел девятый час, и она осталась в оперативном штабе одна. А перед этим им принесли сэндвичи и кофе из бистро, и они поели, не отрываясь от работы.

Изабель отправила Жана Ги в гостиницу договориться о размещении, а сама уселась заканчивать бумажную работу. Как часто она сама вот так оставляла старшего инспектора Гамаша одного в каком-нибудь оперативном штабе на отшибе, в сарае, лачуге, на заброшенной фабрике. И там до поздней ночи горела одинокая лампочка.

Вот и сейчас наступил вечер. А в оперативном штабе теперь горел ее свет.

Изабель сидела перед компьютером, разглядывая фотографии на экране. Потом нашла номер телефона и позвонила на армейскую базу Валькартье.

И только напористостью и завуалированными угрозами она добилась, чтобы ее соединили с командиром базы в его доме.

— Чем могу вам помочь, старший инспектор?

— Я расследую дело об убийстве, и мне необходима ваша помощь.

После паузы она снова услышала настороженный голос:

— Дело как-то связано с базой Валькартье? Замешан один из наших солдат?

— Нет, сэр, нам ни о чем таком не известно. Убийство произошло в Восточных кантонах, неподалеку от границы с Вермонтом.

— Тогда почему вы звоните мне? Вы наверняка знаете, что мы расположены далеко от тех мест.

— Да, сэр. Ваша база находится близ Квебек-Сити. Но мы нашли кое-что, и наша находка может заинтересовать вас.

— Что же вы нашли?

Тревога ушла из его голоса, появилось любопытство.

— Громадную пусковую установку. Я поискала в Интернете, но не нашла ничего хотя бы отдаленно похожего на нее.

— Пусковая установка? В Восточных кантонах? — В голосе генерала отчетливо послышалась тревога. — У нас там нет никаких баз. Никогда не было. Как она там оказалась?

Изабель чуть не рассмеялась:

— Поэтому я вам и звоню. Мы не знаем. А установка, которую мы нашли, необычная. Как я уже сказала, она громадная.

— Ну да, они такие и есть, — сказал он. — Вы уверены, что нашли пусковую установку? Может, это какой-нибудь фермерский инструмент или буровой станок?

— Могу послать вам фотографии.

— Если вам угодно, — вяло произнес генерал.

Он дал ей свой электронный адрес с защищенным доступом, и она узнала о прибытии ее письма по словечку «merde», которое он прошептал, увидев фотографии.

Наступила пауза, пока он рассматривал вложения.

— А рядом стоит человек? — спросил Ланжелье, когда обрел способность к членораздельной речи.

— Oui.

— Tabernac^[24], — выругался он. — Вы уверены?

— Я сама сделала сегодня эти снимки. Ведь это пусковая установка, верно? Не доильная машина?

— Oui, — растерянно подтвердил генерал. — Не знаю, что вам сказать, старший инспектор. Никогда не видел ничего подобного. Откровенно говоря, хотя размеры громадные, штуковина вроде бы довольно древняя, возможно времен Второй мировой.

— Может, она осталась с тех времен? Поставили ее там для обороны, а потом забыли?

— Мы не оставляем оружия в лесах, — сказал он. — И оборону в то время вынесли на побережье, а не вглубь страны. Она действующая?

— Мы не знаем. Поэтому я и звоню вам. Нам нужна помощь, чтобы понять, с чем мы имеем дело.

— А снарядов вы там не заметили? — спросил генерал. — Орудие заряжено?

— Мы ничего не обнаружили, но продолжаем искать. Пока кажется, что, кроме пусковой установки, там ничего нет. Вы можете прислать кого-нибудь?

В трубке послышался вздох, и Изабель почти увидела, как генерал чешет в затылке.

— Честно говоря, наши специалисты по баллистике и тяжелым вооружениям знакомы лишь с современным оружием. С межконтинентальными баллистическими ракетами. Сложными системами. А тут динозавр какой-то.

Лакост посмотрела на фотографию на экране. Генерал был прав. В буквальном смысле. Они откопали некое доисторическое животное.

Но почему его спрятали? И кто, черт возьми, его создал? Для каких целей?

И почему сохранить эту тайну было так важно, что ради этого пришлось убить Лорана?

— Давайте-ка я подумаю, а после свяжусь с вами, — сказал генерал.

— Дело, как вы понимаете, секретное, — напомнила Лакост.

— Да, понимаю. Сделаю, что смогу.

Лакост поблагодарила его и повесила трубку. Кое о чем она ему не сказала. О рисунке на лафете орудия.

Изабель Лакост заставила себя успокоиться, жалея, что в здании старого вокзала так темно, тихо и одиноко, потом кликнула по следующей фотографии и стала разглядывать крылатого монстра. Даже на фотографии, даже на расстоянии он производил сильное впечатление. Впечатление ужаса.

Она смотрела на монстра и спрашивала себя, почему не сказала командиру базы в Валькартье о монстре с семью змеиными головами. Может быть, потому, что вспомнила мальчика, вбегающего в бистро с историей про громадную пушку.

Как и говорил Гамаш, если бы Лоран ограничился рассказом только про пушку, они, возможно — всего лишь возможно, — поверили бы ему. Но он в своем рассказе зашел слишком далеко, и его история стала невероятной.

Лакост знала, что генерал Ланжелье почти наверняка не оценил в полной мере размеры орудия. Ни одна фотография не могла их передать, даже притом что для масштаба рядом с орудием поставили агента. И она подозревала, что крылатый монстр не вызвал бы доверия у генерала.

Изабель Лакост разглядывала изображение на лафете. Она не могла не признать, что поверить в такое невозможно.

Жан Ги Бовуар распаковал сумку, повесил рубашки и брюки в стенной шкаф, нижнее белье уложил в сосновый комод, а туалетные принадлежности отнес в просторную ванную.

Он договорился с Габри о номерах в гостинице для Лакост и для себя на такой срок, какого потребует расследование. Габри дал ему тот же номер, в котором Бовуар уже не раз останавливался, — с большой кроватью, крахмальным бельем и теплым пуховым одеялом. С полом из широких сосновых досок и с восточными ковриками.

Жан Ги отдернул занавеси и увидел свет в окне старого вокзала.

Оперативный штаб был оборудован. Собранные улики отправлены в лабораторию в Монреале. Местное отделение полиции согласилось выделить охрану для громадной пушки, хотя качество присланных агентов вызывало сомнения.

— Только что из академии, — заметила Изабель Лакост. — Научатся.

— Может быть.

— Мы когда-то тоже были такими.

— Такими мы никогда не были, — возразил Бовуар. — Не так уж трудно сопоставить факты, Изабель. Они учились в академии три года. А значит, эти двое и все остальные на их курсе поступили на учебу в самый разгар той эпидемии.

— Думаешь, и на них порчу навели?

— Я подозреваю, что в то время набор курсантов проводился по особым критериям, — ответил Бовуар.

«А теперь мы имеем целый выпуск таких полицейских, — подумал он, открывая окно и ощущая холодный ветерок. — Несколько выпусков. Теперь они повсюду в Квебекской полиции. Повсюду в лесу».

Следствием этого безобразия была в лучшем случае некомпетентность, а в худшем — готовность агентов продать честь мундира.

Бовуар взял Библию, которую нашел на книжной полке в номере, пролистал, нашел Книгу Екклесиаста. Его заинтересовали строки из песни Пита Сигера.

В окне он увидел свет, горящий в доме Гамаша, и представил его и Рейн-Мари у камина за чтением.

«Всему свое время», — прочел он.

В доме Клары по другую сторону деревенского луга тоже горел одинокий огонек.

«Время сетовать, и время плясать».

Жан Ги увидел три высоких ствола сосен, которые чуть покачивались на осеннем ветерке. Увидел, как из бистро вышли две темные фигуры.

Одна высокая, сутулая. Вторая, с тростью, прижимала что-то к груди другой рукой.

Две фигуры прошествовали по деревенскому лугу мимо скамьи, мимо пруда, мимо трех сосен.

Жан Ги увидел, как месье Беливо проводил Рут до двери. А потом сделал нечто неслыханное: вошел в ее дом.

Время было позднее, но Бовуар не чувствовал усталости.

«Время молчать, и время говорить».

Он позвонил домой и поговорил с Анни. Они обсудили покупку какого-нибудь дома с двориком близ школы и парка. Потом рассказали друг другу о прошедшем дне. Он лежал на знакомой кровати в гостинице, думая о том, что она лежит на их кровати, болтая ногами.

У Анни был сонный голос, и Бовуар неохотно пожелал ей bonne nuit^[25] и повесил трубку.

«Время рождаться, и время умирать».

Его рука задержалась на трубке, и он задумался о Лоране. И о Лепажах. И о том, что чувствует человек, потерявший ребенка.

Бовуар надел халат, спустился по лестнице и подсоединил ноутбук к телефонной линии.

Он все еще сидел внизу, когда в бистро погас свет и пришли Оливье и Габри. Он все еще сидел там, когда все дома в Трех Соснах погрузились в темноту и вся деревня уснула.

Жан Ги сидел там, на его лице мелькали блики монитора. Наконец он нашел то, что искал. И только тогда он откинулся на спинку стула, уставший, с затекшей спиной. Глядя на имя, которое его поиск выудил из глубокой норы.

Он позвонил и оставил послание на автоответчике, потом поднялся в свой номер и забрался под одеяло. И уснул. Свернувшись вокруг плюшевого львенка, которого брал с собой, если знал, что не приедет ночевать домой.

«Время войне, и время миру».

— Гостиница, — ответил по телефону певучий голос.

— Bonjour. Моя фамилия Розенблатт. Майкл Розенблатт.

— Вы хотите забронировать номер?

— Нет, вы мне звонили. Что-то по поводу ракет.

Розенблатт услышал смех.

— Извините, — ответил человек. — Вы, вероятно, ошиблись номером. Здесь гостиница. Никаких ракет у нас нет. Даже ракеток нет.

Майкл Розенблатт уже понял это.

— Désolé^[26], — сказал он. — Наверное, я неправильно набрал номер.

Он повесил трубку, проверил номер, покачал головой и вернулся к тому, от чего оторвался, — к приготовлению завтрака. Утренний звонок с кафедры в Университете Макгилла был какой-то невнятный. Что-то о послании, полученном предыдущей ночью, и о каких-то старых ракетах.

Когда полчаса спустя зазвонил телефон, он поднял трубку и услышал незнакомый голос.

— Профессор Розенблатт? — спросил по-английски человек с квебекским акцентом.

— Да.

— Меня зовут Жан Ги Бовуар. Я инспектор Квебекской полиции. Мне дали ваш домашний телефон в Университете Макгилла. Надеюсь, вы не возражаете.

— Вы из полиции? — переспросил он.

— Да.

Бовуар решил не говорить ему о том, что работает в отделе по расследованию убийств. В голосе профессора и без того звучало раздражение. Пожилой человек. Зачем ему еще один покойник?

— Так это вы оставили для меня послание в университете? — спросил Розенблатт. — Я пытался вам перезвонить, но человек, снявший трубку, ответил, что я попал в гостиницу.

Бовуар извинился.

«Говорит дружеским тоном, — подумал Розенблатт. — Обезоруживающим».

Но заслуженный профессор понимал, что это означает. Он знал: самые опасные люди всегда говорят обезоруживающим тоном. Он немедленно перешел к глухой обороне.

— Мой сотовый здесь не работает, — сказал инспектор Бовуар. — Поэтому пришлось оставить вам номер стационарного телефона в гостинице, где я остановился. Мы расследуем преступление и обнаружили в лесу нечто непонятное.

— Правда? — Розенблатт почувствовал, что любопытство пробило маленькую брешь в его обороне. — И что же вы нашли?

— По виду — большую пушку.

Любопытство профессора мигом сошло на нет.

— Я не имею никакого отношения к пушкам, — сказал Розенблатт. — Область моих знаний — физика.

— Да, я знаю. Я читал вашу статью об изменении климата и расчетах траекторий.

Профессор поставил локти на кухонный стол:

— Вот как?

Бовуар решил не вдаваться в подробности, потому что «поглазел на вашу статью» в большей степени отвечало действительности, чем «прочитал». Тем не менее вчерашние поиски в Интернете вывели его на Розенблатта и его статью, и Бовуар смог из нее понять, что нашел человека, который специализируется на огромных пушках.

А пушка у Бовуара как раз имелась.

— Вряд ли я чем-то могу быть вам полезен, — сказал профессор Розенблатт. — Ту статью я написал двадцать лет назад. Сейчас я на пенсии. Если вы нашли пушку, то вам лучше связаться с каким-нибудь артиллерийским клубом.

Он услышал в трубке тихий смешок.

— Боюсь, мне не удалось адекватно описать нашу находку, — сказал Бовуар. — Моего словаря не хватает, в особенности английского. А впрочем, и французского тоже. Это не какая-то обычная пушка. Она похожа на пусковую установку, но я никогда не видел такой конструкции. Мы обнаружили ее посреди леса в Восточных кантонах.

Профессор Розенблатт откинулся на спинку стула, словно его толкнули:

— В Восточных кантонах?

— Oui. Ее спрятали в зарослях под камуфляжной сеткой. Похоже, очень давно, — продолжил Бовуар. — Возможно, она простояла там не одно десятилетие. Профессор?

Молчание на линии. Жан Ги Бовуар уже начал думать, что связь накрылась. Или сам профессор.

— Я вас слушаю. Продолжайте.

Бовуар глубоко вздохнул и пустился с места в карьер:

— Она громадная. Я таких здоровенных орудий в жизни не видел. В десять, в сто раз больше обычных пушек. Нам понадобились приставные лестницы, чтобы на нее забраться, да и их высоты не хватало.

И опять на линии воцарилась тишина.

— Профессор?

Бовуар не ждал ответа, он скорее предполагал услышать частые гудки.

— Да-да, я слушаю, — раздался голос Розенблатта. — На ней есть какие-нибудь знаки, номера?

— Ни серийного номера, ни названия, — ответил Бовуар. — Хотя, возможно, мы что-то и упустили. Чтобы ее всю осмотреть, нужно время.

Розенблатт издал гудящий звук, словно заработали шестеренки в его голове.

— Но одно мы нашли, — добавил Жан Ги.

— И что же?

— Ну, это не совсем идентификационный знак, но нечто необычное. Рисунок.

Майкл Розенблатт встал перед кухонным столом, пролив кофе на утренний номер монреальской «Газетт».

— Гравировка?

— Oui, — ответил Бовуар, медленно поднимаясь из-за своего стола в оперативном штабе.

— На лафете?

— Oui, — ответил Бовуар, в голос которого вкралась опасливая нотка.

— Это зверь? — спросил Розенблатт, с трудом переводя дыхание.

— Зверь?

— Un monstre. — Его французский был не очень хорош, но для данного случая его вполне хватило.

— Oui. Монстр.

— Семиглавый.

— Oui, — ответил инспектор Бовуар.

Он снова сел на стул в оперативном штабе.

Профессор Розенблатт сел за свой кухонный стол.

— Как вы узнали? — спросил Бовуар.

— Это миф, — ответил Розенблатт. — По крайней мере, мы считали, что миф.

— Нам нужна ваша помощь, — сказал инспектор Бовуар.

— Это точно.

Примечания

21

Именно (фр.).

22

«Сегодня ночью лев спит», песенка, известная также как «Уимба уей», или «Уимове, уимове», написана южноафриканским певцом зулусского происхождения в 1920-е годы. Стала известна на Западе в том числе благодаря исполнению группой «The Weavers». Названия «Уимба уей» или «Уимове, уимове» являются искаженным зулусским словом «мбубе» — «лев».

23

Слова из Екклесиаста (3: 1), использованные в песне Пита Сигера.

24

Франко-канадское ругательство.

25

Доброй ночи (фр.).

26

Здесь: к сожалению (фр.).