Inspiraveris. Верни меня

Лина Мур

Эллиаде. Наш маленький городок, находящийся на земле прекрасной Румынии за высокими стенами, ожидает что-то невероятно плохое… чувствую это. Знаю. Ведь не просто так схожу с ума, слыша его голос, зовущий меня на забытом и мертвом языке – латыни. Мне до жути страшно спать, и там он ворвется ко мне, чтобы забрать к себе. Но то, что мне открылось, заставило меня принять решение, изменившее всю мою жизнь, как и жизнь моего народа. Я верю в то, что стены когда-нибудь рухнут…

Duodecim

— Держу! — хватают меня за руку, вишу на ней, царапая ногтями мокрый камень другой.

— Давай, Лия, помоги мне, — голос Луки, упираюсь ногами в камень, но они скользят.

— Руку! Аурелия, руку! — поднимаю голову и вижу Петру протягивающего свою, цепляюсь в неё, и они тащат меня обратно.

Падаю вместе с ними на землю и рвано дышу, начиная плакать.

— Лия, что случилось? Как ты там оказалась? — меня подхватывает за талию Лука и поднимает, а я не могу вымолвить ни слова, только плачу, упираясь лбом в его плечо.

— Аурелия, тише, ну что вы, — меня по спине поглаживает Петру.

— Хватит реветь. Вот поэтому ненавижу девок, постоянно нюни распускают, — раздражённо произносит Лука, отрывая мои руки от себя и отталкивая меня. Урод.

— Хоть факел не потух, уже спасибо. Зачем выбросила его и решила поплавать? — ехидно продолжает он, подходя к огню и поднимая его.

— Это он… он тут, Петру, тут… там, — дрожащей рукой указываю на церковь, поворачиваясь к мужчине, облокотившемуся о колодец.

— Кто? — удивлённо спрашивает он.

— Вэлериу Сакре… там он… в могиле… и скелеты там… много так… дети, — шепчу я и снова по щекам кататься слезы.

— Что ты сейчас сказала? — подходит к нам Лука, освещая моё лицо. — Повтори! Повтори, что сейчас сказала! Вэлериу? Ты назвала его имя?

— Да-да, он. Там он, он звал меня, только не понимаю зачем, — всхлипываю, немного успокаиваясь.

Все ожидала, но не смех парня, запустившего руку в волосы. А он смеётся, да так задорно, что я отступаю от него, бросая ошеломлённый взгляд на задумчивого Петру.

— А вы что-то нашли? — спрашиваю его, перебивая смех Луки.

— Нет, ничего, нет выхода. И кислорода мало, — вздыхает глубоко Петру, концентрируя взгляд на мне.

— Тут нет выхода, он заманил нас сюда, чтобы я умерла тут… поэтому звал, я так думаю. Надо возвращаться, надо идти обратно, — обхожу Петру, но он хватает меня за руку, останавливая.

— Нет. Мы никуда не пойдём, — раздаётся громкий голос Луки, и он перекрывает мне путь. Его глаза блестят в огне, что-то страшное и пугающее в этом мерцании. Вырываю свою руку из хватки старшего брата, отступая назад.

— Почему? Мы умрём здесь, если не уйдём, — медленно произношу, а краем глаза ищу что-нибудь тяжёлое. Чувствую, что что-то не так сейчас. Они переглядываются, и Петру встаёт на ноги, делая ко мне шаг. Не хромает. Не кривится от боли. Только сжимает челюсть, что скулы выделяются резче.

— Идите обратно в церковь, Аурелия. Вы обещали. Обещали помочь ему, ответить тем же, если он подскажет путь. А он выполнил свою часть, — не узнаю в этом стальном голосе мягкий тембр Петру.

— Что? Как вы… вы знаете латынь. Вы… он и вы… что вы хотите от меня? — делаю ещё два шага, и позади уже вход в церковь.

— Знаю, как и Лука, как и Вэлериу. Это наш язык. Настоящий язык нашего народа, а вы одна из нас, Аурелия. Пришло время выполнять обещания. Вы нужны ему, вернитесь и отодвиньте плиту, — они наступают на меня, а я бегаю глазами по пространству позади них. Ловушка, это была ловушка.

— Нет… пожалуйста… я не хочу умереть там. Я ведь… я… вы не можете так со мной поступить. Кто вы? — кричу я, а грудь переполняет паника и страх за свою жизнь.

— Умереть или выжить теперь зависит только от тебя, Лия. У тебя мало времени, кислород заканчивается. И если ты не пойдёшь туда, не выполнишь все, что мы хотим, то умрёшь рядом с ним. Достойный обмен, — неприятно смеётся Лука, протягивая мне факел.

— Чего вы хотите? — надрывисто спрашиваю я, перенимая в руки факел.

— Отодвинь плиту и скажи, что ты видишь. А дальше…

— А почему вы не можете пойти туда и отодвинуть? — перебивая его, смотрю попеременно то на Петру, то на Луку.

— Только женщина может войти в эту церковь. Мужчин сюда не пускают. А вы, Аурелия, единственная из нас, кто имеет доступ к нему. Идите, — он толкает меня в грудь, что оступаюсь и вхожу в тёмное пространство.

Ладно, только до сих пор не понимаю, для чего было это все? Это был спектакль с повреждённой ногой Петру, с непониманием, где мы находимся, и кто тут лежит. Неприятное чувство предательства растекается внутри, но я иду к каменному гробу, осматривая, куда можно положить факел. Нахожу, словно сделанный для него, металлический выступ и устанавливаю его.

— Попробуй сдвинуть, — от двери говорит Лука.

— Сам возьми и попробуй, — бурчу я себе под нос, вытирая мокрый лоб и упираясь руками в плиту. Но она тяжёлая, у меня не получается. Словно приросла.

— Сильнее, Лия! Черт бы тебя побрал, хилая девица! — орет Лука. Сжимаю губы и выпрямляюсь.

— Я решила умереть, — чётко произношу, складывая руки на груди. Лука дёргается, но тут же отступает назад. Не солгал, сказав, что не может войти. Но почему?

— Аурелия, прошу вас, попробуйте ещё раз. Вы не понимаете, насколько это важно и для вас. Его похоронили живым, как и людей, преклоняющихся перед ним здесь. Так разве он не достоин, чтобы его кости перезахоронили? Не достоин другой жизни, чем эта? Неужели вас не трогает ни капли, и вы настолько эгоистичны, что не можете помочь мёртвому невинному человеку, который взывает к вашей порядочности? — обличительно произносит Петру. И ведь бьёт по самым болезненным точкам во мне. Жмурюсь, желая пересилить ненависть сейчас к Луке.

— Лия!

— Закрой рот, Лука! Закрой свой рот и уйди отсюда! Ты делаешь только хуже! Она единственная, кто может помочь нам! Уйди! — яростно кричит на брата Петру, толкая того от двери.

— Ещё чего! Давай, неженка, собери силы и отодвинь эту чёртову плиту!

— Пошёл вон отсюда! — толкает Петру его снова.

— Хватит! — зажимаю уши руками и шумно выдыхаю. Тишина наступает моментально, отнимаю руки от ушей и поворачиваюсь к каменному гробу.

Упираюсь руками в неё, а ногами в пол и толкаю. Прикладываю все силы, но у меня их, правда, мало. Толкаю снова и снова, пыхтя от стараний. Поддаётся, немного поддаётся.

— Ещё… давайте, Аурелия, ещё, — тихий голос Петру достигает меня. Вытираю мокрое лицо от пота и по новой. Толкаю, но она не двигается. Толкаю, что есть мочи и немного открывается тёмное пространство под ним. Неприятный запах спирта и чего-то, напоминающее ладан, ударяет в нос. Отскакиваю от каменного гроба, кашляю и вытираю заслезившиеся глаза.

— Что там? — спрашивает Лука уже обеспокоено.

— Не знаю, но воняет жутко, — передёргивает всю. Делаю глубокие вдохи, чтобы удалить из носа этот неприятный запах.

Подхожу снова к плите, но отворачиваюсь, только бы не дышать этим. Толкаю её, и уже легче идёт, ну не особо легко, но и не так сложно, как в самом начале. Ладони царапает грубый камень, и они кровоточат немного. Щиплет, но продолжаю толкать, закрывая глаза и издавая громкий крик. Вместе с ним плита падает с шумным грохотом, поднимая вокруг меня пыль. Кашляю от неё, как и от запаха, теперь пропитавшего воздух, которым дышу. Опускаюсь на ступеньку, облокачиваясь о камень, и шумно дышу. Трудно это делать, губы уже покрылись корочкой, смачиваю их. Так сухо во рту, а ноги и руки дрожат от усилий.

— Кислород заканчивается, — слышу голос Петру и поднимаю голову на мужчин, стоящих за пределами церкви.

— Значит, ей надо быть немного живее, а не как мёртвой амёбе, непригодной ни для чего. И даже похлёбка была ужасной, а ведь женщина, — недовольно отвечает ему Лука. А мне обидно, знаете ли. Я пыхчу, оказавшись с двумя сумасшедшими, практически умираю, а он обсуждает мою стряпню.

— Аурелия, посмотрите, что вы там видите? — громко просит меня Петру. Но я не двигаюсь, переваривая их слова.

— Лия! Я тебя придушу! Живо подними задницу и скажи нам, что ты видишь! — кричит Лука.

Выставляю руку вперёд, показывая ему средний палец. Поднимая голову, вижу, как оба лица мужчин вытянулись от удивления. Да я сама удивлена не меньше, но обижена и раздражена, устала и хочу домой.

— Пошёл к черту, урод, — зло цежу, выставляя вторую руку, показывая то же самое, что и другой.

— Ах ты, сука такая! Только рискни выйти отсюда…

— Лука! — Петру толкает брата, мотая головой и шепча что-то.

— Аурелия, — поворачивается ко мне, но я не убираю руки. — Прошу вас, пожалуйста, посмотрите. Не слушайте его, он… Лука, он, когда нервничает, всегда такой. Прошу вас, госпожа Браилиану, прошу, — произносит он меня, складывая руки, словно в молитве. Руки безвольно падают, когда даже на таком расстоянии вижу, как смотрит на меня с печалью.

— Если он хоть что-то ещё скажет, то мне плевать, умру я или нет, — ставлю условие, и Петру быстро кивает. А Лука поджимает губы, злобно глядя на меня.

Поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к каменному гробу.

— Матерь Божья, — голос дрожит, шепчу.

— Что? Что там? — кричит Лука. Но я не могу больше говорить, только смотрю на воду, в которой на дне покоится усопшее тело. Белоснежные длинные волосы, словно снег, плавают вокруг серого лица. Острые скулы, практически нет носа, тёмные круги под глазами и кожа повторяет изгиб черепа.

Невероятной силы рвотный позыв вырывается из моего тела. Отскакиваю, и меня начинает рвать, плачу и изливаю на пол все, что было съедено и во рту остаётся горечь. Горло дерёт, вытираю губы рукой.

— Аурелия, что там? — медленно спрашивает Петру. Поворачиваюсь в их сторону, а перед глазами это ужасное лицо.

— Человек… человек… — шепча, ползу по полу и добираюсь до выхода.

— Выпустите… прошу… выпустите меня, — молю я, хватаясь за плечи Петру, но он перекрывает мне путь, толкая в грудь. Лечу обратно и плачу, вставая и смотря на этих мужчин, измучивших меня.

— Аурелия, что вы ещё видели, кроме человека? — Петру присаживается на корточки. — Если скажете, то мы выпустим вас.

— Вода, но пахнет она ужасно, как спирт и церковный запах… масло… — зубы стучат друга о друга, пока произношу это.

— Забальзамировали. Отлично, значит, есть возможность. Так, Лия, слушай внимательно. Вернись и скажи, что там ещё, кроме этого раствора, — требовательно говорит Лука.

— Нет… вы обещали, — смотрю на Петру с мольбой, но он мотает головой, выпрямляясь в полный рост.

— Идите и скажите, а дальше, мы подумаем, — усмехается, складывая руки на груди.

Уроды. Ненавижу их, поворачиваюсь к гробу и поднимаюсь на ноги. Немного шатает, голова кружится, что приходится схватиться за скамью, дабы не упасть.

— Лия, у тебя мало кислорода. Огонь сжигает его, как и твоё дыхание. Быстрее, — в спину летят слова Луки.

Мне всё равно, пот уже пропитал полностью свитер. Открываю глаза, перед которыми скачут яркие отблески от факела. Отталкиваюсь от скамьи и подхожу к гробу.

Пытаюсь не смотреть на его лицо. Глубоко дышу, только бы не вырвать ещё раз. Неприятный горький ком застревает в горле.

— Ну? — нетерпеливо кричит Лука.

— Что-то похожее на цепи, ими обмотано его тело. На нём бинты и в руках… Господи, какие ногти длинные…

— Не отвлекайтесь, Аурелия, — перебивает меня Петру.

— Крест в них, серебряный крест с камнями. Красными. О, Господи, там змея! — кричу я, отпрыгивая от гроба и падая на скамью, подо мной раздаётся хруст. Издаю испуганный крик, понимая, что это чей-то скелет. Отпрыгиваю и падаю на колени, пытаясь дышать. Рвано. Быстро. Мотаю головой, через тело проносится дрожь отвращения.

— Рубины и его крест, которому он поклонялся. Отлично, просто великолепно, брат! Наконец-то! — слышу смех Луки. Поворачиваюсь в их сторону. Придурок.

— А сейчас, Аурелия, вам нужно вычерпать воду, снять с него цепи и отбросить крест. А дальше, думаю, он вам все подскажет. Помните, у вас мало времени, — наблюдаю, как рука Петру тянется к двери, а мужчины отступают, и он закрывает её.

— Нет… нет, — хриплю я, понимая, что на самом деле тут моя смерть. Страх пропитывает каждую косточку моего тела, парализуя его. Не могу двинуться, оставаясь среди мёртвых.