Имена. Часть первая

Лилия Шевченко

Роман с посвящением честным людям, стоятелям за Добро и Справедливость. Не политический, не исторический, не любовный, просто «маразматический» роман, как наша жизнь. Вне политики в политике, вне истории в истории, с любовью к злости и злостью в любви. Похождения «академика именных наук» в поисках честного заработка. Учёный на крючке у спецслужб, у жён, у домработницы, у отца с матерью. Все ждут и требуют от него новых имён, от которых зависит жизнь и процветание бывшей державы.Он бежит. Книга содержит нецензурную брань.

Глава первая. Начало.

— Собачка у вас такая миленькая! Такая интересная!

— Да, я и сам…

— А зовут как?

— Меня зовут…

— Да — нет же, собачку вашу, как зовут?

— Да, очень просто зовут. Совсем по — простецки её зовут, мою собачку… А вот меня…

— Миленький собачонок, да как же тебя всё-таки зовут? Или это тайна? Но я вас так понимаю, при нынешнем цветущем воровстве собак.

— О-о-о, да просто собачку зовут. Владимир Ильич — его зовут. Кобелёк.

— Да, вы что?!

— Да-а! Мы его так назвали в честь Владимира Ильича Ленина! А его подружку — сучечку, в честь Надежды Константиновны. У нас малышка — Крупская. Я всегда боготворил и боготворю чету Лениных! Очень редкая порода!

Женщина была настолько поражена, что даже не стала уточнять, кто именно и из какой породы.

— Да-а-а, я вам скажу! У вас необычайно оригинальный подход к чествованию людей. Совсем как-то совсем, называть собак в честь людей. Хотя, если разобраться… Не людей же, в конце концов, называть в честь собак.

— По мне, как бы, не называться и именоваться, лишь бы это было оригинально, свежо и интересно! А то вокруг нас только и слышны в именах и фамилиях одни шаблоны. Сплошная рутина звуков. Всё серо и монотонно, у всех одно и тоже. У людей в именах нет полёта фантазии, разгула мысли и разнузданности страстей! Простите, жить в звуках имени шаблонном совсем неинтересно и для меня не занимательно. Да-с! — с жаром, с пылом седой профессор хотел было уже закончить свой монолог.

— Но, подождите! Причём здесь имена? Совсем не понимаю вас, — его случайная собеседница явно не хотела обрывать разговор и даже резко схватила мужчину за галстук, чтобы удержать.

— Вы, мне просто обязаны сейчас же всё объяснить! Прошу же вас!

И тут же пустила в ход конём всё очарование своих маленьких, подведенных черным карандашом глазок, подкрашенных и ощипанных бровей, подслипшихся ресниц, завитого чубчика и ярко-размазанных губ.

И их сила со страшной силой подействовала на академика, уже почти, вознамерившегося бежать, но он вдруг внезапно остановился. Остановился, чтобы угодить симпатичной даме и дать ей разъяснения.

— Для примеру возьмём вас, голубушка! — произнёс он, беря её под локоток своей ледяной, костлявою рукой.

— Берите, берите, голубчик! — тут же растаяла дама.

— Вот, вы простите, какова по батюшке, позвольте вас спросить? — засопел мужчина ей прямо в ухо. И хоть он был уже немолодой, седеющий и слегка лысеющий, но вполне ещё полноценный для серьёзного разговора, кандидат в лауреаты. Мужчина был подтянут, сухощав, слегка сутуловат и чуть выше среднего роста.

Дама почти неприлично и уже прямо на глазах растаивающая от мужского внимания, слегка поплывшая на алых парусах своих многочисленных, вычитанных в романах «мечт», тут же опомнилась и недовольно вздёрнула своим химическим способом завитым хохолком:

— Что это, вообще значит, какова по батюшке?

От удивления у неё один глаз выпучился сильнее второго и необычней, чем всегда.

Профессор тут же присел, успокаивающе погладил свою собачку, затем вторую. И глядя на свою спутницу снизу вверх, как ему всегда казалось, неотразимо — мужественно, и шумно вздыхая, и томно придыхая, прошипел сквозь свои новые вставные челюсти:

— Да-да, матушка! Каковы вы по батюшке? Как зовут вашего отца? Ваше отчество? Я хочу знать это!

— Да, чтоб вас! Напугали. Отец у меня — Иван! А я Марья. Марь Иванна, значица я!

Профессор так и запрыгал на одном месте.

— Вот, вот, что я про вас и говорил, драгоценная моя! Сплошная серость, убогость мысли, шаблон имён. У всех одно и то же. Жили всю жизнь в деревне, работали, не разгибая спин с рассвета до заката, день и ночь — сутки прочь. Света белого в конце туннеля никогда не видели. Вот вам и доказательство!

Марь Иванна так и онемела. Не зная, что сказать, невнятно вопросила:

— Откуда, это вы всё знаете про меня?

— Да, в имени всё есть твоём? А звали бы вас иначе и жили бы вы, милочка, гораздо, по-другому!

— Откуда же вы это всё знаете, голубчик мой?

И профессор, и академик, и лауреат — один в трёх лицах, и все и всё в одном лице, гордо выставив вперёд свою профессорскую академическую ногу, не менее гордо произнёс в свой иногда сизоватый и всегда, здоровенный нос:

— Имею честь доложить, медам, я знаю всё! Я есть академик, профессор и лауреат всех именных наук. Основатель школы правильного подбора настоящих, правильных имён. Ко мне только по записи или через собак, как с нами сегодня и случилось.

— Да, вы что?! Какие люди завелись в наших краях! Никогда бы на вас такое не подумала.

— Представьте, себе Мария, что это, так и есть. Ответьте мне милая, не замечали ли вы, что всех породистых собак и особенно людей, всегда зовут по-особенному, по-породистому?! Я, вот всегда поражался, какие всё-таки породистые имена были и есть у всех импортных королей! Так вот они, практически все, за счёт своих имён и восседают до сих пор на своих тронах! А наши Николашки — Алексашки все с трона послетали. И я вам, честно скажу, это всё из-за своих неправильно подобранных имен.

— Точно — точно, все так и говорят, как назовёшь корабль, так он и поплывёт.

— Именно, Марь Иванна, именно! А у вас, фамилия, скорее всего Петрова? Угадал?

— А вот и нет.

— Сидорова?

— Мимо.

— Попова!

— Опять мимо.

— Неужели, всё-таки Иванова?

— Нет, нет и нет.

— Заинтригован вами, мадам, до бесконечности. Ну, не томите же вы меня, признайтесь чистосердечно, какова же ваша фамилия?

— А вот и не скажу, вам пан профессор! Вы же акадэмик АкадэмИи околовсяческих наук, так догадайтесь же сами! Вы же великий учёный именных наук! — резвилась и дразнилась, как юная школьница, совсем еще юная пенсионерка.

— Учёный-то я учёный, и огромный учёный, должен вам доложить, но не ясновидящий же, должен вас предупредить, — произнёс учёный. Напустив на себя пара «академической учёной» серьёзности, вступил и принял игру наш герой и игриво предложил даме:

— Пзвольте, вашу ручку, медам! Ваш слуга сейчас….

— Эрос Скупярдомыч! Эрос Скупярдомыч! — неожиданно раздался истошный крик какой-то визгливой бабы. Он нёсся из окна с последнего этажа небольшого трёхэтажного дома, с надстроенной над ним четырёхэтажной мансарды.

— Да, что такое? Сколько вас можно поправлять? — заорал профессор ей в ответ, ни мало не уступая в силе звуков. Для лучшего звучания он сложил ладони рупором и, что есть силы, продолжал орать:

— Прошу вас произносите моё отчество правильно! Я — Ску-пи-до-мыч! Тьфу, ведьма, опять запутала меня. Я — Эрос! Эрос — я! Ку-пи-до-но-вич! Вам ясно? Ответьте, вам ясно? Я вам…

— Да, заткнитесь же, вы, наконец-то! Дадите сказать человеку, али нет? — перебила его женщина с самого верха, окончательно переорав академика.

— Всё, всё. Молчу и слушаю внимательно.

— Вас тут женщины хочут, Эрос Скупярдомыч! Они уже давно хочут и уже больше не могут.

— По каким вопросам их интерес?

— По самым, по вашим! Бегите сюда шибче.

— Передайте им, сейчас буду! Один момент!

— Позвольте с вами, уважаемая, откланяться. Совсем забыл, у меня же консультация. Платная, доложу вам, консультация! Сорок копеек минута!

Академик расшаркался перед женщиной своей костлявой ножкой, и уже было приготовился бежать, но был крепко ухвачен твёрдою марьивановской рукой.

— А как же я?! И фамилия моя?! Вы, чё? — обиженно надула тонкие, морщинистые губки Марь Иванна, продолжая крепко удерживать лауреата за лацкан пиджака, а он, как скользкий угорь, старательно выверчивался и выкручивался из её цепких лапок.

— Ах, как же вы меня сударыня заинтриговали своей фамилией, что я даже не в состоянии отбыть на платную консультацию. Но, не прощаемся, же мы с вами до конца! — прошипел старый интриган, освобождаясь от её царапок.

Он со своей стороны, также сильно вцепился в её руки, и с большим усилием оторвал их от своего пиджака, и неотрывно глядя женщине прямо в глаза, сквозь зубы сипло просипел:

— Где и когда? А главное во сколько? Быстро мне отвечайте. У меня время деньги. Минута — сорок копеек! Так! Я вас понял. Я сам сообщу вам план при следующем выгуле собак, перед вечерним собачьим туалетом. Владимир с Надей писаются в девять. Тогда и обговорим с вами все детали. Уговор? Да? Я полетел, — сказав быстро все эти слова, он быстро и резко ломанулся от растерянной Маши, как ломится на встречу со своей лосихой в вожделении сохатый, так же на всех парах понесся и наш профессор, уже вовсю предчувствуя, и ощущая зовущий запах денег.

А так же его с бешеною дурью, сорвали с места и потянули за поводки, совсем продрогшие собаки. И неслабый северный ветер, дующий попутно в спину, помчали все мужчину, как небрежно скомканную бумажку.

И он понёсся, как сухой лист, гонимый ветерком. Он мчался, высоко закидывая ноги, выше кистей сверкали его пятки. И всё это вбежало без оглядки в распахнутые настежь двери и пропало. И только долго раздавались звуки и кое-где в подъездных окнах мелькали ноги-руки, хвосты и лапы.

А Марь Иванна, как всегда одна осталась. Рот у неё был открыт, в глазах читалась растерянность и обида на всё человечество.