Имена. Часть первая

Лилия Шевченко

Роман с посвящением честным людям, стоятелям за Добро и Справедливость. Не политический, не исторический, не любовный, просто «маразматический» роман, как наша жизнь. Вне политики в политике, вне истории в истории, с любовью к злости и злостью в любви. Похождения «академика именных наук» в поисках честного заработка. Учёный на крючке у спецслужб, у жён, у домработницы, у отца с матерью. Все ждут и требуют от него новых имён, от которых зависит жизнь и процветание бывшей державы.Он бежит. Книга содержит нецензурную брань.

Глава девятая. Интервью

— И чё, встряли в дверях, как многострадалец? Ты, поглянь, а на ём и лица нет! Опять, поди, задурачили дурака на четыре кулака?! Сдвиньтеся от дверей говорю, с людями до вас иду. Вот газета какая-то до вас, Купидомыч, пришла. Разговор с вами хотят поиметь.

Звездина встала в дверном проеме, так чтобы они стояли с профессором нос к носу и лицом к лицу, и бесконечными подмигиваниями попыталась привлечь внимание профессуры к своему сообщению.

— Слышьте меня? Слышьте? Али опять в каку прострацу впали?

— Да, слышу.

— Я энтой газете так наотмашь и сказала, что без денег разговору не будет. И пиастры на бочку вперёд разговору! Слышите али нет? Меня слыхать вам? Караул с энтой наукой, и глухи все и слепы чрез одного, а всё туды же, все жанихаться лезут.

За её широкой спиной, полностью закрывшей проход в жилище, весь в нетерпении елозился худосочный малый, безуспешно пытавшийся пролезть к интервьюируемому, со своим карандашом, блокнотиком и ручкой.

— Да-да! Мы на всё согласны. Глянцево-матовый журнал…

— Какой???

— Журнал «Мир, труд, май, июнь, июль». Издательство «Луч с Востока в глаз всем паскудам Запада». Двойной гонорар за двадцать минут разговора.

— Заходи, любезный. Тока без политики. Академик энто дело шибко не любит. Он понцефист. А я евоный финасист, так что деньги на бочку.

— Вот, пожалуйста, как и договаривались. Двести рублей.

— Очень приятно познакомится с хорошим денежным человеком. Как вас по имени отечеству?

— Насрублох Перепелкин. Русский узбек.

— Без вопросов. Звездина Ивановна.

Русский узбек, в нарушении всех правил этикета, первым протянул старшему по годам свою руку для приветствия.

Вот к чему иногда приводят эти морганатические браки. Ни тебе уважения, ни тебе воспитания. Хотя кто кому может помешать при большом желании заняться самовоспитанием?!

— Русский узбек. Насрублох Перепелкин.

— Оч-чень приятно. Мне, наверное, представляться не надо?! Рад! Очень рад знакомству. Сразу видно наш человек! Очень редкое имя, на дурдымындском диалекте уже давно исчезнувшей народности дурдымындов, обозначающее…, — сказал профессор и замолчал.

Он на пару секунд замер вспоминая перевод:

— То же самое, что оно обозначает и на русском. Звездина, пару кофе нам в кабинет. Или предпочитаете чаёчку?

— Спасибо, не стоит беспокойств. Мне бы только получить ответики на некоторые вопросики.

Звездина твердым голосом дала распоряжение мужчинам:

— Идите-ка, на кухню от греха. А то в доме собачата, мало ли чё, с такими вашими именами. Травить, потом не вытравить. Да и стирка у комнате на веревке сохнется. Вы мне тама мешаться будете.

Делать было нечего, и они уселись за огромным кухонным столом, за которым всем всегда хватало места. Профессор говорил, выложив свои руки на стол. Газетчик быстро строчил мелкие закорючки в свой блокнот. Домоуправительница ловко управлялась с многочисленной посудой и разными продуктами. Она вознамеривалась приготовить угощение для гостя и своих домашних, никоим образом не позабыв ни про себя, ни про собак.

Беседа продолжалась довольно долго, гораздо дольше оговоренных двадцати минут.

Пронырливый журналюга, несколько раз на излете разговора, вдруг вспоминал, то о целом кило сахара, заранее предназначенном в дар науке, то на бездонном дне его сумки обнаруживались несколько пакетиков растворимого кофе «три в одном» и к кофе печенье. Внезапно отыскалась в кармане шоколадная плитка, затем сушеная вобла, завернутая в журнал «Мир, труд и т.д.», потом новый женский, носовой платок и набор шариковых ручек.

Все были счастливы и довольны. Потому что блаженнее давать, и не менее блаженнее что-нибудь полезное получать. И долгий, нескучный разговор продолжался.

Перепелкин очень сильно всем интересовался.

К нему старались обращаться строго по фамилии. Произнести имя никто за всю беседу так и не решился, хотя имя очень хорошо запомнили, и, вспоминая в глубине души, улыбались от этих воспоминаний.

А Насрублох сидел себе и быстро записывал, не мало, не смущаясь. Люди видно и не к такому в своей жизни привыкают. И постоянно задавал всё новые и новые вопросы.

— Эрос Купидонович, откройте, пожалуйста, секрет, где вы его взяли?

— Кого?

— Не кого, а что?

— Хм. Хорошо, что?

— Институт, который закончили?

— Университет. Я его не только окончил, я в нем сразу и преподавал, пока учился. Скажу больше, я его и основал, после того, как в него поступил.

Интересующийся наукой мальчик слегка обалдел, поэтому не смог задать следующий вопрос, но предваряя это, Эрос ответил сам:

— Дело было новое, преподавателей не было, я так сказать находился при самом зачатии именной науки имён. А секрета нет, что бывший зав. зам. зама министра образования, некто Кругликов-Нечитайло (причем никогда, нигде и ничего, вот такой самородный самородок) имел неоднозначное число детей. Грубо говоря, несметное их количество. В целях снабжения их достойной жизнью, в смысле приличным способом кормления до старости, решено было в каждом городе, в каждом маломальском городишке открыть по 13 платных институтов и создать еще по 88 дорогущих университетов. А его детей, наследников от минобраза рассадить в них на высоких должностях. Вот так я и стал академиком и основателем госуниверситета в Кладбищенске — на — Яме.

— Так, вы сын Нечитайлы?

— Нет, и никогда им не был!

— А, как тогда?

— Да, никак. Я с огромной гордостью закончил, основанный мной храм науки и получил диплом профессора академика лауреата именных наук. Немного поработал, а потом ушел. С тех пор и профессорствую на личной основе.

— А преподство чего бросили? Плотют мало?

— Нет, просто интриги, как и везде в научной сфере.

И тут вылезла Звездина-Мария со своим выступлением. Неймётся же бабе, во всех отверстиях ей всё чего-то, да надо.

Везде эти бабы стремятся побывать и во всем поучаствовать. Сама их них, так что мне всё про всё досконально известно.

Дама стала, как статуя, руки в боки и открыла рот шире ворот:

— Не знаю, у какой сфере интриги, просто энта слащава морда сто раз переженилась на всём верситете, уключая уборщиц и мирных жителев домов. И евоной матери пришлось забрать его у зад в столицу.

— Не слушайте её, товарищ Переделкин! Всё, как всегда врёт!

— Счас! Ага! Вру! Идите, поспите маненько, я сама все про вас расскажу.

— Вы, как всегда всё наврёте.

Звездина начала медленно и верно подниматься со своего места. Академик нехотя пошел ложиться спать.

— Я говорю, вам надоть отдыхнуть, у вас косультация. А здеся я и сама управлюсь. Идите отдыхните. Значица, дело былО так. Евонная мать сама утащила его у столицу. А евонные дипломы и благодарствия о евонных вкладах в науки понеслись почтой за им вдогонку. Некоторы из жёнок помчались за им, некоторы наезжали на побывку, но опосля двоих или троих не смертельных отравлений ихины наезды прекратилися. А он значица, начал жаниться уже по месту места жительства.

— Ну, как можно, так нагло врать?! Я же всё слышу! — орал во всю глотку из соседней комнаты неугомонный отдыхающий.

— А, вы ему кто?

— А, она мне черт знает кто! Вот и расскажите, молодому человеку, кто вы мне? Это же чёрт знает, что за жизнь!

— А я ему никто. Я его ангел-охранитель!

— Мама родная! — продолжал орать академик, пытаясь заснуть.

— Ну, вота сами и призналися, что я до вас сам ангел-охранитель, завещанный родной матерью на смертном одре.

— На чём?! О, Боже! Перепёлкин, не слушай её, я тебя прошу, Перепёлкин. Боже, спаси меня от неё. У меня не было столько грехов, чтобы так безвинно страдать.

Академик прибежал на кухню и умолял корреспондента, чтобы его спасли.

— Я бы обязательно спас, но у меня и силенок столько нет, чтобы совладать с ней. И синякам места же не будет, чтобы их всех разместить на моем теле. Вы сами видите ее бицепсы, трицепсы и мощный кулак, — шептал на ухо обиженному профессору испуганный газетчик.

А Звездина мило и загадочно улыбалась и ловко управлялась со всем хозяйством.

— Значица минутов десять и пирог готов! Ваш любимый с капустой. Чай я заварила. Свеженький чаёк с травками. Для глобулину от простуды. На стол накрою сама, а посуду, шоб поубирали с глаз долой, а не то возвернусь и зашибу всех за беспорядок.

Бесстрашный корреспондент решился задать вопрос:

— Стесняюсь спросить, а вы по делам?

Мария может не сразу, но ответила:

— Мне надоть одной старушке с её дедом костамахи на ренген сносить. У их там чё-то переломалось никак. Выявлять будут, чё да как? А им до полуклиники не доползти. Конфетов мне дадут. Шибко вкусные конфеты. Таки вкусные, что мне таких никак не достать. Так что на вечерок сладеньким побалуемся. Я, значица, счас побёгла и незнамо када возвернусь, так что гуд бай вашей газете.

Конец ознакомительного фрагмента.