Сон в летнюю ночь для идеальной пары. Роман

Лилия Максимова

Однажды подруга сказала Лизе, что в жизни женщины присутствует, как минимум, четверо важных для нее мужчин. Друг: с ним здорово поговорить «по душам», но… никакого секса! Любовник: для него – только секс, не стоит мучить его откровениями. Муж: ему положено немного того и чуть-чуть другого. И начальник: он как решит – так и будет! Лиза рассмеялась, пошутив, что ее любимому мужу приходится отдуваться за всю четверку. Она даже не предполагала, что и остальные трое тоже появятся в ее жизни.

Глава 3

1989 год

Церемонно поклонившись, Эдуард Андреевич поприветствовал девятиклассников на первом после зимних каникул уроке литературы немного по-театральному:

— С Новым годом, господа! Сегодня я буду читать вам Шекспира. Евгения Юрьевна любезно уступила нам свой урок, чтобы мы могли не торопиться.

Не льстя себе, Журавский догадался, что довольные улыбки на лицах учеников вызваны не предвкушением от встречи с гениальным автором, а отменой урока математики.

— Но, Эдуард Андреевич, — не удержалась Галя Архипова. — У нас в школьной программе не должно быть Шекспира!

В 9 «В» давно уже убедились в том, что Галя всегда знала, кто и что должен или не должен был делать.

— Думаю, что мы должны расширять свой кругозор. — Эдуард Андреевич улыбнулся, у него был железный аргумент для мотивации. — Я предлагаю вам не просто почитать вслух, я предлагаю вам поставить произведение Шекспира на сцене!

— Чур, я буду бедным Йориком! — прыснул Сашка Задорин и, обернувшись к Олегу, радостно сообщил. — А ты будешь таскать по сцене мой черепок!

— Нет, — отмел его предположение учитель литературы. — «Гамлета» в школьном театре мы играть не будем, это слишком грустная история. Мы развлечемся комедией. «Сон в летнюю ночь», читали?

— Но у нас в школе нет театра, — робко возразила ему Варя Ракитина.

— Будет! — с твердой уверенностью заявил всем Журавский.

Два урока подряд Эдуард Андреевич с выражением декламировал девятиклассникам любимую комедию. Иногда он читал целые страницы наизусть, по ходу действия перевоплощаясь то в загадочного и властного царя фей и эльфов Оберона, то в высокомерного герцога Тезея, то в беспорядочно влюбленных Деметрия и Лизандра, то в дурашливых ремесленников, выдумавших заняться самодеятельностью.

Женские роли Эдуарду Андреевичу тоже удавались. Когда созданные его актерским мастерством Гермия и Елена спорили между собой разными голосами, казалось, что у Журавского случилось раздвоение личности. Народ хохотал до слез.

Закрыв последнюю страницу книги, преподаватель понял, что затея удалась. Не потому, что его слушали, открыв рты, и не потому, что в конце моноспектакля он сорвал аплодисменты, а потому, что, когда прозвучал звонок с последнего урока, никто из ребят не двинулся с места и не напомнил, что занятия закончены, и пора бы по домам.

Журавский раскланялся и, выдержав театральную паузу, будничным тоном спросил:

— Роли распределять будем сейчас или завтра?

— Я буду герцогом Тезеем! — без промедления выкрикнул Артем Золотов. — Самая клёвая роль: ты — глава государства, а слов — кот наплакал, учить не надо!

Эдуард Андреевич усмехнулся, все шло по заранее продуманному сценарию:

— А невеста Тезея, Ипполита, разумеется — Снежана?

Белянская вдруг фыркнула:

— Вот еще! У Ипполиты две сцены за весь спектакль! Да ее любая сыграть может… даже Галя! — Снежана кокетливо расправила складки на новой юбке, она с третьего класса мечтала о карьере актрисы. — Я выбрала для себя роль Елены, вот она — главная. А Артем может сыграть моего жениха, Деметрия.

— Не-а, не пойдет! — встал на дыбы Золотов. — Там текста прорва, всю память сломаешь, пока выучишь! Я буду Тезеем.

Возмущенная его поведением Снежана даже побледнела:

— Ну, и иди ты! Кто хочет быть Деметрием? — бросила она клич, ничуть не сомневаясь в огромном количестве претендентов. Но, то ли претенденты застеснялись, то ли побаивались гнева Золотова, который запросто мог передумать — в общем, претендентов не оказалось. Белянская поджала губы и ткнула пальцем на всегда послушного ей Карнаухова. — Степа, ты — Деметрий.

— Я? — оторопел Карнаухов от нового назначения.

Снежана окинула его придирчивым взглядом. Конечно, Степка — это не Золотов, но за последний год он пережил все ступени подростковой эволюции: голос сломался и огрубел, оттопыренные уши спрятались под длинноволосой стрижкой, рост… хм, ростом он теперь, пожалуй, даже выше Золотова.

— Ну-ка, скажи нам что-нибудь из текста, — тоном режиссера потребовала Белянская.

— Елена! О, Богиня, свет, блаженство! С чем глаз твоих сравню я совершенство?⁶ — пробормотал Карнаухов, так и не разобравшись, радоваться ему роли или огорчаться.

— М-да! — оценивающе произнесла Снежана. — Но, ничего, порепетируем!

— Я рад, что все устроилось, — хохотнул Журавский, получив свою долю представления. — Но тогда я точно знаю, что Гермию будет играть Лиза.

Белянская отреагировала сразу:

— Эдуард Андреевич, Вы нечестно распределяете роли! — Она метнула гневный взгляд на предпоследнюю парту. — Да мы с Лучинской на дух друг друга не переносим! Как же мы сможем подруг сыграть?

— Снежана, заткнись, пожалуйста! — вежливо попросила ее Лиза. — Ты невнимательно слушала пьесу: по сценарию нам больше полагается ругаться, чем дружить.

— Сама заткнись! — вскипела Белянская и привстала со стула. — Да я…

— Тише, тише, девочки! — смеясь, угомонил их преподаватель. — Я утверждаю вас на роли: никто в мире не сыграет их так естественно, как вы. Теперь осталось найти партнера для Гермии… Кто у нас Лизандр?

Для принятия решения Виктору понадобилось около двух секунд, но взметнувшаяся вверх рука Сашки оказалась проворнее.

— Ничуть не сомневался, — вполголоса проговорил Журавский, внося фамилию Задорина в список действующих лиц и исполнителей.

На следующий день Эдуард Андреевич, появившийся в классе, как всегда, после звонка, обнаружил за своим столом… Шекспира. В рамку портрета, снятого со стены кабинета литературы, была воткнута искусственная гвоздика, а перед бессмертным драматургом стоял полный граненый стакан, прикрытый корочкой хлеба, и бутылка американского джина, которую Артем стащил по такому случаю из отцовского бара. В классе витал дух затаенного озорства, и преподаватель литературы понял, что ученики ждут его ответной реакции.

— Не поздновато ли устраивать поминки по усопшему почти четыре столетия назад? — пряча улыбку в кулак, поинтересовался он.

— А мы только вчера узнали, что Шекспир умер, — гоготнул Золотов. — Вот и решили…

— Неправильно решили, — прервал его Журавский. — Вам водку пить еще рано, а в одиночку я как-то не привык.

— Так Вы не один, Вы — с Шекспиром! — посоветовал Артем. — К тому же, это — не водка, а джин.

Эдуард Андреевич неожиданно согласился:

— А, что, хорошая мысль! А твой дражайший родитель составит нам компанию. Завтра, Золотов, пусть твой отец в школу подойдет!

— Зачем? — насторожился Артем.

— Ну, как же? — рассмеялся Журавский, убирая бутылку под стол в качестве вещественного доказательства. — Он будет третьим. Невежливо лишать человека удовольствия попробовать свой собственный джин!

Возвращаясь с работы домой, Ольга Михайловна Лучинская напевала «Лунную сонату» Бетховена, которую только что блестяще отыграла одна из ее студенток в музучилище. Войдя в подъезд, обладательница почти абсолютного слуха поморщилась от звуков «Собачьего вальса», перебившего все очарование от общения с классикой. К тому же, музыкант безбожно фальшивил, а этого Ольга Михайловна просто не выносила. «Собачий вальс» сменился неверной мелодией, отдаленно напоминавшей «Сон в летнюю ночь». Боже! Уж лучше бы Мендельсон сжег ноты своего свадебного марша, чем такое! Прикидывая, у кого в доме есть пианино, Ольга Михайловна ужаснулась от внезапного предположения, которое крепло по мере того, как лифт поднимался к восьмому этажу. Дрожащими пальцами Лучинская порылась в сумочке и, отыскав ключи, отперла входную дверь. Какофония фортепьянной музыки водопадом обрушилась на несчастную хозяйку квартиры. Она прошла в гостиную, и ее изумленному взору предстало веселенькое трио: дочери играли на пианино в «четыре руки», две из которых принадлежали Лизе, одна — Кате и одна — Анютке. Увидев маму, младшие девочки отдернули руки от музыкального инструмента, а Лиза радостно воскликнула:

— Привет, мам! А мы тебя ждали! Никак не можем подобрать аккомпанемент для свадебного марша!

— И зачем вам свадебный марш? — строго спросила детей Ольга Михайловна.

Лиза не прикасалась к клавишам восемь лет, а теперь ей свадебный марш подавай! Старшая дочь беззаботно махнула рукой и сообщила как само собой разумеющееся:

— Мы с Сашкой женимся скоро, к свадьбе нужен «Сон в летнюю ночь».

Маме стало дурно. Пробормотав: «Час от часу не легче!», Ольга Михайловна присела на диван и стала медленно разматывать шарф.

— Лиза, — осторожно начала она, будто ступая по ломкому льду. — Мы с папой, конечно, любим Сашу, как родного сына, и с родителями его дружим… И, конечно, не станем вас отговаривать, это бессмысленно… Но тебе — пятнадцать, Саше — шестнадцать, сначала вам надо закончить школу, поступить в институт! Куда спешить?

Лиза захлопала ресницами, девочки переглянулись… и дружно прыснули смехом.

— Мама, — вытирая слезы, проговорила старшая. — Я же не всерьез за Сашку выхожу, мы — жених и невеста в пьесе. Шекспир, «Сон в летнюю ночь», понимаешь?

Через две недели после начала репетиций Евгения Юрьевна уступила женскому любопытству и заглянула в актовый зал. В споре с Эдуардом о том, согласится ли ее класс участвовать в его постановке, Леднева проиграла, и теперь ей безумно хотелось узнать, как он справляется с ее архаровцами.

Вместо того, чтобы зубрить текст комедии, архаровцы в актовом зале развлекались. Половина класса носилась друг за другом, перепрыгивая через ряды кресел, другая половина осваивала сценическое пространство. Лиза и Сашка барабанили «кан-кан» на расстроенном вдребезги пианино. А на перекладине с занавесом, на двухметровой высоте висел Степка Карнаухов: он вопил так, что можно было подумать, он висит над пропастью. Снежана шикала на него снизу и поторапливала Золотова, который внимательно изучал кнопки электрического пульта управления всем этим сооружением, потому что забыл, какая из них опускает занавес. Но он ее честно искал… развлекая Снежану историями о сорвавшихся верхолазах. Эдуард Андреевич отсутствовал.

Евгения Юрьевна открыла было рот, чтобы при помощи одной фразы прекратить все это безобразие… и передумала. «Посмотрим, сумеет ли наш гениальный режиссер справиться с этой анархией», — саркастически подумала она и тихо уселась в кресло у стены. Впрочем, она могла бы сделать это и громко, ее бы все равно не заметили.

— Шурик, глянь, что я за кулисами нашел!

В голосе Олега звучал восторг от предвкушения шалости, и Сашка оторвался от «кан-кана». Замшелые транспаранты для первомайской демонстрации были исписаны лозунгами только с одной стороны.

— Вторая сторона чистая, — показал Клементьев и предложил. — Давайте, что ли, увековечим собственные мысли? Я и краску нашел…

Сашку идея увлекла.

— Я попозже, — помотала головой Лиза, и ребята отправились реализовывать задуманное без нее.

Перебирая клавиши давно забытых аккордов, она услышала, как кто-то встал у нее за спиной. Вдоль позвоночника пробежала стайка мурашек.

— Витя, ты умеешь играть на пианино? — спросила она, не оборачиваясь.

— Как ты поняла, что это я? — удивился Гордеев.

Лиза пожала плечами:

— Не знаю… Почувствовала.

Он подошел к раскрытому инструменту и коснулся незнакомых клавиш. Их руки оказались на расстоянии терции.

— Я не умею. Не знал, что умеешь ты.

Она улыбнулась и, слегка наклонив голову, согрела его серебряным взглядом.

— Я тоже не умею, просто вдруг захотелось… Меня учили, еще в первом классе, но, наверное, я бесталанная.

— Неправда, — горячо возразил Виктор. — Ты очень даже талантливая. И даже не важно, играешь ты на пианино или нет.

Мизинец его правой руки с ноты «до» поднялся до «ре», пальчик ее левой руки с «ми» двинулся на «ми-бемоль». Перейдя с белой клавиши на черную, Гордеев слегка дотронулся до Лизы, и ее мизинец скользнул вниз. Ему показалось, что щелкнула электрическая искра, и прозвучало неожиданно чистое для расстроенного фортепиано «ре».

У Лизы перехватило дыхание: его мизинец оказался сверху и, обведя ноготь на ее пальце, проследовал до запястья. Потом рука Виктора накрыла ее кисть целиком. Опередив его прикосновения, щекочущие мурашки заструилась от Лизиных пальцев к шее и, запнувшись о ее вздох, попадали куда-то в другое измерение…

— Вот так номер! — раздался из-за спины противный голос Золотова. — У нас тут что, еще один роман намечается, а?

Лиза вздрогнула, Виктор убрал руку. Артем не унимался:

— Мало нам Фролова с Ракитиной, — мотнул он головой в сторону парочки, которая уже давно перестала таиться. — Так еще и вы?

— Молодец, Артем! Соблюдаешь моральный облик коллектива! — парировала Лучинская на уровне защитных рефлексов. — Теперь спой «Тили-тили-тесто» и отправляйся в детский сад. Если будешь паинькой — Снежана заберет тебя домой вечером.

Остроумной фразы в ответ Золотов придумать не сумел и, поцокав языком, ухмыльнулся:

— И куда только Задорин смотрит?

Лиза отчетливо услышала, как Гордеев скрипнул зубами.

Девятиклассники продолжали носиться по актовому залу, поэтому слов не было слышно, но Евгения Юрьевна ничуть не сомневалась, что на сцене разыгрываются важные события. Золотов с издевательской улыбкой стоял, засунув руки в карманы. Гордеев подался вперед, кулаки сжаты, но что-то удерживало их от прогулки в сторону Артемовой физиономии. Лучинская растерялась и побледнела.

Евгения Юрьевна уже готова была вмешаться, но в этот момент в зал вошел Эдуард Андреевич. Он хлопнул в ладоши и, не повышая голоса, произнес:

— Господа актеры! Прошу тишины, репетиция начинается.

Ледневой почудилось, что кто-то нажал кнопку паузы на видеомагнитофоне. Голоса разом смолкли, беготня прекратилась, Сашка с Олегом бросили недописанный транспарант «Долой экзаме…» Потом сцена опустела, и девятиклассники стали превращаться в героев Шекспира.

Первым к рампе вышел Гришка Лихаманов. Он изображал горожанина, которому в постановке ко дню свадьбы герцога Тезея поручили роль героя-любовника. В залихватски заломленной шляпе и штанах-шароварах Пирам чувствовал себя неловко.

— О, ночи тьма! О, ночь, что так черна! — стесняясь, забубнил он себе под нос.

— Нам не слышно! Говори громче! — раздались голоса из зала.

Лихаманов пригрозил зрителям кулаком и, собравшись с духом, закричал со всей силой, на которую были способны его связки:

— О, ночь, увижу ль Фисбы я прекрасный лик? Эдуард Андреевич, где же моя Фисба? — добавил он уже помимо роли. — Я не могу работать один!

— Фисба! — позвал Журавский, и из-за кулис, путаясь в длинной юбке явилась «возлюбленная» Пирама, в которой Евгения Юрьевна не без труда узнала… Клементьева!

— Фу, черт! — Олег недовольно выдернул из-под ботинка свой подол. — Не представляю, как вам удалось меня уговорить? Эдуард Андреевич, неужели нельзя на эту роль назначить кого-нибудь из девчонок? Я чувствую себя «Теткой Чарлея».⁷

— Это не по-рыцарски, Олег! — рассмеялся Журавский и выдал историческую справку. — Советский актер Григорий Милляр говорил, что соглашался играть Бабу Ягу лишь по одной причине: хотел избавить от этой участи прекрасных дам!

— Так, если бы Фисба была дамой! — проворчал Клементьев. — А то ремесленник, который переодевается женщиной, чтобы сыграть роль в свадебном шоу… извращение какое-то! Надеюсь, мне не придется целоваться с Лихамановым?

— Добродетель Фисбы будет вне опасности! — заверил режиссер. — Она общается с Пирамом исключительно через стену.

Общение и правда получилось милым. Клементьев и Лихаманов кокетничали друг с другом через нагромождение из стульев, а остальные участники спектакля валялись от хохота, держась за животы. Проблема возникла в финале диалога: несколько строф текста напрочь испарилось из Гришкиной головы. Лихаманов не растерялся и посредством собственного вольного переложения оригинала детально объяснил Фисбе, что он, как Пирам, хочет от нее, как от женщины. И, хотя Фисба была Олегом Клементьевым, ее щеки покрылись пунцовым румянцем.

Евгения Юрьевна застыла с открытым ртом.

— Да-а-а! Шекспир сегодня отдыхает! — потрясенно протянул Журавский. — Лихаманов, возьми книгу и отправляйся учить текст!

— Извините, Эдуард Андреевич, — виноватым тоном произнес Гришка. — Я слишком сильно вошел в образ!

— Не забудь выйти, — посоветовал ему вслед преподаватель и вызвал Гермию и Елену, занятых в следующем эпизоде.

Юные актрисы, кажется, вошли в роли не хуже Лихаманова. Они воспроизводили ссору героинь, но было ясно, что ругаются девчонки всерьез. Выплескивая ненависть, накопившуюся за два с половиной года, они с удовольствием обменивались репликами:

— Обманщица! Ты — язва, ты — воровка!

— Стыдись! Ты — лицемерка, кукла!

Однако, когда Лиза дошла до фразы: «Елена! Ты — раскрашенная жердь!», Белянская, славившаяся в школе своим ростом манекенщицы и неумеренным употреблением декоративной косметики, не выдержала:

— Эдуард Андреевич! Это уж слишком!

Лучинская обернулась к режиссеру и невинно захлопала ресницами:

— Это не я, это — Шекспир!

— Девочки, не ссорьтесь! — миролюбиво предложил Журавский. Снежана фыркнула и продолжила, ехидно глядя на соперницу:

— Ах, Гермия страшна бывает в гневе!

Она была уже и в школе злючкой,

Хоть и мала — неистова и зла!

— Не так уж я мала, чтоб не достать до глаз твоих ногтями! — возразила ей Лиза, всем своим видом подтверждая, что от слов до дела — один шаг.

— Лучинская, не смей мне угрожать! — в ярости взвизгнула Снежана.

— Так, девочки, это уже перебор! — наконец, вмешался Эдуард Андреевич. — Отложим ваш эпизод до следующей репетиции. В дальнейшем попрошу вас придерживаться текста.

Он оглянулся в поисках участников очередной сцены и увидел у стены Евгению Юрьевну. Журавский удивленно поднял брови и, вызвав «к барьеру» Степку Карнаухова, пересел к ней поближе.

— Посмотреть пришла? — шепотом спросил он соседку.

— Ага, — кивнула она. — У вас неплохо получается.

Эдуард Андреевич не смог удержать довольной улыбки.

— А что я тебе говорил?

Он с трудом оторвал взгляд от Жени и заставил себя вернуться вниманием на сцену, где прекрасная Елена соблазняла бессердечного Деметрия. Снежана уже успела переключиться с предыдущего диалога, насыщенного негативными эмоциями, и была настроена лирически.

— Ты притянул меня, магнит жестокий! — ласково вздыхала она по отвергавшему ее в данный момент герою, и плечи Деметрия-Карнаухова расправлялись прямо на глазах.

Степка еще не верил своему счастью. Оказаться с Белянской в паре он не мечтал даже в самых смелых снах! И хотя Снежана давно помирилась с Артемом, Золотов почему-то роль Деметрия себе так и не потребовал. Это давало Степке возможность побыть рядом с предметом своего обожания если не в реальной жизни, то хотя бы на сцене.

Слова: «Не искушай ты ненависть мою! Меня тошнит, когда тебя я вижу!», исходившие от Деметрия, не желающего в этом эпизоде иметь с Еленой ничего общего, казались Карнаухову кощунственными. Но, помня о том, что в финале пьесы им предстоит пожениться, Степка отважно переносил все тяготы сценария. Белянская призывно протянула к нему руки:

— Твое лицо мне освещает ночь!

Пустынным этот лес я не считаю.

Ты здесь со мной, ты для меня — весь мир!

В ее голосе звучала искренняя мольба, в глазах отражалось желание. Степка смутился, учителя переглянулись. Снежана совсем не переигрывала, она даже не играла, во время спектакля она была Еленой!

— Слушай, а у Белянской-то и вправду талант, — поразилась вполголоса Евгения Юрьевна. — Я даже не знала…

— Ты много чего еще не знаешь, — загадочно произнес Журавский, намекая, конечно же, на свои таланты. Леднева хмыкнула: опять он со своей заносчивостью!..

Карнаухов, который от адресованной ему ласки забыл свой текст, в эти минуты мямлил нечто невразумительное. Снежана пару раз подсказала ему слова, и он совсем сбился.

— Черт возьми, Стэп, когда ты все выучишь? Это же невозможно! — вдруг взорвалась Белянская и сразу же стала похожа сама на себя. — Эдуард Андреевич, влепите двойку по литературе этому олуху!

С досады она швырнула на пол искусственный цветок, который, еще будучи Еленой, держала в руках, и отправилась за кулисы. Степка сник и поплелся за ней.

Режиссер объявил выход новых героев и, уже в который раз, убедился, что с выбором актеров, играющих другую помолвленную пару, он явно ошибся. Гермия и Лизандр в исполнении Лучинской и Задорина не были и вполовину так романтичны, как Елена и Деметрий.

Лиза изо всех сил старалась придать своей роли очарование любви, но ее Гермия была скорее похожа на боевую подругу Лизандра, чем на его невесту. У Сашки все было иначе. Ему не требовалось притворяться. Когда он произносил «люблю тебя», он имел в виду именно то, что чувствовал на самом деле… и от этого диалоги становились еще сложнее.

— Лизандр мой! Я тебя люблю!

Но ляг подальше, я о том молю! — декламировала Лучинская, мужественно борясь с улыбкой, кривившей ее губы. —

Для юноши с девицей стыд людской

Не допускает близости такой!

На этих словах голос Лизы сорвался на фальцет, и она, не выдержав, расхохоталась:

— Эдуард Андреевич! У меня не получается! Тут такие страсти-мордасти! Я же потом не смогу с Сашкой за одной партой сидеть…

Режиссер устало провел рукой по глазам.

— Ладно, на сегодня всё! — объявил он конец репетиции.

Школьники сложили реквизит за сцену, похватали свои вещи и потянулись к выходу. Наконец, актовый зал опустел.

— Ничего не понимаю, — в отчаянии признался Журавский Евгении. — Я специально отдал эти роли Задорину и Лучинской. Диалог щекотливый, но я думал, что они легко справятся с образом влюбленных.

— И что дало тебе повод так думать?

Ха! Кажется, она подвергает сомнению его режиссерскую проницательность?

— Всем известно: ребята дружат, — пожал плечами Эдуард Андреевич, удивляясь, как этот факт может быть незнаком их классной руководительнице. Хотя… Женя вообще недогадлива в области любовных отношений!

Евгения Юрьевна улыбнулась, и в глубине ее зеленых глаз сверкнула вечная, как мир, тайна:

— У Лизы роман с Гордеевым.

Журавскому понадобилось не меньше пяти секунд на осознание новости — и он потрясенно присвистнул:

— Повезло Виктору. А как же Сашка?

Леднева покачала головой:

— Ты же сам сказал: они с Лучинской дружат…

— Ага, а ты, значит, в курсе событий, — пробормотал задетый собственной неосведомленностью журналист. Раньше в его практике подобных проколов не случалось: он всегда считал, что видит людей насквозь! — На картах гадаешь или рассчитываешь математические ожидания?

— Тут скорее физика, чем математика, — поделилась секретом Евгения. — Когда Гордеев и Лучинская смотрят друг на друга — в воздухе начинает потрескивать электричество.

— Что, так серьезно? — усмехнулся Эдуард Андреевич. Ощущение «влюбленного» электричества было ему знакомо.

Женя кивнула, подарив ему еще одну теплую улыбку, и Журавский почувствовал, что сидеть в кресле стало как-то неудобно. Давненько он не был на свиданиях!

— Может, обсудим эту педагогическую ситуацию сегодня вечером? — придвинувшись к ней, интимным голосом проговорил он. — Пригласи меня к себе на ужин…

Шаг оказался неверным. Улыбка слетела с ее лица, и она, как ракушка, моментально захлопнула створки.

— Извини, мне пора идти, — поспешно засобиралась Евгения Юрьевна.

Журавский подскочил за ней вслед.

— Женя, стой! Вот, дьявол! — чертыхнулся он, запнувшись о ножку кресла, но все-таки успел схватить ее за руку.

Сузив глаза, она обжигающе грозно посмотрела на кольцо его пальцев на запястье, и пальцы разжались сами собой. Журавский неловко спрятал руку за спину.

— Хорошо, — вздохнул он. — Давай изменим формулировку вопроса: приходи сегодня ко мне? Тетя Маша будет дома, так что посягательств с моей стороны можешь не опасаться…

Леднева фыркнула:

— Можно подумать, что я тебя боюсь! Еще не хватало!

— Значит… часов в семь? — попробовал Эдуард взять ее «на слабо».

Все еще недоумевая, почему она поддалась на уговоры Журавского, ровно в семь вечера Евгения Юрьевна постучалась к соседям. Мария Васильевна ласково поприветствовала Женю и, приняв у нее из рук коробку конфет, засуетилась возле духовки, из которой доносились сладкие запахи. От помощи хозяйка категорически отказалась, и Евгении ничего не оставалось, как пройти в гостиную, где, расположившись на диване, Журавский читал свежую «Комсомолку».

— Нашел свою статью и упиваешься собственным остроумием или любуешься фамилией ее автора? — не удержалась от колкости Леднева. Эдуард слегка покраснел, и она рассмеялась. — Что? Я попала в точку?

— Твоя проницательность не заставляла тебя задуматься о карьере журналистки? — сделал он ей самый приятный, на его взгляд, из всех мыслимых комплиментов.

— Моя проницательность скорее заставляет меня задуматься о твоей карьере, — посерьезнела Евгения. — Статья и вправду хорошая. Скажи мне честно: что ты потерял в школе?

— Я не потерял, — со всей искренностью признался он. — Я хочу найти.

— О чем речь? — еще из-за угла прокричала тетя Маша, как будто не хотела застать молодых людей врасплох, и внесла в гостиную шикарный пирог с вареньем.

— О чем, о чем, о моей карьере, разумеется, — хохотнул Эдуард, отламывая кусочек пирога, за что получил от тетушки шлепок по настырным пальцам. — Кажется, у вас, дамы, другой темы нет!

— Да-да, — Мария Васильевна озабоченно покачала головой и начала расставлять чайные чашки. — Эдик меня очень беспокоит. Женечка, ну, хоть Вы ему скажите: глупо было бросать такую работу, не говоря уже о перспективах стать главным редактором!

Евгения Юрьевна с жестом: «а я о чем говорила?» молча развела руками.

— Ну, ладно, раскрою карты, — сдавшись, пообещал Журавский и попытался логически обосновать свой сумасбродный поступок. — Наш главный уходит на пенсию года через полтора. Цена должности его заместителя возрастает чуть ли не каждый день, и за последние полгода сменилось уже трое. Кстати, я должен был стать первым из них: главный терпеть не может конкурентов! А теперь я временно для него неопасен. Мои статьи печатаются так часто, как я их пишу, меня нельзя уволить, потому что я там не работаю. Смекаете? А вернуться я всегда успею, времени — хоть отбавляй!

Мария Васильевна умильно сложила руки перед грудью. Как умно все продумал ее Эдик! Она вздохнула с явным облегчением: будет-таки ее племянник главным редактором… и вдруг вспомнила, что оставила на кухне конфеты.

Взгляд Жени, наоборот, стал прохладным. Так, вот оно что! Журавскому просто нужно было переждать где-нибудь бурю, чтобы потом, в удобный момент… А она-то насочиняла себе, что он появился в школе из-за нее…

— И почему — именно моя школа? — чужим, похолодевшим голосом поинтересовалась она. — Преподавал бы в университете!

— А ты до сих пор не догадываешься? — Эдуард пристально посмотрел в зеленые глаза, упорно не желавшие признавать очевидное, и крепко, так, чтобы Женя не вырвалась, взял ее за руку. — Я там, потому что это твоя школа. Я хочу найти там тебя.

Тетя Маша с конфетами затормозила перед дверью в гостиную. Там было тихо, и она осторожно выглянула из-за угла. Головы молодых людей соприкасались, скорее всего, губами, он удерживал ее за затылок. Сей вопиющий поступок Эдуарда, видимо, не вызвал сопротивления у Жени, и Мария Васильевна, стараясь не скрипеть половицами пола, тихонечко отошла назад.

«Надеюсь, что Анна Ивановна еще не заснула перед своим телевизором, — подумала тетя Маша, ступая на цыпочках в сторону входной двери и жалея, что нельзя отрезать для соседки кусочек пирога. — Придется идти с конфетами». Уже накидывая на плечи шаль, она услышала из гостиной счастливый смех: мелодичный — Женечки Ледневой и раскатистый — своего племянника, который умел вносить веселые нотки даже в самые торжественные моменты. «Так-то лучше, девочка моя! Так-то гораздо лучше!» — улыбнулась Мария Васильевна и, вытерев краешком шали навернувшуюся слезинку, отправилась в гости к подруге.

— Спасибо, вечер был просто замечательный! — поблагодарила Женя провожатого у дверей своей квартиры. Ее глаза сияли, как изумрудное море после дождя.

Ее спутник привлек даму к себе:

— Увидимся завтра на работе? — спросил он, сожалея о том, что придется сейчас отпустить ее, и, помедлив, рискнул. — Или ты… все-таки пригласишь меня к себе?

Женя напряглась, но вырываться не стала.

— Не торопи меня, ладно? — попросила она, и Эдуард с радостью отметил перемены: из ее зрачков больше не смотрел на мир перепуганный зверек, она попросила просто подождать, как будто это был всего лишь вопрос времени.

— Спокойной ночи, — прошептал он ей на ухо и легко коснулся поцелуем ее губ. — Я подожду.

И он вдруг почувствовал себя способным на этот подвиг.

После уроков Эдуард Андреевич назначил для Гермии и Лизандра дополнительную репетицию. Кроме дуэта героев, режиссера и Олега Клементьева в актовом зале почему-то оказался Гордеев, и Сашка со злостью подумал, что тот таскается за ними уж слишком настырно.

Диалоги комедии повторялись, но мастерство актеров не поддавалось совершенствованию. Лиза не могла сосредоточиться на признании в любви и давилась от смеха в самых неподходящих местах пьесы. Сашку бесило присутствие Гордеева. Репетиция превратилась в пытку.

Через двадцать минут тщетных усилий поставить сцену Эдуард Андреевич, сидевший в первом ряду, позвал Задорина в зал.

— Саша, мне кажется, что ты должен увидеть Лизандра со стороны, — голос режиссера был полон энтузиазма, и Сашка поразился его терпению: ведь ясно же было, что такими темпами они могут завалить спектакль «на раз». — Пусть кто-нибудь прочитает эту роль, тогда, возможно, дело сдвинется с мертвой точки…

Решив, что Эдуард Андреевич хочет показать мастер-класс и сам выйдет на сцену, Задорин кивнул. Пускай прочувствует на себе, каково играть роман с девчонкой, которая не может вести себя серьезно и называет влюбленных в нее парней братьями!

Но режиссер не сдвинулся с места. Не оборачиваясь, он протянул томик Шекспира через плечо, туда, где во втором ряду наблюдали за событиями немногочисленные зрители.

— Гордеев, твоя очередь!

— Я? — изумился тот.

Журавский пригласил его на репетицию после своего урока, и до сего момента Виктор мучился вопросом: зачем? Ему было неприятно просто глазеть на Лизу рядом с Задориным на сцене, а теперь… на сцену надо было идти самому!

Пять ступенек из зала к рампе. Зажатая в руках книжка с текстом, который за две недели репетиций запомнился как-то сам собой. Вспыхнувшие жаждой крови зрачки Задорина. Эдуард Андреевич, заинтересованно подавшийся вперед. И Лиза…

Лиза улыбалась и выжидающе смотрела на него. Виктор кашлянул: в горле пересохло, язык не слушался.

— Ну что, моя любовь? Как бледны щеки!

Как быстро вдруг на них увяли розы! — неуверенно проговорил он, и Лиза моментально откликнулась:

— Не оттого ль, что нет дождя, который

Из бури глаз моих легко добыть.

Ее взгляд лучился искорками, никакого дождя не предвиделось. И вдруг оказалось, что все просто: надо лишь смотреть в ее глаза, а весь мир… Да какая разница, что там творится? Зрительный зал — темная яма, в которой остались режиссер, соперник и… смущение Виктора Гордеева. Он положил ненужный ему томик с пьесой на край сцены, сделал несколько шагов и решительно, как будто имел на это полное право, взял ее за руку. В конце концов, он сейчас был Лизандром, героем древнегреческого мифа…

— Увы! Я никогда еще не слышал

И не читал — в истории ли, в сказке ль, —

Чтоб гладким путь был истинной любви…

А дальше все было, как в кино. Он говорил о любви, красиво поигрывая фразами, словно делал это в тысячный раз и именно для нее. Лиза отвечала. Сначала весело, потом удивленно, а потом… Ее щеки слегка порозовели, и она перестала контролировать текст. Слова лились сами собой, помимо сознания, и единственной ниточкой, связывающей пьесу и реальность, был взгляд серых мальчишеских глаз стального оттенка, да еще на его шее равномерно подрагивала голубая жилка.

— … Там, Гермия, мы сможем обвенчаться.

Жестокие афинские законы

Там не найдут нас, — смело пообещал Лизандр и поправил ее локон, упавший на щеку.

Гермия вздохнула:

— О, мой Лизандр!

Клянусь: в лесу, указанном тобой,

Я буду завтра ночью, милый мой!

Сцена закончилась. Он обнимал ее за тонкую талию, она неотрывно смотрела в его глаза. Эдуард Андреевич нарушил тишину тремя громкими медленными хлопками: его аплодисменты однозначно демонстрировали восхищение. Лиза и Виктор разомкнули объятия и отошли друг от друга на шаг.

— Кажется, у нас есть Лизандр, — тихо произнес Олег.

Без лишних фраз Задорин встал и вышел из зала.

— Саша! — рванулась к ступенькам Лиза, щурясь от яркого света рампы в темноту.

— Стойте здесь! — резко махнув указательным пальцем, приказал Журавский.

Сашка успел отойти на другой конец вестибюля, когда услышал, как его окликнул Эдуард Андреевич. Предостерегающе вытянув ладони вперед, Задорин быстро предупредил:

— Только не надо ничего говорить! Я все понял: у них получается лучше!

Весь его вид показывал, что к нему не стоит приближаться — в противном случае он за свои дальнейшие действия ручаться не станет. Журавский молча подошел к нему и лишь тогда произнес:

— Дело не в том, что у них получается лучше. Дело в том, что у них получается.

Истина навалилась как-то сразу. Лиза не была настолько хорошей актрисой, чтобы так притворяться. Просто она так чувствовала! Секунду назад из-за отобранной роли Сашка готов был наброситься на своего бывшего режиссера с кулаками, а теперь… Зарывшись обеими пятернями в волосы, он опустился на скамейку, скучавшую возле стены.

— Эдуард Андреевич, Вы были когда-нибудь влюблены? — буркнул Задорин, глядя на свои колени.

От неожиданности Журавский сказал правду:

— Ну, почему «был»? Я и сейчас «есть»…

Парень с интересом взглянул на него из-под взлохмаченной шевелюры.

— Ах, да… Евгения Юрьевна…

— Неужели так заметно? — преподаватель сыграл нарочитый испуг.

Сашка улыбнулся одними глазами, потом его взгляд снова помрачнел.

— А мне-то что делать?

Вопрос повис в воздухе. Эдуард Андреевич вздохнул и, усевшись рядом с Задориным, задумчиво потер свои колени.

— Знаешь, Александр, совсем недавно я понял, что напрасно считал себя экспертом в любовных отношениях. Каждый раз — всё по-новому. У меня нет для тебя советов.

Из актового зала вышел Олег, на каждом плече у него было по рюкзаку. Подойдя к скамейке, парень свалил оба на пол.

— Я там лишний, — без выражения сообщил он.

Сашка до боли вонзил ногти в ладони и пробормотал:

— Я тоже.

Пятый урок у 9 «В» отменили. Весенняя простуда наградила Тихона Капитоновича насморком, которому он быстро сдал свои бастионы и отправился в плен, на больничный.

В раздевалке Гордеев подал Лизе пальто.

— Слушай, а давай рванем к морю? — негромко произнес он рядом с ее ухом. Прогулка на двоих давно значилась в его планах, к тому же назрел разговор…

Лиза подняла к нему лицо: моментальный взгляд в потолок, сжались и раскрылись губы.

— Давай… Только тогда…

Она поискала Клементьева и, тронув его за рукав, сказала что-то скороговоркой. Олег обернулся, поймал глазами Гордеева, нахмурился, но кивнул. Обратиться Сашке с просьбой зайти к ней домой и передать Ольге Михайловне, что дочка задержится, Лиза не решилась.

В последние два месяца у них все вообще было странно, с Сашкой. После того, как его роль в спектакле досталась другому, Лучинская так и не нашла в себе силы с ним объясниться. Она просто не знала, что объяснять. Ей все время хотелось попросить у него прощения, но она не понимала, за что?

Разве просят у друзей прощения за то, что влюбился по самые уши? Друзья ведь все понимают и без слов! Лиза несколько раз пыталась заговорить об этом, но Сашка, сам испытывая неловкость, переводил все в шутку, и Лиза отступала. Чтобы искупить мучившее ее чувство вины, Лучинская старалась проводить с мальчишками больше времени, но его оставалось все меньше. Близилась премьера спектакля, и Журавский изводил труппу ежедневными репетициями. Задорин их принципиально игнорировал и неприкаянно слонялся вокруг дома в одиночестве.

На Корабельной набережной возле морского вокзала прибрежных сообщений хозяйничал по-весеннему проказливый ветерок. Он то рвал шарфы и капюшоны с прохожих, то затихал, заинтересовавшись какой-нибудь симпатичной девушкой, раньше других надевшей весеннее «мини», то, вконец расшалившись, пугал старушек, выскакивая из-за угла.

В последних числах марта синоптики еще обещали снегопады, но пришел апрель, и все поняли, что зима ушла по-английски, не попрощавшись. Чечеткой отплясала капель, и на лысинах газонов уже появился первый «ежик» зеленой травы.

Две школьные сумки поместились в одну ячейку камеры хранения, два билета на катер, отправляющийся в короткий рейс по заливу, легли на дно кармана Гордеева. Спрыгнув с причала на палубу, он подал девушке руку, и Лиза легко сбежала по сходням. Час-пик был еще далек, и пассажиров было мало. Проскользнув мимо вахтенного матроса, который отдавал швартовы, на корму катера, ребята облокотились о фальшборт и стали смотреть вслед удаляющемуся берегу. Площадь с бронзовыми памятниками, причудливые башенки ГУМа и мемориальный кораблик у стенки причала закачались и поплыли вправо.

Ветер, смиривший свои порывы, не спеша перебирал Лизины волосы, которые пахли морем и весной так, что Виктору захотелось окунуться в них лицом. Решиться обнять ее оказалось не так просто. На репетициях он играл роль, а Лизандру полагалось обнимать свою Гермию, но Гордеев до сих пор не был уверен, что Лиза — это его Лиза.

Да, он получил роль, которая должна была принадлежать ему с самого начала, но этого было мало, а Виктор Гордеев привык добиваться от жизни всего! Глядя с задней парты, которую он до сих пор делил с неразговорчивым теперь Олегом, на Лизу и Задорина, Виктор просто сходил с ума. Сердце колотилось особенно сильно, когда она наклонялась к Сашке сказать что-нибудь шепотом или за разбросанными по парте карандашами, которые, кажется, тоже были у них «на двоих». Пора было принимать меры.

Будто налитая свинцом рука Виктора в который раз поднялась и, не рискнув коснуться Лизиной спины, вернулась на свое место. Ёлки! Он и не предполагал, что с ней наедине он будет так волноваться! Ладони горели, он сделал вдох и, наконец, положил руку на перила так, что Лиза очутилась в образованном ею кольце. Она улыбнулась и, не отрывая взгляда от морской воды, просунула свои прохладные пальцы под его ладонь. Руку тут же защипало электричеством. Его тело всегда превращалось в батарейку, если Лиза оказывалась в пределах досягаемости — и Виктор уже перестал этому удивляться.

Так, теперь надо начать разговор. Интересно, с чего: о природе, о погоде — или прямо с главного? Она прижалась к его плечу, и он осмелел.

— Лиза, я давно хотел у тебя спросить…

— М-м-м? — вопросительно протянула она, не размыкая губ.

Было хорошо и уютно. Катер слегка покачивало, волны, разрезаемые носом маленького суденышка, огибали борта и снова сходились вместе в бурлящей кильватерной струе. Лизины пальцы в руке Виктора начали отогреваться.

Парень досчитал до трех и «рубанул с плеча»:

— Что у тебя с Задориным?

Лучинская ожидала услышать совсем не это.

— Сашка — мой лучший друг… — нехотя произнесла она. — И Олег тоже!

«Ну да, конечно! Расскажи эти сказки моей бабушке!» — чуть не вырвалось у Гордеева, но вслух он выдал политически корректный вариант:

— Только друг? И чем ты можешь мне это доказать?

Она подняла на него недоумевающий взгляд.

— Витя, это же не теорема. Какие тут могут быть доказательства?

Гордеев промолчал. В его понимании годилось всё: клятва, что Сашка для нее ничего не значит, или обещание не видеться с ним вне школы или… поцелуй… Но Лиза явно обиделась.

— Разве моего слова тебе недостаточно?

— А ты пока ничего и не сказала.

Девчонки умеют поразительно ловко выворачиваться из ситуации, но ему нужен был ответ! От стальных ноток в голосе Виктора ей стало неприятно. Лиза убрала от себя его руку и, отойдя на безопасное расстояние, присела на краешек канатного ящика.

— Хорошо. Давай поговорим.

Глаза из холодного серебра. Длинная пауза. Она совсем не хочет ему помочь! Чтобы выглядеть убедительнее, Гордеев поставил ногу на одну из маленьких чугунных тумбочек кнехта, вокруг которого был обмотан крепежный трос, и оперся локтем о колено:

— Лиза, я считаю, что у девушки друзьями должны быть другие девушки, а не пара мушкетеров-телохранителей. Почему ты ни с кем не общаешься, кроме Олега и Сашки?

Лучинская фыркнула:

— Ты проучился с нами почти год, но так ничего и не понял! — Она поморщилась: некоторые воспоминания лучше не вытаскивать на свет, но раз уж для него это важно… — Когда я пришла в новый класс, то мимоходом наступила на какие-то больные мозоли Белянской. Она впала в истерику и объявила мне бойкот. Видишь ли, Витя, трудно общаться, когда с тобой не разговаривают! Если бы не Олег и Саша — я не знаю, как выжила бы в этом кошмаре. Они действительно мои самые настоящие друзья.

Ох, ты! А подробности-то интересные! Вот чем Задорин ее держит: подставил плечо в трудную минуту, она до сих пор чувствует себя обязанной… Ну, не пахнет тут дружбой!

Гордеев усмехнулся:

— Лиза, неужели ты такая наивная? Да, глядя на Задорина, любой дурак поймет, что он в тебя…

— Господи, да я знаю! — вдруг сорвалась она, и серебро ее взгляда вспыхнуло пламенем. — И что ты прикажешь мне делать?

Ага, наконец-то, добрались до истины! И долго она собиралась водить его вокруг да около? Виктор почувствовал, что его терпение на исходе.

— Я думаю, что это очевидно: ты должна выбрать! — От волнения он тоже перешел на крик. — Так: как? Я или Задорин?

Он ничего не понял! Ни-че-го! Ей было больно, обидно и холодно.

— Выбирать? Как? Вы же совсем разные, и я по-разному к вам отношусь! — Ее голос дрожал и, чтобы придать себе смелости, Лиза опять закричала. — И вообще: чего ты от меня хочешь?

Чего он хочет? Кровь закипела в жилах, и Виктор не смог сдержаться. Стальным браслетом обхватив Лизино запястье, он сдернул ее с дурацкого канатного ящика.

— Чего я хочу? — резко спросил он у оказавшихся вплотную к нему серебристых глаз и отчеканил. — Я хочу, чтобы ты пересела от Задорина за мою парту. Я хочу вместо него провожать тебя из школы. А еще я хочу вот этого…

Лиза не успела сообразить, каким образом из крика родился поцелуй. Наклонившись к ее губам, Гордеев замер в настойчивом прикосновении. Она удивленно заморгала, потом из глубины сердца хлынула пылкая волна, и глаза закрылись сами собой. Он держал ее крепко, и Лиза тоже обвила его руками. Губы Виктора раскрылись и дохнули также горячо, как целовали ее:

— Не хочешь выбирать — не надо! Считай, что я сам принял за всех решение!

Шанса возразить дано не было, потому что губы опять прижались друг к другу. Тело таяло как мороженое, рот жгло поцелуем, а по венам толчками поднималось тревожно-радостное: «Я влюбилась! Бог мой, ну и влюбилась же я!»

Пританцовывая, Лиза влетела домой и, оставив пальто в прихожей, начала стаскивать с себя остальную одежду. Шарф и жакет были брошены на стул возле шкафа в детской, юбку постигла та же участь. Двойняшки, широко распахнув глаза, смотрели на Лизу, она рассмеялась и закружила Анютку в вальсе.

— Ты — что? Валерьянки нанюхалась? — отбиваясь, вскрикнула та.

— Ага! — с блаженно-счастливым видом ответила старшая сестра и, раскинув руки, повалилась на диван возле открытого окна. Катя многозначительно покрутила пальцем у виска.

— Ты с ума сошла! Ведь простудишься! — осуждающе покачала головой Ольга Михайловна, закрывая ставни.

— Мама, это невозможно! — нравоучительным тоном сообщила Лиза. — Ученые утверждают, что у влюбленных людей непробиваемый иммунитет.

Прищурившись, Ольга Михайловна строго поинтересовалась:

— Я надеюсь, ты не признаешься своему Гордееву в любви так откровенно?

— Откуда ты знаешь, что…

Лиза поднялась на локтях и вопросительно взглянула на маму, но та только усмехнулась:

— Доченька, в последние месяцы я слышу имя Виктора Гордеева по двадцать раз на дню. И ты хочешь, чтобы я оставалась в неведении? Ты лучше расскажи, где ты была.

— Да, — вмешалась Анютка. — Нам Олег передал только то, что ты задержишься.

— Мы гуляли по городу, катались на катере, — Лиза закинула руки за голову и, зажмурившись, мечтательно добавила. — А еще мы целовались!

Аня ахнула, Ольга Михайловна чуть прикусила губу, а в глазах Кати зажегся радостный огонек.

— А Сашке ты что об этом скажешь? — осторожно спросила она, стараясь не спугнуть образовавшуюся для нее надежду.

Лиза мигом спустилась с небес на землю.

— А что тут можно сказать? — сев на диване, вздохнула она. — Разве только то, что и всегда: мы с ним друзья, и я чувствую к нему глубокую и всеобъемлющую… братскую любовь.

— Сестринскую, — машинально поправила ее Ольга Михайловна, но Лиза упрямо возразила:

— Да, нет, мама, братскую. Рядом с Сашкой я — пацан, а с Витей… — она на секунду задумалась и улыбнулась, найдя ответ. — С Витей я — девушка.

Брови Ольги Михайловны удивленно изогнулись. Неужели Лиза, наконец, вспомнила об этой немаловажной детали? Конечно, увлечение старшей дочери нарушало некоторые традиции в семьях Задориных и Лучинских, где родители уже давно «поженили» своих чад. Ольге Михайловне пришел на ум эпизод с маршем Мендельсона, который она пересказала Сашкиной маме, после чего Антонина начала с непоколебимой решимостью планировать свадьбу всерьез. Но сердцу не прикажешь?

— Саша расстроится, — вслух пробормотала она.

— Мама, но не могу же я влюбиться по заказу! — взмолилась вдруг Лиза. — Я пробовала — не получается!

— Да кто тебя заставляет? — фыркнула Катя. — Ты просто скорее объясни это Сашке — и все!

Ее старшая сестра устало провела рукой по глазам:

— Я уже…

— Значит, плохо объясняла! — резанула Катя так, что все вздрогнули. Не выдержав трех укоризненных взглядов, она круто развернулась и вышла из комнаты.

— Не дави на меня!!! — вслед сестре прокричала Лиза.

— Саша, спасибо тебе. Я знала, что ты поймешь…

Лиза обращалась к Задорину, но он упорно отводил глаза. Как же больно причинять человеку боль! Она еще раз попыталась поймать его взгляд и хотела положить ладонь на его запястье, но остановилась на полпути. Лучинская тихо попрощалась, щелкнул замок на входной двери. В Сашкину комнату тут же просунулась голова семилетнего брата Дениски.

— Что? Отшила она тебя, да?

— Отвянь! — огрызнулся Сашка, запустив в брата плюшевым медведем.

Даже дома — и то покоя нет! Задорин накинул куртку и отправился на улицу. Улица дышала апрелем, но яркое солнце только мешало Сашке думать. «Я знала, что ты поймешь…» Да как это можно понять вообще?

Конечно, ему уже пару месяцев было ясно, что однажды Лиза попросит его отойти в сторону: не провожать ее, не ждать, не надеяться… Что однажды она пересядет с парты, которую они делили почти три года… Как она сказала? «Я хочу уйти не от тебя, я хочу уйти к нему». Но что это меняет?

Несколько лет Сашка терпеливо ждал, пока повзрослеет эта девчонка. И когда это, наконец, случилось, он оказался от нее еще дальше, чем в первый день их знакомства! Раньше он считал, что должно пройти еще немного времени — и Лиза ответит ему взаимностью. Еще чуть-чуть… И вдруг она влюбилась! «Но не в меня…» — с горечью подвел итог Задорин.

Лиза ускользала от него как вода, как морской песок сквозь пальцы, и он ничего не мог с этим поделать! Разве что отлупить Гордеева? Хотя бы просто набить ему морду, отвести душу! Но легко представить, кому тогда Лиза будет «перевязывать раны». От щемящего чувства потери Сашка стиснул кулаки. Раздался хруст, и он с удивлением посмотрел на лежащие на своей раскрытой ладони обломки пластикового брелока с ключами от квартиры.

«А, может быть, плюнуть на все? — пронеслось в голове. — Взять и поухаживать за какой-нибудь Ириной-Мариной?» Сашка попробовал представить рядом с собой другую девушку, но перед ним упрямо возникал образ Лизы, искрящейся и волнующей. Проглотив отчаянье, Задорин с тоской констатировал, что Лиза Лучинская для него — это, наверное, на всю жизнь.

«Отпусти ее, Сашка, — как-то посоветовал ему Олег. — Лиза имеет право быть счастливой!»

— Но почему не со мной? Почему — с Гордеевым?

— Откуда все эти люди? — ужаснулась Лучинская, разглядывая зрительный зал через дырку в занавесе.

Принаряженные в костюмы, взятые напрокат в местном ТЮЗе, девятиклассники толпились на сцене перед премьерой «Сна в летнюю ночь». И все без исключения нервничали.

— Эдуард тиснул статью во вчерашнюю «Комсомолку», — поделился информацией Тимур Фролов, проверяя на прочность свои накладные брови. — Вот они и набежали.

Темный плащ и экзотическая внешность актера как нельзя лучше шли к его роли загадочного и властного волшебного царя Оберона. Его царица фей Титания — Варя Ракитина прижала ладошку ко рту:

— Ой, мамочки! Страшно-то как!

— Ерунда, Варюха! Прорвемся! — Тимур приобнял Титанию и по-хозяйски похлопал ее по бедру. Судя по тому, что действие не вызвало у Вари особых эмоций, оно было из разряда повседневных.

Лиза сплела в замок пальцы рук и, разминая их, хрустнула суставами. Жест был позаимствован у мамы, которая всегда так делала перед итоговыми концертами в музучилище, но вряд ли девушка отдавала себе в этом отчет.

— Волнуешься? — участливо спросил ее Гордеев.

Еще раз заглянув в зал через занавес, Лиза кивнула:

— Еще как! Там народу — уйма!

— А ты не смотри на них! Смотри на меня…

Виктор сжал в кулаках ее застывшие от страха пальцы и уверенно пообещал:

— У нас все получится.

Спектакль и вправду получился. Ученики школы, родители, преподаватели, заинтересованные читатели «Комсомолки» и даже один провинциальный критик театрального искусства, которому из-за объемных размеров понадобилось сразу два места в первом ряду, были захвачены действием с самого начала пьесы.

Диалог Гермии и Лизандра, очень милый в своей искренности, сразу заставил всех сомневаться в том, что это — игра. Было похоже, влюбленные герои просто не заметили, что очутились на сцене и продолжали объясняться друг другу в чувствах, которые без труда читались в их глазах. Признания, мольба, клятвы и вновь признания — и зрители ощутили себя лишними, как будто им пришлось нечаянно подслушать чужую любовь.

Власта Эрастовна, которая перед премьерой чрезвычайно гордилась тем, что их школьная самодеятельность вызвала такой общественный резонанс, была неприятно поражена. Виктор Гордеев, будущий медалист, надежда школы — и сцены столь откровенного содержания! Не про эту ли Гермию он говорил, что «она классная»? Гм, ну это мы еще посмотрим! В молчаливом обещании разобраться в ситуации Власта Эрастовна слегка похлопала по руке сидевшей рядом мамы Виктора, Валентины Гордеевой, которая была явно шокирована происходящим. Но следующий эпизод спектакля вынудил директора школы забыть даже о своем протеже.

Деметрий — Степка Карнаухов вел себя на грани приличия: он гнал прочь Елену, намекая, что та напрасно доверяет ему свою невинность, и клялся бросить ее на съеденье лесным зверям, но Снежана Белянская играла, как профессионал. Заклиная возлюбленного Деметрия уделить ей хоть чуточку внимания, она прижималась к ногам Степки так трепетно и сулила взглядом так много, что вряд ли кто из присутствующих поверил бы тому, что перед самым спектаклем «жених» получил от «невесты» подзатыльник из-за забытого текста.

Власта Эрастовна стала белее школьного мела. Да-а-а! Зря она не перечитала сценарий пьесы, «купившись» на классическое имя автора, зря не посетила репетиции. Этому спектаклю не помешала бы цензура! Костюмы ей тоже не понравились: слишком уж коротенькие туники были на девочках! Спасибо, хоть парней оставили в штанах, а то сверкали бы сейчас голыми ногами, просто срам! Тьфу!

Тем временем на сцене Гермия и Елена начали свою перепалку. Привыкшие к регулярным стычкам в реальности, Лиза и Снежана пикировались так естественно, что их, казалось, придется разливать водой. Что ж, сказывался многолетний опыт.

— Натурально как играют! — с удовольствием крякнул толстый «специалист по театрам» в первом ряду, когда девчонки на мгновение остановились, чтобы перевести дух. Об уменьшении громкости голоса критик не особо заботился, поэтому весь зал имел возможность с ним согласиться.

Но больше всего гостей позабавила Фисба. Олег, наряженный в женскую одежду, довел зрителей своими страданиями по Пираму чуть не до икоты. От смеха плакали все… включая самого Клементьева. Замучившись размазывать грим на лице рукавами, Олег потянулся за платком и задрал подол своей юбки почти до шеи. Народ замер в предвкушении стриптиза, но под оборками у Фисбы оказались тренировочные брюки и кроссовки сорок третьего размера.

Комедия прошла на «ура!», и актеров несколько раз вызывали на «бис». Во время последнего выхода опьяненный успехом Лизандр прижимал к себе Гермию так тесно, что Ольга Михайловна Лучинская покраснела, а Власта Эрастовна поняла, что это — последняя капля в чаше ее терпения, и в голове директора школы созрело важное кадровое решение.

Принимая аплодисменты зрителей в основном на свой счет, Снежана, полностью осознала то, что она родилась именно для таких минут славы! Торжествуя, Белянская поискала взгляд Артема, но внимание герцога Тезея было занято исключительно его невестой Ипполитой, немногочисленные выходы которой довольно сносно сыграла Галя Архипова. «Артем, как всегда, переигрывает!» — с досадой подумала Снежана и в отместку одарила Карнаухова такой блистательной улыбкой, что после представления Деметрий все-таки рискнул подойти к Елене.

— Снежана, хочешь я принесу тебе видеокассету с фильмом «Сон в летнюю ночь»? — робко предложил Степка. — Мне кажется, что у нас с тобой сегодня получилось даже лучше, чем у голливудских актеров!

Белянская пренебрежительно смерила его с головы до ног.

— Иди ты к черту, Карнаухов! Театральный сезон окончен! — бросила она через плечо и отправилась искать Золотова.

Это был успех! Он кружил Гордееву голову сильнее, чем грамоты за достижения в учебе или победа на предметной олимпиаде! Это было классно! Виктор подхватил Лизу за талию и поднял ее так, что их губы оказались на одном уровне. Горящие глаза, горящий возбуждением успеха поцелуй…

Едва найдя в себе терпение выслушать поздравления восторженного критика и дождавшись, пока разойдутся зрители, Власта Эрастовна печатным шагом проследовала за сцену. Увиденные ею объятия «будущих медалистов» и нечаянно задравшийся подол Лизиной туники были просто возмутительны!

— Молодые люди, извольте вести себя прилично!

— Ви-итя! — срывающимся голосом произнесла сопровождавшая директрису Валентина Гордеева.

Виктор моментально отпустил Лизу, которая, испугавшись неожиданного окрика, уцепилась за его руку. Сузив глаза, Власта Эрастовна с укоризной воззрилась на соприкасающиеся ладони ребят:

— Я хотела бы напомнить вам обоим, — угрожающе тихо привела она свой любимый аргумент. — Золотая медаль дается ученикам не только за отличные оценки, но еще и за примерное поведение, которого я лично не наблюдаю!

Лиза вскинула подбородок и, демонстрируя готовность отстаивать свои права, еще крепче сжала пальцы Виктора. В глазах его мамы блеснули слезинки, губы начали подрагивать, и Гордеев осторожно высвободил свою ладонь.

— Власта Эрастовна! — подошел к ним сияющий от успеха Эдуард Андреевич. — Что-то случилось? Есть проблемы?

— У Вас — да! — довольно резко осадила режиссера директриса. — Развели тут богему, понимаете! Ваше счастье, что сейчас не 70-е годы! Да за такие вольности Вас бы не то что из комсомола, Вас бы… Не мудрено, что и актеры Ваши ведут себя даже не как на помостках — как на панели! — Власта Эрастовна знала, что отчитывать преподавателей перед учащимися непедагогично, но останавливаться было уже поздно. — Эдуард Андреевич, после выпускных экзаменов я хотела бы видеть на своем столе Ваше заявление об увольнении по собственному желанию.

Примечания

6

Здесь и далее цитаты из комедии Уильяма Шекспира «Сон в летнюю ночь» в переводе Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник

7

Имеется в виду герой комедии Брэндона Томаса «Тетка Чарлея»